Heathens

Джисок быстро, насколько только можно, идёт по коридору до двери комнаты Бан Чана, и только эхом отдаются в тишине звуки его шагов. Во рту всё ещё остался вкус терпкого кофе, и Гаон неосознанно для себя кусает щеки, водит языком по зубам в попытках удовлетворить чувство голода. И в попытках немного унять стресс и кипящие, словно вода в кастрюле, мысли в голове. Вспоминать то, что было вчера, стыдно. Но отнюдь не неприятно.  Он ловит себя на улыбке и тут же делает лицо серьезным, но смущение на лице выдаёт себя с головой. Соберись, говорит он себе, что Бан Чан подумает, если увидит? В то время как они с Джуёном откровенно развлекались в ванной, — а после и спальне — Хёнджун экстренно ставил сразу несколько прививок Бан Чану, и, если честно, Гаон до сих пор немного чувствует вину за своё безделье в тот момент. По словам того же самого Джунхана, Бан Чан почти сразу вырубился после этих процедур, но с утра выглядел намного бодрее и даже попросил себе кофе в постель. А ещё зачем-то звал к себе Гаона. Тот, тоже едва проснувшийся и с чашкой кофе в руках, чуть нахмурился, быстро опрокинул в себя напиток и ушёл.  На самом деле Джисок знал, зачем зовёт его Бан Чан. А если и не знал — то хотя бы догадывался: Чан и тогда, в первый их разговор после укуса крысы, говорил, что ему нужно будет кое-что сказать Гаону. Это «кое-что» очень напрягало Квака, ибо постоянно висело насущной проблемой над головой Джисока. Он в нерешительности остановился перед дверью, огляделся по сторонам, как бы надеясь, что никто его не заметит. Хотя ничего криминального в его действиях не было. Глубоко вдохнул и выдохнул, прикрыв при этом глаза. Руки вместе с этим поднялись и опустились, словно имитируя движения диафрагмы, и на финальном этапе ладони сжались в кулаки.  Наконец Гаон открыл глаза. Та же белая дверь — никто и ничего не перенесло его за порог магической силой, и все ещё нужно было пересилить себя, постучаться в дверь и войти в комнату. И почему-то сейчас это было чертовски трудно. Чувства напоминали эпизод жизни, который наверняка был почти у всех: тот самый момент, когда при опоздании в школу ты не можешь постучаться в дверь и сказать «извините за опоздание, можно мне войти», и стоишь, мнёшься перед дверью до последнего. А потом получаешь выговор и двойку в журнал. Хотя Чан, Гаон был уверен, никакой «двойки» не поставит, да и не в школе они, чтобы таким заниматься. Бан Чана Джисок любил и уважал, равнялся на него и желал ему самого лучшего, и только поэтому твёрдо намеревался войти. Правда, пока все так же не получалось. Просто… Сейчас Гаон подсознательно понимал, что разговор не придётся ему по душе. Он смутно осознавал, что никому из них опасность не грозит, — даже Чану, который хоть и был на волоске от смерти, но все-таки выбрался из её лап благодаря усилиям Хёнджуна — но почему-то ему казалось, что то, что скажет Чан, перевернёт всё с ног на голову. Тук-тук-тук — раздались глухие стуки о дверь, которая была сделана из пласта тонкой древесины, более напоминавшей картон, и Гаон выдохнул. Последнее действие перед тем, чтобы покинуть просторный коридор и очутиться в комнате Чана, проделано, и бежать было уже некуда. — Заходи! — моментально откликнулся веселый, неожиданно бодрый голос. Сначала Гаон подумал, что Чан сам подойдёт и откроет, но потом вспомнил о ноге. Мысленно дав себе пощёчину за забывчивость, Гаон все-таки нажал на ручку и перешагнул через порог.  Чан сидел на кровати, как обычно улыбчивый, большой по сравнению с относительно маленькими комнатными удобствами, и… бледный. И, кажется, чертовский уставший. От такого вида сердце Гаона рухнуло, и ноги немедля понесли его к кровати Чана, а сам он забыл о том, что раньше даже за порог боялся перейти. — Как ты себя чувствуешь? — с заботой лучшего друга произнёс Гаон. Он присел на корточки перед кроватью и теперь казался намного ниже Чана: тот выглядел почти гигантом в джисоковых глазах, и поэтому Джисок неосознанно сравнил Чана с папой. Его собственный отец был хлипким и мрачным, что совсем не походило на образ Чана. Даже будучи больным и раненым, он сохранял какую-то стойкость, статность в своём теле. Отец Гаона же, даже пребывая в здравии, выглядел так, будто находился на смертном ложе. — Прекрасно, — весело, пусть и хрипло, не во всю силу своего громкого, могучего голоса ответил Бан Чан. — Хёнджун прямо-таки волшебник. Наверное, он дал мне что-то типо анестезии, перед тем как начать делать уколы. Моя нога онемела, — после своей легкой непринужденной речи Чан неловко посмеялся, показывая забинтованную половину ноги, — Но теперь я хотя бы не чувствую себя живым мертвецом. Это не могло не улыбнуть Гаона. — Я очень рад. Что ж, Хёнджун порой взаправду творит чудеса.  Они некоторое время молчали, думая о своём. Чтобы абстрагироваться, Гаон думал о том, как же хорошо, что у них есть Джунхан; без него любая болячка, любая ранка стала бы большой занозой в заднице. А потом он вновь подумал о Джуёне. И прежде чем румянец устелил его лицо бордовым, Чан произнёс: — Ты же знаешь, зачем я тебя позвал? Душа Гаона болезненно заныла, а всё его сознание запротестовало.  — Знаю, — ответил он сдавленно, сквозь ком в горле. — Догадываюсь… Но Чан, я не хочу, я не справлюсь… — Но ты же уже был лидером, — настаивал юноша. — Гаон, я хочу, чтобы ты знал только одну вещь. Каждой команде нужен свой предводитель.  Словно наказанный ребёнок, Гаон смотрел в пол. Его губы дрожали, а сам он крепко сжимал в пальцах край простыни. И вновь проводя параллель с отцом, Гаон боялся, что Чан начнёт кричать. Но его голос был таким же спокойным и мягким, что било сильнее любых хлыстов и кулаков. Потому что невозможно отказать, когда тебя просят… Так. — Я…. Я бы очень хотел пойти дальше. Потому что я не люблю бросать дело на половине. Но… Меня насильно вычеркнули из игры. Я не знаю, специально или нет, но факт остаётся фактом. Я буду лишь обузой, если пойду в таком состоянии с вами.  — Не будешь, — перебил Гаон, и голос его в этот момент заметно дрогнул. Он поднял на Бан Чана умоляющий взгляд. — Ты никогда не будешь обузой! — Джисок, давай смотреть на вещи объективно. Лидер, который не смог защитить даже себя, потянет других на дно.  — Но… — Послушай. Ты собрал всю твою команду вокруг себя, заслужил их доверие. Они повинуются твоим приказам и, в конце концов, уважают тебя.  — Это не моя заслуга, — глухо отозвался Джисок. — Не я собрал их всех. Это Гониль. Гониль нашёл их всех, а не я. Если бы не он, ничего бы не вышло. Он назначил меня лидером, но ведь лидер нифига не я. Я всегда… Всегда советовался с ним. Но сейчас Гониля нет, — на последней фразе Гаон спустился на шёпот и ещё сильнее сжал в руках простынь. — И я не знаю, что мне делать.  — Но Гониль выбрал тебя в качестве лидера, — мягко продолжил свою речь Бан Чан. — Ты думаешь, просто так?  Молчание. Бан Чан усмехнулся.  — Знаешь… В тебе есть кое-что, чего во мне нет, — заполучив нужное внимание, Чан произнёс только одно слово: — Упорство.  — Упорство? — глупо моргнув, повторил Гаон.  — Да. Упорство. — Бан Чан уселся поудобнее и устремил свои чистые, большие добрые глаза на Гаона. Они напоминали две чашки чая своим цветом и заставляли Джисока потонуть в сомнениях и неуверенности. — Я уверен, что ты сможешь стать новым лидером. Гораздо лучше, чем я.  Гаон некоторое время смотрел на Чана, надеясь, что тот признаётся в шутке, что он заговорщически подмигнёт, что он сделает хоть что-нибудь. Что-нибудь, избавляющее Джисока от огромной ответственности, которую на него пытались возложить.  Но Бан Чан лишь произнёс: — Я не смогу победить его. Кем бы он ни был. А ты сможешь. — Я не смогу, Чан… — Сделай это ради меня.  Джисок замер, чувствуя, как мелкая дрожь начинает избивать его под кожей. Он опустил голову вниз, закрывая глаза и не желая ничего говорить и делать. — Победи его ради меня. И ради всех людей, которые тебя потом поблагодарят за освобождение. И ради тех, кто уже умер. — Это запрещённый приём, — дрожащим голосом наконец произнёс Гаон, — Ты же знаешь, что я не смогу отказать.  — Поэтому я так и сделал. Прости, Гаон. Но ты им правда нужен.  — Это манипуляции, Чан. И я поддаюсь на них только из-за того, что я тебя уважаю.  — Господи! — Чан всплеснул руками в жесте то ли восхищения, то ли удивления, то ли и того, и другого, — Я никогда не был так рад, что меня уважают! Оба парня рассмеялись, и неловкая атмосфера все-таки расползлась в углы комнаты и затаилась, уступив место более свободному, теперь не спертому воздуху. Гаон перестал видеть в образе Чана отца и теперь видел в нем только надежного друга. Отец и в подметки не годился такому человеку, как Бан Чан. Со вздохом Гаон положил голову на простынь. — И все-таки ты мерзавец, Чан. — Э, не ругайся! Я, вообще-то, старше! — шутливо пожурил Бан Чан и пригрозил пальцем. Гаон состроил презренное выражение и закатил глаза.  — Какой же вы, Чан-хён, нехороший человек!  —Ой-ой, кто бы говорил! Уговоры Чана и «запрещённые приемы» всё-таки подействовали на Гаона — или, быть может, наличие смеха и шуток между ними сыграло главную роль в принятии Джисока. И, стараясь смотреть глазами Чана на ситуацию, он находил всё больше причин того, почему на должность нового лидера выбрали именно его. Почему не храброго Чанбина с его невероятной силой и самоотверженностью? Почему не Феликса с его профессиональными навыками владения оружия? Почему не Джунхана с его отзывчивостью и способностью спасти любого, будь тот еле дышащим трупом с отрубленной рукой? Всё просто. Они профессионалы своего дела: стрельбы, борьбы, спасения, лечения. Но расставлять приоритеты, создавать военные планы, отдавать приказы могут только двое человек. Он и Чан. И поэтому выбор был очевиден. — Ты расскажешь им сегодня? — спросил наконец Бан Чан спустя еще некоторое время разговоров на отвлечённые темы. Гаон кивнул. Ему казалось, что медлить тут нельзя, а объявить себя новым лидером лучше сразу. Чтобы каждый смог осознать, переварить эту мысль и привыкнуть к нему как к новому предводителю. Ведь если не будет слаженности и взаимной симпатии, желание и приказ лидера тоже может быть пустым словом. — Тогда иди прямо сейчас. Удачи, Гаон. *** Джисок знал, что сейчас все завтракают где-то в столовой, и поэтому ему предстояло встретиться со всеми сразу лицом к лицу. С одной стороны, это хорошо, ведь можно сразу всем всё рассказать и не париться о том, чтобы каждому отдельно растолковывать что да как. А с другой стороны… Это ведь всё равно, что выступление перед публикой с докладом. Имеют место быть дрожащие и потеющие ладони, бегающие от одного к другому человеку глаза, резкая атрофия мышц, которые регулируют речь и прочее-прочее-прочее. Это же жуть какой страх — видеть, как на тебя пялится с десяток пар глаз, и осознавать, что все они ждут, пока ты начнёшь говорить! Гаон вышел в свет, который исходил из общей столовой, и встал в проходе. Первым его заметил Джуён и хотел было махнуть рукой, но передумал, и рука, на мгновение застывшая в воздухе, резко опустилась вниз. Потом Гаона заметили и другие. Хан даже крикнул: — Хэй, бро, че стоишь, как не свой? Заходи, а то тут без тебя всё съедят! — Я… Все тут же замолкли, когда приглушённый голос Джисока неловко ворвался в общую трапезу и прервал ее. Он собрался с мыслями и выдал: — Я… Поговорил с Бан Чаном. И он кое-что… Попросил меня… Исполнить. Лица стали тревожными, и пусть Хёнджун точно избавился от проблемы с заражением, в головах промелькнула одна и та же мысль: «Неужели с Чаном что-то не так?..» — Он сказал, что с ним все в порядке, — поспешил заверить Гаон, поняв, как траурно звучала его фраза, и лишь услышав облегчённые выдохи, он продолжил: — Но… Он сказал, что его состояние такое, что он не сможет больше быть лидером. И… Попросил меня заменить его. Поэтому… — Ты теперь лидер? — спросил вполне очевидный вопрос Феликс. Гаон кивнул. — Да. И… Я надеюсь, что мы с вами сработаемся. Первое время стояла гробовая тишина, а потом медленно кто-то начал хлопать. Феликс встал из-за стола и захлопал, а за ним по очереди поднимались и все остальные, отдавая своё «добро» в виде аплодисментов Джисоку. — Гаон новый лидер! — Только не будь больно жестким, Окей? — Хэй, а не сделаешь меня вице-лидером? Его приняли за общий стол и поздравляли; все смеялись, шутили, праздновали вступление на пост нового лидера, смущая ещё больше Гаона и заставляя его неловко отвечать на все поздравления. — Ты молодец, — почувствовал в один момент тёплое дыхание на своём ухе Джисок и обернулся. Рядом с ним сидел Джуён, улыбавшийся так широко, как никогда прежде не улыбался. — У тебя всё получится. Именно тогда сердце Гаона, холодное, запертое за семью замками, наконец оттаяло, а последние цепи упали и растворились где-то в соляной кислоте желудка. Джисок никогда не чувствовал, что может быть настолько любимым и может так любить. И это было прекрасно.