365 кошмаров Wednesday Addams

      Воздух пропитался зловониями. Издалека доносились приглушённые голоса двух или трёх полицейских, в точности было не разобрать, которые то затихали, то одновременно возникали вновь. Ксавьер Торп медленно сполз вниз по стене, устраиваясь на грязном маслянистом полу, подобрав под себя ноги. Его голова покоилась на стене с облупившейся синей краской, а тело безвольно сотрясалось — первопричину этого Торп ещё не успел постичь. Он оставался в той скудной одежде, в которой помнил себя ранее — жалких обрывках, что именовались некогда костюмом. Левая щека, судя по неприятному ощущению, была рассечена, бровь подростка разбита, а на левой скуле чуть ниже красовалась синюшная гематома. Торп сморщился, ударяя беспомощно затылком по стене, и выдохнул, мысленно прикидывая в уме количество его наборов с акриловыми и другими красками. Манипуляции с подсчётом помогли слегка привести себя в чувства. Когда Ксавьер вознамерился окончательно открыть глаза, перед ним предстала до боли знакомая картина: тускло освещающая кабинет шерифа лампа, что стояла на столе, дверь, ведущая в этот треклятый кабинет, собственно, сам изолятор временного содержания, где находился ученик Невермора, и камера смотрителя. Изолятор представлял собой нечто гротескное , если можно так выразиться — проржавевшая до основания койка без матраца, треснутый цоколь лампы под потолком, жёсткая скамья у самой решётки для посетителей, бетонный пол (обязательно забрызганный чем-нибудь донельзя мерзким!) и помойное ведро где-то в углу камеры. — Мистер Торп? — Из размышлений его вырвал голос шерифа Галпина, возвестивший о том, что через несколько часов к нему прибудут первые посетители. — Как ручная обезьянка в зоопарке. Удобно, не правда ли? — Ксавьер не скрывал своей неприязни к этому нормису, вечно сующему нос не в свои дела. Как кость в горле. — Учитывая, сколько раз вы бывали здесь, мистер Торп, могу назвать вас завсегдатаем. Тон не терпящий возражений, резкий, холодный. Звякнули цепи, сковывающие запястья художника. Он хотел подкрасться поближе, впечататься в стальные прутья решётки и хорошенько врезать по накрахмаленному воротничку и лощённой физиономии Галпина. Последний с гордым видом восседал около решётки, вперив в Ксавьера внимательный взгляд. — Уэнсдей Аддамс… — шериф облизнулся, подбирая правильную комбинацию слов, — твоя подружка знает, сколько раз ты привлекался до её появления в Неверморе? Уверен, она бы оценила. Отрава. Горький привкус полыни очутился у Торпа на языке при упоминании этого имени. Словно он на завтрак поглотил порцию раффлезиевых цветков, и теперь его внутренности сковало неистовым жаром. Парень не нашёл ответа на поставленный вопрос, однако недоуменно уставился на лицо противника. «Нормис рехнулся. Как иронично», — подумал Ксавье, и его губы тронула лёгкая ухмылка. — Она вполне может составить тебе компанию, а то и вообще посоревноваться с тобой в умении калечить людей, убивать и приносить страдания. Это ты и так знаешь. — Не знаю. — Брось дурака валять, Торп! Шериф Галпин чуть рассвирепел, сделав выпад вперёд всем телом в направлении клетки, поджал губы и рассмеялся со всей присущей ему ядовитостью. Они изнывали от скуки более трёх с половиной часов: шериф не мог оставить ни на миг потенциального убийцу Юджина Оттингера, возможно, и легендарного монстра в обличии Ксавьера Торпа; сам же подросток периодически проваливался в сон, влекомый своими мыслями.

***

      Дротик от дартса со свистом рассёк воздух и устремился вперёд, вонзаясь в цель с поразительной точностью. За ним последовал второй, третий…пятый, пока у Энид окончательно не сдали нервы, а фотография Ксавье не превратилась в минное поле, усеянное дырочками от многочисленных игл. — Ты молчишь. — Голова Синклер предательски высунулась из-под одеяла, а глаза обратились к совершенно безэмоциональной Уэнсдей Аддамс. — Тебе иногда тоже не повредит коротать время в абсолютном молчании, — это прозвучало, скорее, как факт, нежели, как укоризна, и Уэнс прислушалась. — О чём думаешь? — Какова погрешность в правдивости моих теорий? Ксавьер убил несколько человек, безжалостно расправился с Юджином и должен понести наказание по всей строгости закона. От хлёсткого выражения лица соседки, её мерцающих глаз, которые сверкнули, не предвещающим ничего хорошего, огоньком, Энид закопалась под одеяла ещё пуще, пока Вещь подбадривал волчицу увеселительными жестами. — А вершить правосудие буду я. — Аддамс загорелась идеей начать новый виток расследования о монстре, вдохновлённая уликами и увиденным. Девушка разместилась на пуфе с мягкой обивкой, решительно отодвинула ящик стола одним движением и выудила оттуда все материалы, что ей удалось добыть. Надо было хорошенько изучить Ксавьера Торпа, ведь кто приходит на битву без заточенного клинка и без запасного кинжала за спиной? Первый козырный ход оказался за ним — больше хладнокровная Уэнсдей Аддамс не допустит такой оплошности. Она будет беспристрастным, искусным, личным палачом своего одногруппника. Уэнсдей смешно тряхнула косичками и поманила к себе Вещь — не оставалось времени на промедление.

***

      Чувство дежавю обострилось до кончиков пальцев на ногах, пространство вокруг наэлектризовалось до предела, когда до боли знакомый голос разрезал тишину в помещении. Ксавьер предательски вздрогнул, загоняя острые ногти под кожу в поисках спасения. Он узнал бы этот тембр из сотен тысяч существующих, безошибочно предугадал бы по нему настроение обладателя этого голоса, навеки возжелал бы его забыть, но, к сожалению, не мог. — Ксавьер! Нездоровый блеск серых глаз пригвоздил Торпа к тюремной койке. Парень не шелохнулся, не издал ни звука, с опаской разглядывая подтянутую фигуру отца. Его некогда косматые волосы были красиво уложены заботливой рукой нянечки подростка — той единственной ниточке света, которая связывала художника со всем семейством проклятых Торпов. — Эйприл всё ещё отменно делает свою работу в свои семьдесят три, па-па. — Последнее слово Ксавье растянул намеренно, вынуждая отца отступить от клетки на шаг и ретироваться в дальний угол. — Да, как и я, поэтому я здесь, сын. Спасать тебя из всяких передряг — дело не из лёгких, поверь мне.       Винсент Торп слыл влиятельной фигурой в светских кругах, укрытый ореолом таинственности и древности. Амбициозный потомственный маг с немалой долей противоречий (он был буквально соткан из них) и предубеждений — всегда требовал точности и порядка от своих подчинённых, ненавидел хаос и проявление нестабильности, поэтому его «нестабильный» во всех проявлениях магии сын был проблемой. Для построения империи, для поддержания авторитета и своих, надо признать, виртуозных способностей предвидения, Ксавьер мешал. Впервые это остро отразилось несколько лет назад на семейном ужине по случаю Дня благодарения. Торп-младший уже имел базовые навыки предвидения сквозь призму снов, однако к ним примешивался животный инстинкт: в нём просыпалась такая недюжинная сила и ловкость в моменты ярости или недовольства, что Винсент Торп побледнел. Когда десятилетний Ксавьер в щепки уничтожил винный погреб родителя, а языки пламени жадно лизали остатки эксклюзивной коллекции на сто тридцать бутылок, мужчина посадил его на цепь, подобно домашней декоративной игрушке. Мальчишке раз за разом вводили подавляющие магию инъекции, практически всегда против воли, вынуждая сутками ютиться в замкнутом пространстве. Так Ксавьер научился контролировать силу посредством рисования. Долгие месяцы заточения в собственной комнате роскошного особняка на привязи научили ученика Невермора сдержанности и терпению, тяге к искусству и озлобленности на весь белый свет.       Так Ксавье Торп очутился на пороге мрачной по всем параметрам академии Невермор — элитной школе для самых настоящих изгоев. Когда пресса стала задавать массу неудобных вопросов, Винсенту пришлось определить сына сюда, а не держать у себя под боком. С тех пор контакты между родителем и отпрыском ограничивались редкими визитами мага в Невермор, пересылкой денег и отправлением подарков. По праздникам Ксавье возвращался домой в тёплые, почти родные, объятия кормилицы Эйприл, которая обожала парня всей душой. — Выводи.       Русоволосого изгоя медленно вывели из камеры под руки, предусмотрительно сковав наручниками, так, будто бы обессиленный организм Ксавье, не спавшего и толком не евшего, был способен на побег. Его завели в ещё более мрачную комнату, допросную, сплошь состоящую из серости и сырости. Плавно опустили на стул, после того, как переодели в оранжевую робу, надавили на ключицы и включили камеры. Отец Ксавьера стоял неподвижно за стеклом, откуда его угловатый силуэт угадывался слабо. В допросной находились Ксавьер, шериф и обольстительная брюнетка — лучший адвокат, которого только мог преподнести ему отец.

***

      Вещь нёсся по улицам Джерико с бешеной скоростью, словно сама смерть позвала его в свои объятия. Пронырливая рука стремительно сокращала дистанцию между городом и академией, отчего осенние листья подбрасывало в воздух и кружило в лёгком вихре танца. Вещь — отныне третья рука Уэнсдей Аддамс, её личная правая рука, друг, союзник, жертва, придаток для игры на виолончели и подопытный в укрощении её хирургических замашек. Словом, о последних трёх категориях Вещь старался не думать. Его миссия сейчас была важнее, чем помогать Аддамс в расправе над кровавыми останками её безвременно почившего друга. Нужно было спасать ещё одного, только Уэнс об этом знать было необязательно — однажды Вещь уже собирал себя по частям самостоятельно, больше на подобные риски не тянуло. Перед Вещью выстукивали каблуки чьих-то ботинок, нервно и явно с нажимом. Рука обогнула суетливого посетителя полицейского участка, запрыгнула с разгона на панель верхней камеры наблюдения и плашмя приземлилась на устройство, обратив все свои чувства в слух. Не упуская ни единой детали. — Расскажи всё о том вечере на Вороньем балу. — Что рассказывать-то? — Обречённо всплеснул руками Ксавьер, потирая от переизбытка эмоций ушибленные на руках места.

Вечер бала после гипноза Бьянки Барклай.

      Торп был преисполнен необъяснимой лёгкости и детской радости внутри. Он не понимал, откуда произросло это ощущение, но всеми возможными и невозможными способами пытался ухватиться за него. Мысли немного прояснились — за долгое время впервые парню захотелось жить, а не существовать. Он обязательно вернётся на бал, едва соберётся с мыслями, прогуляется на свежем воздухе, набросает эскиз задуманной картины. Мастерская на отшибе у леса была замечательной возможностью творить в полном уединении, вдали от пьяных и обкуренных подростков, шума вечеринки и осуждающих взглядов. Надо же! Любимчик королевы Невермора и по совместительству, самый, наверное, адекватный изгой из всех. Ксавье с наслаждением распахнул ворота сарая, где хранились десятки его оконченных и не оконченных работ, впуская вечернюю прохладу, и оцепенел от ужаса. Со всех уголков его скромной обители на него взирали янтарно-алые глаза воронов с разинутыми клювами. Птицы издали противный каркающий звук, словно боевой клич, взмахнули крыльями и пустились точно за ним. В груди Ксавьера поселилось знакомое чувство тревоги и паники, где-то под рёбрами его пронзила, как щупальцами, боль, глаза застелила пелена, а ноги оказались ватными. Бег по ночному лесу от обезумевшей стаи птиц оказался на редкость паршивой затеей, несмотря на то, что Торп занимался им. Преследователи не отставали, окружали ученика, били остервенело, с высшей степенью садизма в самые чувствительные места, куда могли достать: голову, лицо, руки, плечи. Ему удалось скрыться только лишь под толщей мутных вод близлежащего озера, когда ледяная на ощупь вода скрыла его от разъярённых птиц. На волосы Ксавье налипла тина, комья грязи, которые сгрудились под подошвой. Художник выполз на берег спустя пару минут весь продрогший, грязный и неимоверно уставший. — По пути я встретил Юджина Оттингера, он охотился на монстра..я плохо соображал и хотел лечь спать. — Завершил воспоминания Ксавьер, сохраняя остатки самообладания во всём теле. Ему удалось даже расслабиться. — А как вы объясните следы крови Юджина на вашей одежде, мистер Торп? — Шериф не сводил с него глаз, фиксируя каждое невпопад брошенное учеником слово. — После гипноза Бьянки.. — Стоп. Гипноза? — Переспросил Галпин и повертел головой, встречаясь глазами с Винсентом Торпом. — Да-да, — подал голос Ксавье и положил руки на столик — я её просил забыть что-то или кого-то... — он поморщился, болезненно потёр руку. — Я был, как в тумане, понимаете? Помню отдельные части, обрывки. Я был в комнате и услышал крик Юджина недалеко в лесу через открытое окно. Когда прибежал на место, Юджин был ещё жив. Он захлёбывался в крови, но оставался в сознании. Я приложил к нему свою одежду, чтоб замедлить кровотечение, звал на помощь. А потом меня обуяла ярость от бессилия. Я слышал звуки шагов и скрылся, чтобы не повесили всё на меня. Отец Ксавье потёр задумчиво переносицу, анализируя услышанное. Вещь, притаившийся в углу на камере, оживлённо встрепенулся. — Какие отношения вас связывают с Мисс Аддамс? — Кем? Вещь сорвался с места прямиком к Уэнсдей.

***

      Препарировать лягушек в семейном пруду в восемь лет было куда забавнее, чем копаться в вываленных внутренностях бывшего друга. Уэнсдей по привычке проникла в холодильное помещение морга, с дикой уверенностью на лице начать расследование с осмотра трупа — вещи Ксавье могли бы и подождать, а вот срок хранения Юджина Оттингера в городском морге, отнюдь. С присущей ей кошачьей грацией, Уэнсдей взобралась через окно в нужную ей комнату, вырубила камеры прицельным ударом молотка и приступила к вскрытию. Основные увечья пришлись на шею и грудь мальчишки — кожа вздыбилась, побагровела от запёкшейся крови, была глубоко исполосована когтями вдоль и поперёк, как будто монстр нарочно взял и просеял через сито его кишки. Глазные яблоки пожелтели, рот трупа был приоткрыт, что насторожило Аддамс при осмотре. Она склонилась над телом, пристально изучая раны с видом профессионала в последней инстанции. Взялась аккуратно за скальпель, делая неглубокий надрез, и прищурилась — в самой ране зияла тоненькая, едва заметная, белая нить. Уэнсдей нахмурила брови и положила образец в заранее подготовленный пакет. Со стороны двери послышался характерный шорох, и перед лицом брюнетки появился взбудораженный придаток. Вещь не мог устоять на месте, сформулировать свои мысли, что жутко выводило из себя. — Ну!? — Требовательно тряхнула Уэнсдей Вещь и широко распахнутыми глазами уставилась на него. В здании послышались голоса. На этот раз Уэнсдей среагировала молниеносно: забралась вместе с рукой в холодильную камеру, останки Юджина вернула на место и затаила дыхание. — Мистер Торп, если Ваш сын невиновен и говорит правду, то мы это узнаем — образец когтя монстра у нас сохранился. Сейчас моя команда работает над результатами анализов. Сквозь небольшое отверстие Уэнсдей, изворотившись, видела двоих — шерифа Галпина, по-хозяйски расположившегося около стойки с заспиртованными частями тела, который снял шляпу и явил миру уродливую лысеющую шевелюру, и утончённый профиль мужчины повыше ростом — отца Ксавье. — Мы оба знаем, что Ксавьер невиновен. — Да, это так, но вы видели его глаза в моменты ярости? — Это у него с детства, — отмахнулся Винсент, как от назойливого комара, и обошёл морг, засунув руки в карманы. — Я знаю, кто монстр. — Осевшим голосом процедил Галпин, возведя глаза к потолку. Уэнсдей сжала зубы, чтобы не выдать себя с потрохами. Ей казалось, что в этом ледяном саркофаге она задохнётся от удушливой жары. — Ксавьер будет отчислен из академии сегодня же! Мой сын возвращается домой. Голос Винсента Торпа набатом отражался от этих стен. Уэнсдей готова была выцарапать ему глаза, выжечь их и скормить домашней живности, хотя сама не понимала, что её так одновременно разозлило, раззадорило и заставило взгрустнуть. Уэнсдей Аддамс столкнулась лицом к лицу с кошмаром отрицания. Ксавье Торп ускользал от неё подобно кольчатым червям Пагсли в детском наборе юного палеонтолога, вроде бы медленно, но стремительно. Ксавьер Торп был для Уэнсдей Аддамс чужаком.