365 кошмаров Wednesday Addams

      Посреди комнаты возвышалась груда вещей, состоящая из, в основном, замысловатых изображений, вырезок из газет и аккуратно прорисованных чертежей — с такой точностью, что Мортиша охала, складывая их обратно в стопку. Помимо макулатуры, которая для обычного человека не представляла бы ровным счётом никакого интереса, лежали вещи Уэнсдей и Ксавье. Если быть точнее, форма Невермора. Женщина нащупала ткань юбки, в которой недавно разгуливала её дочь по коридорам академии, прислонила к своей щеке, мечтательно закрыв глаза: когда-то, буквально с два десятка лет назад, также стремительно протекала её беззаботная молодость. Мортиша Аддамс ощутила укол вины где-то глубоко под рёбрами, когда она осознала, что ничем помочь строптивой Уэнсдей не смогла — её пространные и бесформенные видения накануне встречи с дочерью спутывали карты, сбивали с толку и выглядели неубедительно. В ночь перед судом Мортиша безуспешно барахталась в постели, испытывая жуткие мигрени, настолько, что ни один приём иглоукалывания не помогал, а лишь распалял пульсирующую боль в височной части черепа. В особняке Торпов отдавало лесными травами, свежим спилом древесины и сладким ароматом ванили — сочетание мерзкое, дразнящее глотку приступами сухого кашля, но вместе с тем удивительно уникальное. Мортиша натянуто улыбнулась: в комнату вошёл по-хозяйски без стука Винсент Торп. В руках, некогда рассредоточенный, а ныне суровый и собранный, мужчина держал книгу, перетянутую чёрной суконной обложкой. Редчайшее издание в распоряжении великого мага современности — Винсент будоражил умы, отпугивал всех нормисов своей стальной выдержкой, закалённым характером и изворотливостью, эдакий лис на пастбище бедных блеющих овечек. — Принёс, — сказал Торп и уселся в величественной манере на стоящее поодаль кресло. — Выкладывай, что делать дальше. Мортиша, не отнимая рук от школьной формы Уэнсдей, которую отдали родителям в полицейском участке не без боя и обоюдных оскорблений, снисходительно кивнула на фолиант. — Где Гомес? — она любовно разглаживала складочки на юбке дочери, лениво пропуская их сквозь пальцы, так, будто время играло им на руку. — Он необходим для ритуала, как и Аннабет. Насколько я помню, её силу не стоит списывать со счетов. — Сейчас прибудут. Они еще трапезничают.       Винсент восседал по левую сторону от входа в небольшой грот, выдолбленный по случаю необходимости несколько лет назад — именно здесь он держал Ксавье на привязи, как маленького слепого щенка, вдалбливал ему вместе с ударами тяжёлого кнута манеры поведения в Высшем обществе, которые мальчишка не потрудился впитать с молоком матери, подобно старшему брату. На душе Торпа стало неестественно тоскливо: грудь сжималась в тиски с каждым вдохом, лёгкие будто горели огнём, а руки беспорядочно блуждали по поверхности рубахи из плотного льна. — Инфаркт — это не всегда смертельно, — констатировала Мортиша, в секунду уловившая изменение на лице мужчины. Её голос пробивался сквозь затуманенные всполохи сознания, казался невыносимо далёким и певучим. — Агр..кх..Мор... — вырывалось из глотки Винсента, слова терялись в тишине комнаты, так и не долетая до ушей адресата. Его тело внезапно обмякло, поражённое силой удара, как от разряда в триста шестьдесят Вольт попеременного тока, лицо приобрело оттенки серо-малинового, а ноги беспомощно вытянулись. — Ах, мой милый, презренно-прекрасный Винсент. — Мортиша беспристрастно взирала на барахтающегося в кресле Торпа, с неизменно выдержанной грациозной осанкой наблюдая за его страданиями. — Объятия смерти, подобно обволакивающим морским волнам, унесут тебя в лучший мир, верь мне. Мужчина кряхтел, отчаянно отталкивался от уходящего вниз пола подошвами своих вычурных башмаков с уродливо-синими бляшками, держался за грудь, кое-как освободившись из тесноты рубахи и являя Аддамс свою прошитую шрамами и пулевыми отверстиями грудь.       Мортиша бережно вернула на место одеяние Уэнсдей на ворох остальных вещей, предназначенных для будущего ритуала, и приблизилась к Винсенту — он еще сражался за жизнь, как всегда стоически. Женщина склонилась над ним, любуясь симметрично очерченными скулами, острым подбородком, тонкой линией губ, серыми, бесконечно грозными, глазами, и коснулась ледяной ладонью его воспалённого жаром лба. Её прикосновение, по-своему, невинное, не располагающее на освобождение от мук, холодное и безжизненное, на долю секунды выбросило Винсента в реальность из той пустоты, в которой он очутился. — Отец, не надо, стой! — кричал мальчик, забившись в угол и сдерживая слёзы в своих застывших от ужаса глазах. — Ты, отродье человеческое, что себе позволяешь?       Лязгнули металлические засовы входной двери, голоса матери и Эйприл стихли, унесённые ветром и тихими переливами музыкальной мелодии. Винсент приволок сына в подвал — третий раз за всё время вместо привычной ему клетки в собственной комнате. На глазах семнадцати высокопоставленных гостей, от которых буквально зависела карьера мага. Мальчишка позволил себе излишне много, сжигая дотла картины отца в приступе необузданной ярости. Они все были представлены на всемирно известных ярмарках и музеях, а ныне тлели посреди гостиной под гулкие восклицания разномастной публики. — Я тебе говорил не высовываться до конца приёма? — Рассвирепел Винсент, ухватившись за мочку уха Ксавье с особым остервенением. — Да, отец. — Почему ты покинул комнату? — Его глаза были подёрнуты пеленой гнева, в которых не угадывалось ни намёка на успокоение и благоразумие. — Сколько раз я говорил тебе это!? Железная пряжка ремня со свистом рассекла воздух и врезалась в щеку белого, как мел, подростка. На месте недавно заживших ран открылись новые, более глубокие. Ксавье заскулил, но стиснул зубы, наблюдая за отцом исподлобья, как загнанный в ловушку зверек. Винсент оскалился, не получая ответа, явно недовольный тем, что сын его ослушался. В который, сука, раз. Выхватил стоящий неподалеку прут и нанес удар точно по рёбрам — Ксавье сложился пополам и стал пронзительно громко откашливаться. — Ну? — Я хотел показать тебе, чему научился, папа. — Показывай. — Маг присел перед Ксавье на корточки, немигающим взглядом сканируя его состояние, и воздел руки к небу — ловко, в высшей степени профессионально и беззаботно. Юноша выпрямился, ощутил, что колющая боль постепенно угасла, кровоподтёки на лице разгладились, а взгляд зелёных глаз прояснился, и выставил вперед руку. Винсент отошёл на приличное расстояние, складывая руки на груди. На его лице сквозило такое презрение, что Ксавье на мгновение дезориентировался, направляя струю воздуха не прямо, а влево. Закрыл глаза, представляя перед собой водопад из россыпи огненных искр, и вдохнул маленькую жизнь, которая заиграла красками и теплом под маленькой ладошкой парня. Так образовался небольшой светящийся шар — он выглядел точь-в-точь, как маленькая шаровая молния. Ксавье долго ею забавлялся, кружил, устремлял под потолок. Она мельтешила перед носом Винсента, сияла и источала удушливый аромат серы, а затем схлопнулась и превратилась в облако пыли. — Посидишь тут. — Вид Торпа-старшего оставался непроницаемым, хотя в душе Винсента разражался самый настоящий вулкан эмоций, и он покинул подвал, оставляя сына сидеть на бетонном полу в подвале.       Мортиша распахнула глаза и отпрянула в два прыжка от испускающего последние тяжёлые вздохи Винсента Торпа. Кожа Миссис Аддамс сделалась прозрачной, глаза завращались с невиданной ранее скоростью, рот, искривлённый в усмешке, был приоткрыт. От увиденного Мортиша осела близ тела мага, избегая возможности глядеть в его сторону. Семьи Аддамсов на протяжении многих столетий славились нездоровой любовью к разного рода истязаниям, но никогда ни один потомок не позволял себе излишних увечий по отношению к родным людям. Они были едины в своем понимании мира, в своем порыве вершить судьбы, жить так, как им заблагорассудится. Торпов отличал спокойный и воинственный нрав, вокруг которого слагали легенды, загадочным ореолом кружила дурная слава — Винсент слыл до безумия кровожадным и падким на зрелища магом, его старший сын во многом старался походить на отца, а младший, словно насмешка над родом Торпов, вёл себя флегматично и доброжелательно. За исключением редких вспышек — как полагала Мортиша, у всех хранились тайны и изъяны под сердцем. Подобное поведение Винсента Торпа по отношению к Ксавье возмутило Аддамс и она с отвращением мельком взглянула на еще не остывший труп — его конечности подрагивали. — Как хорошо, что наша свадьба не состоялась, Торп. — Безапелляционно обронила Мортиша, подбирая подол платья обеими руками.       Женщина вернулась в центр комнаты, отыскала среди прочего барахла не до конца стертые мелки, сточенные в порошок, и стала с заумным видом выводить линии будущей формулы. На бетонном полу, где несколько лет назад, располагался обиженный и затравленный жизнью Ксавье, расцвел рисунок. Кувшинная лилия, плавно переходящая в черный георгин белого и черного цветов — олицетворение сил добра и зла. Последний виток дался Аддамс с неподдельным трудом: в книге, которую любезно представил ей Винсент, выгорели крайние страницы и ей пришлось завершать цветок по памяти. — Мa chère , прости, задержались. — На пороге в приподнятом расположении духа показалась грузная фигура Гомеса и Мортиша оживилась, отвлекаясь от своего занятия. — Всё готово? — Да, можем начинать. — Женщина придала голосу мрачной таинственности и опустила глаза в пол. — Что...? — Инфаркт, — Мортиша с окаменевшим выражением лица обратилась к вошедшей Аннабет, выпрямилась под изумлённый взгляд мужа и обняла женщину за плечи. — Но... — плечи Миссис Торп сотрясались от тихих и накативших рыданий, она вцепилась в плечо Аддамс железной хваткой, словно клешней, с помощью которой сбрасывают иногда трупы. — Я не успела. Мне жаль. — Печаль, горькая, въевшаяся под кожу, охватила всё нутро Мортиши Аддамс. Она понимала, что смерть — лучшее лекарство от избавлений, и даже где-то загнездился уголек радости, но быстро потух от новой порции слёз Аннабет. — С трупом надо что-то делать, Тиша, — мужчина с интересом глядел на рисунок, убрав руки в карманы брючного костюма. — Или можем дождаться, пока на его труп не слетятся мухи, обезображивая Торпа. — Женщина, гладящая по спине безутешную Аннабет, топнула ногой, привлекая внимание Гомеса. — Сначала нужно помочь нашим детям. В первую очередь. Ему ведь уже ничем не помочь, — брезгливо поморщившись, Мортиша отстранилась от матери Ксавье, учтиво подавая ей черный, идеально отглаженный платок. — Прямо сейчас, Аннабет. Женщина безмолвно согласилась, лишь изредка ее всхлипывания нарушали тишину, которая установилась в этом Дьяволом забытом подвале. — Готовы? — прошептал Гомес, усевшись с усилием на пол и ухватившись за тонкие кисти рук обеих дам. В окружении женщин Гомес Аддамс расцвёл, как подснежник после долгой зимы, ощущая немалое притяжение к сидевшей по правую руку от него жене. — Да.       Они синхронно сомкнули веки и затянули долгую молитвенную песнь, крепко ухватившись друг за друга. В центре воздух сделался наэлектризованным и метался по всей площади, подгоняемый нестройным гулом голосов. Помещение, которое освещалось лампой холодного накаливания, погрузилось в дремучую темноту, только лишь цветок, нанесённый на пол мелом, подкрашивался темно-золотым свечением. Вещи Ксавье и Уэнсдей охватил огонь. — Уэнсдей, тише, — приказным тоном промолвил Ксавье, не обращая внимания на ее протестующую миниатюрную фигуру. Парень оглядывался то в один угол, то в другой, пока девушка отчаянно рвалась из кольца его рук. Ладони Торпа больно впились в поясницу Аддамс и впечатали в его тело — между ними не осталось ни дюйма. — Уэнсдей, — шикнул Ксавье, когда брюнетка вгрызлась ему в руку и оставила смачный след от зубов. Ее волосы выбились из всегда аккуратной причёски, взгляд обескураженных черных глаз пригвоздил смущённого художника к одному месту. Уэнсдей Аддамс выбралась из цепкой хватки парня, как ежик, попавший в одомашненную среду обитания. — Ещё хоть раз, Ксавье, ты поз.. — шум голосов заставил парня среагировать молниеносно, он сгреб в охапку тельце Уэнсдей и укрылся вместе с ней в одном из гробов древности, стоящих в музее в качестве ценного экспоната. — Они в каком-то музее. — Одновременно заявили Мортиша и Аннабет и расцепили руки. Большего им выяснить за время спиритического сеанса не удалось, все, как один, повернули головы в сторону преждевременно почившего Винсента Торпа. — Мой вариант с мухами всё ещё в силе. — Подал голос Гомес, награждённый убийственным взглядом Аннабет. — Ладно, что это за музей? — Нам еще предстоит это узнать, но когда мы с Винсентом, — Мортиша выдержала паузу, покосившись на несостоявшегося супруга с толикой сочувствия, — покидали полицейский участок, забирая вещи детей, нам ясно дали понять, что нам придётся ответить на все вопросы правосудия в самое ближайшее время, часа через три. Аннабет Торп испуганно таращилась на Мортишу, пытаясь держать себя в руках. Мать Ксавье скосила глаза на часы с золотой застежкой на левом запястье и шмыгнула носом: — У нас остался час примерно до прибытия полицейских. Пропавшие дети, подвал и труп. — Женщина расправила плечи, преобразилась в считанные секунды из робкой и потерянной в решительную и уверенную в себе. Мортиша удивлённо повела бровью, сжимая ладонь Гомеса в своей аномально ледяной.

***

      Ксавье не успел опомниться, как пустился в водоворот каких-то пейзажей перед глазами. Вокруг него всё удлинялось, растягивалось, пачкалось темными кляксами, под ногами плавился воск, а тело потеряло всякую форму — нечто похожее творилось с парнем, перед тем, как он оказался в этом чёртовом ирландском замке с Уэнсдей Аддамс в виде сокрушительной головной боли. — Ты сумасшедшая, — признался он ей однажды, завидев, как девушка наждачкой спиливала ногти на ногах. Издержки пребывания в тюрьме. Несчастный предмет с точностью в девяносто девять и девять процентов описал круг и врезался в плечо Ксавье. — А ты скучный. Мы так и будем обмениваться очевидным? — И Торп умолк, потирая ушибленное плечо, на котором впоследствии сияла гематома.       Он не мог понять, откуда в его жизни — полной и без того горьких страданий, унижений и боли, появилась ещё эта мерзкая наклонность к садизму? Мало ему было всё детство выносить выходки узурпатора-родителя, так ещё соседка по камере прибавилась вдовесок. Пусть её рост иногда его по-хорошему смешил до колик в животе, но эти полтора метра ярости приносили с собой кучу реальных проблем, от которых у художника голова шла кругом. Он её забыл. Точнее, забыл, что испытывал к Уэнсдей Аддамс романтические чувства, наверняка навязанные им самим — его преувеличенно меланхоличной натурой. А теперь глядел и ни был в состоянии уложить в голове, как мог Ксавье полюбить этот толстый, непрошибаемый кусок льда? — Где мы? — Долгие размышления были прерваны касаниями пальцев Уэнсдей по тыльной стороне его ладоней и вполне чёткой картинкой: напротив Ксавье стояла точная копия одногруппницы — видимо, её светлая сторона. Девушка показалась парню даже более любезной, нежели та, что не отпускала его руки. — В моём видении, — коротко и ясно отчеканила Уэнсдей, надеясь, что этот спектакль с Гудди Аддамс завершится в первом акте. — Здравствуй, Ксавье, меня зовут Гудди. — Девочка правда протянула к нему ладонь, находя время для обмена любезностями, отчего Уэнсдей била крупная дрожь. Художник представился, но казался ошеломлённым. — Мы можем перейти к сути вопроса? — Подгоняла всех Аддамс, испытывая жгучее желание раздавить довольную физиономию Ксавье и стереть в пыль неупокоенный дух предка. — Да, конечно. Не пугайся, Уэнсдей, это будет самое длинное и самое содержательное из твоих видений. Ты ведь хочешь получить ответы на все свои вопросы? — Гудди была как учитель, подтрунивающий над своим неумелым учеником. Девушка сторонилась пары, идущей чуть позади, которая держалась при этом за руки. — Если я получу ответы на вопросы, то готова стерпеть руку Ксавье Торпа в своей, как в любовных мелодрамах Энид, лишённых смысла. — Ксавье фыркнул, отвернулся, в попытке оценить окружающую обстановку.       Гудди в своем сером платьице, прикрытом белым кружевным передником, щеголяла по замку, как у себя дома, что не укрылось от внимательного, всегда дотошного к деталям, взгляда Ксавье. Она была по-юношески миловидной, впечатлительной, открытой, чего ученик Невермора не мог сказать о той, что плелась без всякого энтузиазма рядом. Они — как жизнь и смерть в одном флаконе, и у парня неистово зачесались руки схватиться за карандаш, грифель, кисточку и начать писать картину, но вместо этого получилось лишь сильнее обхватить пальцы Уэнсдей Аддамс своими. — Мы пришли, — скомандовала Гудди, останавливаясь перед парадным входом в замок. Девушка присела на установленную перед ним скамью, будто не призрак, а человек, и призвала последовать ее примеру. — Отсюда началась моя история. — Может, мы перейдем, непосредственно, к процессу? — Утомлённая болтовней Гудди, брюнетка стиснула челюсти и, перебирая пальцы Ксавье в своих, уселась от него непозволительно близко. Умозаключение поразило Аддамс до основания — она еле отговорила себя разъединить их ладони. — Я родилась в тысяча шестисотом году в Скандинавии. — начала свой длинный рассказ девушка, целиком ушедшая в мысли и воспоминания. — Меня назвали Гудди Аддамс. Мама и папа были довольны моим появлением на свет до поры. — она вздохнула, не отнимая взгляда от покатистой крыши одного из пристроек замка. — Что случилось потом? — Поинтересовался Ксавье не из праздного любопытства, а потому, что видел в этой истории шанс почерпнуть недостающее в последнее время вдохновение. — Мой колдовской дар стал пробуждаться. Я случайно в пять лет сожгла стог сена, заготовленный на зиму для коров. Затем еще... еще...еще, и так, пока отец не признал, что я опасна для общины, где мы жили. — Гудди краем глаза уловила заинтересованность в выцветших глазах Уэнсдей и продолжила. — Когда мне исполнилось одиннадцать и я убила свою сестру из-за своего дара, мать бежала вместе со мной в Ирландию. Так мы стали изгоями. Отец долго искал наши следы, но потерпел неудачу. — Какой у тебя дар? — Наконец, макушка Уэнсдей Аддамс показалась из-за плеча Ксавье, взгляды двух девушек пересеклись. — Дар огня. Я могла согревать, уничтожать, испепелять, помогать людям в зависимости от развития своих способностей. Я научилась контролировать огонь внутри себя и научилась им пользоваться. — Гудди выставила указательный палец, сфокусировалась на одной точке и на кончике заблестели рыжеватые искорки. Волна восхищения задела сердце Ксавье Торпа, и он потянулся к призрачному миражу, за что Уэнсдей врезала ему кулаком в предплечье, вынуждая вернуться в исходное положение. — А дальше? — В Ирландии меня заметил известный на то время, богатый меценат-травник Идлиб Галпин. — весь воздух разом вышел из легких Уэнсдей, ее однотонное лицо сделалось неестественно серым, а ногти впились в шероховатую от красок ладонь Торпа. Парень уставился на Аддамс во все глаза в ответ. — Он сватался ко мне, ухаживал. Я стала его невестой в раннем возрасте, но тогда это казалось правильным. Дарил подарки, оказывал внимание и заботу матери, поселил нас у себя. — Уэнсдей скривилась мысленно, выдавая глазами свое недовольство, словно попала волей судьбы в подростковое шоу. — Так продолжалось три месяца, пока я не рассказала ему о своем даре. Идлиб поддерживал меня, мы вместе тренировались, готовились к свадьбе, пока я не сожгла конюшню, в которой жили лучшие скакуны всех благородных мастей. Он меня ударил, без предисловий отходил стеганым кнутом, как последнюю шлюху. — Патриархат. — Вставила комментарий Уэнсдей и вздохнула, голова понемногу становилась свинцовой, поэтому она все чаще замечала на себе обеспокоенные взоры Ксавье, обращенные не к Гудди, а к ней. — Перестань пялиться. — Наши отношения охладели. Идлиб стал меня побаиваться. Через время мы прибыли в этот замок на прием в честь английского короля из династии Стюартов . — Что это за место? — Ксавье надоело, что Уэнсдей постоянно смыкала его руку так, словно это не до конца обглоданная кость, потому пересадил ее перед собой, ровно между ног.       Аддамс попыталась ударить парня, замахнувшись свободной рукой, но была проворно остановлена. Торп завёл ее конечность за спину и зафиксировал в таком положении. Она задохнулась от постигшего ее душу возмущения, однако молча снесла подобное унижение — надо было отдать должное реакции Торпа. Впервые за долгое время он существенно возрос в глазах неугомонной девушки. — Мы находимся сейчас в замке Лип, графство Оффали , — спустя несколько секунд произнесла Гудди, не смутившись того, что Уэнсдей была зажата Ксавье. — А причем тут мы вообще и как мы здесь оказались? Это твои проделки? — Язвительно и прямолинейно спросила Аддамс, сохраняя на лице напускное скучающее выражение лица. — Я не просила исторический экскурс в прошлое. Гудди снисходительно усмехнулась, бодро поднялась и в упор глянула на Уэнсдей и парня. — В этом замке я встретилась с Эролом Торпом. А впрочем, — девушка явно резвилась, как бы переживая все заново с безумным упоением.

***

      Уэнсдей схватилась за голову с такой силой, что казалось лично размозжила себе череп. Видение рассеялось, оставляя после себя шлейф розоватого тумана. Ксавье распахнул глаза, выброшенный силой колдовства на пол, как будто его выплюнули за ненадобностью. Парень задумчиво присел в зале, усеянной экспонатами для пыток. Голова звенела и разрывалась по швам. — Больше никаких видений, — твердо заверила Аддамс, скоропалительно покидая этот проклятый зал с артефактами прошлого. Девушка дала себе зарок, что обязательно вернётся сюда.       Нарастающий гомон голосов свидетельствовал, как минимум, о тридцати тупоголовых фанатиках низкопробных фильмов ужасов, поэтому Уэнсдей не удалось сбежать и она вернулась обратно, где на нее взирал спокойный, уверенный в себе Ксавье. В его глазах плясали насмешливые чертики, Аддамс скрипнула зубами. — Удиви меня, — выпалила Аддамс, когда ее план сигануть с немыслимой высоты и улизнуть из замка через окно, с треском провалился. — Уэнсдей, тише, — приказным тоном промолвил Ксавье, не обращая внимания на ее протестующую миниатюрную фигуру. Парень оглядывался то в один угол, то в другой, пока девушка отчаянно рвалась из кольца его рук. Ладони Торпа больно впились в поясницу Аддамс и впечатали в его тело — между ними не осталось ни дюйма. — Уэнсдей, — шикнул Ксавье, когда брюнетка вгрызлась ему в руку и оставила смачный след от зубов. Ее волосы выбились из всегда аккуратной причёски, взгляд обескураженных черных глаз пригвоздил смущённого художника к одному месту. Уэнсдей Аддамс выбралась из цепкой хватки парня, как ежик, попавший в одомашненную среду обитания. — Ещё хоть раз, Ксавье, ты поз.. — шум голосов заставил парня среагировать молниеносно, он сгреб в охапку тельце Уэнсдей и укрылся вместе с ней в одном из гробов древности, стоящих в музее в качестве ценного экспоната. — Ты всегда такой мастер маскировки? — Уэнсдей заскребла ногтями по деревянной облицовке гроба, превозмогая необъяснимое жжение в области груди.       В замкнутом пространстве, рассчитаном при наилучшем раскладе на одного человека, становилось душно — удушливо жарко. Аддамс по достоинству оценила аромат сандалового дерева, застывший в гробу, резьбу, из-за которой страдала левая часть ключицы, впиваясь в жёсткую поверхность. И дыхание Ксавье где-то над ухом, противно щекочащее её шею. Он нависал над ней в немыслимой позе, но по-прежнему оставался неподвижным, не то от того, что боялся получить по заслугам за свое необоснованно принятое решение, не то от того, что боялся смутить. — Сместись немного влево, — зубы Уэнсдей застучали от неловкости. Глупее ситуацию вряд ли можно было бы представить. — Потерпи, Уэнсдей. — Тон Ксавье обычно податливый, как тягучая пастила, сделался бескомпромиссно-жестким и девушка похолодела. Окоченела. Но то была приятная заледенелость — когда ты можешь ощущать, как тело постепенно отмирает клетка за клеткой. С её губ едва ли не сорвалось шелестящее «о-о-ох» с придыханием, но девушка разумно посчитала, что ни за что бы не доставила такого удовольствия Торпу, и спихнула его с себя, насколько позволяла вместимость этого недосаркофага. — Ты мастер выбирать места для игры в прятки. — сухо произнесла Аддамс, не стараясь во мраке рассмотреть лицо Ксавье, что моментально окрасилось в красный. — Это у меня с детства, если ты помнишь. — Я помню, а ты? — прошептала она. Конечности затекли до предела максимум, а противные люди продолжали обсуждать орудия пыток там где-то над головами. — Не самое время выяснять, что я помню, а что нет, Аддамс. Уэнсдей здорово приложилась головой о деревянную панель саркофага, едва ощутила на своих губах губы Ксавье, случайно скользнувшие мимо, когда их лица находились на одном уровне. — Я расчетвертую тебя по маленьким кусочкам, а потом отправлю всего тебя родителям в контейнерах, заражённых тифом и волчанкой. — Прошипела Аддамс ровно ему в губы, ухватившись за ворот его рубашки. Ксавье моргал: несколько рассеянно и сконфуженно, но его пальцы очертили изгибы рук Уэнсдей Аддамс и более не щекотали ее кожу своими прикосновениями. Всё вокруг вновь затрещало, покрылось коркой, завертелось каруселью и превратилось в плод больного воображения девушки — Ксавье и Уэнсдей вновь затерялись в видении. Где-то на задворках ее сознания кометой промелькнула мысль о том, что кошмар сплетения в гробу — довольно-таки экстраординарный способ коммуникации.