The Odds Are Never In Our Favor/Удача никогда не бывает на нашей стороне

Снаружи было еще темно, когда Нил вздрогнул, проснувшись с бешено колотящимся сердцем, запахом дыма и горелой плоти в носу. Воспоминания об огне и крови казались такими свежими, будто все произошло только что. В сером свете, просачивающимся сквозь шторы его спальни, он попытался найти остатки крови с песком на руках и под ногтями, но, естественно, безуспешно. Прошел почти целый год с тех пор, как Нил остался один. Не было больше никого, кто сказал бы ему двигаться быстрее, держать голову ниже, при этом сжимая затылок и запутываясь в волосах грубыми пальцами. Мать избила бы его до потери сознания, увидь она сына сейчас. Тихо, будто кто-то мог слышать его в этой ветхой лачуге, которую он называл своим домом с момента прибытия в Дистрикт Двенадцать, он выскользнул из постели и подошел к ржавому ведру, наполненному ледяной водой. Стиснув зубы, Нил окунул в него голову и загнал последние воспоминания о своей матери в самые дальние уголки подсознания, где они могли гноиться и отравлять его позже. Дистрикт Двенадцать во всей своей грязной красе был самым дальним Дистриктом Панема (что сыграло большую роль в решении Нила, куда отправиться после того, как его мать испустила последний вздох на каком-то пустынном пляже между Четвертым и Одиннадцатым) и обычно оставался вне поля зрения официальных посетителей Капитолия, потому что никого не интересовала нищета и голод, когда можно было наблюдать за здоровыми рыбаками и женщинами в Четвертом или за огранкой драгоценных камней в Первом. Единственный раз в году, когда Дистрикт Двенадцать для Нила становился таким же опасным, как и любой другой, был день Жатвы. С нервным трепетом в груди Нил посмотрел вверх, заглядывая в маленькое разбитое зеркало на стене над раковиной. Проточная вода и электричество были доступны здесь только в течение двух или трех часов, поэтому большинство людей использовали свечи для освещения и ведра или деревянные корыта для мытья. По привычке он проверил свои волосы на наличие следов рыжих корней, которые могли незаметно выделиться в черном месиве на его голове, и осмотрел окрашенные радужки глаз. Несмотря на ухудшение зрения в темноте, он был доволен тем, что они по-прежнему сохраняли темно-коричневый цвет, полученный примерно две недели назад. Достать стойкую краску для волос и глаз в Двенадцатом было бесконечно трудно. Знакомая его матери, обитавшая здесь и позволившая Нилу проскользнуть незамеченным, жила в районе торговцев. Она предоставила ему новую личность, сопоставила его образец крови с новым удостоверением личности, а также дала необходимые вещи из Капитолия. Все для приятного вознаграждения, очевидно. Проблема началась с нынешнего места жительства Нила, которое располагалось в самой бедной части Дистрикта, называемой Шлаком. Это было ближе всего к пограничному забору и рядом с дикими лесами. Шлак был самым быстрым выходом в случае чрезвычайной ситуации, но также имел самые ужасные условия для жизни. Нил не был уверен, видел ли он кого-нибудь из жителей не грязным и истощенным, с лицом, не испачканным углем и пылью. По-видимому, смерть от голода не была редкостью в этом районе. Тем не менее, парню здесь нравилось. Никто не спрашивал, где его родители и почему на нем такая старая одежда. Люди изо дня в день жили в монотонной рутине. Большинство из них работало в шахте, чтобы прокормить свою семью. Часто это занимало от двенадцати часов и больше, не оставляя места для еще одной сироты в их жизни. Для них Нил был доставлен сюда в качестве наказания. Капитолий мало думал о тюрьмах; в Панеме было только два способа борьбы с преступниками: смерть или депортация — обычно в более бедные Дистрикты: Десятый, Одиннадцатый и, конечно, Двенадцатый. Но какими бы выгодными ни были эти условия жизни, из-за них было труднее найти разумный предлог, чтобы зайти в благополучный (по меркам Двенадцатого) район торговцев и попросить у связного своей матери дорогие товары Капитолия, которые могли бы скрыть его внешность от любопытных глаз. Краска для волос сможет продержаться еще недели две, но искусственный цвет глаз скоро смоется, и синий снова начнет просачиваться в карий. Несмотря на постоянное развитие технологий и науки, все еще не было постоянного решения для физических изменений. Откинув волосы с глаз, Нил выпрямился и подошел к занавескам, впуская ранний утренний свет. Он должен найти способ обойти миротворцев в районе торговцев как можно быстрее и, возможно, на этот раз получить достаточный запас необходимого. С растущим беспокойством Джостен подумал об уменьшающейся пачке денег в потрепанном рюкзаке, спрятанном в шкафу. Ему не стоит расслабляться. Может быть, он снова начнет охотиться и продавать дичь на черном рынке. Ему не нужно многого — научился обходиться и малым. Снаружи первые проснувшиеся уже готовились к работе, в основном мужчины, которые целовали своих жен на пороге и обнимали своих детей. Сегодня все казалось немного затянувшимся; отцы крепче стискивали дочерей и осыпали лбы сыновей бесконечными поцелуями. Нил сглотнул ком в горле. Его шея давно была бы стиснута, а тело билось бы в предсмертных конвульсиях, увидь его мать сейчас. Потом она, конечно, отпустила бы его, не забыв хорошенько пнуть в живот пару раз, приказала бы собирать вещи и вывела бы за границу Дистрикта. Сегодня Нил впервые примет участие в Жатве. Контакты его матери мало что могли сделать: как только он зарегистрировался в Дистрикте, он попал в их систему. Его имя в конечном итоге будет связано с сотнями других детей в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет, готовых быть разукрашенными и посыпанными блёстками, а потом отправленными на смерть для развлечения жителей Капитолия. С тех пор, как им удалось сбежать от отца-убийцы, они никогда не задерживались достаточно долго, чтобы увидеть его имя. Маленький рост Нила помогал достаточно долго, чтобы он казался младше тринадцати лет, но как только это перестало работать, они отправлялись в дорогу снова за несколько дней до Жатвы. Медленно вдыхая и выдыхая, считая в уме от ста в обратном порядке, Нил пытался успокоиться. Ему восемнадцать лет. Его имя внесено шесть раз — по разу за каждый год. Он должен был найти способ сделать новую личность младше. Он должен был сбежать. Точно, почему бы ему просто не сбежать? «Куда?» — прошептал тихий голос в голове. Нил нервно закусил нижнюю губу. Ему некуда идти. Связная его матери заверила, что шансы на то, что его имя будет «разыграно», довольно малы по сравнению с людьми, которые вставляли свои имена гораздо чаще ради денег или еды. Может быть, ему повезет. Хотя раньше ему никогда не везло в жизни. Он еще мгновение наблюдал за прощаниями в окне, прежде чем надеть свободные шорты (единственную пару, которая у него была), дырявую хлопчатобумажную рубашку, пыльные кожаные ботинки и выйти на пробежку. В это раннее утро воздух был еще холодным, и ветер приятно обдувал его вспотевшую кожу. Скоро полностью взойдет солнце, а вместе с ним появится и невыносимая жара, которая сделает сбор в центре города таким же мучительным, как мучительна сама процедура Жатвы. Нилу нравилось бегать. Это давало его телу занятие и отвлекало от посторонних мыслей и скрытых воспоминаний. Его разум затуманивался в бессмысленном гуле, ноги летали по пыльной дороге, а сердце выстукивало ровный ритм в груди. Он почти достиг конца Шлака, когда услышал, как его зовут. Он повернулся и увидел мистера Эрнандеса — или, скорее, тренера Эрнандеса, как все, кажется, называли этого человека — на переднем крыльце небольшого дома, машущего руками и улыбающегося. — Нил! Доброе утро! Ты уже встал? Неловко переминаясь с ноги на ногу, Нил не был уверен, следует ли ему подойти ближе или это просто какая-то светская беседа. Однако он кивнул и ответил тихим «Доброе утро». Он почувствовал, что сжимается под испытующим взглядом, и просто хотел вернуться к пробежке. — Ты уже завтракал? — наконец спросил тот, и, к собственному удивлению Нила своей глупости, он поймал себя на том, что качает головой. Ухмыляясь так, будто у него только что случился крупный прорыв, тренер Эрнандес поманил Нила к себе. — Тогда заходи, малыш. Рена только что накрыла на стол. Мысль о его жене, улыбающейся и спрашивающей о жизни, заставила парня почти мгновенно обернуться и бежать так быстро, как только можно. Однако он остановил себя и выдавил жалкую улыбку, чтобы отмахнуться от тренера Эрнандеса. — Нет, спасибо, сэр. Я в порядке. Поджав губы, мужчина уперся руками в бедра и слегка покачал головой. Однако, прежде чем он успел что-то сказать, входная дверь дома открылась, и из нее высунулась невысокая женщина с густыми черными волосами и мерцающими глазами. — Мне кажется, или я слышу голос Нила? — она не спрашивала никого в частности, но ее взгляд мгновенно зацепился за мальчика. Уголки ее губ приподнялись в счастливой улыбке, и она вышла, чтобы присоединиться к мужу. — Заходи, Нил! Я получила свежий хлеб только вчера. Старый медведь может быть очень сладкоречивым, если захочет! Представляешь, соблазнил буханку прямо из рук пекаря, — она хлопнула мужа по плечу, прежде чем снова исчезнуть в доме. Нил даже не мог возразить, потому что тренер Эрнандес только торжественно кивнул и подмигнул ему, последовав за женой, при этом подождав, пока Нил присоединится к нему. Джостен понятия не имел, что делает. Он не собирался знакомиться с кем-либо здесь. Несмотря на то, что тренер и Рена пытались поговорить с ним до этого много раз (иногда с большим, иногда с меньшим успехом), они всегда делали это с искренними улыбками и, вероятно, с добрыми намерениями. Во многом Нила ничего не интересовало, но интерес к самому Нилу вызывал слишком много вопросов, на которые ответить он не мог. Тем не менее, он последовал за тренером на кухню их маленького дома, которая пахла настолько чудесно, что чертов желудок предательски громко заурчал. Однако никто не прокомментировал это. Рена подала им вчерашний хлеб, яичницу-болтунью, теплое молоко, мед, джем и, к удивлению парня, масло. «Завтрак оказался неожиданно приятным», — подумал он. Эрнандесы не позволяли молчанию затянуться надолго, при этом не задавая вопросов, на которые нельзя было ответить короткими «да», «нет» или «ничего». В конце концов, Нилу пора было возвращаться; ему все еще приходилось умываться и паниковать в тишине о своем сомнительном жизненном выборе, а также обо всем, что привело к сегодняшней Жатве, которая могла вернуть его прямо в лапы Капитолия и, следовательно, уже в когти отца. На секунду Нил мрачно задумался, предпочтет ли тот смотреть, как его убивают в играх, или он сделает это сам. Что-то склоняло парня к последнему. Выйдя на крыльцо, Нил сухо поблагодарил их за еду и хотел было развернуться, чтобы уйти, когда тренер Эрнандес мягко позвал его. — Нил. Тяжелая рука опустилась на плечо, и Джостену потребовалось все самообладание, чтобы не вздрогнуть. Он посмотрел тренеру в лицо, встречая его мягкий взгляд. — Мы там будем, — он прочистил горло, заметив одновременно смущенный и хмурый взор мальчика, и уточнил, — на Жатве. Мы будем там. Не волнуйся, малыш. Это будешь не ты. Он сжал плечо Нила, прежде чем отпустить, и Рена взъерошила его непослушные волосы с легкой улыбкой. — Если снова пойдешь на охоту, принеси нам кролика, хорошо? И приходи почаще на обед, ты такой худенький. Женщина едва ли была выше него, но он продолжал кивать, судорожно сглатывая нарастающий ком в горле. — Я… Спасибо вам. Постараюсь в следующий раз принести кролика, — он поднял руку в неловком прощальном жесте, спрыгивая с крыльца по ступенькам. Не оборачиваясь, он бросился бежать обратно в свою маленькую, ветхую лачугу. Позднее утреннее солнце уже нещадно палило. То с нарастающей, то с угасающей тревогой Нил принялся за мытье тщательнее, чем обычно, так как Капитолию нравилось оскорбляться, особенно если это означало избиение жителей Дистрикта. Он смотрел, как мутнеет вода в деревянной ванне, в которой сидит, прижав колени к груди, как с волос капает вода. Он приготовил свою лучшую одежду, чтобы надеть ее позже: серую рубашку с короткими рукавами и темные штаны, хотя в его случае под «лучшей» подразумевалось только чистое и целое. Ранее он почистил коричневые кожаные сапоги от ужаснейшей грязи, но они все еще выглядели изношенными. Через несколько мгновений, в течение которых он позволил себе поиграть с мыслью о побеге и жизни в лесу, Нил встал и небрежно вытерся, избегая смотреть на свой торс, на котором шрамов было больше, чем гладкой, неповрежденной кожи. Большинство из них появилось еще до того, как ему исполнилось десять, во время нежной заботы отца и его приспешников. Не то чтобы жизнь в бегах с матерью хоть как-то помогла; старая пулевая рана на его плече все еще иногда болела, напоминая о часе, приблизившем его к краю жизни, а также о других временах, которые он прожил. С тихим вздохом Нил потянулся к сигарете, сразу же отпрянув. Табак был роскошью, позволить которую могли немногие, и он не стал бы выбрасывать деньги из окна только из-за сентиментальных воспоминаний о курении матери или о последних мгновениях, проведенных с ее телом на пустынном пляже. Пора идти. На пути к Дворцу Правосудия, центру города в Дистрикте Двенадцать и месту сбора на ежегодную Жатву, он встретил еще много семей с детьми. Для некоторых из них это только первый год, их имя лишь одно среди тысячи других. Нил слышал, что некоторые внесли свои имена уже сорок восемь раз, лишь бы прокормить домочадцев. По сравнению с ними его шансы были не так уж плохи. По крайней мере, он так думал. Когда Нил прибыл на площадь, жар солнца достиг своего апогея; не осталось ни одного темного уголка, и молодые люди, согнанные к середине площади, походили на скот, которого сначала нужно было пересчитать, а затем отвести на бойню мясника. В случае с Нилом это могло случиться в буквальном смысле. Прозвище его отца «Мясник» сделало его хорошо известным в определенных кругах. Съемочные группы окружили площадь, снимая людей, молча регистрирующихся и ожидающих начала. Жатва также была хорошей возможностью для Капитолия следить за населением. Подростков в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет загоняли в огороженные веревками участки, размеченные по возрасту, причем самые старшие шли впереди, а младшие оставались сзади. Нил оказался с людьми, которых никогда раньше не видел, и с каждой минутой пространство становилось все теснее, все более клаустрофобным. Он начал потеть. Его глаза метались в поисках путей отхода и не находили их, так как все население Дистрикта было втиснуто на большую, но все-таки недостаточно, площадь; каждый выход перекрыт сбившимися в кучу телами. Ему нужно успокоиться. Он не упадет в обморок перед камерами и не привлечет к себе внимание всего Панема, не заставит отца найти его, даже не принимая участия в играх. Взгляд его упал на невысокую фигуру двумя рядами впереди него. Нил был окружен бледными цветами: серым, белым и бледно-голубым. Однако перед ним стоял некто, полностью одетый в черное. Черная футболка, черные штаны и даже черные нарукавные повязки, под палящим солнцем должно быть невыносимо жарко, но мальчика это, похоже, не смущало. Не то чтобы его лицо было видно, но он излучал какое-то спокойствие или, может быть, даже что-то близкое к апатии, на него не влияла нервная энергия вокруг, отчего Нил и сам почувствовал себя спокойнее. Он начал вглядываться в спину мальчика, наблюдая, как тот стоит неподвижно, даже не дергаясь, глядя на временную сцену, установленную перед Дворцом Правосудия. Четыре стула, трибуна и большой стеклянный шар, в котором аккуратно написанными буквами находились имена каждого кандидата от Двенадцатого. Мальчик в черном не дотягивался даже до плеча девушки рядом с ним. Джостен знал, что он и сам не высок, на самом деле, как раз наоборот, поскольку он унаследовал внешность своего отца, начиная с цвета его натуральных волос и глаз, заканчивая изгибом бровей, но, к сожалению, коротконогость досталась ему от матери. С ростом в пять футов и три дюйма девушкам чаще всего плевать на лицо. Но мальчик перед ним выглядел еще меньше. Нелепо, что это заставило почти улыбнуться, когда он посмотрел на бледно-светлые волосы, казавшиеся почти белыми в солнечном свете. Он должен быть старше Нила, чтобы стоять перед ним, поэтому приятно знать, что другие люди тоже были преданы своими генами. Ход его мыслей прервался, когда два из четырех стульев на сцене заняли мэр Дистрикта и Эллисон Рейнольдс, эскорт, только что прибывшая из Капитолия в кроваво-красном платье из тысяч роз и с золотыми волосами, заплетенными в сложную косу. Они обменялись несколькими прошептанными словами, когда на сцену вышли еще два человека. Они сели как раз в тот момент, когда городские часы пробили два, и мэр поднялся на трибуну, начав речь. Насколько Нил помнил, каждый год в каждом Дистрикте повторялась одна и та же история. Когда он еще жил в Капитолии в отцовском доме, он время от времени смотрел «Жатву» по телевизору. Его отец не особо интересовался играми и всем, что с ними связано, поэтому мальчик ловил только отрывки, когда ходил по магазинам с матерью, а игры транслировались на огромных экранах по всему городу. Он также знал эту историю со школы и от почти всех патриотически настроенных жителей Капитолия, которые любили рассказывать ее при любом удобном случае. Историю Панема, страны, восставшей из пепла в месте, которое когда-то называлось Северной Америкой. Случившиеся бедствия, засухи, бури, пожары, надвигающиеся моря, поглотившие так много земель, жестокие войны за то немногое, что осталось. Результатом стал Панем со сверкающим Капитолием, окруженный тринадцатью дистриктами, который принес своим гражданам мир и процветание. Затем последовали Темные дни, восстания Дистриктов против столицы. Двенадцать были разбиты, Тринадцатый — уничтожен. Договор Об Измене дал новые законы, гарантирующие мир, и, как ежегодное напоминание о темных днях, которые никогда не должны повториться, он вводил Голодные игры. Правила Голодных игр просты. В наказание за восстание каждый из Двенадцати обязан предоставить для участия двух молодых людей, называемых трибутами. Двадцать четыре трибута должны сразиться на огромной арене, способной выдержать что угодно, от горящей пустыни до замерзшей пустоши, в течение нескольких недель и до самой смерти. Последний выживший становится победителем. Чтобы все стало еще хуже, Капитолий потребовал относиться к играм как к празднику, спортивному событию, празднуемому, пока дети Дистриктов убивают друг друга за призрачный шанс на легкую жизнь дома в качестве победителя. Дистрикт выигравшего трибута будет осыпан призами, в основном состоящими из еды и подарков, таких как масло, деликатесы, сахар, пока остальные продолжат бороться с голодом. — Это время покаяния и благодарности, — завершил свою речь Мэр. Затем он начал зачитывать список прошлых победителей Дистрикта. За тридцать четыре года их было ровно два. — Дэвид Ваймак, — крупный мускулистый мужчина встал со стула и коротко кивнул толпе. Его голые руки с печально известными татуировками пламени были скрещены на широкой груди. Он выглядел так, будто наслаждался всей этой шарадой не меньше, чем любой из них. Вероятно это потому, что год за годом приходится видеть, как под твоей опекой гибнут дети. Мэр подождал, пока он сядет обратно, прежде чем продолжить. — Рене Уокер, — молодая женщина рядом с Ваймаком поднялась со своего места. Она мягко улыбнулась, махнув рукой. Ее волосы до плеч были обесцвечены, и только последние два дюйма выглядели так, будто их окунули в радугу. Нил помнил ее, хоть и смутно. Она выиграла Голодные игры десять лет назад, первые и единственные игры, которые он действительно смотрел. Ему было восемь, а Рене, должно быть, тринадцать или четырнадцать; Нил помнил это, потому что она была самой молодой победительницей с самого начала игр. Тогда девушка заплетала волосы в темную косу, глаза были дикими, а улыбка хищной, пока от ее рук трибуты погибали один за другим. Она была совсем не похожа на ту молодую женщину, стоящую сейчас на сцене, со светлыми волосами и в застегнутой на все пуговицы блузке. Мэр кивнул, а затем представил Эллисон Рейнольдс, которая вышла к трибуне на своих шестидюймовых каблуках, огласив: «Счастливых вам Голодных игр. И пусть удача всегда будет с вами», выглядя при этом так, будто ей все равно. Неудивительно, никто из сопровождающих Капитолия не любил их Дистрикт. Большинство страстно желали попасть в лучший, Первый или Второй, где победителей было больше двух, а с их менторством и шансов на победу. Ее шикарный капитолийский акцент был настолько неуместен, что напомнил Нилу о его матери, которая выбила из него этот акцент в первую же ночь в бегах. Приспособляемость и неприметность были первыми двумя правилами, которые он усвоил за годы, проведенные с ней. За ними последовали и многие другие. Настало время оглашения трибутов. Эллисон обошла трибуну, подходя к гигантскому стеклянному шару. Демонстративно пошевелив пальчиками, она резко «вонзила» руку в самую его глубь, уже через секунду вытаскивая первый клочок бумаги. Царила гробовая тишина. Толпа перестала дышать. Нила тошнило. Он обнаружил, что вопреки всем рассуждениям, отчаянно надеется, что там не его имя. Надежда была для него пустяком, она никогда не приносила пользы, но он все равно ничего не мог поделать. Эллисон вернулась к трибуне, разгладила клочок бумаги и отчетливо зачитала имя. — Аарон Миньярд. Облегчение почти выбило дыхание из легких Нила. Быстрый взгляд вокруг: и у девочек и у мальчиков вокруг него было такое же выражение на лицах, хотя это еще не совсем конец. Но теперь, когда первое имя было раскрыто, и это не был кто-то из них, они не могли не надеяться, что в этом году их пощадят. Движение перед ним привлекло внимание Нила, когда люди сдвинулись, освобождая место для провозглашенного трибута. Он увидел черное в море бледных цветов, а затем — мальчика в обычной одежде, такого же роста и с такими же светлыми волосами, как у мальчика в черном, замершего там, спиной к Нилу. Краем глаза он заметил, как миротворцы спускаются между зонами, огороженными веревками, чтобы добраться до трибута. Его должны были сопроводить на сцену, где он будет ждать объявления следующего. Миротворцы почти достигли его, когда мальчик наконец шевельнулся, он машинально повернулся к ним, ноги не двигались, но лицо застыло каменной маской. Он сделал небольшой шаг вперед, как вдруг чья-то рука схватила его за плечо и потянула назад. Моргая, Нил наблюдал, как одетый в черное оттолкнул его и пошел к миротворцам вместо него. Он что-то сказал им, и тот, что спереди, только пожал плечами, прежде чем поднять руку, чтобы люди на сцене могли видеть. — Похоже, у нас доброволец. Как захватывающе, — заметила Эллисон, и волчья ухмылка, изогнувшая уголки ее губ, показала, что она действительно имела это ввиду. Доброволец в Двенадцатом Дистрикте явно не был делом обычным, как в других, где участие в Голодных играх считалось честью. Нил смотрел, как мальчик поднялся по ступенькам к сцене и остановился рядом с Эллисон, которая была на несколько дюймов выше него, особенно на этих каблуках. Тем не менее у Нила было ощущение, что мальчик может перебросить Эллисон через плечо и уйти с ней так, будто та ничего не весит. — Что ж, браво, — без энтузиазма протянула Эллисон, — разве это не дух игр? Она ярко улыбнулась. Слишком много зубов и слишком мало честности. И все же она, кажется, была рада, что в ее Дистрикте наконец произошло хоть что-то. — Как тебя зовут? Мальчик повернулся к толпе с неподвижным лицом. Нет, подумал Нил, абсолютно бесстрастным. Казалось, будто ему все равно на то, что он добровольно вызвался быть убитым на арене с двадцатью тремя другими детьми. С таким же успехом он мог бы считать травинки за забором, хотя его это, по-видимому, и заботило. — Эндрю Миньярд, — сказал он, прежде чем скрестить руки на груди и просто смотреть в никуда. Эллисон действительно выглядела в восторге от развития событий, нетерпеливо постукивая своими длинными накрашенными ногтями по трибуне. — Близнец за близнеца! Как смело с твоей стороны занять место брата. С опозданием Нил понял, что она права. Они были близнецами. Он видел только спину и профиль Аарона, но теперь, когда лицо Эндрю появилось на большом экране, транслируемом со всех сторон десятками камер, можно безошибочно понять, что они идентичны. Очевидно, для себя Эндрю отказался от разговора и разворачивающихся событий в тот момент, когда вышел на сцену, потому что он полностью проигнорировал попытки Эллисон завязать беседу о причинах, по которым он заступился за Аарона, поэтому через некоторое время битья о стену она разочарованно фыркнула. Опуская руку в стеклянный шар снова, она улыбалась уже более натянуто, обратив внимание на толпу. «Да уж, здесь действительно захватывающе, в этом Дистрикте Двенадцать. Посмотрим, кто же станет вторым счастливчиком-трибутом в этом году», — только и успел подумать Нил, когда Рейнольдс просто схватила первый попавшийся листок и вернулась к трибуне. У него даже не хватило времени пожелать собственной безопасности, прежде чем следующие слова оглушили его. — Нил Джостен. Вкус надежды, растоптанной в пыль, уже должен быть знаком Нилу. Его кормили ей так часто, что горечь едва ощущалась. Хотя на этот раз он не мог не чувствовать себя преданным. Парень едва заметил, как другие дети вокруг него расступились, чтобы он мог подняться на сцену и присоединиться к Эндрю по пути к мяснику. Никто не хотел помочь ему, он совсем один в этом мире, и единственный человек, который когда-либо приложил хоть какие-то усилия для его благополучия, был погребен под толстым слоем песка. Несколько сожженных костей и ничего, кроме нарушенных обещаний, не осталось у него. Нил понятия не имел, как оказался между Эндрю Миньярдом и Эллисон Рейнольдс на сцене перед тысячами людей, а вскоре и перед всем Панемом. Его лицо было на виду у всех. Он медленно моргнул. — Пожмите друг другу руки, трибуты, — приказала им Эллисон, и Нил повернулся к Эндрю, снова удивившись, что ему приходится смотреть вниз, а не вверх. Он заглянул в тусклые карие глаза и протянул руку, наполовину ожидая, что его проигнорируют. Внезапная боль, пронзившая ладонь, вывела Джостена из мгновенного оцепенения, и он понял, что блондин почти раздавил его руку своим рукопожатием. Он придал своему лицу притворно-спокойное выражение и попытался ответить с такой же силой. Очевидно, кто среди них двоих сильнее. — Ты мне не нравишься, маленький кролик, — сказал Эндрю скучающим голосом и отпустил руку Нила, которая уже сильно пульсировала. Сбитый с толку, он не смог придумать достойного ответа, прежде чем им пришлось повернуться лицом к толпе, когда заиграл гимн Панема. Одна пустая мысль пришла ему в голову, пока он наблюдал за людьми перед собой, найдя каким-то образом тренера Эрнандеса и Рену, смотрящих на него с плотно сжатыми губами и кулаками. Вероятно, ему придется убить Эндрю, если он хочет выжить. И, судя по всему, у Эндрю было как минимум на одну причину выжить больше, чем у Нила. Лицо Аарона выглядело странно угрюмым на фоне остальных детей, которые едва могли скрыть свое облегчение от несчастья двух других людей. Он смотрел на Эндрю темными глазами, но из того, что мог сказать Нил, Эндрю уже списал своего брата со счетов. Он даже не удостоил его взглядом, когда их обоих повели в Дворец Правосудия подальше от камер и посторонних глаз. Оказавшись внутри, их отвели в комнату и оставили одних. Это было похоже на самое богатое место в Дистрикте. Толстые ковры с длинным ворсом, бархатные обивки диванов и стульев. Это напомнило Нилу дом его детства в Капитолии, где ковры поглощали каждый шаг, от чего отцу или Лоле было легко подкрасться к нему. Лола любила удивлять маленького Нила. Нил сел на диван, начав жевать нижнюю губу, удерживая скучающий взгляд Эндрю через всю комнату, где тот стоял, прислонившись к стене. Ни один из них не говорил. Непоколебимый взгляд Эндрю и его слова, произнесенные ранее, немного сбили Нила с толку. Он не знал Миньярда, никогда не встречал до этого, но его слова указывали на то, что он в некоторой степени знал Нила. Или ему потребовалась всего одна секунда, чтобы решить, что тот ему не нравится. Большие часы громко тикали, разрывая тишину. Через несколько минут дверь открылась, чтобы впустить семью и близких, чтобы попрощаться. У Нила не было ни тех, ни других. Так что это, судя по всему, к Эндрю. Как по сигналу Аарон прошаркал внутрь, за ним последовал высокий темноволосый мужчина с загорелой кожей, который едва сдерживал слезы. Он оттолкнул Аарона со своего пути и раздраженно вскинул руки. — Эндрю, не могу поверить, что ты это сделал! Но также абсолютно могу! — он остановился перед Эндрю вне его досягаемости, качая в отчаянии головой. Нил знал этого человека. Николас Хеммик работал в пекарне в районе торговцев, где он иногда обменивал свежее мясо на хлеб у босса пекарни. Хотя охота в лесу была запрещена, никого не волновало, что Нил время от времени проскальзывал через дыру в заборе и возвращался с только что убитыми кроликами и птицами. Мясо даже для миротворцев было редкостью, поэтому никто не жаловался на чумазого пацана из Шлака, который каким-то образом умудрялся ловить зверюшек. Николас настаивал на том, чтобы его называли Ники, и был настоящим болтуном, которого редко беспокоили односложные ответы Нила. Теперь, когда Нил увидел людей, с которыми общался Ники, он уже не слишком удивлялся. Аарон задержался у двери, но внимательно наблюдал за братом, в то время как Эндрю просто смотрел в окно, мысленно находясь уже не в этой комнате. Однако его глаза снова метнулись к двери, когда вошли еще два человека, точнее, две женщины, которых Нил знал в лицо, но не по имени. Он был почти уверен, что аптека рядом со школой принадлежала им. — Эндрю, — заговорила невысокая женщина в очках с бледно-каштановыми волосами, с улыбкой подойдя к Эндрю. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от него и слегка наклонила голову, — хочешь, я сопровожу тебя в Капитолий? Это было любезное предложение, которое Капитолий использовал, чтобы показать людям, как щедро они относятся к своим трибутам. Каждому разрешалось взять с собой человека по своему усмотрению. Провести свои последние недели с кем-то, кого они любили, пока их учили убивать и быть убитыми в извращенной игре для развлечения немногих. Эндрю смотрел на женщину несколько секунд, прежде чем вздохнул и покачал головой. — Всегда поступаешь правильно, Би, — сказал он скучающим тоном, — но я вынужден отказаться. Там ты мне не пригодишься. Он проигнорировал обиженный вздох Ники и на долю секунды задержал взгляд на брате. — Ты поедешь. Он не стал ждать какого-то подтверждения, прежде чем снова посмотреть в окно. Более высокая женщина с прямыми черными волосами подошла к Би и что-то спросила, на что та вытащила что-то из своей сумки. — Мы с Эбби подумали, что тебе это может понравиться. Так что вам не будет скучно во время поездки на поезде, — она только улыбнулась тому взгляду, который Эндрю бросил на нее при этом, но книгу, которую она ему показала, он все же взял. Его взгляд пробежался по описанию на обороте, прежде чем он поднял глаза и остановился на Ниле, который надеялся, что сможет стать единым целым с обстановкой комнаты. Внезапно все посмотрели на него, и от нежелательного внимания по коже поползли мурашки. Ники первым нарушил тишину, пересек комнату, раскинув руки, и громко воскликнул: — О, Нил! На какое-то ужасное мгновение Нил подумал, что его обнимут, но Ники остановился прямо перед ним и посмотрел на него с такой жалостью, что тревога в животе Нила превратилась во что-то уродливое, сродни гневу его отца. — Жаль, что они всегда выбирают красивых. Кто теперь остался в этом богом забытом Дистрикте? Что мне теперь делать? Нил, ты даже не представляешь, как часто делал мой день сладким своими недружелюбными визитами. Откуда-то со стороны двери раздался громкий стон, и Эбби, стоявшая позади Ники, упрекнула его, шлепнув по затылку. — Николас Эстебан Хеммик, я надеюсь, ты не просто так сказал это трибуту в дань уважения прямо передо мной! Скуля, Ники потер голову и повернулся к Эбби. — Что? Посмотрите на него, он бегун! А бег творит чудеса с человеком — в данном случае с мужским телом. Не осуждай меня, пока ты и Вай… — еще один шлепок прервал его навсегда, и он действительно выглядел как отруганный школьник, хотя Эбби едва доставала ему до подбородка. — А мне кажется, он больше похож на кролика, — неожиданно вставил Эндрю, бросив на Нила скучающий взгляд, который, наконец, заставил того взорваться от гнева. Он был хорош в этом, инициируя драки с помощью вспышек ярости, но никогда не заканчивая их, потому что был слишком занят бегством, в результате чего и не был убит. Ни разу. Его отец действительно был очень щедр на подарки. Нил протолкнулся мимо Ники и Эбби. Подходя к Эндрю, пока между их телами остался едва ли дюйм пространства, он прорычал: — Что у тебя за чертова проблема со мной? Я даже не знаю тебя! — было немного приятно видеть, как Эндрю приходится наклонять голову, чтобы поддерживать зрительный контакт с ним. — Я не люблю лжецов, Нил, — ответил ему Миньярд, прежде чем оттолкнуть от себя. Он сказал это так тихо, что другие, вероятно, не поняли, но от этого лучше не стало. Внезапно он почувствовал себя голым под взглядом Эндрю, а его разум начал кружиться. До сегодняшнего дня он ни разу не обменялся даже словом с Эндрю Миньярдом, но каким-то образом парень уже видел его насквозь, свел на нет восемь лет работы одним взглядом. Не имело значения, что блондин понятия не имел, что именно скрывает Нил, достаточно того, что он знал, что они есть. Он может начать копать и рано или поздно что-нибудь найдет. Если Нил выживет вопреки всему, а отец не догонит его, у него может быть шанс жить в Двенадцатом, где люди не заботились о нем настолько, чтобы задавать неприятные вопросы, но все же приглашали его на завтрак и обед. У него может быть эта крошечная частица нормальности, но только если он сначала убьет Эндрю. Они посмотрели друг на друга, прежде чем тот оттолкнул Нила снова. — Ты утомил меня, кролик. — По крайней мере, у них не будет проблем с убийством друг друга, — заметил Аарон, пожав плечами и равнодушно ответив на сердитый взгляд Нила. — Ух, ребята, отличное первое впечатление, — пожаловался Ники, положив руку на плечо Нила, отчего тот чуть не повернулся и не сломал ему запястье. Он стряхнул его с себя, развернувшись и отойдя, на что Ники, похоже, не возражал. — Итак, Нил, кто поедет с тобой? Любимая девушка? Парень? Сестра? Родной брат? Никогда не видел тебя ни с кем, правда, я вижу тебя только раз в неделю по несколько минут, — он ухмыльнулся, и Джостен почувствовал, что то, как Ники показывает свои идеальные зубы в улыбке, напоминает тренера Эрнандеса. Хлеб, который они ели этим утром, вероятно, был от Хэммика. — Никто, — в конце концов сказал он и был готов сбежать, как только увидел, как Эбби и Ники посмотрели на него в ответ. Би выглядела задумчивой лишь мгновение, прежде чем снова улыбнуться. — Как удивительно, одиночка. Облегчает бег, не так ли, Нил? — Эндрю, — начала Би, все еще улыбаясь, но с осуждением. Однако их время вышло, дверь с грохотом распахнулась, и вошла Рейнольдс со своей стаей миротворцев. Она огляделась и, наконец, остановилась на Эндрю, который смотрел сквозь нее. — Ты берешь кого-нибудь с собой? — она тщетно ждала от него ответа, поэтому через несколько мгновений Аарон вышел вперед и сказал ей, что поедет он. Эллисон безошибочно пришла в восторг от этой идеи. Единственное, что могло быть лучше, чем близнецы, путешествующие вместе, это близнецы, убивающие друг друга. Но ей приходится довольствоваться первым. Затем она выжидающе посмотрела на Нила, который уже собирался покачать головой, когда заметил, что Ники смотрит на близнецов с натянутой улыбкой и прикрытыми глазами, будто он уже пытался изолировать себя от боли. Нил понятия не имел, в каких отношениях тот с близнецами, но был уверен, что Ники глубоко заботится о них. И вполне вероятно, что это может быть последний раз, когда он снова увидит Эндрю. Он убьет Миньярда или, по крайней мере, умрет, пытаясь это сделать, но он может дать Ники несколько дополнительных недель со взбешенным садовым гномом и его мрачным братом. Нил выдохнул и сказал ей, кивнув в сторону Ники: — Он едет с нами. Удивительно, но Хэммик не стал кричать или прыгать, вместо этого он смотрел на Нила, сложив губы в безмолвную букву «О» и большими, как блюдца, глазами. Би кивнула и одобрительно улыбнулась парню, что нервировало его еще больше; ему не нравились эти острые карие глаза с морщинками смеха в уголках. Она не выглядела особенной, но Нил был уверен, что она знает больше, чем показывает. Людей, которых было трудно читать, он обычно старался избегать, но теперь ему предстояло провести следующие несколько недель в непосредственной близости с таким человеком, и в конце концов ему придется убить его. Эндрю смотрел на Нила, слегка нахмурив брови, и он поймал себя на мысли, что близнецы на самом деле совершенно не похожи друг на друга. Не было ничего общего ни в выражениях их лиц, ни в том, как они шли, когда все следовали за Эллисон из здания к машине. Во время прощания они не обменялись прикосновениями, за исключением Ники, который обнял двух женщин и сказал им позаботиться о себе. Эбби выглядела так, словно хотела что-то сказать Эндрю, но, бросив беглый взгляд на Нила, просто покачала головой и скрестила руки на груди. Нил был уверен в их вере в то, что Эндрю может выиграть игры и вернуться к ним, хотя они и не говорили об этом, так как Нил мог их слышать. Они не знали его и, вероятно, не настолько заботились о нем, чтобы желать ему безопасного возвращения, если это означало смерть Эндрю. Но они подумали о моральном настрое, чтобы не отпустить его с дурными мыслями. Они все втиснулись в машину: Эллисон ехала с Эндрю на передних сиденьях, а Ники между Аароном и Нилом сзади. Это была короткая поездка до железнодорожного вокзала, и вскоре их окружила толпа репортеров, а их насекомоподобные камеры были направлены прямо в лица. Нил стер с лица эмоции и попытался сделаться как можно меньше. К сожалению, Ники шел позади него, иначе Нил мог бы использовать его в качестве щита от камер, но сейчас прямо перед ним был только Эндрю. Нил смотрел на его широкие плечи и задавался вопросом, насколько он силен на самом деле. Он вспомнил сокрушительное рукопожатие и напряжение мышц при скрещивании рук. Ему, вероятно, придется работать над скоростью, чтобы перехитрить шагающую рядом силу. Ники и Аарон вошли в поезд первыми, а Эндрю и Нилу пришлось несколько минут постоять в дверях поезда, пока камеры поглощали их изображения, после чего их пустили внутрь, а двери милосердно закрылись.