365 кошмаров Wednesday Addams

      В камине приятно потрескивал огонь. Его идеально ровные языки пламени отражались в слегка бесноватых глазах таинственного незнакомца. Мужчина, на вид лет двадцати пяти, надвинул на голову шляпу, опрокинул без зазрения совести бокал креплёного эля и умостился в кресло. Его левая рука с небольшим рубиновым перстнем на указательном пальце покоилась на одном из подлокотников, поза была расслабленной, по-хозяйски пугающей. Периодически обладатель прекрасного чувства стиля скашивал глаза на ободок часов, бурчал что-то нечленораздельное и, в несвойственной ему манере, испытывал животный страх. Всепоглощающий ужас. Нормис неприлично опаздывал, ставил под сомнения свою верность, что вгоняло мужчину в краску от пышащей злобы. — Я пришёл. — Донован отворил входную дверь, снял кобуру с бедра и положил на стол. Полицейский с опаской взирал на мужчину, так бессовестно овладевшего его домом, пользующимся гостеприимством Галпинов. — Ты опоздал, — констатировал собеседник и цокнул языком, приказывая тому сесть в соседнее кресло. — Как прошло? — Заноза Ксавьер Торп чист, больше он не будет маячить у Вас, ваше превосходительство, перед глазами. Мужчина ответил равнодушным взглядом, но всё же счёл нужным кивнуть. Уэнсдей Аддамс могла целиком отныне принадлежать ему: от своей отвратительно мягкой макушки до миниатюрных, наманикюренных пальцев на ногах. Её способности экстрасенсорики поражали воображение, могли выудить из самых далёких уголков мозга самые смелые фантазии, перевернуть верх дном этот до основания прогнивший мир. Мужчина обернулся на съёжившегося под тяжестью его взора Донована Галпина — уважаемого шерифа Джерико, и улыбнулся, обнажая ряд неровных зубов. — Не волнуйся, шериф, Тайлер будет жить, если мерзкая девчонка Аддамс завтрашней ночью явит мне свою настоящую сущность. — А если… — мужчина покрылся испариной от волнения и промокнул лоб платком, его глаза расширились от безумия. — А если нет, он навеки останется гнить внутри. Твоя задача: поспособствовать отношениям Тайлера и Уэнсдей, иначе он отправится следом за твоей женой. Существо, которое больше не казалось человеком, как таковым, гортанно расхохоталось, опустошило содержимое бокала, выплеснув остатки эля в камин, отчего огонь распространился на новые поленья, и удалилось в свою комнату. Галпин-старший знал, что это чудовище, пустившее корни в их доме, запросто могло выкосить город и прилегающий к нему Невермор до единого человека или изгоя, обнажить клыки во всю свою поганую мощь, забрызгать кровью каждую мостовую в Джерико, обрушить свою не выплесканную месть на головы ни в чём не повинных людей. Донован сделает всё, чтобы его сын сошёлся с проклятой до первого колена Уэнсдей Аддамс. Во имя спасения, во имя его счастья, ведь, похоже что, эта ходячая бубонная чума с косичками, действительно нравилась Тайлеру. Шериф нехотя оторвался от созерцания прожорливых язычков пламени, играющих в камине, и побрёл спать. На исполнение своего плана у него оставались сутки.

***

      Ледяное, манящее лезвие кинжала глубоко вошло под шкуру, моментально окрашиваясь в багровый оттенок. Уэнсдей повторила свои действия трижды, пока противоположный конец орудия не был пропитан кровью. Занятия по разделке лесных зверушек неистово отрезвляли, даруя ощущение умиротворённости. Аддамс на раз-два расправилась с тушкой дикой куницы, хорошо отточенными движениями обтёрла заляпанные по локоть кровью руки, и вперила пронзительно грозный взгляд на Вещь. — Забыл, значит… — воспитанница Невермора произнесла слова с видимой холодностью, расставляя мысленно приоритеты в пользу расследования и, может быть, Тайлера — то обстоятельство, что парень не показывался после Вороньего бала, не докучал своими чувствами и не зудел над ухом о сортах кофе (а их по мнению Аддамс в мире существовало около ста двадцати пяти), играло в его пользу. Ксавьер Торп должен был быть вычищен из памяти Уэнсдей Аддамс и точка. Вещь кружился у лап мёртвого зверька, потрясённый подобным заявлением. Конечность изображала недоумение, несправедливость происходящего, обиду за собственные старания и протест. — А-а-а, — опомнилась Уэнс, надевая лямку рюкзака на плечо. — То, что Ксавьер нравится тебе, маленькая ищейка, не мои проблемы. Уэнсдей долгих два часа коротала время в лесу под покровом вечера, когда кроме сов и, возможно, монстра никого не предвиделось, а стать жертвой монстра, значило умереть бесстрашно и красиво, как её троюродный дядюшка полвека тому назад. Она покинула морг, припрятала копию заключения патологоанатома и рванула без задних ног сюда — вымещать агрессию на случайной кунице. Ксавьер предпочёл опустить руки. Это здорово полоснуло Аддамс по лицу, вернуло в реальность, заставило работать в четыре раза продуктивнее, ведь Торп, если верить шерифу, не был монстром. Оставался шанс, что Винсент Торп или его милейший отпрыск обвели всех вокруг пальца, но тогда выезд из города был с их стороны необоснованным решением. Никакое из умозаключений девушки не казалось ей логичным, правильным. — Чувства — это слабость, Вещь, из-за них я чуть не лишилась зрения. У меня под носом бродит монстр, а я до сих пор не знаю, кто это. — Отравленная горечью, Аддамс заметно прибавила шаг, другу пришлось вскарабкаться на её, по обыкновению, правое плечо. — Да ничего я не чувствую!!! Громче ожидаемого крикнула ученица Невермора и пнула камень левой ногой, пока Вещь измывался и ликовал от её внутренней беспомощности. Ей не нравился Ксавьер Торп, как парень. Абсолютно. Во всех смыслах. Без вариантов. Слишком снисходительная натура, без стержня и уверенности, без кровожадности и ультиматумов. Но он удивительным образом укоренился в её голове и подавал сигналы о своём существовании в виде импульсов где-то в области сердца. Уэнсдей остановилась перед парадным крыльцом Невермора, запрокинула голову вверх, наблюдая за росчерками молний по затянутому тучами небу, и зажмурилась: ни-ка-ких разговоров о любви. В подтверждение этому грянул гром. Аддамс затерялась среди коридоров академии.

***

      Приторно-сладкие речи. Тихий перезвон ключей. Наполненные желчью улыбки, стерильная белизна нарядов и фальшивые фразочки благодарности, обронённые его отцом в адрес Лариссы Уимс, изводили морально и истощали Ксавье. Парень приблизился к письменному столу, за которым восседала директриса, чуть склонился к её пунцовому от смущения лицу и прошептал по слогам: «Я никуда не поеду». Перечить решению Винсента Торпа было чем-то из ряда вон выходящим, но Ксавьеру так хотелось: пойти наперекор под уничижительные взоры отца, воззвать к его разуму, заставить остаться в Неверморе. На воле, вне стен учебного заведения, он не вписывался. В семье ему вряд ли вновь будут рады, даже мать. — Госпожа Уимс, мы договорились? — Винсент грубо одёрнул высокорослого подростка и обратил всё своё внимание на директрису. — Тридцать девять привлечений в полицию, Ксавьер, слишком даже для человека с самой безупречной репутацией. Тебе необходима реабилитация в кругу семьи. Ждём тебя в следующем году. Женщина сделала акцент на бледности юноши, снижению его успеваемости и скандальности из-за появления Уэнсдей Аддамс. Ксавье жадно глотал воздух губами, словно выброшенная на берег рыба. Все однозначно помешались на неизвестной Уэнсдей Аддамс — экземпляре с явными признаками социопатии, если исходить из её мрачного досье и описания. Они все наперебой галдели о её исключительности, опасности, выдающихся, чёрт возьми, способностях, предпочитаемых цветах, обособленности от остальных учеников Невермора, изворотливости и коварности. Под конец беседы с директрисой и Винсентом Ксавье поймал себя на мысли, что пытается восстановить, запечатлеть её образ в памяти. Их знакомство было под строжайшим запретом, и Торп твёрдо убедился, что обязан был его нарушить — сороковой юбилейный раз. Девушке, которую предвосхищает загробная жизнь, эта цифра пришлась бы по вкусу. Молодой человек встал, отряхнул с чёрных брюк крошки печенья, сверкнул глазами, поправил ворот своей безупречно чёрной водолазки под горло и удалился за вещами под воркованье могущественного мага и Лариссы Уимс. Он отправлялся домой через час.

***

      Под привычные восклицания Энид Аддамс не могла сосредоточиться и в сердцах ненавидела гиперактивность волчицы. Её весёлый нрав был сегодня явно не к месту (читай по губам: никогда). Уэнсдей ухватилась за голову, лихорадочно рассматривая записи в перетянутом кожей дневнике (человеческой, если что). Никаких зацепок, никаких прямых фактов — ничего, что бы громогласно оповещало о том, кто убийца из плоти и крови. Она перелистала все сделанные пометки, ударилась лбом о край стола и взвыла от отчаяния. Энид шарахнулась от соседки. — Идём. — Аддамс бесцеремонно смела со стола Вещь и устремилась бежать. Обитель Ксавье Торпа была незапертой, что особо и не удивило девушку. Она улизнула из-под пристального контроля Мисс Торнхилл, кивком головы поздоровавшись с ней, и очутилась один на один со своими демонами — любознательностью и тягой к смертельным приключениям. Посреди комнаты возвышался тёмно-синий чемодан, вокруг были разбросаны остальные вещи, те, что ещё не были упакованы хозяином. Уэнсдей была здесь ранее — вылезала из-под его кровати. При воспоминании девушка насупилась и принялась рыскать по помещению, предварительно облачившись в перчатки. На прикроватной тумбе, в качестве, наверное, самого ужасного воспоминания, стояла рамка с фото — Бьянка и Ксавьер. Аддамс показательно отвернулась, всячески избегая снимка. Под кроватью было чисто, в душевой — тоже, даже постель ничем не выдавала причастность художника к преступлению. Брюнетка обшарила везде, буквально изучила комнату изгоя до мельчайших подробностей: она была на его кровати, под кроватью, в углублённой нише шкафа, опустошённого ввиду отъезда Торпа, в потайной комнате для занятий фехтованием, в душевой, на балконе. Растерянная Уэнсдей била кулаками по стене, злилась на Вещь, что перечитывал корешки книг Ксавьера, носилась по комнате, как загнанная в угол лань. Отныне Уэнсдей навеки-вечные была обречена знать, где Торп хранил свою драгоценную коллекцию красок, сколько волосков осталось лежать на его расчёске, какой парфюм он предпочитал, сколько её фотографий в распечатанном виде висело в самом укромном, творческом уголке комнаты художника и в каком ящике парень держал презервативы. Последнее открытие заставило Уэнсдей молчаливо отшатнуться и мысленно призвать духа покойной бабушки — омерзительнее неё ничего не было. Со временем девушка даже нашла хранение контрацепции в ящике подростка, переживающего пубертатный период, вполне рациональным решением и даже выдавила из себя улыбку. Но улики категорически не находились. Оставался чемодан.       Вещь забрался внутрь и весь сжался под приказным тоном своей хозяйки. Уэнсдей аккуратно прощупала днище чемодана, пока её друг рыскал глубоко в немногочисленных карманах и одежде. Она замерла, когда пальцы сами ловко выхватили из всех возможных вариантов нижнее бельё Ксавье Торпа. Если бы можно было выпить яд «Беладонны» в этот самый миг, Аддамс всенепременно воспользовалась бы данной услугой без грёбанного промедления, — парень застыл на пороге прямо перед её лицом. Щёки моментально загорелись багрянцем, Уэнс резко втянула губами воздух, будто губкой, и плавно, грациозно выпрямилась. — Привет. — Девушка застыла подобно каменному изваянию и, смутившись, села на кровать, прогоняя настырного и невозможного Ксавьера из своих мыслей. — Привет, Уэнсдей Аддамс. — У меня на лбу могильная плита? — От её дурацкого вопроса ничего не соображающий художник прыснул в кулак и прикрыл за собой дверь. — Нет, что ты! — Он чувствовал себя на своей территории, поэтому у Уэнс сложилась аналогия хищника и пойманной добычи. — Вряд ли в Неверморе есть ещё один живой труп. — К несчастью, есть. Монстр — вполне себе живой и очень прямоходящий. Аддамс неосознанно сложила руки на груди, отслеживая своим цепким взглядом его весёлые озорные, поддёрнутые блеском, глаза. Ксавьер откровенно насмехался над ней, о чём красноречиво свидетельствовали его ямочки на щеках и морщинки под глазами. Это наблюдение вогнало ученицу академии в краску, и она в сто первый раз обрадовалась тому, что бледнее покойника. Ей неистово захотелось провалиться под землю под убаюкивающие звуки похоронного марша. — Что ты делала в моей комнате? — Сориентировался Торп и девушка моргнула от нервного перенапряжения. Она сохраняла молчание со всем присущим ей благородством. — А я тебе подскажу, Уэнсдей. Игра в гляделки мучительно затягивалась. Аддамс обожала пытки и пыточные устройства, физическую сторону боли, её вспышки, когда она проходит по оголённым нервам, человек корчится в муках, но… — Эта пытка мне нравится, Ксавье, но ответа не последует, — ляпнула быстрее, чем осознала услышанное Уэнс, окончательно стушевавшись. — Ты ищешь монстра, ты ищешь меня. — Его голос ровный, словно подготовленная струна её виолончели. — Но ты ошиблась, Уэнсдей.       Её второй раз за сутки больно ударили наотмашь собственные теории, мысли и догадки. Объективно, доказательств против Торпа было недостаточно для полного обвинения того в преступлениях, более того, она в открытую об этом слышала. Он несколько раз говорил сам, упрямо твердила Энид, поддакивал Аякс, даже сам шериф Галпин оказался на стороне Ксавьера. — Внутри каждого из нас живёт монстр, Аддамс, поэтому мы здесь. Художник воздел руки к потолку и сел на кровать, явно обескураженный присутствием девушки, которая была, словно тряпичная кукла — холодна, неподвижна и безэмоциональна. — Но ты ищешь не там. — Он ткнул легонько наугад в её грудную клетку, и Уэнсдей поразило видением: видимый разряд тока пронзил их тела. Со всех уголков его скромной обители на него взирали янтарно-алые глаза воронов с разинутыми клювами. Птицы издали противный каркающий звук, словно боевой клич, взмахнули крыльями и пустились точно за ним. В груди Ксавьера поселилось знакомое чувство тревоги и паники, где-то под рёбрами его пронзила, как щупальцами, боль, глаза застелила пелена, а ноги оказались ватными. Бег по ночному лесу от обезумевшей стаи птиц оказался на редкость паршивой затеей, несмотря на то, что Торп занимался им. Преследователи не отставали, окружали ученика, били остервенело, с высшей степенью садизма в самые чувствительные места, куда могли достать: голову, лицо, руки, плечи. — Сколько в тебе обличий, Ксавьер Торп? — Выдохнула дезориентированная Аддамс, когда видение, по ощущениям длившееся с минуту, схлынуло, как и жар её тела. Нормальная температура её тела, показателями в тридцать два и девять градусов, постепенно возвратилась. — До свидания, Уэнсдей. — Изгой многозначительно поднялся с места, придержал для неё распахнутую дверь и закрыл перед самым носом, обозначая свои личные границы.       Позднее Аддамс с высоты птичьего полёта наблюдала за тем, как художник покидал стены Невермора. С гордо поднятой головой, слегка прищуренными в презрении глазами, она стояла на краю крыши, где они впервые столкнулись. «Какой символизм», — подумалось ей, и девушка тут же прикусила язык, пребывая в смятении. Кошмар поражения медленно протягивал к ней свои щупальца, а монстр наверняка вышел на охоту в эту беззвёздную ночь. Она знала, что делать дальше. Ксавьер Торп превращался для Уэнсдей Аддамс в фантома — далёкого человека из прошлого, которого водоворотом уносила река времени.