Моё офисное солнце

— Мой номер был указан у него в телефоне как «экстренный», — Антон растерянно смотрит на проблесковый маячок, мигающий на крыше скорой помощи. — Вы никогда не говорили об этом с ним? — Арсений стоит рядом. Вместе смотрят на медицинских сотрудников, делающих своё дело. — Никогда, — парень мотает головой и нервно сглатывает слюну. Он догадывался. Он предполагал. Но никогда не мог сказать ничего наверняка. Ему казалось, что всё это вот так может закончиться, но боялся даже думать об этом. Слишком страшной и правдивой казалась реальность. Почему его родители ничего не знали? Почему ничего не предприняли? Они-то должны были заметить, увидеть или что-то понять. — Спасибо, что позвонил, Антош, — его отвлекает знакомый голос. Мать Эда берёт его за руку, жмёт её своей. — Не за что, — и Арсений с какой-то тоской почему-то думает, что парень слишком юн для этого дерьма. Они молча стоят рядом и наблюдают за тем, как врач медленно вытаскивает иглу из вены Выграновского, который как-то обмяк на медицинской кушетке. Биполярное расстройство. Такое предположение высказал врач, ещё несколько минут назад державший обезумевшего Эда, который размахивал ножом в разные стороны, кажется, совсем не контролируя ни себя, ни всё происходящее вокруг по его вине. — Простите, — Антон отрывает взгляд от бывшего парня, — я испортил вам вечер. — Он был слишком скучным, — пожимает плечами Попов. Шастун чувствует, что он заканчивается. Заканчиваются силы, заканчиваются эмоции, заканчивается всё то, на чём держалось его состояние. Он ощущает отчаяние, тревогу и полное бессилие. События летят быстрее и стремительнее, он не успевает подстроиться под них, не успевает сообразить, принять верное решение, действует наобум. Каждый день его обуревает всё новая и новая волна, которая сбивает с ног, дезориентирует и просто окатывает его всего, не давая передышки и тайм-аута. И только сейчас стало легче. Стало чуть-чуть легче. Антон чувствует, как по его щеке сползает слеза. И даже нет желания как-то смахнуть её, чтобы, не дай бог, никто не увидел. Никто? То есть Арсений? Он чувствует облегчение. Это всё закончилось. Оно просто закончилось. Так же стремительно и неожиданно, как и началось. С груди падает тяжёлый камень, который разбивается вдребезги, разбивается на тысячи и тысячи мелких и острых осколков, которые напоследок могут тебя порезать. Каждый раз, когда Эд был рядом, тело Антона всё вспоминало. Снова и снова. То, что было с ним, когда он хотел и когда не хотел. Оно помнило каждое место, где были затянувшиеся шрамы, зажившие синяки, каждое место, которое было искалечено не по своей воле. Ещё одна слеза быстро и стыдливо стекает по его щеке. Сползает за ворот, щекочет шею и исчезает, впитываясь в кожу. Он не плачет. Просто так его тело неосознанно для него и осознанно для себя отвечает на всё, что происходит вокруг. Освобождая себя от этих тисков, в которые он загонял сам себя каждый божий день. — Ты в порядке? — Арсений поворачивает голову и замечает остекленевший взгляд парня. А затем... затем замечает две мокрые дорожки на его лице. — Эй! Ты в порядке? — пальцами хватает его за подбородок, поворачивает к себе, внимательно смотрит в грустные зелёные глаза. Не думает. Он не думает. Просто берёт обеими ладонями его лицо, большими пальцами рук стирает мокрые дорожки слёз с щёк Антона, продолжает поглаживать его и несколько секунд, которые, кажется, длятся целую вечность, молча вглядывается в отрешенные зелёные глаза. — Всё будет хорошо. Он никогда не любил фразу «всё будет хорошо». Её говорят на автомате, чтобы избавиться от чужих переживаний. Она бесчувственная, безучастная, бессердечная. Но иногда нам всем нужен человек, который в нужный момент скажет именно эту фразу. И скажет её по-особому, так, как тебе это необходимо. И это действительно поможет. И ему вдруг становится так тревожно, так грустно и волнительно за этого парня. Таких чувств он не испытывал никогда. Никогда ни о ком не тревожился по-настоящему. Он чувствует себя беззащитным и таким уязвимым, словно кто-то разворачивает обёртку, в которой тот прятался всю жизнь, а он ничего не может поделать с этим. Никогда ещё чьи-то проблемы не были важнее его собственных. Слушал обрывистый разговор Шастуна по телефону, пытался угадать, что же случилось на самом деле, почему светлые брови так тревожно изгибаются с каждым новым услышанным словом. — Мне нужно ехать, прости, — кладёт телефон в карман, обеспокоено оглядывается вокруг, словно ища что-то. — Я подвезу тебя, пошли. Просто захотел быть рядом с ним. В первый раз. Просто захотел не оставлять его одного в этот сумрачный вечер, что бы там ни случилось. Антон кладёт дрожащие пальцы поверх рук мужчины, опускает голову, касаясь своим лбом его лба. — Всё будет хорошо, — повторяет эти целебные слова, которые, как плацебо, не имеют особого смысла, но почему-то делают боль и разочарование не такими сильными. — Что же ты со мной делаешь, Антон Шастун? Не хочет слышать ответ. Не хочет знать, что же он думает на самом деле, что планирует и зачем всё это. Просто понимает, что он меняется. И не может осознать, почему, не может вычислить, как же именно. Закрывает глаза. С закрытыми глазами не так страшно. Не так страшно, когда кто-то вот так позволяет себе просто вертеть им как угодно. — Вы не ответили на мой вопрос, Арсений Сергеевич, — тихо бормочет Антон. — Вы пойдёте со мной на свидание? — Кажется, мы уже сходили, — отрывается от парня, убирает свои руки от его лица, отворачивается, бесцельно глядя вперёд, туда, где раньше была припаркована машина скорой помощи. Поднимает голову, подставляя лицо морозному январскому ветру и улыбается. Как там говорил этот дурацкий врач? Он ни с чем не спутает это ощущение. Он просто поймёт, когда это случится с ним.

* * *

— И что вы чувствовали? — психотерапевт, с интересом склонив голову на бок, внимательно рассматривает мужчину, что ну никак не вписывается в описанный им образ, в который он попал некоторое время назад. — Беззащитность. Уязвимость. — Уязвимость — это плохо? — уточняет врач. — Уязвимость — это опасно, — односложно отвечает Попов, отводя взгляд. — Любовь — это уязвимость. — Я не хочу быть уязвимым. — Когда уязвимый рядом с любимым человеком, вы намного сильнее, чем можете себе представить. — Неужели? — Когда боитесь слабости, вы слабы из-за своего страха; когда позволяете себе иногда быть слабым, вы сильнее и свободнее, чем предполагаете. Подумайте об этом. Арсений выходит на улицу. Последняя суббота января. Месяц пролетел быстро, как, впрочем, и вся его жизнь. Идёт по проспекту, разглядывая проезжающие мимо автомобили, проходящих мимо людей. Сегодня решил пройтись пешком. Мыслям лучше думаться во время ходьбы. Он всё чаще замечал, что в этой жизни он скорее зритель, нежели участник. Наблюдает, слушает, делает выводы. Но никогда не действует. Отпускает от себя всё приходящее, не позволяет ничему и никому слишком долго оказываться и оставаться рядом с ним. Дистанция — это единственное верное спасение. Дистанция — это то, что защищало его на протяжении всей его жизни. Когда все окружающие люди вдалеке от тебя, то они не могут прикоснуться, не могут сделать больно, не могут засунуть свой бессовестный нос туда, куда не следует, туда, где не следует оказываться никому. В кармане вибрирует телефон.

Входящее сообщение

Антон Шастун Я думал о вас всё утро Мы можем выпить кофе или пообедать вместе? А он не собирается сдаваться. После того странного для Арсения вечера держался подальше от упрямого мальчишки. Не хотелось снова угодить в неприятности в виде их неожиданного сближения. Я тоже думал о тебе, Антон Шастун, но, кажется, никогда не смогу признаться тебе в этом.

* * *

— Доброе утро! — хитро смотрит на него Павел Алексеевич Воля. — И вам доброе утро, — смущённо бормочет Антон, отводя взгляд. — Я чувствую, тебе есть что рассказать мне, — мужчина обворожительно улыбается и услужливо толкает ногой стул, чтобы тот подкатился к парню. — Не понимаю, о чём вы, — Шастун старательно не смотрит на Волю, плюхается на стул, раскладывает перед собой папки с документами, достаёт из портфеля ноутбук. Планёрка начнётся через десять минут, а он ещё даже не заглядывал на новостной сайт. — Я видел вас вместе, когда проезжал мимо работы, — гнёт своё Павел, ехидно подмигивая Антону. — Знакомы? — тот делает ему в ответ «удивленные глаза» и снова отворачивается. — Вот жук! Да ну тебя! — отмахивается бизнесмен, ухмыляется и снова погружая своё внимание в телефон. Антон сам себе даже не может ответить на множество вопросов, не то что кому-то ещё, пусть даже и Павлу Воле. С каждым днём он всё больше располагает его к себе. Весёлый, беззаботный и умный. Кажется, ему можно доверять. А ещё, немного стыдливо думает парень, у него можно было бы что-то вызнать про Арсения. Вряд ли мужчина согласился бы просто так, а раскрывать подробности своих взаимоотношений с Поповым он опасался, не зная, как тот отреагирует на это. В любом случае, не стоило раскрывать рот без разрешения. А вопросов было море. И с каждым днём всё больше. Какая у него ориентация? Он гей, би или для него всё это впервые? Третьего варианта парень очень опасался, поскольку даже не мог предположить, что делать в такой ситуации. Какие у него чувства к нему? Что значат все его прикосновения? Чувствует ли он к Антону то же, что и Антон к нему? Может ли он обращаться к брюнету на "ты"? Они встречаются или просто нравятся друг другу? Или это не больше, чем мимолетное увлечение? Было глупо утверждать, что ничего не происходит. Они сближаются. Это происходит так медленно, осторожно, деликатно и так... правильно? Каждый момент, проведённый рядом с мужчиной, был по-своему особенным и волнительным. Ему всего лишь двадцать три, но, кажется, он слишком давно не испытывал таких чувств. Волнительно. Он волновался каждый раз, когда Арсений заходил в помещение и оказывался рядом с ним. Выпрямлялся, часто боялся даже не так пошевелиться, сказать что-то лишнее, но и часто болтал без умолку или вставлял едкий комментарий, ощущая максимальный комфорт рядом с таким прекрасным и чертовски привлекательным мужчиной. — Доброе утро! — входит в переговорную быстро и решительно. Подходит к рабочему столу, бросает сумку на кожаный стул, несколькими движениями рук снимает с себя пиджак, вешает на спинку. — Доброе утро, — еле слышно произносит Шастун, но тот всё слышит. Оборачивается на голос парня, несколько секунд внимательно рассматривает его с ног до головы, потом коротко кивает и возвращается к своим делам. Невероятный. Что-то в нём есть такое завораживающее, заставляющее взгляд пытливых зелёных глаз снова и снова возвращаться к стройной фигуре, вещающей что-то у электронной доски. Небрежно смахивает прядку волос, лезущую на глаза, смешно оттопыривает нижнюю губу, чтобы подуть на вспотевший лоб, вертит в изящных руках стилус, иногда бегло отвечает на взгляд парня, стараясь долго не задерживаться на нём. Изящный. Как же превосходно на нём сидит белая рубашка, как восхитительно облегают талию тёмные брюки с кожаным ремнём. Каждое движение расчётливое и плавное. Можно писать картины! — Антон, включишь нам презентацию? Антон? — трясёт головой, чтобы отбросить от себя все лишние мысли и вопросительно-растерянно смотрит на мужчину, который замер в выжидательной позе. — Что, простите? — Включи нам презентацию, повторяю, — тёмные брови хмурятся, но голубые глаза смотрят совсем не сердито. — Да, конечно, простите, — щёлкает по клавишам ноутбука, выводит на экран проектора нужную презентацию. Арсений поворачивается обратно к доске и улыбается. Сам себе, незаметно для окружающих. Какой ты удивительный. Со своими зелёными глазами и кудрявыми волосами.

* * *

— Игнорировать сообщения — не очень хорошо, — всё-таки решается сказать вслух Антон. Они сидят в кабинете уже около часа, работают. — Дела, — сухо отвечает Попов. — Какие? — оборачивается к мужчине, отодвигает стул от своего стола. — Всякие, — пожимает плечами брюнет. Отрывается от ноутбука, смотрит на Шастуна. — Я должен перед тобой отчитываться? — Не должны, — кивает парень, встаёт со своего места, подходит к Арсению, садится на край стола, наклоняется ближе. — Мы можем поговорить? — Ты думаешь, есть о чём разговаривать? — откидывается на спинку кресла, скрещивает пальцы. — А вы думаете, что не о чём? — На корпоративе в Новый год, по-моему, стало всё предельно ясно, — говорит без эмоций, но бегущей строкой идёт мысль о том, как же чертовски не хочется переживать подобный момент снова. Не хочется даже думать о нём. Даже в прошедшем времени. Антон закусывает губу. Он тревожно и осторожно пытается подобрать слова. Арсений явно не тот человек, которому можно сказать всё как есть. Если бросить ему своё «я сделал это ради вас», то он скомкает твои слова и выкинет в урну, как и всё остальное, связанное с тобой. Манипулировать им невозможно, он не позволит сделать себя хоть косвенно виноватым в чём-либо. У Шастуна не было такой цели, но он слишком хорошо понимал, что все его оправдания будут выглядеть именно так. — Не всё в этой жизни является тем, чем кажется на первый взгляд, — всё-таки решается наконец-то ответить. В груди что-то слишком болезненно сжимается каждый грёбанный раз, когда они снова отдаляются друг от друга. Мужчина молча качает головой. — Позвольте мне просто сказать. Пожалуйста. Арсений кивает и продолжает рассматривать этого парня своими удивлёнными лазурно-голубыми глазами. Чёлка сбилась на лоб, глаза горят каким-то вдохновением, галстук съехал на бок, а тонкие пальцы нервно теребят пуговицу на рубашке. Кажется, разговор будет долгим. Мимолётом пролетают навязчивые мысли о том, что нужно работать, работать и ещё раз работать, потому что время неумолимо бежит вперёд. Но он решает взять перерыв. Перерыв, чтобы наконец-то узнать ближе этого странного мальчишку с зелёными глазами.