last endorphin

Тэхён устал за сегодня. Горят обожженные пальцы и ломит спину. Тэхён весь вечер провёл на кухне, хоть совершенно ненавидел готовку, сегодня тот день, когда не хочется оказаться конченным эгоистом. Тот день, когда хочется быть внимательным и чутким. Повод у Тэхёна особенный. — И этот повод задерживается, — парнишка глянул на наручные часы, свободной рукой развязывая узел на переднике, присаживается за стол, еще раз оглядывая произведение собственного искусства. Длинные пальцы подтянулись к тарелке с кимчи, придвинув ее ровнее, и с неподдельным восторгом молодой человек разглядывал свои кулинарные шедевры. Парень постарался. Вложил всю свою юную, пылающую страстями душу. Лежащая на тарелке, на белоснежной скатерти, на него поглядывала острая курочка в сладком соусе, чуть дальше красовались слегка придавленные и разного размера кругляшки из Кимбап. Тэхён совсем не умел их раскатывать. Он перевёл кучу риса, который подгорел и испортил кастрюлю. Та отправилась в мусорку вместе со сгоревшей кашей. Но парень не сдался, лишь раздосадовано вздохнул и поставил новую кастрюлю на плиту, высыпая в воду новую порцию риса. Чонгук любит Кимбап, а значит Тэхён попытается снова. Свечи для Тэхёна — банальность. Он уже 10 минут поглядывает на них, еще обдумывая мысль убрать их в кладовку. Слишком слащаво, заезжено, обычно и скучно. А их отношения с Чонгуком нельзя назвать скучными или обычными. Тэхён всегда считал себя маленькой планетой потерянной в космосе под названием «Чонгук». Дрейфовать на просторах кромешной и такой уютной галактики для Тэхёна является смыслом жизни. Тэхён не бросается к телефону. Он ждет, нервозно отбивая ритм тапочком по полу. Ожидание образует в глубине любящего сердца всё более отчетливые волнующие эмоции. Он придет с минуты на минуту. Он ведь не забыл. Наверное сегодня пробки. В голову парня вдруг врезается мысль, подобная той, что вдруг накатывают, когда в голове полная каша из эмоций. Он вскакивает и несется на кухню, к холодильнику, на бегу открывая шкаф, и хватает пару бокалов, выдергивает бутылку любимого вина из дверцы холодильника и застывает в проёме, услышав характерный щелчок замка. У Тэхёна сердце не на месте. Оно так сильно скачет, что гремящий ритм будто отстукивает не в голове, а в самом помещении. Он оглядывает себя, еще раз удостоверившись, что оделся соответствующе. Черные брюки, подчеркивающие тонкую талию, цветастая шелковая рубашка под цвет глаз. Пальцы тянутся к пуговице, расстегивая еще одну. Двух первых недостаточно. Тряхнул головой в попытке убрать назойливые волосы, мешающие наблюдать, как хозяин дома входит в гостиную. Тэхён встречает его улыбкой. Пусть немного глуповатой и наивной, — Чонгуки, ты как раз вовремя. Чонгук слегка улыбается в ответ, оглядев стол, над которым кружил Тэхён весь вечер. Ставит свою сумку на журнальный столик, ослабляет галстук, тянет воротник, наблюдая за тем, как Тэхён панически быстро ставит бокалы на белоснежную скатерть, трясущимися пальцами чиркает зажигалкой около свечей. Тэхён взволнован. Томящееся в ожидании сердце наполнено искрами, которые вспыхивают, так же, как и фитиль свечи, к которой он бережно подставил ладонь. Он пытается унять дрожь в непослушных руках, мечется вокруг стола. И улыбается. Тэхён улыбается, и эта улыбка стирает всю решительность в порошок. — Тэхён, — тихо произносит Чонгук, метнув глаза в сторону. Смотреть нельзя. Смотреть на восторг больно. Чонгук не хочет чувствовать боль. Он слишком долго готовился причинить её другому человеку. — Чего ты как не родной? Проходи, ужин остывает. — Тэхён кидает мелкие взгляды на застывшего посреди комнаты парня, который не удосужился даже снять пальто. Носится вокруг стола, не видя каменного лица Чонгука. — Тэхён. — громче зовёт Чонгук, пытаясь проморгаться. На лице пусто. Тэхён замечает это не сразу, а когда всё же замечает, собранные в руках столовые приборы застывают в немом ожидании, как и парень, выпрямляющий спину. — Ты чего? — в глазах отражается мелкая взволнованность. Техён положил вилки рядом с пустой тарелкой. Вглядывается в лицо напротив, не излучающее ничего, кроме равнодушия. Оно плясало в глазах черной густой тьмой. Ни намёка на радость. Ни мельчайших попыток расслабить застывшие в серьёзности черты, — На работе что-то? Тэхён потирает влажные от переизбытка нервов ладони о собственные брюки. Не решается подойти к Чонгуку. Таким он видел его нечасто. Лишь раз, когда тот сказал родителям, что детдомовский мальчишка будет жить с ним под одной крышей. Этот мальчишка сейчас стоит и смотрит своими большими глазами, в которых отражается неподдельный, искренний и самый чистый вопрос. Чонгук медлит. Он никогда не был трусом, но глаза опускаются. Смотреть невыносимо. — Слушай внимательно, — глухой тон пропитан ледяной крошкой. Тэхён слегка хмурится, сплетая пальцы вместе, вглядываясь в опущенные веки, пытаясь поймать зрительный контакт с глазами, которые смотрят в сторону. Чонгук снимает одну перчатку,стягивая кожаную ткань мучительно долго с каждого пальца, — Мы не будем ужинать. Ты сейчас пойдешь в спальню, достанешь свой чемодан и начнёшь собирать вещи, и чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше будет для тебя. — Что? — Тэхён растягивает тонкие губы в улыбке, почти выдыхая свой вопрос, — Что за шутки дебильные? Садись есть, я приготовил курицу. Чонгук наконец поднимает лишенный всяких эмоций взгляд, в котором не пляшут озорные искорки, как в глазах юного парня напротив. В глазах Чонгука чернота. Там притаились хладнокровные демоны, в этот самый момент вытряхивают душу из мальчика, у которого улыбка меркнет. Сползает с лица, принося жестокое понимание реальности, заменяя ею окрыленные мысли. — Ты не шутишь? — давит из себя парень, пытаясь не моргать. Если он хоть на секунду прикроет глаза, образ единственного любимого и родного человека растворится. Тэхён смотрит недоверчиво. Тэхён надеется, что это какая-то неудачная шутка. Чонгук выдыхает всю усталость, скопившуюся за день. Наклоняется к журнальному столику и аккуратно складывает перчатки на него, как можно дольше не возвращая зрительный контакт к оцепеневшему пареньку. — Хотя бы скажи, что случилось? — Тэхён неправдоподобно улыбается. Он хочет защититься от нахлынувших эмоций, волной разносящих яд по венам. Яд от тона Чонгука. Яд, который Чонгук принёс с собой. —Ты больше не живёшь здесь. Каждая буква больно жалит. Тэхён всё еще верит, что это розыгрыш. Он пытается держаться. Поджимает губы, делает осторожные шаги к смыслу своего существования. — Что ты говоришь? У нас ведь годовщина сегодня. — Ещё один смешок побуждает упереться взглядом в голую растерянность. Чонгук стоит на месте, едва слышно сглатывает и борется сам с собой. Пока нерешительные эстетичные пальцы тянутся к его лицу, пока эти встревоженные и до усрачки напуганные глаза блуждают по его лицу, у Чонгука война внутри. Та самая, в которой он перерезает горло самому себе. Вонзает острый клинок в чувства наивного и безмерно доброго паренька. Чонгук пресекает попытки Тэхёна прикоснуться к себе. Хватает за нежные запястья, останавливает их на полпути, чуть отклоняясь назад. — Юнги ждёт тебя внизу, отвезёт тебя в мою квартиру в Каннаме. За счета не переживай, ты ни в чём не будешь нуждаться. Чонгук отступает назад, выпуская тонкие запястья из захвата и не видит ошарашенности на лице напротив. Тэхён не верит. До последнего не верит в сказанное, растягивая губы в нервной улыбке. Она то и дело мелькает на губах. — Что я сделал? Тэхён пытается разглядеть ответ в глубине убегающих глаз. Он хватается за края кашемирового пальто как за единственное спасение. Он не пытается скрыть горечь в поломанном голосе, подступая ближе. Чонгук хватается за теплые пальцы, пытаясь отцепить от себя лихорадочно трясущегося парня. — Ответь! Истеричные позывы рвутся наружу. Красивое лицо корчится, но всё еще пытается найти контакт с неприступной черствостью напротив. Чонгук смотрит в сторону. Лавирует на грани тэхёновой истерики. Там, внутри себя. Прижать к себе и успокоить трясущееся тело — всё чего бы сейчас хотел мужчина. Но сделав это, он потеряет себя окончательно. Он всё решил. Назад дороги нет. У Тэхёна копится влага в уголках глаз. Та, что режет больнее тупого ножа. Чонгук знает и поэтому не смотрит. Тэхён хватается за скулы, сдавливает щеки в позыве смотреть на него, легонько трясёт. Эти пальцы обжигают самым настоящим огнём. Оставляют невидимые и уродливые шрамы внутри души, которые никогда больше не затянутся. Чонгук давит на предплечья, стаскивая с себя руки. Отступает, пытается выпутаться из тесного соприкосновения, а Тэхён снова и снова хватается, едва слышно всхлипывая. У Тэхёна мир рушится. Его собственный космос сейчас утягивает маленькую планету в черную дыру. Хочется ослепнуть и не видеть этой жестокости, не чувствовать нажима пальцев, которые еще утром гладили его по щеке. — Давай поговорим, — шепчет, не оставляя попыток ухватиться за края одежды — Пожалуйста скажи, что я сделал. Тэхён держится. Он не должен сейчас унижаться, хотя всеми своими действиями напоминает безвольную куклу, болтающуюся на грани здравого смысла. — У тебя есть пять минут, чтобы собрать свои манатки и покинуть мой дом. Голос Чонгука другой. Нереальный. Вымышленный. Тэхёну не нужно представлять этот момент, как страшный сон. Даже в самом страшном сне у Чонгука не такой голос. Тэхён опускает руки, хотя больше всего на свете хочет обнять себя ими. Он не в силах больше сдерживаться, а показать свою слабость не может. Капли падают на пол. Он жуёт свои губы, сдерживая себя, пытаясь удержаться и не рухнуть в черную пропасть, в которой только холод и истерика, в которой он будет корчиться на полу, подтягивая к себе колени. Немой плач — всё, на что способен сейчас парень, созерцая, как на пол капает его чистейшая боль. — Прекрати ныть, умойся и иди собирать вещи. Боль свирепо разрывает душу на куски, достигает своего пика. Тэхён давится своими эмоциями, улыбаясь в пустоту. Ковра почти не видно. Его размывают горячие капли, заполняющие глаза. Он трёт лицо рукавом, решая в этот момент больше не показывать слабости, которая никому не нужна в этой комнате. — Ты не любишь меня больше? Сердце остановилось после своих же слов. Натянутые нервы отскакивают с каждой минутой повисшего молчания. У Тэхёна кружится голова, а он стискивает пальцы в кулаки, причиняя боль ногтями своим же ладоням. — Так будет лучше.—голос Чонгука побуждает поднять заплаканные глаза, созерцая в нем лишь тишину и спокойствие. Едва заметно кивать — всё, что сейчас удается Тэхёну. Он проглатывает вопрос, для себя видит лишь ответ. Главный ответ на невыносимый вопрос. И это понимание впивается тонкими иглами в сердце, способное сейчас кровоточить в беге. Оно исходит больным стуком, будто сжимается, пропуская через всё тело тягучую злобу. — Наигрался, значит? — озлобленно твердит желчный голос — Другую игрушку себе завёл, да? — Тэхён. Чонгук немощно выдыхает, слегка закатывает усталые глаза, а Тэхёна не остановить. Тэхён умер сегодня и заберёт с собой задушенную Чонгуком любовь. — Это, — трясущийся палец указывает на неудавшийся кулинарный шедевр, покоящийся на красивой серебряной тарелке, — я готовил полдня В голосе искореженный ржавчиной металл. В глазах застывшая тьма, и последний намек на адекватность исчезает следом за тарелкой, которая полетела под натиском руки. Чонгук не двигается. Он смотрит на то, как несчастные рисовые колечки летят на пол, разбрасываются по столу. Глаза снова находят бьющегося в лихорадке Тэхёна, который подходит к новой жертве. — Это, — пальцы хватают блюдо с остывшей курицей, и она летит в мусорное ведро вместе с тарелкой, — Сожгло все мои пальцы, — парень поднимает ладони, перебирая пальцами в воздухе, — Всё для тебя, мудак. Улыбка Тэхёна поломанная, угнетённая и неправильная. В ней столько же боли, сколько не хватило для воспаленных глаз. —Это, — парень игриво подтягивает неоткрытую бутылку красного, с театральным видом вглядывается в этикетку, слегка подкидывая ее в руке, — Я искал по всему городу, твоё любимое. Брови плывут вверх на враждебном лице, которое мельком глядит на единственного зрителя. Рука замахивается и впечатывает стеклянный сосуд в ближайшую стену. Бордовые брызги неумолимо впитались в гладь подобно фейерверку. Тому самому, что сейчас вспыхивал в израненной душе. Тэхён переворачивает стол, отшатываясь назад, с наслаждением наблюдая, как рушится всё, на что он потратил весь день. Чонгук не двигается. Едва смаргивает скопившийся невроз, смотря, как убитый горем парень размашисто идет к нему. — А вот ты, — шепчет ядовитый голос, пока пальцы поправляют приспущенный галстук, затягивая его, словно удавку на шее, — Пошёл нахуй. Тэхён проходит, специально задевая остекленевшего мужчину плечом, плетется мимо. Всё, что слышит Чонгук — это истеричный пропитанный болью смех, шуршание в коридоре и с усилием захлопнутую дверь. За которой скрылся смысл его жизни. Рука тянется в карман. В безмолвной тишине Чонгук прикладывает телефон к уху. — Юнги, пригляди за ним. Чонгук не дожидается ответа. Его и не требуется. Юнги сделает так, как нужно. Поймает, засунет в машину, если надо, треснет пощёчину и увезет подальше. Подальше от Чонгука. Всё, что может сейчас Чонгук, зайдя на разрушенную кухню — это присесть, взять с пола небольшое рисовое колечко, надкусить и с усилием прожевать, смотря в пустоту. Оно встанет в горле, словно ком, и Чонгук смаргивает горячую воду, стекающую по лицу. Чонгук умер тоже. Сегодня. Сейчас.

***

Чонгук сидит в своём кресле, но привычного комфорта не ощущает. Бумажная волокита не даёт воспалённому мозгу успокоить мысленный хаос. Теперь всё иначе. Даже здесь. Даже в собственном кабинете. Это больше не его крепость, а дома больше нет сладкого уюта. Чон смотрит на часы. Уже давно за полночь, но возвращаться в пропитанные холодом одинокие стены он не торопится. Там нет улыбчивого Тэхёна, нет его непревзойденных кулинарных шедевров, нет Чонгука, который придерживает возмущающегося парня за плечи, обхватив одной рукой, а другой заказывает пиццу, вытягивая телефон в другую сторону, потому что упрямец порывается забрать гаджет. Там нет его звонкого смеха и тихого сопения по ночам, под которые засыпал Чонгук долгие три года, нет бежевого кардигана, коричневое пальто не висит на привычном месте, милый берет не лежит на полке сверху, а в ванной всего лишь одна зубная щетка. Там остались лишь воспоминания, которые хранятся на многочисленный полароидах висящих на одинокой гирлянде, которую больше никто не включает, озаряя помещение теплым мерцающим светом. На тех фотографиях застывшая в ярких моментах жизнь. Жизнь, где Тэхён целует улыбающегося мужчину в щеку, обняв за широкие плечи. Жизнь, где застыл невероятный пейзаж из всяких разных потрясающих для Тэхёна мест. Тэхён видел красоту в простоте. В спящем Чонгуке, лежащем на животе с расслабленным лицом, уткнувшимся в подушку. В чашке любимого какао на фоне сумеречного окна. В закате, и даже в ночном, горящем множествами огней городе. В котором он потерялся. Целенаправленно, зло и почти беспрепятственно. — Скажи, что нашёл его, — Чонгук ставит локти на стеклянную гладь стола в ожидании ответа. Из динамика слышится тяжелый вздох. Чонгук растворяется в разочаровании, прикрывая тяжелые веки. — Босс, я пытался его удержать, — голос Юнги такой же уставший, сдержанный и тусклый. Как и вчера. Как и в любые другие ночи, в которых исчез нужный Чонгуку человек, — Он дрался как дикая кошка, брыкался, даже за руку меня укусил, я не мог ничего сделать, в нём дури на троих. — Дружку его звонил? — Да, говорит не видел его, как раз сейчас смотрю в его окна. Каждый вечер одна история и одно засевшее внутри чувство. Он всё больше обволакивает опустошенное нутро и оседает на оголенных нервах. Чонгук боится не увидеть больше озорных глаз, боится не увидеть сияющую радость на нежном лице, и больше всего Чонгук боится не услышать заветное «Я нашел его». — Продолжай поиски, — командным тоном произносит мужчина, тянущий палец к кнопке сброса вызова, пальцами другой руки потирает переносицу, отгоняя сонливость. — Босс. Чонгук медлит. Вглядывается в дисплей и молча ждет изречений, которые не так часто выдает Юнги, но если Юнги что-либо говорит, то он хорошо подумал, взвесил и грамотно изрек. Место главного помощника не даром принадлежит именно ему. — Может не стоило так с пареньком? Думаю, нужно было его подготовить сначала. Ещё глупостей натворит на чумную голову. Чонгук всё знает. Чонгука злит, когда говорят очевидные вещи. Скрежет зубов затмевает неутолимую ярость. Злость на самого себя. — Мин? — хозяин телефона наклоняется ближе, вглядывается в пространство и радуется, что собеседник не наблюдает выступившее на лице очевидное раздражение. — Босс? — Если ты сейчас несёшь хуйню, то кто тогда ищет Тэхёна? — Прошу прощения, господин Чон. Телефон издает характерные звуки прервавшейся линии, а Чонгук откидывается на спинку кресла, выпуская скопившееся напряжение из легких. Глаза плотно закрылись. А за закрытыми веками Тэхён. Улыбчивый. Тянущий свои худые руки к Чонгуку. Это похоже на сладкий кошмар. На мгновение, в котором Чонгуку легко и тошно от самого себя. Мгновение, которое рано или поздно закончится. Чонгук мог бы всё объяснить. Чонгук хотел бы. Но действительность ударила бы по хрупкой душе похлеще любого эмоционального потрясения. Чон знает это наперёд. Слишком хорошо выучил повадки, которые не смог бы забыть даже в самой тяжелой стадии амнезии. Образ въелся до самых костей и не отпускал. Стоило прикрыть глаза, и фарфоровое лицо озаряется легкой улыбкой. Тэхён смотрит на экран своего фотоаппарата и потешается над застывшей на дисплее фигурой. Чонгук помнит эту красную бандану и белёсые волосы. Эту серьгу в ухе, которую колышет легкий ветерок, белую футболку и милые кремовые шорты. Чонгук лежит на боку, подперев голову рукой и разглядывает стоящую над собой фигуру, гоняя зубочистку во рту. — Чонгукиии, ты смешно получился, — вечно сияющий добродушный парень вытягивает руку, показывает фото и опускается на колени, чтоб показать поближе, — Смотри. Чон присаживается, глядя на табло и хмыкает себе под нос, мельком оглядев расплывшееся в улыбке лицо, указывая пальцем на фотоаппарат. — Я тебе его купил, чтоб ты компромат на меня собирал? Тэ шире улыбается, оголяя ровные зубы и машет отрицательно головой, — Я только практикуюсь. — Щас я на тебе попрактикуюсь, иди сюда, негодник, — Тэхён вжимает в грудь свой подарок и весело смеется, когда широкая рука обхватывает его почти полностью и валит на плед. Корзинка с фруктами рассыпается. Яблоки катятся в стороны. А Тэхён, стискивающий пальцами очень важную для себя вещь, глядит в приближающиеся губы. Губы, которые целуют всегда нежно, робко и невесомо. Большой палец Чонгука надавливает на нижнюю губу, размыкая тонкую эстетичную кожу. Чонгук никогда не привыкнет к её мягкости. Мягкая, как и весь обладатель. Чонгук никогда не привыкнет к самому Тэхёну. Подрагивающему, напряженному, взволнованному, стоило Чонгуку нарушить личное пространство и Тэхён плывёт, каждый раз. Тэхён любит. Чонгук чувствует это, когда касается нерешительных губ своими. Когда по хрупкому телу точно огненным разрядам тянется мелкая эйфория. Тэхён тянется, настойчивее углубляя поцелуй, будто показывая, как сильно ему необходим Чонгук. Как сильно Тэхён хочет быть смыслом для него. Пусть Чонгук сдержан в ласках, Тэхёна хватит на обоих. Чонгук моргает, открывая глаза. Ни моря, ни Тэхёна, ни смысла.

***

Тэхён бездумно бродит по маленьких улочкам. Выходить на оживленную трассу он не решается. Выйти — означает повышенные шансы на то, чтобы встретиться лицом к лицу с этим мудаком. Мысли о нём отравляют, мышцы сводит, голова туманится яростным дурманом. Тэхён не побежит к нему. Тэхён рискует сломаться, увидев его блядские предательские глаза, в которые он всматривался каждый раз, когда тот трахал его в собственной громадной постели. Сегодня еще один бар, еще одна драка, еще один коктейль и еще одно начищенное рыло. Обязательно в галстуке. Тэхён ненавидит этот аксессуар, хочется задушить каждого, кто носит эту вещь. Она подобна красной тряпке для юного парня. Тэхёну больше не больно. Он с извращенным удовольствием стонет, когда ему отбивают ребра здоровые амбалы, прямо в подворотне тошнотворного города. Тэхён считает, что заслужил это. Физическая боль притупляет моральные терзания, которые Тэ переживает, сидя в темном закутке. Тэхён плачет, закрывая ладонями потрёпанное драками лицо, утирает злостно слёзы, желая, чтоб они когда-нибудь закончились, встаёт и идёт повторять всё по кругу. Раз за разом продолжая круги собственного адового аттракциона. Хосок злится, что Тэхён лезет в окно каждую ночь. Злится, но молча оставляет створки открытыми. Сегодня Тэхён поспит в метро. Там теплее, чище, чем в подворотнях и нет недовольного лица Хосока, который ходит по пятам и просит промыть раны. В пизду. Лёжа на земле, чувствуя щекой твёрдость ледяного асфальта, он видит лишь образ. Нужный, важный, живой. Он лежит не на асфальте, а на белом покрывале, с закинутой за голову рукой, гоняет во рту зубочистку и подставляет прекрасный лик лучистому солнцу. Тэхён тянет к нему пальцы, на изгибах которых блестит теплая кровь, омывающая содранные до мяса суставы. Боится моргать снова, потому что знает, что эта иллюзия не вечна. Она испарится так же быстро, как появилась. Чужая нога давит на вытянутую руку своей тяжелой грязной подошвой, давит на раны, концентрируя пульсирующую боль в руке. — Костюм мне запачкал, сученыш, — ботинок зло отбивается в солнечное сплетение, и все внутренности горят огнем. Смешиваются и рискуют быть выблеваны на холодную землю. Тэхён чувствует, как голова тянется под натиском грубых пальцев, которые путаются в волосах. Мужик наклоняется, заглядывая в кровоточащее лицо, где в свете тусклых фонарей, в самой глубине черных зрачков поблескивает безумие. Личное тэхёновское наслаждение. Тэхён считает, что заслужил всё это. Эти мужики походу тоже. — Блять, он еще и улыбается, — мужчина мельком кидает взгляд на своего товарища, отряхивающего помятый и вымазанный в чужой крови пиджак, — Точно конченый. Рука грубо отбрасывает голову, отпуская волосы, и Тэхён, снова распластанный по земле, ищет волнующий его образ. — Что делать с ним будем? Мужик, сидящий на корточках, смотрит в сторону своего спутника, прикуривающего сигарету. — Да оставь его, не видишь, с него уже хватит? — А химчистку мне кто оплатит? Ты, что-ли? Они всё бубнят и бубнят, решая судьбу, которую решил совершенно другой человек. Тэхёну всё равно. Он готов к любому исходу. Медленно моргает, излучая на лице лишь равнодушие, лёжа на земле. Гул города вибрацией бьет по мягкой щеке. Тэхён слушает, прикрыв сухие глаза. Слёзы и правда когда-нибудь кончаются. — Слушай, он там не сдох случайно? Мужик засовывает зажигалку в карман своих брюк, указывая зажатой между пальцев сигаретой в лежащее тело. — Он сам нарвался, ты же, блять, видел! —Мм, — мычит задумчиво собеседник, отталкиваясь от стены, — Копам ты то же самое скажешь? Какой-то пацан назвал меня педиком в галстуке, а я не сдержался и пришил его? — Звучит как анекдот, — Тэхён хрипло выдаёт сарказм в тяжелом голосе, будто готовый закашляться. Перекатывается на бок, скукожившись от резкой боли в ребрах, — Два педика пришли в бар… Тэхён глухо посмеивается, не заканчивая мысль. Приступообразный кашель мешает ему. Он смеется и после тяжелых содроганий обмякшего тела, поворачивается и упирается лбом в твердую поверхность спасительной земли. Она даёт понимание, что Тэхён сейчас здесь. Он не лавирует в одиноком космосе в поисках черной дыры, в которой и рад бы сдохнуть. Наверное Тэхён всё время был в ней. И имя её — Чон Чонгук. — Слушай, ты реально бессмертный? — мужик всё еще сидит перед ним на корточках, слегка сместив голову в бок, разглядывая побитое лицо, — Ты чего добиваешься? Сдохнуть хочешь? Тэхён хочет сказать, что он уже сдох. Но эти слова предназначались только одному человеку. Нет. Чонгук не черная дыра. Он астероид, разрушивший маленькую планетку под названием «Ким Тэхён». Парень силой разлепляет веки, вглядываясь в лицо. Такое искреннее и непонимающее, даже слегка глуповатое и обеспокоенное. Тэ подтягивает пальцы, подзывая наклониться ближе, и это действие сопровождается глупым порывом со стороны глупого мужика. — Я хочу… — слегка шепчут израненные ударами сухие губы. Тэхён тянется к самому уху, — Засадить твоей маме. Тэхён улыбается шире, наблюдая массу эмоций, сменившихся на лице тупого мужика. Тот, что подпирал своими лопатками стену, шутку оценил и даже чуть слышно выпустил смешок. — Ах ты мразь, — пылит оскорбленный и вкладывает в удар всю свою ярость. Живот Тэхёна начал гореть пламенем. Он не хочет себя жалеть, но инстинктивно сжимается, пытаясь подавить ноющую боль. Мужик замахивается снова, но во время был отдернут своим приятелем, — Да, блять, остынь ты, с него хватит. Тэхён так не думает. Завтра Тэхён начнет всё заново.