нательные рисунки

У Антона цепкий взгляд. Глаза вполне себе обычные, зелёные, обведённые темным контуром ресниц, но взгляд цепкий словно плющ. Самое то для художника, что прячется за мольбертом, зыркая из укрытия на жертву. Жертвы залётные — в мастерскую обычно отправляют отпетых прогульщиков, чтобы посидели лишние (откуда у студентов лишнее время?) пару-тройку часов как истуканы, что даже нос нельзя почесать. Антон не любит рисовать таких — упрямо-некрасивое "надо" читается в их позах, безразличие, глубоко отложенное на лице, искажает черты, и рисунки получаются плохими. Благо, Шеминов уже привык к таким особенностям, а потому сильно не ругает, всего лишь просит принести другой рисунок. И тогда Антон идёт в любое людное место и пишет. В блокноте, в этюднике, на полях куцых конспектов и на уголках рекламных проспектов, даже на салфетках в кафетерии — на любом более или менее чистом пространстве он исподтишка рисует незнакомцев или знакомых. Искренность ему по душе, а потому его случайные натурщики никогда не смотрят прямо. Их взгляд в интересной книге, в чашке чая или кофе, цепляется за цветущие ветки или кучерявые облака, а может за галдящих детей в парке. Они заняты жизнью, а потому неподдельно счастливые-спокойные, но временами витают в облаках бесчисленных мыслей, ныряют в пучины повседневной меланхолии, и очень редко плачут. Это слишком личное, чтобы остаться даже на крохотном эскизе. Но Арсений самый странный из всех “залётных”. Станислав Владимирович приводит его на послеобеденную практику, хлопает по плечу и просит снять очки. Студенты переговариваются, неспеша вытягивая всё нужное из сумок, острят грифели оружия и присматриваются к натурщику. Шастун сидит в первом ряду едва не перед глазами Арсения, что сразу наметил центр своего внимания, осторожно рассматривая Антона. Тот раскидывает карандашом разметку лица, всматривается в черты — нет безразличия, только живой интерес, поэтому Антон приободряется, надеясь, что собственное капризное вдохновение его не покинет. Арсений честно выполняет указ преподавателя, замерев так, что некоторые за спиной Антона шутят, что натурщик и вовсе перестал дышать, но Антон видит, как бегают его глаза по стенам аудитории, цепляясь за старые работы, которые Шеминов любит вывешивать как в музее. Антон присматривается, подмечая детали, что остаются следом на холсте — глаза выразительные, левый чуть больше правого, ресницы острые, как стрелки в уголках глаз. Проводит осторожную линию острого подбородка, намечает тонкие губы, мучается с носом, вырисовывая странный кончик. Арсений эстетичен — Антон не может соврать, глубже всматриваясь в лицо натурщика. Тот смотрит в ответ голубыми глазищами, и Шастун ёжится, прикрываясь мольбертом как щитом. — На сегодня хватит, — объявляет Шеминов спустя два часа — Антон вздыхает, откладывая ластик. — В среду продолжим, дома можете доработать детали. Загайский, не фоткать, — рявкает Станислав Владимирович, и Антон про себя усмехается, подмигивая Зайцу, что недовольно прячет телефон в карман. Антон скидывает все мелочи в пенал, искоса посматривая на Арсения, что уже напялил на себя очки и разговаривает с преподавателем. — Я даже построение не успел стереть, — бурчит Заяц, оказываясь рядом и заглядывая в мольберт. — И нос у него пиздец сложный, хуйня какая-то получилась, — недовольствует он, стишив голос, чтобы владелец этого же носа не услышал. Антон только хмыкает, пихая Максима в бок, чтобы собирался быстрее, стягивает прищепки, чтобы скрутить лист с портретом и запихнуть в тубус. Заяц всё ещё ворчит и отходит к своему месту, и Шастун, полностью собранный, снова поднимает глаза, но Арсения в аудитории уже нет. — Ну, как, Антон? Будет или как обычно? — спрашивает Шеминов, отмечая посещение за своим столом. — Вроде пойдёт, — пожимает плечами Антон. — А он с какой группы? — интересуется Шастун, лениво опираясь на тубус. — Он из химического, — отзывается Станислав Владимирович, поднимая голову на студента. — Сам напросился — сказал, что интересно. — Я готов, — Заяц выхватывает тубус, заставляя Антона отшатнуться, чтобы не потерять равновесие. — Давай быстрее, — шикает он, уворачиваясь от пинка. — Загайский, не снеси мне аудиторию! — прикрикивает Шеминов, хлопая по столу ладонью. — До свидания, Стас Владимирович! — Заяц смеясь выходит из аудитории, чтобы лишний раз не мозолить глаза преподавателю, и Антон уже пятится за ним на выход. — До свидания, — повторяет Антон, прикрывая за собой дверь. Коридор уже пустой, только Заяц шумит у лестницы, пытаясь на коленке скрутить самокрутку. Антон разминает шею и плечи, что окаменели от неподвижного сидения — интересно, как Арсению после этого, но Антон спешно откидывает эту мысль, тряхнув головой, и спешит за Максом, чтобы стрельнуть сигарету. Маленький университет маленького города похож на тесную коммуналку, что на семи этажах первого учебного корпуса совмещает едва не все факультеты, и Антон скорее съест свой мольберт, чем скажет, что ему этот хаотичный уют не нравится. Четвёртый этаж по скромному мнению Антона самый лучший — стены всегда украшены стендами, рисунками и плакатами, которые вывешивают на каждом просмотре в конце семестра, а в аудиториях всегда пахнет красками, на которые студенты тратят едва не все деньги со скудной стипендии. Антон чувствует необъяснимую любовь к этому хаосу — к захламленным помещениям, что хранят разный декор для рисунков, к большим, заляпанным окнам высоких аудиторий, из которых зимой тянет сквозняком, а летом солнечные пятна бегают по стенам. Но их этаж не так прост — на другом конце коридора, как на другом берегу, размещается кусочек факультета химии. Антон с натуральным любопытством первооткрывателя пытается вникнуть в экосистему их жизни, следит за полами белых халатов и даже намеренно пробирается в подземелья, где юные волшебники варят свои зелья. И плевать, что это всего лишь лабораторная по какой-то там химии, перед студентами не котлы, а штативы со скудным запасом реактивов, и за кафедрой стоит не Северус Снейп — хотя в длине волос лаборант его превосходит, стягивая в хвостик. Химики кажутся Антону страшными инопланетянами, собранными учёными, что за стенами своих кабинетов оживляют Франкенштейна, а в толстых талмудах, которые таскают хрупкие девушки — рецепты приворотных зелий. Антон к ним не лезет, мысленно разделяя территорию, но со смешком наблюдает за ними. Пусть существуют в своём пробирочном царстве. И Арсений похож на инопланетянина со своими глазами-блюдцами, только белого халата не хватает. — Ха, смотри, что Аня в чат скинула, — смеётся Макс, когда они уже дымят в курилке у корпуса. Антон наклоняется в экран его телефона, где Захарова поделилась фоткой какого-то актёришки с подписью, что их новый натурщик — Лютик. — Из Ведьмака, но ты, как всегда, ничего не смотрел, — пыхтит Макс, затягиваясь в последний раз. — Ладно, я погнал в общагу, а то у меня уже желудок прилип к позвоночнику. Антон кивает, выбрасывая свой недокуренный в урну. Идёт и думает, что под белым халатом Арсения может скрываться камзол и лютня. Но у Арсения под халатом черные джинсы и нежно-розовая толстовка — Антон хмурится, ибо выхватил в Кроппе такую же по скидке буквально неделю назад. Попов Арсений Сергеевич, как гласит список стипендиатов первого курса кафедры органической химии, который висит на доске у деканата, выглядит Антону необычным, книжным персонажем, у которого далеко не главная роль, но читатель всегда запоминает именно таких. Он смирно сидит на стуле посреди художников, будто не замечает, как его препарируют острыми взглядами, вырисовывая малейший изъян, и упрямо смотрит на Антона. Антон едва слышно смеётся, прорисовывая глаза немного навыкате — но Шеминов просит стереть и не выдумывать своё. Макс всё борется с носом, параллельно успевает написывать Антону — беззвучно приходят уведы из телеграма, на которые Антон изредка посматривает и тихо хохочет. — Привет, — Антон вздрагивает, стоит Арсению напугать его — он поджидает у выхода из аудитории, когда практика заканчивается. — Привет, — бормочет Шастун, поджимая губу и оглядываясь, где там Заяц застрял. — Нарисуй меня как одну из своих француженок, — выдаёт Арсений, дёргая Антона за рукав рубашки, чтобы взглянул на него. — Что? — глупо переспрашивает Антон, закидывая брови на лоб. — Ты что, Титаник не смотрел? — обиженно бурчит Арсений, поправляя очки, что сползли на переносицу. — Смотрел, — Антон смотрел, даже рисовал свою бывшую как Розу, но Роза съебалась на спасательном куске двери в новый мир — по-простому переехала в Москву. — Нарисуешь? — настаивает Арсений, и Антон рассматривает его ближе — уже сверху вниз, снова обжигается голубыми глазами, режется об острые скулы и сжимает кулаки, чтобы не щелкнуть по носу-кнопке. — Я на заказ не рисую, — отвечает Антон, виновато пожимая плечами, и Макс наконец выходит из аудитории. — Пока, — вежливо прощается Шастун, надеясь, что после этого Арсений отстанет. Но Арсений как пятно акрила на белой футболке, рябит в глазах и не исчезает. К концу недели Арсения внезапно много, хоть практика у них дважды в неделю, и доступ в мастерскую ему закрыт, Антон встречает его во всех внезапных углах университета. То он курит в компании белых халатов, подмечая, что у Антона на щеке роспись ручки, то уступает ему последний морковный салат в буфете, перекладывая тарелку на его поднос. Антон старается избегать пронзительных голубых глаз, но Арсений иногда возникает из-под земли, пугает своими мешками под глазами, выдаёт какую-то чушь (“Ты такой фторид золота” — Антон всё ещё не понимает, что это должно значить) и исчезает. Но у Антона фотографическая память. Он легко запоминает лица и шутит, что при надобности может сходу составить фоторобот пропавшего друга. Этим он оправдывает, что хорошо помнит каждую черточку лица Арсения — от смешного, острого хрящика ушной раковины и до кончика откушенного носа. — Привет, — Антон в который раз подмечает его манеру повышать тон на конце слова. — Привет, — отвечает Шастун, поджигая сигарету, искоса рассматривает вырвиглазный принт кофты под распахнутым халатом, из кармана которого торчит свёрнутый в трубочку конспект. — Арсений, — он протягивает ладонь, вскидывая подбородок. — Мы ж знакомы, — спокойно отвечает Антон, выдыхая дым, но руку пожимает, замечая красную ниточку на запястье. — Я подумал, что ты со мной не разговариваешь, потому что мы не познакомились нормально, — у Арсения ладонь шершавая, но рукопожатие крепко-цепкое. — Антон, — ему даже на капельку неловко, но Арсений никак не комментирует, отпускает руку, чтобы маленьким жестом поправить челку. — Кхм, — Шастун затягивается ещё раз, надеясь, что пришелец сам найдёт какую-то тему для разговора — не зря же пришёл. Но Арсений молчит, раскачивается на стопе вперёд-назад, смотрит то на бусы (у Антона племянница-рукодельница, поэтому бусы из пластикового бисера набора “сделай сам” — розово-ромашковые), то на толстовку, чуть вскидывая уголок губ — у него такая же. Антон через нос дымит, втягивает воздух, в котором чувствуется резкий запах сладкой газировки — то ли груша, то ли ещё что-то, но Антон невольно сглатывает, почувствовав на языке привкус дюшеса. — Эм, как учёба? — вопрос цепляется за дым, и Арсений рассматривает, как он клубится в прохладном воздухе. — Хорошо, — живо отвечает Арсений, поднимает глаза вверх так, что ресницы касаются бровей. — Перерыв на лабораторной, — он переводит взгляд на Антона, чуть склонив голову к плечу. — Любишь дюшески? — Люблю, — хмыкает Антон, туша бычок об край урны. — Угостишь? — У меня нет, — искренне расстраивается Арсений, и Антон немного подвисает. — Мы просто эфиры синтезируем, а изоамиловый с уксусной пахнет как дюшески, — Арсений загорается яркой лампочкой, перебирает плечами, радуется ребёнком, что Шастун невольно кивает, будто хоть что-то понял. — Заходи, если тебе интересно, — предлагает, опуская руки в карманы халата, и уходит, не дожидаясь ответа. Антон провожает его высокую фигуру взглядом, замечает, что халат большеват в плечах, достаёт вторую сигарету и закуривает — Арсений откровенно странный. Его портрет странный не меньше — вся группа жалуется Шеминову, что нарисовать его невероятно сложно. То нос слишком длинный, то губы какие-то не такие, глаза раскосые, посажены не близко, не далеко — с Арсением у всех проблемы, да так, что пятнадцать абсолютно разных Арсениев смотрят на Станислава Владимировича, который только разводит руками. Сам виновник сидит на стульчике, лениво мажет взглядом по рисункам, но Антону смотрит в глаза. У Антона почему-то проблем с портретом нет — только глаза его Арсения немного навыкате, но Шеминов уже машет на это рукой, допуская такую отсебятину. — Почему ты не рисуешь на заказ? — допытывается Арсений, снова поджидая у выхода из аудитории. — На заказ всегда хуета получается, — пожимает плечами Антон, перехватывая тубус в другую руку. — Я домой, — кивает Шастун, не дожидаясь Зайца, который сегодня вызвался пройтись с Аней к магазину, чтобы помочь. — Можно с тобой? — Антон косит взгляд на тонкие пальцы — у Арсения странная привычка привлекать внимание именно так — едва тянуть за рукав. — Ко мне домой? — на всякий случай уточняет Антон со смешком. — А пустишь? — непосредственно отзывается Арсений, потираясь предплечьем, вышагивает рядом. — Это была шутка. Арсений молчит, оставляя Антона наедине с неловкостью. Он идёт рядом, трётся флисом об Антона, поворачивает голову во все стороны, будто не идёт этой дорогой каждое утро. Шастун мимоходом бросает на него взгляды — Арсений одними губами что-то поёт — и боится представить, какая планета в его смешной голове. — А себя ты рисовал? — спрашивает Арсений, допев свою песню. — Нет, — честно отвечает Антон, обрадовавшись, что предыдущий ответ его не обидел. — Если бы я умел рисовать, то хотел бы попробовать, — вещает Арсений, поворачивая голову к Антону. — Тебе не интересно, каким ты себя видишь? Думаешь, ты бы нарисовал себя собой? Арсений приводит его в ступор. Антон никогда не думал о таком, просто не считая нужным рисовать себя — он же не павлин какой-то свои портреты строчить, но Арсений думает об этом иначе. — Ты расстроился, что в группе… Что тебя не нарисовали все? — Шастун меняет тему, чтобы не копаться в себе, и Арсений чуть улыбается. Появляются ямочки, гусиные лапки в уголках глаз — Антон выхватывает детальки намётанным глазом художника, ведь на его портрете Арсений серьёзен. — Нет, — благодушно пожимает плечами. — Главное, что у тебя получается, — такой честности Антон не ждёт, в смятении отводит взгляд, рассматривая тротуар, что ведёт его домой. — А ты где живёшь? — находится Шастун, осознавая, что до дома всего ничего. — Возле парка Победы, — Антон невольно тормозит — Арсений немного проходит, но тоже останавливается, заглядывая через плечо. — Это в другой стороне вообще, — у Антона брови уже устают удивляться, но Арсений лишь плечами пожимает. — Всё относительно, — загадочно проговаривает Арсений, поворачиваясь всем корпусом к нему. — Так мы идём? — Я не пущу тебя к себе, — злится Антон, нахмурившись. — Я же сказал, что пошутил, — Антон идёт дальше, надеясь, что Арсений обидится, оставшись позади, но тот упрямо идёт следом, перебирая ногами. — Я знаю, но до подъезда же можно? — выспрашивает Арсений без капли обиды в голосе, и Антон сдаётся — кажется, Арсения вообще ничего не задевает. Антон лишь кивает, перехватывая тубус покрепче. Арсений семенит рядом, шуршит флисом и держится за лямки своего рюкзака, но главное молчит — Антон успокаивается, успев выдумать сотню оправданий чересчур дружелюбному Арсению. Они доходят до многоэтажки, Антон сбавляет шаг, надеясь, что Арсений растворится быстрее краски в стаканчике, но тот стоит, пялится на этажку, будто сам живёт не в такой же. — На каком этаже? — Это уже похоже на сталкерство, — нервно смеётся Антон, отступая к себе. — Прости, — доносится ему в спину. — Я не хотел, чтобы так. Антон оборачивается — смех, которым он открестился, остаётся незамеченным. Меркнет на фоне тяжести Арсеньевского настроения. Антону кажется, что воздух вокруг него меняется в ту же секунду, что и эмоции. Блекнут краски вокруг, лицо сереет, Антон чуть морщится, будто ему кто-то загнал болючий укол под кожу. Арсений какой-то черно-белый — даже яркая толстовка тускнеет, будто её простирали несколько раз. Антон лишь пожимает плечами, бурчит, что ничего страшного и уходит, оставляя Арсения не раскрашенным. Такой же черно-белый Арсений смотрит на него дома. В тонких линиях карандаша Арсений не должен улыбаться, но Антон невольно выводит уголки губ немного вверх, отчего на щеках приходится прорисовывать складку будущих ямочек. Телефон гудит уведами, что сыпятся из чата группы, где все матерят нос, глаза и уши Арсения, перебрасываясь референсами и нынешними набросками. Кто же знал, что ужасом и страхом третьего курса станет не дотошный до деталей Шеминов, а странный пришелец из химфака. Антон в жаркую дискусию не включается — его работу уже обсудили, посетовав, что ему “говняный нос” удался. Рисовать Арсения удаётся, а вот говорить не очень, что-то странное тяготит в груди, и Антон никак не может убрать фантомное беспокойство. Поэтому на следующий день подпирает дверь лаборатории. У Арсения в расписании стоит три пары какой-то штуки, которая едва помещается восьмым кеглем в колонке расписания, но там крохотные три буквы “лаб”, и Антон надеется, что Арсений опять варит свои дюшески. Лаборатории находятся в полуподвальном помещении, и Антон невольно скучает по своим аудиториям и мастерской, что вечно залиты солнечным светом. Тут пахнет сыростью, холодные стены и низкие потолки, снуют лаборанты в бело-синих халатах и недовольно смотрят на Антона, у которого из белого только кроссовки. Антон едва находит нужную аудиторию, которые тут обозначены каким-то шифром, так что 0-143/а кажется ещё той зоной 51, куда хер попадёшь. И за дверью инопланетяне — Антон бы так пошутил, но вместо этого нервно оглядывается, запихнув голову в створку. — Бобков, наконец-то! — кричит кто-то впереди. — Что вы там застряли, проходите, пара уже началась давным давно. Арсений без вас уже установку собрал, что же вы, — Антон в прострации заходит в кабинет, ёжась от взглядов других студентов — а их так мало, что странно. Голубые глаза-блюдца цепляют сразу — голова Арсения торчит издалека, тот растерянно смотрит на Антона поверх всех, но молчит. — Простите за опоздание, — проговаривает Антон, прикрывая за собой дверь. Безумство, но раз его попутали с каким-то Бобковым, то Антон воспользуется шансом. Рядом с дверью стоит вешалка с халатами, Шастун выбирает наименее заляпанный, но тот тесный в плечах, едва не трещит по швам. Антон проходит дальше, старается не смотреть на остальных студентов, что непонимающе провожают Антона к его рабочему месту, но никак не комментируют — за это Антон благодарен. Преподаватель сидит за столом в начале аудитории, склонившись над учебником, и Антон про себя шутит, что тот ещё Менделеева чему-то учил. Арсений же более живой — стоит у длинной столешницы, что выложена светлой плиткой, держится за жухлую книжечку и смотрит на Антона растерянно. — Привет, — неловко здоровается Антон, радуясь, что преподаватель за спиной и вряд ли их слышит. — Я сегодня какой-то Бобков, видимо, — старается пошутить, и Арсений чуть улыбается. — Ты не очень похож на Игоря, но и он, — Арсений выразительно кивает в сторону преподавателя, — на прошлой паре перепутал меня с Зоей. Антон сдавленно смеётся, расслабляясь. Арсений вроде не в обиде, распрямляет ладонями листик, вдавливая в плитку. — Что будем готовить? — спрашивает Шастун, рассматривая сложную конструкцию перед собой — пузатая колба зависает в воздухе, держась на штативе, переходит в длинную, из которой торчат резиновые трубки, и заканчивается всё это конусообразной колбой. — Надеюсь, борщ, — он улыбается, смотря на Арсения. — Этилбромид, — отвечает, склонив голову. — Ты серьёзно хочешь попробовать? — спрашивает чуть вскинув брови. — А дюшеской будет пахнуть? — Арсений улыбается, но возражающе машет головой. — Ну, давай тогда этот э-мид делать. Только у меня одна пара есть — это я колористику прогуливаю. Антон не планировал задержаться тут дольше, чем на “Арсений, привет, прости за вчерашнее”, но ему доверяют держать колбу, пока Арсений в неё заливает спирт. Потом он держит её под проточной водой, чтобы охладить, попутно слушает, как Арсений шепотом ему объясняет, что смесь нагрелась из-за того что кислота выделяет тепло при реакции. Арсений всё делает ловко и быстро, Антон только успевает подавать, держать и слушать, но не может не заметить, что он в методичку и не смотрит, наверняка вызубрив протокол на зубок. А зубок у Арсения смешной — маленький, ровный — это видно от широкой улыбки, с которой он рассказывает. — Теперь ждать, пока не закончится отгонка, — Антон выдыхает, наблюдая, как язык пламени из газовой горелки щекочет сетку, над которой зависает колба. — Это долго, тебе не стоит ждать, — добавляет Арсений, и Антон переводит взгляд на него. — Справишься сам? — вежливо интересуется Антон, задерживаясь на гусиных лапках в уголках глаз. — Думаешь, Игорь впервые прогуливает? — от улыбки ещё сильнее складки. — Тебе пора на свою пару. Антон кивает, заглядывая за спину — преподаватель где-то скрылся, так что побег не станет проблемой, но Арсений усаживается на высокий стульчик, складывает руки на коленях, продолжая смотреть на Антона. — Прости за вчера, — отзывается, и Антон оборачивается, чтобы неловко улыбнуться. — Вообще, я пришёл тоже извиниться, — он пожимает плечами, пихая руки в карманы джинс. — Нет, я потом понял, что переборщил, — легко отмахивается Арсений. — Просто ты мне сразу понравился, — честно сознаётся, и Антон слегка теряется. Такого не ожидал — у Антона нет проблем с тем, что он нравится парням, но есть проблема с тем, что он нравится Арсению. Странному (по-хорошему, но странному) первокурснику с соседнего факультета. Арсений больше ничего не говорит, опускает свои глаза-блюдца в методичку, механически перечитывая строчки, которые и так в голове бегущей строкой. Антон сдавленно прощается, переспрашивает, будет ли Арсений на послеобеденной практике, и уходит, получив лёгкий кивок. Из подземелий Антон вылезает в смятении. До следующей пары ещё двадцать минут, поэтому Антон сразу сворачивает к выходу, чтобы выкурить сигарету, а с ней и Арсения из головы. Арсений не выкуривается — держится в голове до конца дня, кивает в буфете, держа в руках булку и чай, и приходит в мастерскую, не обращая внимания на кучу злобных взглядов. Антону даже неловко доставать свой портрет, за спиной слышится шепот, стоит ему прикрепить края прищепками. — Начинайте работать с цветами, — советует Шеминов, прохаживаясь между студентами. — Саша, больше теней, это бледно. Антон выдавливает на палитру краски, гладит пушистые кончики своих кисточек, присматривается к коже Арсения — фарфоровая, на холодных тонах, бледно-серых оттенках, но цветовые пятна тоже присутствуют — светло-розовый на средних тонах и коричневый на тенях. Антон разбирает его на цвета, смешивая на палитре заново, и мажет кистью по белому листу — Арсений за мольбертом прикрывает глаза на секунду, едва выдыхая. Антон выводит мазки, вдыхает стойкий запах и смотрит, как тени играют на его лице, как солнце оглаживает черты, а потом падает в глаза. Нельзя сказать, что Антону не нравится рисовать постановки или натурщиков на паре. Он рисует с юного возраста, когда мама впервые отвела его за руку в художественную школу, и маленького Антона распределили в группу, где все были старше — его одногодок не набралось на отдельную. Антон профессию выбрал осознанно, и ему искренне нравилось на первом курсе без задней мысли, что это глупость. Антон — реалист, его натюрморты съедобные, пейзажи дышат воздухом, а портреты вот-вот зашевелятся — когда-то Антон смотрел Гарри Поттера и мечтал, что его портреты тоже оживут. Но всё это исчезает, стоит сесть в аудитории перед каким-то прогульщиком, на котором они отрабатывают игру света, движения, прорисовку деталей. Такие работы красивые — Антон же действительно способный, но пустые. Технические, выверенные, но мёртвые и застывшие. Даже композиции, выстроенные Шеминовым, его не привлекают — это не больше чем декорации, в которых нет жизни. Антон же рисует жизнь, без композиций — мама выставит на стол букет полевых цветов, который привезла с дачи; румяные яблоки уложатся в корзинку, поспев к осени. Всё было так, пока Арсений не сел перед ним, вытаращил глаза и принёс на воротнике халата тонкий запах химикатов. Звенит в ушах его звонкий голос, никак не хочет исчезать. Глаза мечут искры и молнии разных эмоций, бурлят и пенятся в океане, бездонном и лазурном. Арсений оставляет после себя видение, впечатанное в подкорку — будто смотришь на горящую лампочку или на солнце, а потом еще несколько минут перед глазами темные пятна. — Подождёшь меня? — спрашивает Антон, как только Станислав Владимирович хлопает в ладони и шутливо кричит “пшли вон”. Арсений улыбается гусиными лапками и кивает, нацепив очки на переносицу. Антон приободряется, спрятав улыбку за мольбертом. Арсений выходит из аудитории, чтобы не мешать студентам собираться — моют кисточки, собирают мелочь по пеналам и переговариваются, поглядывая на работы друг друга. — Не забудьте утром прийти и убрать полотна, тут второй курс будет, — предупреждает Шеминов, подгоняя нерасторопных. — Шаст, мы собрались к Мартыненко на хату, ты с нами? — тараторит Заяц, залихватски закинув Ане руку на плечо. “К Мартыненко на хату” сразу отдаёт привкусом пива и глупыми желаниями, которые он придумывает проигравшим в покер. Сразу хочется аж до зудения в межрёбрах, но за дверью стоит Арсений, ждёт верно, хотя Антон и сам до конца не понимает, зачем попросил остаться. Ты мне сразу понравился. Лучше не давать ему надежд — Антон кивает Зайцу, позволяет Ане звонко поцеловать его в щеку и даже галантно предлагает Даше понести её сумку. За дверью Арсений рассматривает рисунки, поворачивает голову на смех, и Антон едва кивает друзьям, подходя к нему ближе. — Это же твоя? — Арсений указывает подсолнухи в верхнем ряду. — Моя, — Антон не знает, как он угадал — рисунки намеренно не подписывают, чтобы не терять объективности, но Арсений среди всех сумел найти именно его. — Слушай… — Ты идешь с ними, — пожимает плечами Арсений — догадливый, не глупый. Антону от этого ещё более неловко, но он честно кивает, перехватывая Дашину сумку поудобнее. Арсений ничего не отвечает, коротко улыбается и разворачивается в другую сторону, где лестница ведёт к боковому выходу. Пиво на квартире горчит, а желания никак не лезут в голову, поэтому девочки загадывают, чтобы Макс спросил у старосты группы — душного Шевелева — какое гейское порно лучше посмотреть. — Фу, как низко, — тянет Заяц, показательно скривившись, но сообщение пишет под внимательным взглядом девочек. — И без фантазии, — Макс смотрит, как возле аватарки Серёжи появляется зелёный огонёк, и ласточка непрочитанного двоится. — Что пишет? — нетерпеливо спрашивает Аня, вытягиваясь в чужой телефон. — Послал, — бурчит Максим, блокируя телефон. Аня с Дашей сыпятся смехом, но Антон видит, как тень ложится на лицо Зайца — и не от того, что Захарова головой закрыла лампу. На следующий день Антон видит, как Максим стоит с Шевелевым возле аудитории перед второй парой — Серёжа что-то говорит, улыбаясь, а Заяц едва кивает. — Привет, — раздаётся знакомый голос за спиной, и Антон уже не вздрагивает, спокойно оборачиваясь. — Это тебе, — Арсений протягивает пробирку, что плотно закупорена черной пробкой. Антон берёт её в руки, не касаясь пальцев Арсения, крутит в руках, наблюдая, как песчинки золота плавают в воде. — Это золото? — Антон хмурится, вскидывая глаза на Арсения. — Нет, иодид свинца, просто реакция красивая, — пожимает плечами, рассматривая песчинки. — Думал, что тебе понравится “золотой дождь”, — проговаривает, и Антон, смутившись, смотрит на его улыбку. — Название такое, чего ты, — беззаботно говорит, продолжая улыбаться. — Кхм, — откашливается Шастун, сжимая пробирку в кулаке. — Спасибо, очень красиво, — Антон улыбается в ответ, мысленно костерит, что щёки покраснели. — Высохли краски? — спрашивает Арсений, заводя руки за спину, отчего его тонкая кофта натягивается на груди. Антон ещё витает мыслями среди песчинок золота, но цепляется за вопрос — за ним вчерашние слова Шеминова, что нужно убрать холсты от загребущих рук второкурсников. Антон спешно извиняется, едва хлопнув Арсения по предплечью, сжимает подарок в руке и бежит к мастерской, из которой неспешно вываливаются второкурсники. Его Арсения небрежно прислонили к батарее, так ещё и лицом. Антон с сожалением рассматривает, как пыль намертво осела на едва подсохшей краске. Тяжкий вздох вырывается из груди, а пальцы крепко стискивают испорченное полотно, но жаловаться нет кому — на факультете негласное правило, что ты сам в ответе за свои работы. Второкурсники смотрят на молчаливого Антона и, боясь взрыва, торопливо сваливают. — Испортили? — Арсений торчит в дверном проёме. — Да, — выдыхает Антон, откладывая полотно обратно. — Я могу остаться после пар, чтобы ты дорисовал, — предлагает Арсений, поблескивая стёклышками очков. Антону снова неловко. Арсений уже синоним неловкости — говорит всё, что взбредёт в голову, смотрит, и Антон не знает, что чувствовать. — Я не хочу тебя напрягать, — слабо улыбается Антон, выходя из аудитории. — Мне не сложно, — пожимает плечами Арсений. Антон едва кивает. Арсений является после пар, привычно опускает рюкзак на свободный стул, сверху бросает ветровку и падает на рабочее место. Антон неспешно точит карандаш, раскладывает их по толщине грифеля. Белое полотно пустое, но Арсений уже знакомо смотрит глазами-блюдцами, и Антону кажется, что это то самое "начать с чистого листа". Арсений расслабленно восседает на высоком стульчике, машет ногами, что едва достают до пола, и упирается прямыми руками об крышку стула. Антон снова расчерчивает контур лица, намечает черты лица, глаза и нос, изредка смотрит, сверяясь с натурщиком. — Тебе нравится рисовать? — интересуется Арсений, лишь шевеля губами. — Конечно, — отзывается Антон, выплывая из некоего состостояния транса — рисование успокаивает, заставляет видеть детали, подмечать то, что в обычной жизни остаётся вне. — Ещё малым мама отвела в художку, мне понравилось, вот решил продолжить, — Арсений за мольбертом не меняется в лице — застыл мрамором, но глазами смеётся: блестят, крохотные лапки собираются в уголках, и Антон улыбается в ответ. Антон вырисовывает линии построения, осторожно стирает ластиком лишнее, обводя контур, и приглядывается. Новый Арсений получается мягче, плавнее — тот, что за мольбертом, тоже мякнет без лишнего внимания, опускает уставшие плечи, давит зевки. Антон всё ещё не понимает его до конца — какими намерениями стелет себе путь, почему тянется с разговорами, зачем ему это. Но Арсений же честный, говорит, что думает, непомерно объективен в словах, сбивает этим с ног, подставляя как пистолет ко лбу, чтобы до мозга дошло быстрее, и стреляет безжалостно. — Почему я тебе понравился? — решается Антон, откладывая карандаш. Арсений отмирает, вскидывает брови вверх и спрыгивает со стульчика. Разминается, размахивая руками-мельницами, а потом подходит ближе к стенду с бюстами для рисунка — Антон кривится от воспоминаний, как рисовал их на втором курсе. — Я увидел картины на этаже, — Арсовы пальцы касаются белоснежного гипса, проводят по кончику носа. — Особенно те, возле лестницы. — Вольный рисунок, — хмыкает Антон, наблюдая, как Арсений порхает пальцами от бюста к бюсту. — И там был рисунок женщины с цветами, — Антон улыбается, смущенно прикрываясь челкой. — Очень красивый, такой живой и настоящий, что мне стало интересно, кто умеет так рисовать, что я почувствовал чужую любовь. Антону снова неловко — Арсений слишком откровенный в словах, которые Антон не привык слышать. Рисунок его — мама в полевых цветах, смущённая и хохочущая, и Антон получил за работу пятёрку: за технику, построение и цвета, но не за любовь, это заметил только Арсений. — Смешно, — хмыкает Арсений, останавливаясь лицом к лицу с бюстом, в котором Антон смутно угадывает Марса или Ареса за специфичным шлемом. — Бог войны, а лицо такое нежное. Антон смотрит, как Арсений едва поднимается на носочки, осторожно держит щеку кончиками пальцев и легко касается губами холодно-гипсовых губ. Антон не может точно сказать, что его так пугает — все эмоции в один миг смешиваются, не давая понять хоть что-то. Под ребрами колет чаще лишь от одного момента, разливается волнение солнечными пятнами, и Антону жжёт в затылке теплом. Внезапно думается, что это волнение — приятное, ничуть не страшное, как перед зачетом или сессией, просто Арсений не может быть обычным, заставляет настораживаться и ждать — что же выкинет в этот раз? Арсений отстраняется, убирая руку, будто ничего не случилось, бросает взгляд на Антона и немного улыбается, отчего щёки внезапно краснеют, будто Антон намеренно мазнул по ним красным. — Проводить тебя? Чтобы я тоже знал, где ты живёшь, — шутит Антон, стоит им выйти из корпуса — Арсений предлагал ещё остаться, но Антон заверил, что дома сможет доработать самостоятельно. — Если хочешь, — Арсений пышет улыбкой, что Антон аж чувствует, как сам Арсений этого хочет. Это же услуга за услугу — Антон так оправдывает. Достаёт пачку сигарет, зубами тащит одну и закуривает, двумя пальцами щёлкая ароматизатором внутри. — Угостишь? — просит Арсений, и Антон протягивает пачку. — А твои где? — Антон услужливо предлагает огонёк. — Дома оставил, — хмыкает Арсений, торопливо раскуривая. Антон никак не комментирует, хотя ему кажется, что курящий скорее ключи от дома забудет, чем пачку сигарет. Но Арсений курит уверенно, да и встречается ему в курилке со своими белыми халатами. Вообще, за короткое время их знакомства Антон видит Арсения слишком часто — чаще чем некоторых одногруппников, но никогда не видит в спешке или без безупречного внешнего вида. Не то, чтобы Арсений действительно настолько занят своей внешностью, но в его толстовках и рубашках, даже в рабочем халате много аккуратности и запаха стирального порошка. Но это может быть просто запах из лаборатории — Антон не уверен, но всё впечатление об Арсении такое: неуверенное — его мнимая тонкость, статность, открытая простота, что за первым слоем уж точно скрывает что-то ещё. Даже сигареты курит по-своему, сжимает меж средним и безымянным, пыхтит ровно, выдыхая сквозь тонкие губы, спрашивает о рисовании, и Антон с охотой отвечает. — Почему ты на химический поступил? — нарушает тишину Шастун, когда Арсений иссяк с вопросами. — Причина такая же, как у тебя — мне просто это нравится, — с улыбкой отвечает, и Антон ловит себя на мысли, что Арсений вообще стал улыбаться чаще. Будто с каждым разговором скидывает с себя луковый лепесток, обнажаясь ещё больше, до самой сердцевинки. Антон про себя смеётся, радуясь, что Арсений никак не узнает о его схожести с луком. — Это сложно, — морщится Антон, припоминая химичку, которая мерзко хихикая выводила ему лебедей в журнале. — Никогда её не понимал, — он корчит смешную гримасу, что вызывает ещё одну улыбку и тихий хохот — Арсений смеётся смешно, высоко и по-жабьи, что дёргается кадык. Антону немного стыдно, что ему на ум приходят такие сравнения, но с другой стороны, Арсений же ничего не узнает. — Ты врёшь, — склоняет голову к плечу, едва жмурясь. — В свойствах красок, принципах смешивания и текстурах ты разбираешься, а это тоже химия, — Антон раскидывает мысли, отметая шутки, что между ними тоже химия — это слишком. — Ну, — растягивает Антон, — по правде был у нас краткий курс подобного на первом курсе, но твоя химия это совсем другое, — резонно замечает Шастун, переводя взгляд вперёд — парк уже остался позади, и ровные этажки мелькают недалеко. — Можешь зайти, если хочешь, — подъезд у Арсения такой же, Антон автоматически смотрит на свой этаж, взобравшись по застеклённым балконам. Антон хмыкает, укладывая руки в карманы. Арсений перед ним такой простой, предлагает без задней мысли, только хлопает ресницами. — Не сегодня, — мягко отвечает Антон, не сдерживается в желании провести пятнерней по черноволосой макушке, вспотрошив приглаженные волосы. Арсений лишь кивает, румянец лишь тонким слоём притрушивает щёки красным, отчего Антон невольно улыбается. Дома, запустив на фон любимую серию из третьего сезона, Антон перекатывает между пальцами карандаш, всматриваясь в белый лист этюдника. На фоне признаются в любви кренделям, а Антон вырисовывает улыбку кренделя, которого ещё не любит, но звоночки есть. Звоночки звенят — Антон уже сам крутит головой, пытаясь угадать из какого угла Арсений мелькнёт сегодня. Его приносит потоком студентов, он смеётся по-жабьи, слушая шутки Антона, угощает дюшесками, по слогам повторяя то вещество, но Антон уже ради смеха коверкает его, перекатывая конфету за щекой. Даже Заяц ему поддаётся — стоит только позволить пощупать нос для лучшей прорисовки. Арсению щекотно, но он стойко терпит ради искусства и немного ради Антона. Его нарисованный Арсений уже почти готов — укрылся красками, расцвёл, заулыбался, и Шеминов ничего не говорит, только одобрительно кивает, а потом предупреждает, что осталось только одно занятие по рисунку. Антон ловит взгляд Арсения, выглядывая из-за мольберта, и подмигивает — Арсений аж плечи расправляет, сдерживает улыбку, понимая, что для них не последнее. Но после выходных Арсений не появляется. Станислав Владимирович разводит руками, даже кепку приподнимает, чтобы растерянно почесать проплешину, но ответов не даёт, бегая от мольберта к мольберту, чтобы помочь. Антон смотрит на своего Арсения, отписывая в личку живому, но сообщения остаются непрочитанными. И Антон дорисовывает по памяти, вспоминая время после пар, солнце на его щеках, усталую печаль, что баюкается на длинных ресницах. На миг кажется, что у замершего в мраморе Ареса краснеют скулы от воспоминаний. — А что случилось? Он там не подорвал свои лаборатории? — интересуется Заяц, подходя после пары. Антону вообще кажется, что Макс своего нарисованного Арсения побаивается — тот получился уж слишком грозным из-за обилия теней. — Не знаю, не отвечает, — пожимает плечами Антон, и Максим порывается ещё что-то сказать, но его окликает Шевелев. — Я пойду, посмотрю, что у него в расписании, — перебивает Антон, чтобы Заяц мог спокойно отойти. Серёжа виновато пожимает плечами, пока Максим не видит, — Антон едва кивает с лёгкой улыбкой и отходит к другому берегу, чтобы в расписании выхватить, где может быть Арсений. На крайний случай Антон знает дорогу к нему, прикидывает, хватит ли в кошельке мелочи на апельсины, но первым делом топает в подземелья, где у Арсения снова что-то очень длинное с пометкой “лаб”. В знакомой аудитории студентов ещё меньше чем в прошлый раз, два парня и девушка лениво переговариваются, посматривая на колбу, что кипит над горелкой, но на Антона оборачиваются сразу, недоумённо рассматривая. — Тебе чего? — отзывается высокий, тряхнув челкой светлых волос — Антону кажется, что смотрит на себя в выпускном классе. — Ты Бобков? — со смешком догадывается Шастун, и парень хмурится, подходя ближе. — Ну я, — кивает, посматривая на “безхалатного”. — Я ищу Арсения, он сегодня есть? — тот заметно расслабляется, растягивая чеширскую улыбку на лице. — Арсения? Зачем тебе Арс? — Антон ухватывается за сокращение, прикладывая под того Арсения, которого знает. — По делу, — цокает недовольно Антон, но смягчается, понимая, что грубостью ничего не выведает. — Он ходит на рисунок в качестве натурщика, но сегодня не явился, поэтому препод отправил поискать, — вываливает Антон полуправду, надеясь, что прокатит. — Ладно, — он растягивает “а”, смешно играя мимикой, — Арс отрабатывает аналитику, это в сто-шестой, — Антон благодарно улыбается, пятясь к выходу. — Спасибо, — ручка двери уже поддаётся нажатию. — Ты ж спиздел про препода, правда? — окликает его Игорь, заставляя едва обернуться. — Откуда ж ты знаешь мою фамилию, а? — шутливо журит, поворачивая голову — точно Чешир. Антон неловко пожимает плечами, но Игорь не продолжает, махнув рукой, и разворачивается к своим, дав ему зелёный свет, чтобы торопливо вывалиться из аудитории. Антону было бы стыдно, но ему больше волнительно, петляет по коридорам, выискивая сто шестую. Звоночки звенят, но уже другими тонами — сплошные миноры. Мимопроходящий лаборант направляет в конец коридора к двери, где на табличке золотыми буквами выведено “Лаборатория аналитической химии”. Антон робко заглядывает внутрь, сверяясь со временем, что пара только-только началась, но внутри пусто, только слышится журчание воды и мерное гудение чего-то. Те же высокие столешницы, укрыты плиткой, штативы с реактивами и куча всего, чему Антон не знает применения. — Арсений, — роняет Антон в пустоту, проходя дальше. Кажется, что он попал в какой-то фильм ужасов, и сейчас на него нападёт какой-то монстр — желательно из сахарной ваты, как в Скуби-Ду, но вокруг тишина, только из крана тихо капает вода. Антон останавливается у первой столешницы, вытягивая шею дальше, боясь, что из дальних подсобок сейчас выйдет преподаватель и утащит за собой, делать лабораторки. Но за вторым столом Антон замечает тетрадку и ручку, приглядывается и видит в штативе цветные пробирки. Вряд ли химики такие же неряхи как и художники, что могут спокойно оставить стаканчики с водой “на потом”, а потому Антон несмело проходит дальше, огибая край стола, чтобы рассмотреть поближе. Арсений сидит на полу, упирается в стенку, поджав ноги к груди, и зло смотрит на Антона глазами-блюдцами. — Ты чего, Арсюш? — оно само вырывается, Антон даже не успевает осознать, что сокращает имя до чего-то подобного, но Арсений очевидно прячется. Очевидно, что от него. — Эм, — тянет Антон, усаживаясь на корточки, но держит дистанцию. — Ты от меня прячешься? — Антон неловко улыбается, рассматривая, как Арсений опускает руки, вытягивая ноги. — Нашёл, блин, — бурчит, складывая руки в замок. — Что случилось? — хмурится Антон. — Ты не пришёл на практику, на сообщения не отвечаешь, — волнение, что зажало мышцы, понемногу отступает, и Антон понимает, что за это короткое время действительно переживал. — Если я тебя обидел, то скажи, в чём дело, — давит лёгкое раздражение. Что в этой голове, Антон не знает, но хоть каким-то законам (хотя бы термохимическим) Арсений же должен подчиняться. И Арсений же честный, Антон едва не с сожалением хочет это проговорить, но Арсений молчит, рассматривая сцепленные ладони. — Прости, — несмело, немного разочарованно тянет Антон, поднимаясь на ноги. — Напиши, пожалуйста, если захочешь поговорить, — донимать Арсения прямо сейчас кажется неправильным. Антон мнется, переступая с ноги на ногу, и Арсений глядит на него исподлобья. — Ну чего? — выдыхает Антон, облегчённо, завидев, что Арсений хоть голову поднял вверх, блеская стёклышками очков. — Я сегодня стрёмный, — тихо бурчит Арсений, поджав губы. — Чего? — непонимающе переспрашивает Антон, ступая ближе. — Кто тебе такое сказал? — садится на корточки перед Арсением, и тот голову отворачивает. Он пальцами хватается за дужки очков, стягивает привычным жестом и смотрит в глаза Антону, хмурится рассерженно, и Антона невольно пробирает на смех. — Простыл, вот и результат, — оправдывается Арсений, закатывая глаза. Вернее один глаз — второй пал под ужасом ячменя, распух и покраснел, так что Арсений едва видит. — И ты решил меня избегать из-за такого, — Антон журит мягко, касается цепкого замка ладоней, чтобы едва потереть шершавую кожу. — Куда мне с таким идти на портрет, — ворчит очаровательно, тает на глазах, позволяя взять его за руки. — А ко мне? — спрашивает Антон, заглядывая в лицо — Арсения чуть торкает румянцем. — Мне бы мог написать, чтобы не выискивал тебя по вашим подземельям, — сжимает ладони чуть сильнее положенного. Хотя что между ними положено, Антон не знает. Арсений лишь пожимает плечами, не ища себе оправданий, сжимает пальцы в ответ, изредка решаясь посмотреть в глаза. — Не знаю, что в таких случаях делают, — Антон перебирает в голове все народные методы, но в голову приходят только самые глупые. — Могу плюнуть в глаз, — пытается в юмор, радуется, видя, что Арсений страдальчески смеётся. — Ага, и в жопу раз, — смеётся-хнычет Арсений, выводя Антона на ответный смех. — Ты сам сказал, — подмечает Антон, расцепляя его ладони. — Давай, не сиди на холодном, поднимайся, — тянет за руки, чтобы рывком поставить на ноги, и Арсений вскакивает, продолжая держаться за него. — Простужен, а в универ притащился. — Ну, мне нужно было отработать аналитику, — цокает Арсений, кивая на штатив с пробирками. — Ужасное название для предмета, — Антон давит в себе анальные шуточки, но Арсений по лукавым глазам видит, о чём Антон думает. — Фу, как пошло, Антон Как-вас-по-батюшке, — Арсений едва пихает локтём в бок, вызывая смех от щекотки. — Это тончайшая наука, между прочим, — важно кивает, поворачиваясь к своим пробиркам. — Показать фокус? Арсений так загорается, что Антон не смеет сказать нет, лишь благодушно кивает, позволяя волшебнику показывать свою магию. Арсений берёт из огромного деревянного штатива одну из стеклянных баночек, ловко раскручивает и, зажав резиновый кончик пипетки, проводит по раскрытой ладони. — Это безопасно? — опасливо спрашивает Антон, памятуя из курса химии как минимум то, что есть реактивы нежелательно. Арсений только кивает, хитро улыбаясь, свободной рукой тянет из штатива другую баночку, пихает Антону в руки, чтобы помог раскрутить, а сам берёт стеклянную палочку, окуная в раствор. — Только не пугайся, — просит Арсений, но Антон не успевает услышать — Арсений проводит по ладони кончиком стекла, а за ним тянется тонкая струйка тёмно-красной крови. — Спокойно, это просто соль такого цвета! — торопливо проговаривает Арсений, пока Антон не успел снести всё вокруг в поисках хоть какой-то тряпки. Арсений ещё сыпет крошками смеха, но осекается, взглянув на встревоженное лицо Антона. Тот крепко держит ладонь, пачкая пальцы в красном растворе, смотрит на Арсения, сшибая ему землю из-под ног — эту фразу Арсений читал во всех книгах, но никогда чувствовал её, не верил, что это реально. Сейчас реально. Ведь стоило на мгновение задержаться в чужих глазах, что смотрят так встревоженно, взволнованно и так, будто бы он ему действительно нужен, — и Арсений чувствует под ногами дрожь земли. Антон стоит перед этим сумасшедшим, безумным, чокнутым пришельцем, который своим коротким существованьем снёс весь покой его размеренной жизни, и падает. На спину, сложив руки на груди, будто бы играет на доверие, зная, что его поймают, но ни одна протянутая милосердная рука созданного им культа бесполезного одиночества не может его удержать. И Антон падает в руки Арсения — а они у него шершавые, наверняка из-за таких экспериментов, со смешными линиями жизни, которыми Арсений цепко запутывает. — Ты ненормальный, — выдыхает Антон — эмоции бьются на лице за первенство: от облегчения до волнения, но Арсений только пожимает плечами. Он такой. Торопливо объясняет, что произошло, смывает кровяную соль с ладоней, показывает ту же реакцию уже в пробирке, за ней ещё несколько, давая успокоившимуся Антону рассмотреть все самые красивые цвета. Антон крутит на свету берлинской лазурью, что вязко держится за стеклянные стенки, но лучше лазури, чем в глазах Арсения, не находит. — Придёшь после пар? — спрашивает Антон на выходе из аудитории — противный лаборант выгоняет его к концу пары. — Я хотел порисовать для себя. — Меня? — Арсений уголком губ показывает довольство. — Кого же ещё. Как само собой понятное. Антон высиживает колористику, мучается на перспективе и пробует подбить Зайца прогулять историю, но Шевелев пресекает их побег, и Максим виновато разводит руками, усаживаясь с Серёжей за одну парту. Антон думает, что не обязательно сидеть так близко, но с другой стороны, звать Арсения в мастерскую тоже не обязательно, но Антон зовёт. — Я могу почитать, пока ты будешь рисовать? Арсений приходит через несколько минут после конца пары, стягивает халат, который уже пропах смесью химикатов и самого Арсения, вытягивает из рюкзака учебник и вопросительно смотрит. — Конечно, — улыбается Антон, указывая на стульчик, но осекается — на этом барном не особо удобно, поэтому торопливо меняет на обычный, с удобной спинкой. — Вот, так будет комфортнее, — Арсений благодарно кивает, усаживаясь перед ним. Закидывает ногу на ногу, натягивая тесную ткань чёрных штанов, распрямляет складки на мягкой толстовке (сегодня красно-черная) и укладывает книгу на колени, раскрывая посередине. Антон же раскрывает этюдник, в котором уже есть отдельные наброски, но теперь перед ним реальный Арсений — совсем не такой, как на паре, не сосредоточенный на позировании, отчего плечи опускаются. Антон вырисовывает контур лица, кончик носа, линии плеч, прорисовывая будущие складки, и Арсовы пальцы, что крепко держат книгу, изредка шевелясь, чтобы перелистнуть страницу. Антона накрывает тот самый покой, когда над ухом никто не гудит замечаниями, карандаш послушно шуршит на бумаге, перерисовывая кусочек чужой жизни, и Антон всё меньше смотрит на Арсения, чуть улыбается, рисуя детальки по памяти. И время проходит так быстро, что света из окна уже не хватает, чтобы заливать аудиторию, и Антон отрывается от рисунка. Арсений спит — в совершенно неудобной позе, едва дёргая головой, что зависает над раскрытым учебником. Антон тихо смеётся, откладывая этюдник, и поднимается со стула. Будить Арсения жалко, но Антон прикидывает, насколько это неудобно, а потому мягко касается плеча, убирая книгу из рук. — Что такое? — сонно отзывается Арсений, поднимая голову. — Я уснул? — давит зевок, отчего Антон рефлекторно зевает в ответ, и Арсений тихо смеётся. — Прости, ты не дорисовал, наверное. — Не, я закончил, — Антон руку с плеча не убирает, только чуть сжимает пальцы, продолжая улыбаться. — Идём домой, пока ты не уснул крепче. — А покажешь? — спрашивает Арсений, поднимаясь на ноги, и Антон показательно ворчит, что незаконченные работы вообще-то нельзя видеть. Вообще, нарисованного Арсения никому видеть нельзя — это уже тоже что-то личное. Идут к Арсению домой, кутаются в толстовки теснее от прохладного ветра, притираются ближе, чтобы теплее — не столько физически, сколько на душе. Антон отпускает себя, смеётся без оглядки и ловит-ловит чужие улыбки и взгляды. И Арсений — двухнедельный знакомец — теперь ему соткан из света и плоти, из толики живого сумасшествия и сплошного упорядоченного хаоса. Моментами картинный, источающий собранность каждым своим жестом, говорит всё так, как видит, но, что именно творится в его голове, никто никогда не угадает. Антон чувствует, как теряет обманчиво-сладкое спокойствие одиночки, как мыслями возвращается к тому, что быть в одной комнате с ним. Молчать и рисовать — этого хватит, и Антон с этим согласен — если чувствует нужду, то значит так и надо. Если приглянулся этот пришелец, что замирает холодным камнем, а внутри кипит магмой, то это само собой разумеющееся, и вообще, самый живой мир и самые нежные люди — из мрамора. Арес не даст соврать, он знает, какие на ощупь губы Арсения. Антон теперь тоже знает, целуя Арсения у его подъезда. Тот на вопрос кивает согласно, сам тянется, робко касаясь, и Антон не углубляет поцелуй. С Арсением не хочется торопиться-напирать, он нежнее, мягче, с ним хочется как пастелью — слегка провести по контуру губ языком, бережно растушевать пальцами, сжимая ладони. Антон ещё такого не чувствовал — раньше хотелось всего и сразу, но ни с кем из тех, с кем Антон был раньше, не было так же хорошо. Хорошо, даже когда он просто рядом. — Я ухаживать не умею, не жди, — отстранившись, слишком серьёзно произносит Антон. В ушах ещё шумит кровь, что густо прибилась в голову, и Арсений перед ним не менее растерянный, слабо выхватывает слова, но неожиданно легко улыбается. — Это ты мне так встречаться предлагаешь? — Арсений смеётся, слегка нервно, скованно вжимая в себя плечи. — Я серьёзно, Арсений, — Антон тянет руки выше, чтобы легко сжать его в объятиях. — Я не умею совсем. Не знаю, что говорить, когда ты такой честный в своих чувствах, мне… — Арсений несмело сжимает в ответ, обхватив торс Антона, трётся носом в шею, отчего Антону щекотно. — Мне непривычно, но мы же попробуем? Арсений гулко угукает в ворот толстовки. Пробуют осторожно — сначала робким касанием ладоней, когда стоят рядом на перемене. Аня и Даша лишь улыбаются, спрашивают о химии, чтобы втянуть Арсения в беседу, и не замечают сцепленных рук, будто так и должно быть. Серёжа стоит рядом с ними, вернее рядом с Максом, ещё не держит за руку, но идёт к этому. Арсений даже знакомит недо-Антона с ними — Игорь ему слишком шумный, ещё более сумасшедший, но по-своему харизматичный, что бесспорно подкупает. Морковные салаты делят на двоих, иногда сигарету, когда Арсений забывает дома свою пачку, и дорогу домой, скидываясь на камень-ножницы, кто кого сегодня будет провожать. Целуются в подъездах, пока холод не загоняет в квартиру, и первым свою крепость сдаёт Антон. Арсений похож на кота, которого первым пустили в новый дом — мягко ступает по съемной однушке, оглядывается на каждый шорох, посматривая на хозяина, что скидывает кроссовки у входа и тащится на кухню с пакетом из продуктового. Антон заваривает чай, иногда откупоривает пиво, варит макароны с сосисками, но способен развернуться на целую сковородку картошки, пока Арсений исписывает альбомные листы какими-то цепочками реакций, гулко цедя чай из принесённой кружки. Арсения вообще много в квартире — рисованного, но живой уверенно заполняет территорию, с лёгким смятением посматривая на свои портреты — от полностью готовых полотен, чаще ярким маслом или ленивым карандашом, и до мелких деталей в этюдниках, вроде тонких кистей рук, линий плеча и профиля, и носа, который с ужасом вспоминают одногруппники. Антону хорошо сидеть вот так, играть в приставку, пока Арс (он попросил называть его так, если Антону хочется сократить, но Антон хранит “Арсюш” для дней, когда у Арсения острая нехватка нежности) читает учебники или выполняет домашки. Хорошо укладывать голову на его колени, позволять перебирать пальцами запутанные волосы и смотреть что-то, что Арсений будет неустанно комментировать. Сущий кошмар смотреть с ним Во все тяжкие. Но Антону с ним хорошо — это всё, что нужно. Хорошо ссориться по мелочам, чтобы потом спокойно говорить о проблеме, которую Арсений не способен держать в себе из честности, а Антон из желания мира; хорошо ворчать, что не носит шапки, и совать вату в уши, чтобы не простужался так легко, хотя прикладывать пакетики ромашкового чая к глазам тоже хорошо. — Нарисовать тебя как одну из своих француженок? — шутливо спрашивает Антон. За окном уже перевалило за Новый год, зима в самом разгаре, сыпет снегом и дует промозглым ветром, поэтому каникулы они проводят в квартире. Антон уже в сотый раз выигрывает в тэккен, но Арсений не сдаётся, набирая опыт в играх на сервере. — Что? — он отвлекается от игры, пропуская удары, чтобы взглянуть на Антона. Домашний Арсений особое удовольствие — с радостью натягивает одежду Антона, стягивает с кровати одеяло и подушки, чтобы обустроить на полу лежбище, где удобно валяться, пока на ноутбуке или игра, или сериал. И сейчас сидит в застиранной, но мягкой толстовке на пару размеров больше — Антону нравится оверсайз, и в свободных шортах чуть выше колена. Антон осторожно засматривается на ноги — у Арсения угловатые коленки и выпирающие суставы над стопой, тонкие щиколотки, которые горазд обхватить одними пальцами, а поверх кожи лёгкая штриховка волос. Икры закалены их пешими прогулками по городу, а из-под края шорт совсем слегка белеет начало худых бедер. Антон и сам не отличается развитой мускулатурой, на спине всё ещё висит листик со школы “шпала”, но Арсений при таких же параметрах и почти таком же росте кажется более складным и ладным. — Ты ж хотел, чтобы я тебя нарисовал как в Титанике, — вспоминает Антон и тянется за этюдником на краю стола. — Прям голым? — переспрашивает Арс, откладывая консоль в сторону, и его руки невольно сцепляются. Арсений сгибает и разгибает фаланги пальцев, заламывает кисти, рассматривая Антона, который поднимается, чтобы настроить свет, но с Арсения глаз не сводит, чтобы уловить его настроение. Привычка перебирать руками у Арсения проявляется даже в простых разговорах, стоит крошке волнения пасть на него, и Антон не считает это недостатком, скорее милой особенностью, но в такие моменты старается подать свою — тогда Арсений перебирает кольца и браслеты на его руке. — Как тебе комфортно, — улыбается он, придвигаясь ближе. — Можно? Коснусь? — уточняет Антон, едва приблизившись к Арсению, что кивает, выпрямляя спину. — Расслабься, — тихо просит Антон, касаясь края толстовки. Арсений поддаётся, поднимая руки вверх, позволяет стянуть кофту, вздрагивая от случайных прикосновений Антоновых рук к обнаженной коже. Толстовка падает рядом, Антон касается всполошенных волос, слегка поправляя челку, с немого позволения стягивает очки. Арсений чуть горбится, тихо сопит от осторожных касаний — Антон от уха проводит пальцами по шее, поднимается на острую высоту плеча, оглаживает, заводя руку за спину. — Ты на мне можешь рисовать? — отзывается Арсений, поворачивая голову нос к носу. — Могу, только не знаю, остались ли ещё краски для тела, — выдыхает в губы, теряясь в ресницах. — Глянуть? Арсений лишь кивает, чуть подаётся вперёд, чтобы отпечататься на губах. Антон слабо улыбается, поднимаясь на ноги. В полочках лёгкий бардак из старых баночек и кисточек, тетрадок и исписанных этюдников, но одинокая пластиковая баночка чёрной краски для тела ещё жива. Антон дёргается к пеналу, чтобы подобрать нужную кисточку, спешно хватает стаканчик, чтобы набрать воды, и возвращается в комнату, где Арсений сидит всё так же — без толстовки, но в шортах на тазовых косточках — подогнув ноги жабкой. Антон устраивается за спиной, бросает взгляд на отражение в зеркале шкафа, что стоит перед ними. Арсений смотрит туда же, чуть улыбается, ведя плечами. За несколько месяцев их встречаний Антон впервые видит Арсения полуобнаженным, тот даже в ванной переодевается, а потому бледная кожа, которая лишь короткими участками выглядывала из-под одежды, теперь полностью в его видении. Антон раскручивает баночку, но начинать не спешит, укладывая прохладные от воды пальцы на шейные позвонки — острые, волнами тянутся ниже, и Антон ведёт по ним пальцами, чувствуя, как Арсений мелко дрожит от щекотки. Плечи у него в крапинку — густая свора бледно-кремовых пятен держится кучи, Антон тихо склоняется к правому и целует в эпицентр. Арсений лишь сопит, откидывая голову в бок, чтобы больше места, Антон намёк понимает и касается губами горящей кожи выше, у изгиба шеи. Арсений отзывается на каждый поцелуй вдохами, сжимает пальцы и смотрит в отражении, как Антон мягко целует его плечи и шею. — Если я продолжу, то ничего не нарисую, — хмыкает Антон, отстраняясь, чтобы взяться за кисточку. — Может немного стягивать кожу, но зато быстро сохнет, — предупреждает он, окуная пушистый кончик в баночку. — Молчишь? — А что говорить? — Арсений на конце тянет звуки вверх, содрогаясь от мокрого прикосновения к плечу. — Не знаю, — тонкая линия начинается от шеи, выгибается к лопатке и оставляет чернильный хвост на плече. — Холодно? — Антон легко дует на краску, поднимая глаза на Арсения в зеркале. — Нормально, — бормочет Арс, тряхнув челкой. Антон усмехается, возвращаясь к рисунку. Линии всё больше заполняют спину, завитками искривляясь, Антон прорисовывает листья, воображая, как тесный плющ тянется по Арсовому туловищу. Пересчитывает все родинки, находит под лопаткой родимое пятнышко, закручивая вокруг него побег растения. Арсений вздрагивает, когда чернильный хвост ложится на бок. — Тут щекотно? — интересуется Антон, засмотревшись, как грудная клетка содрогается от глубокого дыхания. — Немного, — скомкано отвечает, сгибаясь сильнее. Антон откладывает кисточку, переставляет стаканчик с водой подальше и касается боков Арсения голыми руками. Тот в ладонях содрогается, но спину выпрямляет, льнёт в надежде откинуться назад, и Антон услужливо пододвигается теснее, чтобы Арсений мог прижаться разрисованной спиной к его груди. — Рисунок сотрётся, — проговаривает Арс, потираясь носом о шею — пахнет лёгкой отдушкой одеколона и немного сигаретами. — Я нарисую новый, — отшучивается Антон, сжимая пальцами тёплую кожу. Арсений угукает, укладывает ладони поверх Антоновых, чтобы обвить себя же чужими руками, мокро целует — вылизывает шею, слегка задевая зубами. Антон под ладонями чувствует, как дрожит его живот от лёгких поглаживаний кончиками пальцев, вторую руку тянет выше, и Арсений шумно выдыхает носом, опаляя кожу, стоит Антону сжать между пальцами сосок. Ореол шершавый, Антон мягко массирует, вдавливая сосок внутрь, опускает голову ниже, чтобы наконец нырнуть в поцелуй. Всё ещё неторопливо пробует на вкус и касания Арсову мягкость, сам плавится, вжимаясь в него сильнее. — Можешь мне, — недоговаривает Арсений, толкая руку, что поглаживает живот. — Пожалуйста, — тихо просит, целуя в щеку. Антон жмурится от того, как длинные ресницы щекочут скулы, лишь кивает, цепляясь пальцами за резинку своих же шорт. Арсений в ответ сильнее разводит ноги, вскидывая таз навстречу ладони, снова ловит губы в поцелуе, выстанывая что-то нечленораздельное. Антона распирает от чувств — ещё никто в его руках не был таким податливым и отзывчивым, никто не хотел его любви так сильно, и дело не в ладони на чужом члене, дело в том, как доверительно Арсений падает назад, зная, что Антон удержит. И Антон держит поперёк талии, чтобы не вырывался от острых ощущений, что вспышками разрываются в груди. Арсений обмякает в руках, постанывая от прикосновений к опавшему члену, но морщится от влаги в белье. — Рисунок точно стёрся, — жалостливо бормочет Арсений, охает от неожиданности — Антон откидывается на спину, чтобы лечь. — Мне впервые так насрать на рисунки, — Антон укладывается на бок, чтобы крепче прижаться большой ложкой. — У меня есть ты. Арсений укладывает голову на вытянутую руку Антона — вспотевший, в краске, лежит прямо на полу его квартиры, улыбается так глупо и широко. Ладонь Антона раскрыта линиями вверх, Арсений хватается за неё, чтобы не отпускать.