Птичка и Король

Пахнет сыростью, плесенью и мышами. Ненавижу мышей. Они переносчики болезней и в целом противные существа. Это первое, что приходит в голову, когда с трудом открываю глаза. Ужаснейшая головная боль. Будто проехались танком и сверху ещё добавили кувалдой. На одно мгновение думаю, что так и было, но затем глаза привыкают к полумраку и начинаю оценивать окружающую обстановку. Небольшой сарай, довольно хлипкий для тюрьмы. Холодно, пол местами усыпан снегом. Крыши как таковой нет - все полностью сделано из тонких досок с большим просветом. На полу тонкий слой сена, который вроде как должен помогать не мёрзнуть, но это все равно что в мороз в футболке выйти. Окон нет вообще. Естественный свет кое как проникает с улицы. Дверь одна и что-то мне подсказывает, что выбить её не так легко, как кажется. Пытаюсь сесть, морщась от боли. Голова тяжёлая будто после грандиозной пьянки. Сидеть получается с трудом. Осматриваю себя насколько это возможно. Руки и ноги плотно покрыты синяками, возможно сломано пару рёбер - на них тоже красуется несколько красивых лилово-синих отёков. Губа разбита, но уже не кровоточит. Догадываюсь, что лицо у меня сейчас тоже выглядит так же, как и тело. По крайней мере, это не смертельно. По отрывкам памяти собираю последние события, которые только могу вспомнить. Разговор с Рейчем, мои нападки на него, Мия, растяжки. А что потом? 24 часа назад Момент оцепенения наступает неожиданно, пока я будто завороженная смотрю на приближающиеся машины. Не меньше пяти, может больше. Прежде, чем успеваю продумать план действий, Рейч уже толкает меня вперёд в глубь леса, подгоняя всех остальных. – Бегом! - его крик эхом отдаётся в голове, и пока в голове крутится миллион мыслей, бегу за остальными, стараясь поменьше дышать морозным воздухом. Даже шарф не спасает. Здесь должны были ждать нас союзники, но их нет. Они либо предатели, либо мертвы. Все пошло не по плану, но с какого именно момента? Верить в то, что наши позиции сдали заранее, желания нет. Ненавижу разочаровываться в людях. Наплевав на все средства безопасности, стараемся побыстрее попасть в густые заросли леса. Машины Аль Каталы едут практически за нашими спинами, а, чтобы мы не успели скрыться, выпускают по нам пулемётные очереди. Ветки ломаются над головой, и приходится пригибаться под свистом пуль. Некоторые слишком напуганы, даже я могу поклясться, что глубоко в душе испытываю истинный страх за наши жизни. Лучше бы нам умереть, чем попасть в плен. Когда ж вы, scheusal, сдохнете. Ненавижу ругаться на немецком, но это уже настолько часто явление, что стало частью меня. Я хорошо знаю этот язык благодаря своим корнями. И пусть у меня будет хоть три американских гражданства, я все равно останусь немкой. Впрочем, такие, как Аль-Катала, не заслуживают других слов. До леса добираемся на удивление без потерь. Проходя ещё немного сквозь густые заросли плюща и сосен, пытаюсь восстановить дыхание. Не особо долго петляем по лесу, иногда сворачивая то влево, то вправо в надежде выйти хоть куда-нибудь. Единственное, о чём могу сейчас думать - спасение. Все остальные мысли покидают голову. Останавливаемся в особенно густой растительности оценить ситуацию. В полной тишине можно различить едва слышимые шаги в лесу и лай собак. Как только мы решаемся бежать дальше, в поле зрения появляется больше десяти боевиков, с ног до головы вооружённых. Их гораздо больше, чем нас. Отстреливаться практически глупо, но чем черт не шутит? Винтовку забрал Рейч, когда подгонял нас в глубь леса, поэтому вскидываю впереди себя автомат, направляя на единственного, кто кажется их командиром. – Только подойди, и твоим головорезам придётся собирать твои мозги по деревьям. Целюсь прямо в лоб. Не уверена, что попаду, особенно когда нас всех держат на прицеле. Шанс есть, но тогда мы скорее всего окажемся мертвы. Я готова умереть, но за остальных отвечать не берусь. Командира же это веселит. Он почти искренне смеётся. Сука. – Девочка, ты вообще хотя бы имеешь представление, с кем ты разговариваешь? Настаёт моя очередь смеяться. Его уверенность в собственных силах действительно меня веселит, и остроумная фраза рождается сама по себе. – А ты давно перестал быть подстилкой Гасана? Или только после того, как его скормили собакам? Удар под дых мгновенно сбивают всю улыбку с лица. Воздух в лёгких моментально пропадает, когда меня буквально сгибает пополам. Ни секунды не жалею, что задела этого урода за живое. Он бьёт меня снова, снова и снова, каждый раз все с большей силой. В тишине леса можно услышать, как хрустят ребра. А ещё он разбил мне губу. Просыпаться от ледяной воды в лицо не самое приятное, что могло случиться со мной. В комнате ужасно холодно - почти вся верхняя одежда кроме майки и штанов пропали. Помещение небольшое, окна почти отсутствуют. Одинокая лампа под потолком служит единственным источником света. Затхлый запах, от которого выворачивает наизнанку. Они привязали меня в положении стоя. Руки затекли, кровь к ним практически не поступает. Ногами я едва могу касаться земли. Тело ужасно болит. Разбитая губа саднит, напоминая о себе. Мокрые волосы растрепались окончательно, неприятно прилипая к лицу, закрывая обзор. Азхар, как его называют сообщники, сидит на табурете достаточно далеко от меня, чтобы я могла пнуть его ногой. Моё лицо не выражает ровным счётом ничего, пока он пристально рассматривает меня с ног до головы. Что ж, я готова продолжать это вечно. Мысли заняты моим отрядом - что с ними, живы ли они, насколько сильно их покалечили. На себя мне всё равно - пусть делают что хотят, но мои ребята важны для меня как никогда. Надеюсь, что они ещё живы. – Я буду задавать вопросы. И за каждый неправильный ответ я буду ломать тебе одну кость. Одну? А за что ты мне минимум три в лесу сломал? У Азхара очень противный арабский. И морда противная. Жаль, что нельзя отвернуться. Смотрю на него практически безразлично. Его же взгляд не выражал ничего хорошего. – Месяц назад в шести милях отсюда моих людей почти полностью вырезали. На месте мы нашли странную нашивку с мордой волка. Это вы? Искренне удивляюсь, и кажется даже на минуту тело перестало болеть. Месяц назад нас не то что в шести милях не было, мы и близко не знали даже местонахождение этой ячейки Аль-Каталы. Со спецназом из принципа мы дел не имеем. В таком случае откуда мне знать, кто испортил им жизнь? Хотя, если честно, я бы только сказала спасибо этим людям. Азхара, кажется, мой ответ не особо устраивает. Он подходит будто к давнему другу с той разницей, что друзей обычно не принято бить. Я слишком слаба на данный момент, чтобы сопротивляться, отчего каждый удар приносит невыносимую боль. Когда он останавливается, долго кашляю, оставляя капли крови на бетонном полу. Уже не так холодно, но рук я практически не чувствую, а ноги кажется откажут вслед за ними. – Ты можешь надо мной издеваться хоть круглыми сутками, мой… - опять кашель. – … мой ответ не изменится. Я понятия не имею, кто это был. Мой ответ ничуть не удивляет Азхара. Он долго вытирает руки от моей крови, словно раздумывая, что делать со мной дальше. Мне же, если честно, уже плевать, лишь бы других не трогал. Пока он не обращает внимания, второй, стоящий позади меня, долго и с особым вкусом бьёт меня чем-то наподобие хлыста. Убью суку. – Не переживай, - Азхар гладит меня по волосам слишком нежно, отчего хочется блевать. – Моё лицо - последнее, что ты увидишь. Уведите! И вдобавок я получила вывих плеча. В целом картина была довольно радужная - я ещё жива, особо опасных повреждений нет. Я не знаю, что с моим отрядом. Не знаю даже живы ли они. Сложно даже ориентироваться, сколько прошло часов или дней пока я согревала своим телом ледяную землю. Кое как через щёлку в досках рассматриваю территорию. Конвой с парой собак проходит мимо меня раз в несколько минут, даже сквозь чёртов сарай до меня доносится противный запах сигарет. Какое же дерьмо они курят… Прямо напротив невысокое одноэтажное здание, более прочное, чем моя однокомнатная квартира без удобств. Там даже горит свет, явно намекая на присутствие кого-то более важного чем мы. Позади здания сторожевая вышка со снайпером, и что-то подсказывает, что она не одна. Единственное, что остаётся - считать минуты, и примерно каждую двадцать девятую конвой снова проходит мимо меня. Мне не даёт покоя мысль, что кто-то знал наш путь и мы так легко облажались, наткнувшись буквально на одну и ту же засаду. Вопрос Рейча о моем отце выбил меня из колеи, и мы попались. Хреновый из меня лидер. Но это не могло быть случайностью. Всё, что происходит в наших жизнях, уже не случайно. Рейча я знала практически с детства, как и остальных. Они уважали моего отца и, в следствии, меня, но мне нужно было не уважение. Важно было, чтобы они остались живы. Если не придумать, как выбраться отсюда, то вариантов того, что нас ждёт не особо много – либо убьют, либо увезут хрен знает куда, что даже Дева Мария не поможет. Пока остаётся только размышлять. День сменяется ночью, и опять днём. По моим подсчётам, а если быть точнее - кое как выцарапанным засечкам на дереве, - прошло уже пару дней. За это время меня ещё пару раз выводили на допрос. Тот, что назвался Азхаром, скорее говорил, чем задавал вопросы, а поэтому допрос был монологом. Он много говорил о спецотряде КорТак. Будто бы они подпортили им жизнь, бизнес (или то, что Азхар называет бизнесом), умножили на ноль несколько отрядов картелей. Не обошлось и без жертв среди КорТак, кем бы они не были. Документов среди у них не было, поэтому этот придурок, чью голову я мечтаю снести с плеч, решил, что мой отряд расскажет что-то об этом. Как бы не так. Лежу на ледяном полу. У меня отобрали мою тёплую зимнюю куртку ещё дня… два? Три назад? По крайней мере у меня осталась майка, успевшая пропитаться кровью и водой, которой меня обливают, и штаны, которые не греют вообще. А ещё смертельно хочется курить. И это, пожалуй, важнее всего остального. Но не важнее чужих жизней. Если КорТак действительно убрали одну из ячеек Аль-Каталы, почему тогда мы об этом не знаем? Наш отряд находится в этой местности не один месяц, сотрудничество с ополчением помогало нам многим. Такое вряд ли бы осталось незамеченным, и слухи поползли бы, но почему-то какой-то араб знает об этом, а мы нет. Впервые проскальзывает мысль, что помощь кого-то была бы кстати. Тяжело быть неформальным отрядом, которому скорее место в списке террористических организаций, чем на доске почёта. Единственная причина, по которой наши лица ещё не на сайте Интерпола - мой отец. Находится на территории чужого государства незаконно, но если о тебе не знают, то что в этом незаконного? На четвёртый день заточения я уже перестаю чувствовать ноги от холода. Все-таки ночи здесь холоднее, чем дни. Особенно когда идёт снег. Этот сарай не защищает от осадков, поэтому чаще всего приходится забиваться в угол - единственное сухое место, куда снег не попадает. Хоть бы одеяло дали, изверги. А ещё они просто ужасно кормят. Одна тарелка сухого нечто, что невозможно прожевать и пол стакана воды. После такого питания сил остаётся разве что перевернуться на другой бок. Хотя спать стоя в этой халупе в самый раз. Говорят, что лошади спят стоя. Это ложь. Стоя они только отдыхают. Но в моем состоянии уснуть стоя крепким сном не составляло бы труда. Мысль о побеге созревает примерно в этот же момент. Нельзя здесь долго находиться. За все дни я не слышала ни выстрелов, ни каких-то криков, а значит есть надежда, что остальные ещё живы. Что Рейч ещё жив. Может это и грубо, но он по крайней мере сможет мне помочь. На остальных же при всей длительности службы я не могу так опираться, как на него. Рейч один из немногих людей в моей жизни, который неоднократно был готов рискнуть своей ради спасения других. А ещё его ужасный характер и способность выводить людей из себя излишними комментариями не оставляют места для веры в то, что он ещё жив. Хотя я не лучше, но ещё жива. На рассвете, когда собака в очередной раз начинает гавкать, кое как разлепляю глаза. Кажется, в эту ночь я стала спать крепче. Скорее от холода и усталости, и вряд ли это можно назвать здоровым сном. От мороза порванная местами и мокрая одежда задеревенела. Волосы будет проще состричь, чем расчесать. В этот раз за мной приходит один вооружённый боевик. С ним та самая собака. В темноте едва удаётся рассмотреть вошедшего, но он почти на две головы выше меня, а я едва могу стоять на ногах, чтобы воплотить свою мысль о побеге. А помимо своей свободы нужно ещё организовать освобождение для остальных и желательно не ценой своей жизни. Меня хватают за предплечье, грубо поднимая на ноги. Мерзкая физиономия боевика долго рассматривает меня, будто оценивая, одной рукой держа меня за руку, а другой хватая за волосы, поворачивая меня для более удобного обзора. Как товар на рынке. Меня не покидает ощущение тошноты от его взгляда и мысленно я клянусь себе, что при первом удобном случае отрежу ему что-нибудь. – Как жаль, что приказ не трогать. Смотрю на него с максимальным презрением, на которое только способна. Пока он в своей голове наверняка прокручивает всевозможные неприятные мысли обо мне, аккуратно и без лишнего шума достаю у него нож, который он по своей глупости оставил на поясе. И как таких вообще служить берут? Детский сад. Меня выталкивают на улицу, после чего ведут знакомой дорогой - от сарая налево, вдоль одноэтажных строений, потом направо и ещё три раза налево в высокое бетонное здание почти без окон. Пока мы идём, созревает единственная правдоподобная идея побега, которая процентов на семьдесят является провальной. Главным было узнать живы ли остальные, тогда есть хоть какой-то шанс, но, если нет… Тогда нет и смысла в побеге. Каждый раз по дороге на допрос мне никогда не связывали руки, чем я и пользуюсь - в пустом коридоре перерезаю боевику горло. Вряд ли он этого ожидал, но для приличия даже успел ручками помахать. – У меня такого приказа не было. Нож вытираю о труп, отбираю автомат, к счастью заряженный, и пистолет. От тяжести оружия все мышцы болят, выбитое плечо даёт о себе знать. Чертовски больно. Рука практически недееспособна, а ходить почти голой по морозу чревато воспалением лёгких. У меня нет выбора. Комнату, где меня допрашивали, я про себя прозвала пыточной. Иначе не скажешь - даже воздух в ней пропах кровью, страхом и смертью. Как такие люди вообще ходят по земле? И почему они думают, что правы в своих методах? Здесь Азхара не было. Почему-то я думала, что меня приводят уже в его присутствие, но видимо я ошиблась. Сейчас здесь было пусто. Наспех просматриваю бумаги на столе в углу. Большая часть на арабском, часть на английском, но у меня нет времени читать. Все, что удаётся заметить - это списки. Списки убитых, проданных, контакты покупателей. Какой дурак додумался фиксировать это все на бумаге? На всякий случай кладу бумаги в задний карман штанов в надежде, что не потеряю их. Бегло осматриваю помещение прежде, чем выйти. На столе мое внимание привлекает нож. Хороший, армейский нож с обоюдоострым лезвием и тяжёлой рукоятью, оформленной под чешую крокодила. Необычная гравировка едва читается. Кажется, это был подарок. Нож тяжеловат даже для моей руки, но я все равно решаю забрать его с собой. Почему-то он кажется мне знакомым. С улицы доносятся крики и стрельба. Кто-то объявил тревогу? Задерживаться здесь нельзя. Возможно, хаос пойдёт мне на пользу, главное правильно сориентироваться. Проверяю автомат на наличие патронов, и стараюсь аккуратно продвигаться по коридору. Сюда в любой момент могут зайти. Судя по звукам на улице полнейший беспорядок. Не тороплюсь выходить - перевожу дыхание, разминаю больную руку. Так делать нельзя, но кажется это помогает. Теперь главная задача найти остальных из своего отряда. Дверь в коридор с противным скрипом медленно открывается, открывая мне больший доступ к звукам с улицы. Крики мужчин, женщин, автоматные очереди. Один черт знает, что там происходит. Прячусь за углом, меняя автомат на нож. Вошедший так же старается быть незамеченным, но ему не удаётся - уж слишком узнаваемые тёмные волосы с проблесками седины. – Scheiße! Слава Богу это ты, - облегчённо выдыхаю, опираясь на стену. – Ты цел? Ты как здесь? Рейч проходит внутрь, закрывая за собой дверь. Он выглядит гораздо лучше, чем я - меньше ссадин и синяков, но тем не менее такой же потрёпанный. Да и одет он потеплее меня. Даже завидно. Отдаю ему автомат, оставляя себе пистолет и нож. Про второй нож, который нашла ранее, и бумаги решаю не говорить. – Я услышал стрельбу и пока охранники суетились получилось выбраться. Это ты устроила? Делаю вид, что не заметила, что он проигнорировал мой первый вопрос: – Чего я сразу? Ну, точнее да, у меня получилось выбраться, но вряд ли из-за этого тревогу объявили. Выглядываю за двери, убеждаясь, что в нашу сторону никто не направляется. – Где остальные? Рейч показывает на дальнюю, по моему мнению, часть территории: – В дальних бараках скорее всего. Надеюсь они ещё целы, - он проверяет автомат на количество патронов. – Какой план? От усталости и холода начинаю плохо соображать. План? Он спросил про план? Точно. Нужно сконцентрироваться, иначе мы отсюда никогда не выберемся. – Ты освободи остальных, а я постараюсь расчистить путь. Рейч выходит первым, и прежде чем он скрывается из виду, следую в противоположную сторону. Прячусь за углом здания, осматриваясь. Боевики Аль-Каталы отступают, отстреливаясь. Это точно не мы. Чья-то помощь, кем бы они не были, пришлась нам на руку. На улице кромешная темнота, видно только частые вспышки от стрельбы. Кажется, правее отсюда была дорога на задний двор, по ней и иду. Надеюсь, что с Рейчем все хорошо и он сможет вывести остальных. За забором виднеются не слишком плотные заросли кустарников, покрытых снегом. Останется только перемахнуть через невысокие ворота, и можно попытаться скрыться в роще. Судя по облакам, скоро пойдёт снег и нас будет труднее найти. Решаюсь отдышаться в более-менее укромном углу. Ужасно холодно, ветер, местами усиливающийся, то и дело пробирает до костей. Вокруг крики и стрельба, а все мои мысли только о моем отряде. Позади меня хрустит ветка. Не успеваю обернуться, не успею перехватить нож, когда меня обхватывают за шею, а в бок упирается ствол. – Бросай. Пистолет падает в снег практически без звука. У меня точно ещё есть нож, но едва ли я успею его достать, не поймав при этом пулю. Нападавший пытается тащить меня за собой, но получается у него хреново. – Лучше бы ты сдохла раньше, чем это всё, - он продолжает меня тащить за собой по иронии судьбы в самую гущу перестрелки. – Но сейчас, по крайней мере, я смогу проложить себе путь отхода. Как думаешь, они будут стрелять в своих? А? Перспектива оказаться под перекрёстным огнём меня не особо впечатляет, но боевика это не волнует. У них всех такой противный арабский. Или это фарси? А ещё от него жутко воняет машинным маслом. А, впрочем, это не имеет разницы, когда тебя пытаются убить. Глаза смотрят в темноту, а мозг усердно продумывает план. Если я успею выхватить нож, есть вероятность успеть убить нападавшего. Но также сохраняется вероятность получить огнестрельное ранение. Ещё можно попытаться вывернуться, но он так крепко держит меня, что скорее свернёт мне шею, чем отпустит. Аккуратно отпускаю руку на нож, резкий разворот, перехватываю его руку с пистолетом, но он успевает выстрелить. По инерции отшатываюсь на пару шагов назад и падаю. Боль в руке пронизывающая, будто он не выстрелил, а проткнул меня раскалённой арматурой. Опираясь на относительно здоровую руку, стараясь подняться. В рыхлом снегу это не так легко. Отползаю назад, стараясь найти свой пистолет или нож, который выпал при выстреле. Лицо у боевика мерзкое, других тут нет. Длинная борода покрывается снегом. Его лицо искривляется в гримасу, когда он смотрит на меня, будто видит самое мерзкое в своей жизни. Не могу с ним не согласится - у меня примерно те же самые эмоции, когда я смотрю на него. – За твою голову мне заплатят гораздо больше, чем за поимку. Надежда только на Рейча который должен успеть сюда. Что остаётся мне, так это язвительно улыбаться - если тревога не шутка, то вряд ли боевик доживёт до своей зарплаты. Красная точка на его лбу вносит свои коррективы. Прежде, чем я осознаю её назначение, мужчина падает замертво с кровавым пятном на лице. Устало падаю на спину, впервые ощущая лёгкость и теплоту несмотря на снег. Кажется, у меня появился ангел-хранитель.