Моё офисное солнце

Арсений с трудом разлепляет глаза. Голова раскалывается, всё тело ломит, каждый сустав ноет от тупой боли. Он пытается приподняться на локтях, но чувствует себя слишком слабо для этого. Усиленно трёт глаза и морщится от яркого солнечного света. Где-то в глубине квартиры слышится шум. Гремят столовые приборы, в воздухе витает запах завтрака, а рядом, на прикроватной тумбочке, стоит стакан с водой и несколько блистеров с таблетками. Всё же приподнимается с кровати, берёт в дрожащие руки стакан, отпивает несколько жадных глотков. Находит блистер с «ибупрофеном», морщится, выдавливает таблетку сразу прямиком в рот, проглатывает и запивает водой. — Я думал, что вы проснётесь позже, — слышится знакомый голос. Антон Шастун. Стоит перед ним в одних шортах, в которых мужчина узнаёт свои, в одной руке — деревянная лопатка, в другой — крышка от сковороды. Изумрудные глаза смотрят с улыбкой, несколько кудряшек свисают надо лбом. Он выглядит милым. В его одежде. Арсений ненавидит, когда кто-то без разрешения и с разрешением трогает его вещи, особенно, одежду, но сейчас он не чувствует никакой тревоги или раздражения по этому поводу. Почему? Его психотерапевт очень удивился бы. — Привет. — Простите, — парень виновато улыбается. — Я надел вашу одежду. У меня не было с собой никаких вещей, а Павел Алексеевич разрешил посмотреть что-то среди ваших. Я нашёл шорты, но не нашёл футболки… — Не переживай, — отмахивается мужчина и присаживается на кровати. — Выглядишь мило, — всё же решается сказать он после некоторой паузы. Ещё ни разу в его жизни не было такого, чтобы он сказал о своих чувствах и не пожалел об этом. Каждый раз решается сказать что-то честное, а потом не один год жалеет об этом, обещая себе никогда больше не открываться людям. — Спасибо, — Антон шутливо кланяется. — Я приготовил вам завтрак. Никуда не уходите, — серьёзно хмурится и спешит к плите. Он немного завидует Шастуну. Парень слишком легко и просто проявляет эмоции и принимает эти эмоции от других. Для него это так же просто, как, например, дышать. — Вот, — появляется невероятно довольный и счастливый с подносом в руках. — Я погуглил, как готовится ваш скрэмбл, оказалось, ерунда. Кофе со сливками, скрэмбл и тост с авокадо. Не стал солить и перчить, принёс вам специи, чтобы посолили сами, — садится на край кровати мужчины, протягивает ему поднос. — Почему вы так смотрите? От него веет невероятной теплотой и каким-то домашним уютом. Арсений, кажется, никогда не ощущал рядом с каким-либо человеком такой обширный спектр эмоций. И только сейчас замечает, какой парень худой. Острые ключицы, покрытые полупрозрачной кожей, торчат, грудная клетка вздымается от каждого вдоха и выдоха; и впалый живот. Почему он такой худой? — Для меня никто никогда не готовил завтрак, — брюнет принимает поднос, ставит на колени и с интересом рассматривает еду. Антон не сводит с него взгляда. Такой утончённый и изящный, даже сейчас, в домашней рубашке и штанах, с взлохмаченными иссиня-чёрными волосами, так удивительно подчеркивающие нежно-голубые глаза. Осторожно накалывает кусочек яичницы на вилку, медленно прожёвывает и глотает, прикрыв веки. Парень взволнованно анализирует каждое его движение, словно опасаясь, что завтрак может не понравиться брюнету. Двумя пальцами берёт тост с авокадо и сливочным сыром, откусывает и так же медленно жуёт. Даже слишком медленно, по мнению Антона. — Вкусно? — Почему должно быть невкусно? — резонно уточняет Попов. — Я никогда не ел авокадо, поэтому интересуюсь. — Почему не сделал себе? — Там была только половинка и ещё два яйца. — Ну так попробуй. Антон кивает, раскрывает рот пошире и зажмуривает глаза. Он всегда с опаской пробует что-то новое, но авокадо, особенно на кусочке поджаренного тоста, выглядит очень аппетитно. Сглатывает слюну и терпеливо ждёт. Арсений морщится. Что ему делать? Отломить кусок и дать ему съесть самому? Положить в его рот? Дать тост сразу, чтобы тот откусил? Тогда ещё придётся есть после него. Не то что бы он сильно брезгует, но вообще брезгует. Мужчина осторожно отламывает кусочек тоста с размолотым авокадо, кончиками пальцев подцепляет его и, стараясь не касаться ничего лишнего, кладёт в рот Антона. Тот быстро жуёт, затем открывает глаза и улыбается. — Вкусно. — Хорошо, — Попов отодвигает от себя тарелку. Нет, всё-таки его психотерапевт не останется без работы. Доедать он это не будет.

* * *

— Я тебе отправил документы. Да, я знаю, задержал. Возникли непредвиденные обстоятельства. Прости. Успеем? Ты — Бог. Я твой должник. Пока, — Арсений устало кладёт телефон рядом с собой, потирает виски. Он совсем забыл про документы для апелляции, которые должен был отправить Сабурову до двенадцати дня. Складывалось ощущение, что всё это было не вчера, а очень и очень давно. Такое состояние для него было непривычным. Температура тридцать восемь градусов была неприятным известием в эту солнечную декабрьскую среду. Он совсем не привык чувствовать себя настолько беспомощным и слабым. Несколько раз звонил Паша, спрашивал как дела, зачем-то уточнял, как там поживает Антон. Он иногда вспоминал услышанный в машине разговор Воли с Шастуном. Паша слишком сильно подчас пёкся о его личной жизни, переживал, что друг один и не стремится ни с кем заводить отношений. Это немного раздражало. Но они дружили больше пятнадцати лет, так что он позволял другу, то, что, на самом-то деле, терпеть не мог. — Он тебе нравится? — Нравится. Вот и всё. Он ответил так просто и так спокойно, словно принимая это как нечто само собой разумеющееся, будто в этом нет ничего удивительного. Мужчина очень старался убедить себя, что чувства другого человека совсем ни к чему его не обязывают, ведь это было правдой, но никак не мог понять, почему в моменты таких мыслей сердце бьётся так быстро и отчаянно. Почему хочется снова и снова прокручивать эти слова в своей голове? Почему они так волнуют его и заставляют переживать? Из-за чего он переживает? Из-за того, что кому-то нравится? Почему это никогда не волновало его раньше? Может быть, потому что тогда он не чувствовал ничего в ответ? — Хотите, чтобы я вас добивался? Хорошо, я буду добиваться! Кажется, в голове Арсения можно создавать официальный склад фраз Антона Шастуна, которые он коллекционировал. Запоминал, слишком часто повторял сам себе, чему-то улыбался, снова бесконечно вертел и вертел эти буквы, слова, складывающиеся в предложения, которые вылетели изо рта его подчинённого. В сердцах, на эмоциях или просто так. Парень старательно складывает посуду в посудомойку. Высунув кончик языка, настойчиво пытается понять, куда именно лучше складывать чашки, а куда — вилки. Он всё так же в его домашних шортах, но это не вызывает больше никаких негативных переживаний, только интерес и любопытство. Шорты явно на пару размеров великоваты, они сидят невероятно низко на стройной талии, обнажая тонкие косточки таза, спускающиеся вниз, под резинку одежды. Он совсем не глупый. Просто так иногда кажется из-за его простоты. Приноровился быстро работать, только и скрипели клавиши ноутбука; совершенно очаровал весь его рабочий штат, точнее тех, с кем успел познакомиться и даже подружиться. Несколько сотрудников уже подошли к Попову, поинтересоваться, может быть, Антон Шастун всё-таки вернётся. — Я всё! — Антон выпрямляется и очаровательно улыбается. — Посуду убрал, стол протёр… вот и всё, — разводит руками и выжидательно смотрит на брюнета. — Хорошо, — кивает. Он никогда не смел думать о нём, даже когда Шастун стал оказывать ему отчаянные знаки внимания. Он — его начальник, старше больше чем на десять лет. Это всё казалось безумием. До одного определённого момента. До тех пор, пока Антон не коснулся его. Каждый раз он позволял парню все большее и большее. Каждое его прикосновение парализовало Арсения и он совсем ничего не мог предпринять в ответ. — Работаете? — присаживается рядом на край кровати. — Нет. Отправил Нурлану документы для апелляции, — брюнет захлопывает ноутбук, откладывает на прикроватную тумбочку. — У нас есть шансы? — Не знаю. Дело выглядит слишком запутанным и… заказным, — он медленно выдыхает накопившийся воздух. Время час дня, обычно к этому моменту на работе он успевал провести планёрку, сделать десяток дел, запланировать ещё десяток новых и приступить к обеду. — Это всё из-за меня, да? — Антон ёрзает на краю кровати, обеспокоено следя за выражением лица Попова. — Я не знаю, Антон. Паша считает, что дело было куплено ещё раньше всей этой ситуации, — он хмурится и переводит взгляд внимательных голубых глаз на Шастуна. — Ты решил вопрос с Выграновским? Он больше не беспокоит тебя? — Кажется, да, — растерянно кивает, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Он был готов отдать что угодно, только бы повернуть время вспять, изменить своё решение и позволить Эду сделать всё что угодно. Даже если он не был рычагом этой операции, то уж точно смог бы как-то спустить на тормоза всё происходящее. Его отец души не чаял в своём сыне-сорванце, так что Антон не понаслышке знал, что Выграновский готов на многое ради своего отпрыска. Он так виртуозно и каждый раз невероятно бесшумно улаживал все скандалы, в которые умудрялся впутаться Эдуард, даже те, что были устроены буквально на пустом месте. — Это хорошо. Я рад, — голос мужчины теплеет. — Останешься со мной до вечера? Мне уже значительно лучше, — врёт. Но какая разница? Протягивает руку, кладёт её на одеяло ладонью вверх. — Хорошо, побуду, — кивает Антон, отвечает Арсению, мягко опускает свою ладонь на его и улыбается. Ему невероятно хорошо и плохо одновременно. Хорошо от того, что они снова держатся за руки, а плохо от решения, которое он только что принял.

* * *

— Привет, — Антон медленно проходит внутрь комнаты. Идёт осторожно, считая про себя количество шагов, потому что слишком раздосадован собственными мыслями, уж очень хочется их заглушить и не слышать больше никогда. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Вот они держатся за руки и смеются. Было же что-то хорошее между ними? На фоне играет какая-то музыка из балета, они танцуют и дурачатся. Семь. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать. Целуются уже второй час. Кажется, начинает неметь язык. Их первый раз был умопомрачительным. Секс всегда был ярким и шумным, так что после него у Антона подкашивались ноги и сводило поясницу. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. — Я рад, что ты пришёл, — Эд встаёт с кресла и идёт к нему на встречу. Криво улыбается, разводит руки для объятий. Обнимаются. Позволяет себя обнять и даже поцеловать в щёку. Пальцы Выграновского пробираются под рубашку, вытаскивая её из брюк, и сжимают талию парня. От него пахнет приятно. Он выучил каждую нотку этого аромата. — Я тоже рад, — бормочет дрожащим голосом, понимая, что бывший парень намного умнее, чем кажется. И ему важно верить. Верить в то, что Антон здесь искреннее и потому что хочет этого сам. Даже если это неправда. Даже если он знает об этом. Просто нужно выглядеть правдоподобным. Это не будет продолжаться вечно. Когда-нибудь он ему надоест. Это неизбежно. И у него будет передышка и время подумать, что делать дальше. Кого он обманывает? — Я скучал, — губы молодого человека касаются шеи Шастуна, мягко блуждают по нежной коже. Шумно вдыхает его запах и прижимается носом сильнее. Умеет же иногда быть милым и не таким дерьмовым.

* * *

Вечером позвонил Нурлан Сабуров, адвокат компании, сказал, что рассмотрение апелляции отклонили. Повторно можно будет подать только минимум через полгода. Даже цифра с шестью нолями не смогла пошатнуть мнение неумолимого судьи. Арсений сидит на стуле за своим письменным столом. Вокруг непривычно для него хаотично разбросаны документы и прочие бумаги. Лицо уронил в ладони, локти дрожат. Впервые Антон видит его таким подавленным. Стоит в нескольких метрах от него с кастрюлей теста для блинчиков в руках и даже не знает, что сказать. И стоит ли? Ему просто невероятно жаль. — Я потерял всё. Я потерял всё, — почти неразборчиво бормочет себе в ладони. А Антону просто очень больно. Почему ломается чужая жизнь, а больно ему?

* * *

— Ты не против съездить поужинать? — интересуется Эд, выпуская его из своих объятий. — Уже поздно, — осторожно возражает Антон. — Ну и что. Поедем? — Поедем. — Я рад, — улыбается и склоняет голову, рассматривая парня. Старается изо всех, Шастун прекрасно понимает это. — Ты говорил, что всё исправишь, Эд. Ты же помнишь? — Я всё исправлю, обещаю. Пошли, — берёт его за руку. Идут к выходу. Можно ли оправдывать свой плохой проступок тем, что ты хотел как лучше? Антон идёт следом. Садится в автомобиль. Ловит на себе вопросительный взгляд водителя, молча качает головой, отворачивается к окну. Чувствует, как по щеке предательски сползает слеза. Я хотел как лучше, Арсений Сергеевич. Честное слово. И я очень надеюсь, что в этот раз у меня всё получится.