Bad Moon

Magnus Ringblom — Ray of Hope

             — Танец?       — Я не танцую, — дежурно бросает Дайн. Получается слишком… резко? Возможно. Но сегодня он не настроен любезничать.       — Тогда коктейль?       — Нет. — Дайн не трудится оторвать взгляд от меню. Докучливый незнакомец раздражает его. Его всё раздражает.       — Шоты?       — Нет.       — У тебя неограниченный запас «нет», или есть смысл продолжать попытки?       Короткая, почти ласковая усмешка вынуждает Дайна всё-таки поднять голову. В ту же секунду, ободрённый его реакцией, непрошеный собеседник присаживается на столик. Взгляд Дайна с открытой груди сам собой соскальзывает к длинным ногам. Виниловые штаны обтягивают настолько, что лучше бы этот человек пришёл голым.       — Кажется, есть, — довольно заключает незнакомец. Дайн, в отличие от него, совершенно не рад. В его планы не входило засматриваться так откровенно. — Продолжим игру «угадай желание»?       Дайн взглядывает ему в лицо — и удивлённо приподнимает брови.       — Кто ты?       — Имеешь в виду это? — Незнакомец указывает на вычурное кружево, прикрывающее правый глаз. — Мне тоже нравится.       — Нет. — Дайн встаёт, склоняется к его лицу, чтобы рассмотреть зрачок. Так и есть. Четырёхконечная звезда.       — Как, снова нет? — Вместо ответа Дайн получает кокетливую улыбку. — Я разочарован.       — Что тебе нужно?       Незнакомец сводит брови, и из манящего его взгляд становится пристальным. Острым, как лёгкий клинок. Ледяным.       Теперь становится интересно. По-настоящему.       — Я бы сказал, что секс, но ты параноик. — Он поднимается, собираясь уйти; от легкомысленного флирта не остаётся и следа.       — Нет! — Дайн ловит его за локоть — и сам понимает, что вышло слишком повелительно. Он привык командовать, но в баре это, мягко говоря, неуместно. — То есть…       Незнакомец останавливается, но не делает и попытки приблизиться снова. Вся его поза говорит «убери руки».       Дайн убирает.       — Извини,— говорит он и проводит рукой по лицу. Слишком много всего. Тяжёлых решений. Проблем. Работы. Усталости. Что-то внутри безнадёжно перегорело. Может быть, даже сломалось. Или сломается вот-вот. — Я бы не отказался.       Взгляд незнакомца становится теплее. На полградуса, но это уже успех.       — Теперь придётся согласиться на условие. Танец или коктейль?       — Шоты.       — Шотов в меню больше нет. Только два варианта.       Звучит, несмотря на очевидную колкость, игриво. И Дайну хочется принять условия. Принять шутливый вызов.       Если подумать, он давно не развлекался. Не говорил с людьми просто так, не по делу. Не касался из симпатии. Не пил, думая не о бизнес-схемах, или не думая вовсе. Сколько это продолжается?       Незнакомец трогает его за руку — касается тыльной стороны ладони, и Дайн невольно вздрагивает. Приятная дрожь. А главное, никак не связанная с заключением важной сделки.       — Кэйа, — представляется незнакомец. — Так и быть, отвечу на один вопрос, если скажешь своё имя. Настоящее, а не первое попавшееся.       Их руки всё ещё соприкасаются.       «А твоё — настоящее?» — порывается спросить Дайн, но у него всего один вопрос, и стоит потратить его с пользой.       — Ты каэнриец?       — Плата вперёд! — Кэйа откровенно развлекается, и его настроение заразительно. — Ты ещё не заслужил моё доверие.       — Дайн.       — Да, каэнриец. Ты и сам понял.       — Ещё один вопрос за желание?       Кэйа заинтересованно прищуривается.       — И я могу просить что захочу?       — Если вопрос будет того стоить, — с неожиданным удовольствием подыгрывает Дайн.       — Говори, а я назову цену.       — Ты скрываешь лицо из-за проклятия?       Слишком откровенно, но…       Дайн на мгновение прикрывает глаза.       Он не хочет рисковать, тем более когда дело касается чужой жизни.       — У меня иммунитет, — неожиданно серьёзно говорит Кэйа и приподнимает своё украшение. Вокруг второго глаза не следы Бездны — простой шрам. От огня или от магии Пиро. Небольшой. Скорее добавляющий харизматичности. — Даже если захочешь, не сможешь меня заразить.       Его пальцы ложатся на щёку, медленно скользят по виску. Дайн давно привык к своему отражению, к слабо мерцающим разводам цвета ночного неба, покрывающим руку, с плеча струящимся по шее к лицу, обнимающим бедро и лодыжку до щиколотки. Бездна вплелась в его тело как беспардонная любовница, взяла без спроса то, что ей не принадлежало, оставила напоминание о том, что он не всемогущ. Что даже у него есть предел. Сам Дайн это принял — но так устал от того, что случайные люди, увидев его, торопливо отводят взгляды.       Проклятие передаётся только через семя и кровь. Будто случайного прикосновения стоит бояться…       Кэйа отводит его волосы, внимательно рассматривая отпечатки Бездны, ласкающе ведёт пальцами вниз, к воротнику рубашки, расстёгивает верхнюю пуговицу, обводит костяшками впадину между ключиц.       — Цена — хочу увидеть всё, — шёпотом озвучивает он.       — Тогда мне придётся раздеться.       — В этом и смысл. — Теперь Кэйа сам двигается ближе. — Ты ведь не против?       Дайн кивает. Он не против. Он бы разделся и здесь, но отдавать такую плату приятнее один на один.              Дайн не включает лампы. Лунного света более чем достаточно.       Сделал бы он это, не окажись его случайный знакомый каэнрийцем? Вряд ли. Дело не в схожей крови и не в общей беде, уронившей тень на все последующие поколения. Дело в том, что Кэйа заставляет Дайна чувствовать. Неважно, что.       Это так странно — раздеваясь, испытывать волнение. Так… почти забыто. И, пожалуй, приятно.       Кэйа сидит на кровати, и, хотя тень скрывает его лицо, Дайн всё равно поворачивается спиной. Пусть эта ночь оставит после себя только приятные впечатления. Пусть благосклонная тьма скроет жалость и отвращение при виде того, что сделала сила Бездны.       Чёрная рубашка соскальзывает с плеч так медленно, словно не желает открывать тайны своего хозяина; может, оно и к лучшему. Дайн нехотя расстёгивает манжеты, теребит тугую петлю. Зачем он согласился на это? Правда ли он хотел?..       Кэйа подходит к нему сзади, опускает ладони на талию, касается губами затылка, и Дайна дёргает от удовольствия и немного — от неожиданности.       — Думаешь, позволю тебе стоять тут одному? — Кэйа прижимает его к себе, положив руку на живот, задирает обтягивающую майку, стаскивает с плеча непокорную рубашку, и Дайн вспоминает, как это — хотеть кого-то до темноты в глазах.       Может, дело в том, что у него давно никого не было.       Он закидывает голову, и Кэйа за подбородок поворачивает его к себе, касается губ кончиком языка, довольно усмехается. Дайн прихватывает зубами в ответ; он уже не помнит про шутливый поединок, про то, что не выбрал танец или коктейль, про то, что Кэйа в его доме впервые. Всё это не имеет значения.       В свете луны тёмные росчерки на коже слабо мерцают синим; Кэйа касается их с благоговением и нежностью, которой Дайн почему-то не ждал от того, с кем почти не знаком.       Ни от кого не ждал.       — Дайн, — выдыхает Кэйа в его приоткрытый рот, и поцелуй продолжается, глубокий и влажный, манящий, как тёмный абрис ещё не переродившейся луны. — Идём со мной.       Он приглашает в постель так, будто это Дайн здесь гость. Может, так оно и есть; в этих стенах Дайн давно не чувствует себя хозяином. И он так устал от этого чувства.       Ладони Кэйи, обхватывающие лицо, ощущаются неожиданно горячими.       — Расслабься. — Нежный смешок щекочет губы. Дайн снова приоткрывает рот, позволяя чужому дыханию лечь на язык. — Помнишь, что секс нужен только для удовольствия?       — Я даже не помню, что такое удовольствие, — неожиданно для себя отвечает Дайн. Пора признаться: он потерялся в круговороте обязанностей, дел, цели которых сам не помнит, ответственности, которой не хотел.       — Тогда я всё сделаю сам. — Кэйа снова смеётся, и этот бархатный тембр ласкает не только слух. Что-то тяжёлое срывается с сердца; что-то, казавшееся окаменелым, расцветает.       Дайн и правда забыл, что так бывает.       — Закрой глаза, — шепчет Кэйа, вкрадчивыми поцелуями спускаясь по его груди. Быстрые пальцы скользят по рёбрам, не избегая следов Бездны, но и не задерживаясь на них.       Впервые за долгие годы Дайн чувствует себя целым.       — И почувствуй.       Поцелуи становятся влажными.       Дайн смыкает веки. От усталости перед глазами плывут цветные круги. Почему именно в эту ночь он настолько разбит?       Ты разбит и в любую другую, — говорит он сам себе. От этой мысли горько. Горько от всего — от настоящего и от прошлого, от жизни, где не осталось ничего по-настоящему приятного.       И только чужие прикосновения разбавляют горечь сладостью.       Кэйа разводит его колени, ласкает и выцеловывает внутренние стороны бёдер, дразняще касается языком чувствительной кожи в паху, словно случайно задевая твердеющий член. Он добивается своей цели быстро — Дайн хочет его так сильно, что почти больно.       И всё же он не двигается, только кладёт руку Кэйе на затылок в немой просьбе поспешить.       — Не будь тихим, — просит Кэйа; хрипотца в его голосе говорит о взаимном желании. — Отпусти себя на волю.       Помнит ли Дайн, каково это — быть свободным?       Кэйа берёт его ртом — иначе и не сказать. Умелые и властные движения языка, тесная хватка глотки, влажные от слюны губы, сжимающие член в точности там, где приятнее всего… Дайн привычно стискивает челюсти, но стон всё равно пробивается наружу, а сбившееся дыхание выламывает грудь изнутри.       Слишком. В точности как нужно.       Дайн позволяет себе вскрикнуть — и уже не может остановиться. Ему хорошо — и больно от того, как долго его тело не знало наслаждения, от зажимов в плечах и спине, от ломоты в висках и запястьях.       Он кончает слишком быстро — и распахнутыми глазами изумлённо уставляется в потолок, пытаясь привести дыхание в норму. О том, чтобы привести в норму самого себя, нечего и думать.       Кэйа медленно приподнимается на локтях. С уголка его губ медленно течёт мерцающее семя.       — Можно? — спрашивает он и голодно облизывается.       Дайн кивает и сам тянет его на себя. Тесное прикосновение к чувствительному после разрядки члену — тоже боль, но влекущая. И Кэйа об этом знает. Он прижимается сильнее, неотрывно глядя Дайну в лицо — и Дайн снова ловит себя на чрезмерном напряжении.       — Расслабься, — напоминает Кэйа шёпотом, снова касается ладонью щеки Дайна, целует вздувшийся желвак на виске, гладит подбородок. Дайн с трудом разжимает зубы. Влажная головка уже упирается под мошонку, и одного этого хватило бы, чтобы возбудиться снова. Опавший член вздрагивает, и Кэйа победно ухмыляется. Он собой доволен.       Доволен ли собой Дайн? Наверное, нет. Но он без ума от Кэйи — и может себе это позволить.       Кэйа целует его, раздвигает зубы языком, жадно касается нёба и дёсен.       Почему-то именно от этого Дайна срывает.       Он подаётся навстречу так резко, что они стукаются зубами. Приподнимает бёдра, закидывает руки Кэйе на плечи, сцепляет в замок у него за затылком, тянет длинную прядь волос — и сипло вскрикивает от нетерпения.       Он так долго себе отказывал — сам не знает, почему.       Кэйа подхватывает его под ягодицы, выгибая ещё бесстыднее, осторожно толкается внутрь. Смазки много — и всё же становится больно.       Но Дайн хочет боли. Хочет чувствовать ярче. Хочет выпить эту ночь до дна и собрать языком последние капли. Хочет пропитаться ощущениями и сохранить их для одиноких ночей, в которые он не спит — выключается от переутомления.       Кэйа тихо стонет, преодолевая сопротивление, входит всё глубже, короткими, сладкими толчками, и Дайн пытается расслабиться, чтобы ему было проще, но только сжимается теснее. Уголки глаз становятся мокрыми; Кэйа по очереди касается их губами, и Дайн слизывает с его языка привкус соли и то непередаваемо холодное, отдающее металлом послевкусие проклятия.       Почему у него иммунитет? Кто он такой?       Неважно. Сейчас — неважно.       Кэйа толкается глубже, прижимается вплотную, ненадолго останавливается, давая время, — но Дайн не хочет паузы. Он делает встречное движение, и ещё одно, длиннее. Свободнее. Раскованнее.       Когда-то он всегда таким был.       Кэйа прижимает его к постели, отстраняется, чтобы добавить смазки, и сразу берёт быстрый, безжалостный темп.       Дайн и не хочет, чтобы его щадили.       Больно только поначалу. Когда мышцы наконец привыкают, растягиваются достаточно, на смену боли приходит ослепительное наслаждение. Дайн забывает, кто он и где. Он вцепляется в Кэйю, в воротник его полурасстёгнутой рубашки, тянет в стороны, чтобы поцеловать смуглую грудь и впиться зубами в маняще гладкую кожу. В горле сохнет от стонов и криков, и когда Кэйа дёргает Дайна за волосы, чтобы поцеловать, его слюна на шершавом языке ощущается как нектар.       Оргазм, кажется, выворачивает рёбра. Дайн опадает на постели; лёгких не хватает, чтобы отдышаться, но Кэйа не останавливается. Собственное семя стекает на бок, размазывается по животу, когда Кэйа закидывает ноги Дайна себе на талию, впивается пальцами в бёдра. Дайн чувствует, как внутри становится теснее, горячее, — и дрожь второго оргазма прокатывается по его телу, неожиданная и оглушающая.       Кажется, раньше такого с ним не случалось.       Вместо того, чтобы отстраниться, Кэйа обнимает его, ласково целует в уголок губ, в скулу, касается губами ресниц — Дайн только теперь понимает, что они мокрые. Что, похоже, слёзы лились без перерыва: глаза щиплет.       — Всё хорошо? — спрашивает Кэйа. Он всё ещё внутри, и это тоже сладко.       — Да, — хочет сказать Дайн, но из горла не вырывается ни звука. Приходится прокашляться, чтобы повторить. — Да. Очень.       Впервые за годы он чувствует себя просто человеком.              ***              Луна становится полной, когда они встречаются снова.       — Сегодня коктейль, без вариантов, — слышит Дайн и сначала не верит. Он в офисе, а не в клубе; жёсткий воротничок давит на горло, запястья ломит, а стопка документов на рассмотрение только растёт, хотя рабочий день давно кончился.       Всё это давно стало нормой.       Кэйа презирает галстуки. На нём полурасстёгнутая рубашка и брюки — снова настолько в облипку, что приличнее было бы прийти голым.       — Что ты здесь делаешь? — озадаченно спрашивает Дайн.       С блестяще самодовольной ухмылкой Кэйа присаживается на давно опустевший соседний стол и показывает ему бейдж.       «К. Альберих, — читает Дайн, — СЕО».       — СЕО?..       — Не буду лгать, что я тебя знал, — Кэйа понижает голос; он серьёзен, и от этого Дайну становится спокойнее, — но и не стану притворяться, что не рад тебя видеть. Примешь моё первое распоряжение?       Дайн прикрывает глаза. Кэйа из тех, от кого можно ждать чего угодно. И, чем бы это ни было, Дайну придётся подчиниться. Не как человеку — как сотруднику, который лучше всего знает дела компании и в курсе, на что приходится идти ради успеха.       — Слушаю.       — Вообще-то, я пришёл сюда, потому что у тебя накопилось около трёхсот дней отпуска, — Кэйа заглядывает в смартфон, сверяясь, видимо, с системой учёта часов, — триста двадцать пять, если быть точным.       — Я не могу уйти в отпуск.       — Я подозревал, что ты ответишь так. — Кэйа трёт висок. Вместо кружева его правый глаз прикрывает чёрная повязка, но даже так он неотразим. — Поскольку я здесь новичок, мне потребуются твои консультации. Ты работаешь в компании дольше всех. Я хочу, чтобы ты поехал со мной в командировку.       — Хочешь, — повторяет Дайн.       — Ты можешь отказаться, — Кэйа снова самодовольно ухмыляется, и Дайн начинает подозревать, что билеты уже куплены. — Но зачем?       Дайн выпрямляется. Спину привычно ломит, и это… так надоело.       — Конечно, господин Альберих. Я сделаю всё, чтобы вы освоились как можно скорее. От этого зависит успех нашего бизнеса, а я больше всего заинтересован в успехе. Эта компания — вся моя жизнь.       — Значит, теперь я часть твоей жизни, — усмехается Кэйа и, протянув руку, касается его подбородка, скользит кончиками пальцев к галстуку и ослабляет тугой узел. Дайн невольно вздыхает от непрошеного, неуместного на работе возбуждения. — Поэтому никаких больше переработок. Когда вернёмся, выберешь себе как минимум троих помощников. Я проконтролирую.       Дайн растерянно моргает. За всю его карьеру никогда не шло речи о помощниках. Он справлялся. Он был уверен, что справляется.       — Подбросить тебя до дома? — спрашивает Кэйа. Он поглаживает Дайна под воротником рубашки и за ухом, слегка тянет прядь волос, и уже от этого Дайна ведёт. — До твоего… или до моего.       Он маняще улыбается, и Дайн не хочет удерживать себя от искушения.       — До твоего, — говорит он.       

29.11-3.12.2022