Ведьма

      Сославшись на головокружение, Мо Гуань Шань направился к себе, провожаемый двумя обеспокоенными взглядами и одним чересчур лукавым. Шань же почти не соврал. Нечего на него было так смотреть этому белобрысому кровососу. Голова шла кругом, и дышать было тяжело. Хорошо, что Хэ Тянь уже ушел, а то не выдержал бы он взгляда этих холодных пронзительных глаз, которые сейчас, в воспоминаниях, красным горели. Подстать щекам Шаня. Если прошлая память будет так накатывать на него, то он попросту свихнется и натворит глупостей, пока блуждает в этом омуте воспоминаний. И, нет, чтобы что-то хорошее вспомнить, он видит всякое непотребство. Хорошее, не спорит он сам собой, потому что бесполезно, но все равно непотребство, из-за которого хватило его сил лишь на то, чтобы дверь закрыть и по этой же двери сползти вниз на пол. Ноги совсем слушаться перестали, разводясь в стороны на пример видения, от которого приходиться глушить себя, закрывая рукой рот. Интерьер комнаты совсем немного, но спасает, а если Шань закроет глаза, так ничто не помешает видеть другую картину. Совершенно бесстыдную и откровенную. Не может он быть таким! Не должен он смотреть, прошлый он, на самого себя в отражении огромного старинного зеркала, когда он полностью обнаженный и неприлично открытый, умоляет не останавливаться. И не прикрыться, и не отвести взгляда. Ноги широко разведены до ноющих мышц и крепко сжаты под коленями, не позволяя даже на немного спрятаться, а стоит зажмуриться, как толчки становились мучительно медленными. Сладкая пытка, но не она нужна ведьме. Разрядка ему нужна, поэтому в такт движениям он ласкает себя, а другой рукой, заведенной назад, зарывается в черные волосы того, кто бесстыднейшим образом двигает его на себе и любуется их отражением своими горящими красным глазами. Мо уже видел Хэ таким. Каждый раз перед тем, как укусить ведьму, глаза его краснели. Очередной пунктик древней крови, или околоромантческая ерунда. Если вампир сейчас его укусит, сердце Шаня точно остановится. И не понять уже какого Шаня именно. Того, кто выгибается в пояснице, принимая в себя очередной толчок до конца, или у того, кто кусает ребро ладони, глуша так собственный голос, пока пальцы уже сомкнулись на себе, двигая рукой в такт движениям видения? «Блять!». Они оба ругаются, а внутри слишком горячо и скользко. Безумие чистой воды. Их точно слышат. Ведьма слишком громкий и несдержанный. И совсем не ведает, о чем просит. Видимо разум совсем помутился от происходящего, раз разрешает, нет, умоляет испить его крови, но вампир на такое предложение лишь осыпает чужую шею нежными поцелуями, не смея обнажить клыки. После, он определенно этого сделает, но сейчас он полностью сосредоточен на отражении, и ему это нравится. Полное обладание на грани. Если чуть сильнее толкаться в уже податливое тело, то можно навредить ведьме, поэтому каждое проникновение для Тяня своеобразное испытание, которое он преодолеет. Ведьме должно быть хорошо, ведьма должен ему полностью доверять, ведьма должен умолять о разрядке, а получив ее, выстанывать его имя. И отдавать себя без остатка, потому что Тянь уже давно доверил себя в руки, совсем не мягкие, окончательно и бесповоротно. И Шань отдает, принимая в себя все доказательства того, что не ему одному было хорошо. И ведьма, прошлый и нынешний, тяжело дышат, а семя подсыхает на пальцах. Воспоминанию явно хочется еще, поэтому он сам целует вампира, лениво, но требовательно, а между ног влажно и липко. «Блять!», — тихо скулит Шань, прикладываясь затылком о дверь несколько раз. Ему тоже мало. Ему сейчас тоже хочется почувствовать ленивый толчок в податливое тело… Не ему! Это не он! Слишком все неправильно и грязно. Они оба грязные, и от этого Мо не перестает ругаться. На себя, на кровососа, на весь мир. И хочется, хочется, хочется, чтобы до рванного дыхания и искр из глаз. Очередной удар явно оставит шишку, но так хотя-бы мысли встали прямо. Что будет, если этот упырь, когда-то имевший такую власть над ним, узнает, чем он занимался, что видел и что чувствовал? Да Шань же со стыда сгорит, что костер ему покажется прохладной водой. Он, прошлый, ненавидит этого обманщика. Не правда, там к своей наивности больше ненависти, но вампир все равно дурак. И не бывать больше подобному, сладкому, тягучему, что теплом разливается по телу. А еще Мо себя корит за то, что с семьей поступил, как последняя свинья, ничего толком не объяснив и заставив снова за себя переживать. Ну, а что ему говорить надо было? Мол, мелкая, Чжэнси, я тут внезапно вспомнил, как Хэ Тянь меня драл в крайне непристойной позе, а я дрочил, пока он меня на хер насаживал по самые яйца, и я подумал, почему бы тоже не вздрочнуть, а то захотелось так сильно, что сил терпеть не было? Ну! Уж! Нет! Лучше камнем вниз сиганет, чем такое скажет Чжаням. Еще и рука «чистая» болит. Видимо палец выбил, пока рожу кровососа чистил. И как ему теперь видеть эту ухмыляющуюся рожу, эти наглые глаза после занимательного зрелища? Блять, и снова череда ударов затылком о дверь. И, почему Шэ Ли его насмерть не разорвал тогда? Сейчас бы он так не мучился. Снова слишком много мыслей и своих, и чужих.       — Ты как собрался с волками биться? — Цзы Цянь поставила супницу на центр стола. Что-то она очень сомневалась в том, что дурачок сможет защитить их в полнолуние. Красавчик, купивший ей не одно, а несколько платьев, плюс столько же новеньких ботинок, виделся ей более надежным. От него так и несло силой, а от белобрысого несло дуростью за километр. Заболтает что ли оборотней до смерти?       — Я? Биться? — Вампир брезгливо скривился, будто ему дали понюхать что-то очень мерзкое. — Фу! Я не любитель махать кулаками. Да мне и не надо. Ни мне, — он кивнул на Тяня, — ни ему. Просто мой дорогой друг, если будет использовать свой дар, просто вас всех поубивает вместе с волками, вот и почесал об них свои кулаки, вместо того, чтобы по-быстрому со всем разобраться. Поэтому мой дар сегодня подойдет лучше всего. Я могу, не выходя из дома, морозить песьи жопки.       — То есть ты хочешь сказать, что это ты окна вчера заморозил? — Девочка скептически смотрела на болтливого вампира, сомневаясь.       — Я так точно не смог бы. — Хэ даже жаль было друга. Тот уже во всю обиженно дул губы, чувствуя себя крайне оскорбленно. — А Цзянь И прекрасен в своих льдах. Для защиты он больше подходит, а после меня ничего живого точно не останется. — Не нравится Тяню его сила. У брата с отцом такая же. У мамы же был хороший дар. Такой же прекрасный, как и она. Она управляла водой, призывала ее в реки и озера, создавала дожди. Мама могла создавать из нее различные фигуры, и маленькому вампиру нравилось смотреть на нее, когда она, помогая с поливом полей или просто развлекая человеческих детишек, творила чудеса. В такие моменты он забывал, что подобен отцу с братом в этой пустой и холодной тьме. Ненавистная сила. И почему ему не достался дар матери?       — Тогда доверимся Цзянь И. — Чжэнси все смотрел на дверь столовой. Все же было хорошо. Так почему же Шаню снова стало нездоровиться?       — И правильно сделаете. — В прошлом, в том, которое Хэ никогда не вспомнит, за такие вот взгляды и мысли он частенько хотел оторвать голову охотнику. Ревновал? Да. До белой пелены перед глазами. И все равно на то, что Чжэнси не имел и намека на романтический интерес к ведьме. Но Тянь собственник такой, что не найдешь такого другого. А сейчас он лишь улыбается, мягко и по-доброму. Хорошо, что тогда, когда вампиру придется отвечать за содеянное, о ведьме будет кому позаботиться. Не вступится же, в самом деле, за него его гора. Кстати о горе. С чего охотник так переживает? С малышом Мо точно все хорошо. Выбитый палец уже на месте и только ноющей болью напоминает о травме, а раны на руках спрятаны травяной мазью и повязкой. Еще бесится, но это обычное его состояние. — А где малыш Мо? — Интересно, что ему скажут. И скажут ли вообще после недавней сцены? Отлично, Чжэнси его подозревает в плохом самочувствии ведьмы. Ничего он не делал. Он за выпивкой, кровью и платьями ходил. Не нужно его винить во всех смертных грехах.       — Братцу нехорошо стало. — Цзы Цянь сомневалась, не зная, ставить ли тарелку для отсутствующего или отнести обед к нему в комнату. А если Шань спит? Тогда суп остынет и будет невкусным, а зная братца, тот все равно все съест. Беда…       — А я думаю, ему наоборот было очень хорошо. — Цзянь И подергал бровями, расплываясь в хитрой ухмылочке. Он не лез в голову к ведьме. Не его это территории, но состояние рыжего парня считал. А что? Мало ли ведьма снова при смерти окажется.       — Я не думаю, что это хорошая идея. — Нахмурился Чжань Чжэнси из-за того, что Хэ поднялся со всего места. Какого черта творит этот вампир? Неужели он не понимает, что Шаню нужно держаться от него подальше?       — Это ты не понимаешь. — Усмехнувшись, Хэ прошел мимо, оставляя гнев охотника на И. В голове охотника он будет копаться. Он ему никто, чтобы задумываться о неприкосновенности мыслей. — Из всех присутствующих лишь я один могу ему помочь разобраться в себе. И в нынешнем и прошлом.       — Что ж. — Цзянь хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимания, стоило другу выйти из столовой. — Думаю, они скоро к нам присоединятся, поэтому давайте кушать.       — Поражаюсь тебе. — Вздохнула Цзы Цзянь. Ее брат точно в бешенстве, но ничего сделать не может. Хотя… Главное, чтобы до новой драки не дошло.       — Малыш Мо, хватит симулировать. — Хэ Тянь, предварительно постучавшись, зашел в комнату, легкомысленно улыбаясь.       — Какого хера ты творишь? — Шань даже на месте подпрыгнул от неожиданности, а покрывало криво легло на постель.       — Воу, не хотел пугать. — Не сдержав беззлобного смеха, вампир поднял руки. — Прости, но я постучался.       — Да срать. — Буркнул Мо себе под нос, отворачиваясь и резко стаскивая покрывало обратно, а к лицу прилила кровь. Не думать, не думать, не думать. Ни о том, что вспомнил, ни о том, что делал. — Я почти закончил. Скоро приду. Можешь успокоить ребят.       — Ты плохо себя чувствовал? — Запах трав смешивался с запахом крови, приятно щекотав ноздри. Все как раньше. — Или просто хотел побыть один? Или что-то вспомнил? Приятное?       — А тебе ли не по хер? — Шань затылком чувствует, как на него смотрят, но в голову не лезут, что не могло не радовать. — Вспомнил и забыл. Хватит меня доставать этим. — Гребаное покрывало снова сморщилось. — Я не тот, кого ты хочешь видеть. Я другой.       — А я все тот же. — Нельзя подходить так близко к ведьме, имея запрет на прикосновения, да и не предупредив о своих действиях, но ноги сами ведут. — И, пусть ты начал все заново, для меня ты все такой же брехун, который бесоебит по чем зря.       — И что ты хочешь от меня? Того, что было раньше? — Шань резко развернулся, сталкиваясь с чужим взглядом. Слишком близко. И когда этот упырь успел к нему подойти, да так незаметно еще?       — Это мне не светит. — Снова ведьма волнуется. Не от страха зашлось человеческое сердце. — Я тогда тебя добивался почти год, или немного меньше. Сейчас у меня нет столько времени. — От того, как лицо ведьмы с раздраженного стало обеспокоенным, теплело на душе. — Я не умру, если ты про это. — Теперь облегчение. Ведьма специально над ним так изощренно издевается, или действительно от того, что Хэ не умирать сбирается, успокаивается.       — А почему тогда у тебя нет времени? — И зачем он спрашивает? Сейчас кровосос точно выдаст какую-нибудь бесячую чушь.       — Потому что за всеми проступками следует наказание. — Тянь протянул руку, чтобы потрепать Шаня по голове, да так и остановился. Запрет. Нельзя прикасаться.       — Мне жаль. — Что именно Мо имел ввиду? Какая разница, когда на него смотрят с неимоверной теплотой и печалью, что хочется уже взять за руку, которая так и застыла над ним, и положить себе на голову. Он не видел еще этих воспоминаний, но ему кажется, что ему, тому Шаню, были приятны такие простые прикосновения. А еще вампир будет чуточку, но менее печальным. — После обеда не занят? — Парень уже успел пожалеть, но то, каким растерянным сейчас выглядело это красивое лицо, стоит возможных последствий. — Расскажешь мне свое видение ситуации? Но, предупреждаю, без твоих шуточек. Их я помню.       — Все для моей горы. — Чуть отойдя назад, Тянь поклонился, сдерживая ликование. Снова его бросает, словно лодку в шторм, из одной крайности в другую. Один вопрос, и вся горечь от того, что его накажут заточением за нарушение закона о ведьме, испарилась, не оставляя после себя и намека. Только восторг, словно он — зеленый юнец, впервые поцеловавший того, кого любит. От чего не только сердце ведьмы до сих пор стучит, как ненормальное, но и его, неживое. — Все расскажу.       — Смотри мне. — Пригрозив кулаком напоследок, Шань взял перебинтованными пальцами за рукав вампира и потянул на выход. — И, если ты сейчас что-то мне ляпнешь, я, как ты называл, блядской пылью тебе рожу начищу. — Что? Он? Творит? Но это точно его желание, а не воспоминания. Срать! С последствиями он разберется позже. Как и с наказанием. Особенно если оно настигнет кровососа до того, как Хэ, высокомерный ублюдок, Тянь расскажет ему все до последней детали. Главное — никаких полетов с обрывов в море.