Моё офисное солнце

Заседание давно закончилось. Зал суда опустел, лишь две женщины, убирающие помещение, копошатся у выхода. — Уважаемый, — одна из них подходит к мужчине, сидящему за стойкой с металлической табличкой «ответчик». — Суд уже закончился. — Д-да, конечно, — Арсений растерянно кивает и медленно встаёт. Идёт к двери. Перед глазами, кажется, всё плывёт. Он выходит на улицу. Последняя неделя декабря. На улице холодно, морозно и невероятно свежо. Пахнет праздником. Темнеет. Зажигаются фонари и разноцветные огоньки, туда-сюда снуют люди, спешащие домой после рабочего дня. Брюнет кладёт сумку на холодную плитку крыльца, сам садится на ступеньку. Он в одной рубашке и тонком пиджаке. Мороз сковывает его тело, пробираясь внутрь. Трёт ладони, чтобы согреться. Он всё потерял. Он. Всё. Потерял. Осознание ещё не пришло к нему. Оно вроде бы витает где-то рядом, напоминая о своём присутствии, но так и не может полностью осесть в его разуме. Пальцы рук коченеют в считанные минуты, но он не спешит вставать. Декабрьский воздух дышится вкусно, обоняние улавливает нотки хвои. Где-то совсем недалеко ёлочный базар. Он перестал праздновать Новый год после того, как уехал из дома. В шестнадцать лет. Этот праздник ему глубоко противен. Никогда не разделял всеобщего веселья по указанным кем-то дням и числам. Обычно к концу декабря заканчивалась учебная четверть и начинался домашний разбор полётов. Пока его одноклассники веселились и разбирали полученные подарки, он сидел за своим письменным столом, чаще в слезах, и решал, решал бесконечные задачи и примеры по всевозможным предметам. До боя курантов стремился всё успеть доделать, чтобы заснуть и не слышать радостных криков и смеха празднующих соседей и их детей. Каждый год, даже десятилетия спустя, чувствуя, как неумолимо приближается ненавистный день — тридцать первое декабря, он чувствовал панику, ненависть и отчаяние. И ничего не мог с собой поделать. Ни разу не купил ёлку, не украсил квартиру, ни разу не заснул позже одиннадцати вечера. Никакого праздника. Никаких мыслей о празднике. Арсений сидит на ступеньках перед зданием суда, выпрямившись и смотря куда-то вперёд. Он вдруг чувствует невероятную пустоту внутри, которая разрастается, кажется, поглощая всё живое в нём, всё то, что он сумел сохранить в себе. Внутри него всё выжжено огнём, не осталось, кажется, ни единого росточка, который мог бы вырасти во что-то прекрасное и красивое — в чувства, в любовь. Он только недавно позволил своему сердцу чуть увеличить пробег, биться чуть чаще рядом с человеком, который его удивлял и восхищал, который смотрел на него всегда с уважением и теплотой, даже когда злился или расстраивался, даже если из-за него. Он только недавно позволил кому-то касаться себя, а себе — не ненавидеть прикосновения и не ненавидеть близость, а просто принимать её и даже… просто наслаждаться? Он разрешил себе иногда думать о чём-то или о ком-то ещё, кроме бесконечной работы и насущных проблемах. Эти мысли освобождали его. Он всё потерял. Попов рад, что не нужно было звонить Воле и как-то объяснять случившееся. Он уже всё знал. Написал ему смс-ку: «Держись. Скоро увидимся и что-нибудь придумаем. Спасибо тебе за всё». «Известия» лишили лицензии. Это решение суда вызвало негодование и недовольство большинства, что сидело в зале. Адвокат хмурился и о чём-то переговаривался с юристами, по его словам, такой случай — нонсенс не только в его практике, но и вообще в судебной системе - отозвать лицензию у СМИ буквально ни за что.

* * *

Арсений сидит молча, даже не дыша. Он пытается осмыслить и понять только что услышанное. Взгляд его встречается с Эдуардом Выграновским, который сидит в зале суда среди зрителей и криво улыбается ему прямо в лицо. — Мы будем оспаривать. Мы подадим апелляцию, — хлопает его по плечу адвокат компании — Нурлан Сабуров. — Когда? — холодно интересуется брюнет, не сводя глаз с Выграновского, который о чём-то общается со своим отцом и ещё несколькими людьми — «потерпевшими». — Апелляцию можем подать хоть завтра, а вот когда её рассмотрят — вопрос, — Нурлан садится рядом. — Я сам позвоню Павлу Алексеевичу. Обсудим. Боюсь, что процесс затянется из-за новогодних праздников, — мужчина хмурится, складывает документы в папку, а папку — в сумку. — На почту пришлю список необходимых документов для апелляции. Сможете собрать завтра к двенадцати дня? — Разумеется, — кивает Арсений, и переводит взгляд на адвоката. — Я всё сделаю. — Держитесь, — Сабуров сочувствующе пожимает руку редактору, кивает и быстрым шагом покидает зал суда.

* * *

— Где он? — Антон осторожно вытягивает шею, пытаясь что-то рассмотреть сквозь небольшую щель приоткрытой двери. — В кабинете, — одними губами произносит Алёна. — А почему мы шепчемся? — на всякий случай уточняет парень, присаживаясь на край стола. — Арсений Сергеевич рассердился, когда я слишком громко, по его мнению, ответила на звонок, — девушка виновато пожимает плечами и грустно вздыхает. — Что будете делать? Мы же закрываемся. — Месяц будем сидеть без работы, Павел Алексеевич пообещал выплатить все бонусы и премии, а также зарплату за месяц. Параллельно сказал искать новую работу. Всё должно решиться за месяц, — Алёна складывает вещи в сумочку. — Уходишь? — Антон встаёт вместе с ней, они обнимаются. — Да. Я бы осталась ещё, но обещала помочь маме с переездом. — Ты справишься? — Обижаешь.

* * *

Мужчина сидит, уронив лицо в ладони. Рядом стоит пустая бутылка рома, недопитый бокал, открытый ноутбук и стопка каких-то документов. Тихо работает кондиционер. В кабинете достаточно прохладно, электронный термометр показывает пятнадцать градусов. Антон чувствует тоску, снова зайдя сюда. Его рабочий стол, ноутбук и папка для бумаги. Всё осталось нетронутым. Будто он и не уходил никуда. Будто его и не увольняли. Вечерний вид из окна всё такой же завораживающий и красивый. Медленно проходит внутрь. Присаживается на стул рядом с Поповым. Несколько минут сидит молча, даже не зная, с чего начать. Он не уверен, нужно ли сейчас его присутствие здесь, но просто захотел быть рядом. Каждое утро просыпается без будильника в одно и то же время, каждый раз осознавая, что всё зря. Его не ждут, и ему никуда не нужно спешить. — Как вы? Арсений поднимает голову. Недельная щетина, усталый взгляд голубых поблёкших глаз и глубокие морщины, разбежавшиеся по нахмуренному лбу. Массирует виски, словно пытаясь прийти в себя, выдыхает накопившийся воздух и берёт в руки стакан. — Я в порядке, — залпом выпивает содержимое, даже не морщась. Если так задуматься, он никогда не отвечал на этот вопрос по-другому. — Зачем приехал? — Скучал по вам, — Антон рассматривает брюнета, склонив голову. Зелёные глаза смотрят внимательно и тревожно. Он никогда не видел Арсения таким. Всегда подтянутый, в свежевыглаженной одежде, чисто выбритый, с невозмутимым выражением лица — таким он был в его памяти. — Я очень хотел вас увидеть. Простите, что приехал без предупреждения. Молчит. Шастун уже привык, что мужчину иногда сложно разговорить. Протягивает руку к руке Попова. Мягко касается пальцев мужчины, перебирает их, легонько поглаживая подушечками пальцев. У него такие изящные руки, которые хочется трогать и трогать. Холодные мраморные пальцы с коротко стрижеными ногтями и выступающим тонкими венками. Антон не может оторвать взгляд. — Всё кончено, Антон, — Арсений пытается высвободить руку, но парень только сильнее сжимает его пальцы в своих. — Я облажался. Я потерял всё, — он поднимает их сцепленные руки, облокачивается локтями на стол и кладёт горячий лоб на запястье Антона. — Мы больше не увидимся? — Я не знаю. — Неужели ничего нельзя сделать? — Я не знаю, — мужчина закрывает глаза. Впервые за очень долгое время он чувствует себя настолько разбитым и подавленным. Компания, которой он посвятил треть своей жизни… её больше нет. Работа была смыслом его жизни, тем, что делало его живым, вдохновлённым, что заставляло просыпаться по утрам с какой-то целью. Он не может сказать себе точно, почему сейчас держит Антона за руку, почему позволяет ему приходить к нему когда вздумается, почему не прогоняет, хотя в такие моменты предпочитает быть в одиночестве. Слишком очевидно осознаёт, что всё, что их связывало сейчас — работа, уже больше не несёт никакой ценности и важности. Их, кажется, не связывает больше ничего. Не трогал ни стол Антона, ни его вещи, которые по сути принадлежали издательству, но были всё же и его. Не делал никаких перестановок в кабинете, потому что от них было бы совсем тошно. — Вы правда жалеете, что взяли меня на работу? — тихо спрашивает Антон, который сидит сейчас, не шевелясь, время от времени сжимая пальцы мужчины и прислушиваясь к его прикосновению. Лоб брюнета невероятно горячий и обжигающий. Он сказал это в сердцах. Никогда никому не признается, но несколько раз даже испытывал что-то похожее на сожаление после их ссоры. У него нет никаких причин полагать, что если бы Антон Шастун никогда бы не зашёл в его кабинет, то у них бы не отозвали лицензию. Он всегда должен был быть готовым к этому. Конкуренция всегда была. Сильная и жестокая. Он сам видел и наблюдал, как закрывались десятки СМИ, которых в рейтинге обгоняли более популярные издательства. «Известия» было одним из таких издательств. Они зачастую лидировали в опросах, проводимых между читателями, занимали первые места на премиях. Воля всегда отдувался за Попова на таких мероприятиях. Сияющий и довольный, в чёрном смокинге, выходил на сцену, где забирал очередную грамоту, награду или статуэтку. Кланялся и извинялся за то, что главный редактор не смог приехать. А он, Арсений, смотрел всё это с экрана плазменного телевизора в своей квартире, сидя на диване и смакуя бокал белого вина. — Я ни о чём никогда не жалею, — уклончиво отвечает он, поднимая голову. — У вас горячий лоб, вы знаете об этом? Я считаю, что вы заболели, — серьёзно произносит Антон, высвобождая руку и прикладывая ладонь ко лбу мужчины. — Боже! Да вы весь горите! Плюс сорок точно, — хмурится и снова касается руки Попова. — Поезжайте домой. Правда. — Плюс сорок? — Арсений усмехается. — Будь у меня такая температура, я бы давно лежал у тебя на коленях, я тебе гарантирую. — Давайте померим температуру, — не сдаётся Шастун. — У вас же есть градусник? У всех людей есть градусник. — Я в порядке. — Вы заболели! — Неправда. Я никогда не болею. — Ну и ладно! — Антон встаёт. — У Алёны была аптечка, там точно был градусник. Не смейте убегать, сидите здесь, — он грозит пальцем бывшему начальнику и выходит из кабинета. Он и вправду почти никогда не болел. Несколько раз в детстве. Неделю не ходил в школу, получил от матери тонну упрёков и решил больше никогда не болеть. Он никому не был нужен — больной и беспомощный. Десятки посещений психолога для того, чтобы наконец-то разрешить себе иногда быть слабым. Получалось плохо. Но пару лет назад всё-таки заболел ангиной. Был невероятно счастлив. Провёл в кровати три дня, потом закалённый иммунитет всё же победил. — Померите? — Антон стоит над ним с градусником в руке. — Бог с тобой, — отмахивается мужчина. — Делай, что хочешь, только отстань, — ловкие пальцы начинают быстро расстёгивать одну пуговицу за другой, примагничивая к себе взгляд Шастуна. — Градусник даёшь или нет? Какой вы красивый, Арсений Сергеевич. Ему совсем не стыдно, но он никак не может отвести глаз от брюнета. Вот его пальцы расстёгивают рубашку, аккуратно обнажают плечо и ключицу, чтобы вставить градусник подмышку. — Не пялься, — строго одёргивает Попов, прикрывает грудь рубашкой. — Извините, — опускает взгляд в пол и, на всякий случай, отходит чуть дальше, ощущая, как низ живота снова приятно скручивает. — Вы и вправду никогда не болеете? — Болел пару раз, — мужчина откидывается на спинку стула, придерживая себя за локоть, снова опасаясь уронить градусник. — Не помню, когда в последний раз вообще мерил температуру. — А я вот часто болею, — доверительно сообщает Антон, снова садясь рядом и уже придя в себя после увиденного. — Нужно закаляться, — Арсений смотрит на него с интересом, внимательно разглядывая лицо парня. — Да я пытался, — морщится и чешет ладонью кончик носа. — Как-то не сложилось. Вот, видимо, иммунитет и слабый. Почему они сейчас говорят о такой ерунде? У Антона, кажется, десяток или сотня вопросов, которые он хотел бы задать мужчине, но никак не обсуждать то, кто и как часто болеет. Эти вопросы, кажется, навсегда останутся с ним, потому что он никогда не решится спросить хотя бы что-то из этого списка. — Бери свой градусник и оставь меня в покое уже, — Арсений протягивает термометр парню. — Даже не посмотрите? Ого, тридцать девять и пять. Я был прав. Как вы ещё живой? — обеспокоено ёрзает на стуле, не зная, что ему предпринять. — Я не такой старый, как ты думаешь, — слабо улыбается Попов. После того как ему озвучивают температуру, он вдруг начинает чувствовать слабость и ломоту, кажется, в каждой кости и мышце своего измотанного тела. — А сколько вам лет? — Антон безбожно краснеет. Ему всегда было интересно узнать это, но спросить у кого-то, тем более, у самого Арсения, он не решался. — Тридцать пять, — мужчина смотрит на него, видит, как Шастун нервно сглатывает слюну. — Это много для тебя? — Для меня? — удивлённо поднимает брови. Какая разница, много или нет? Они же не собираются… — Да, для тебя. Я думал, что говорю достаточно членораздельно, чтобы меня понимать с первого раза. — Нет… мне кажется, что… немного. Вы выглядите… моложе, — его щёки покрываются румянцем, Арсений снова улыбается. Ему забавно наблюдать за реакцией Антона. Мужчина чувствует, как голова начинает кружиться, руки — дрожать от слабости, а ноги — подкашиваться. Он не помнит, когда в последний раз нормально ел и спал. Эта неделя была слишком напряжённой для него, он работал сутками, изматывая себя, иногда прерываясь на короткий и беспокойный сон. — Вы в порядке? — Да, всё хорошо, — мысли путаются, изображение перед глазами предательски плывёт, голова раскалывается, а силы, кажется, с каждой минутой покидают его. — Мне нужно ехать. — В таком состоянии вы можете вести машину? — опасливо уточняет Антон, видя, как Попов встаёт из-за стола, держась за стену, осторожно берёт с кресла пиджак, пытается его надеть. — Блять, — тихо выругивается и неуклюже садится на кресло, прерывисто и тяжело дыша. Это первый раз, когда Шастун слышит, как Арсений ругается. — Я позвоню Павлу Алексеевичу. Да… пожалуй, я позвоню ему, — растерянно бормочет он, пытаясь отыскать в карманах телефон.

* * *

— Давно это с ним? — спрашивает Воля, шумно вошедший только что в кабинет. — Не знаю, около часа, я здесь недолго, — Антон сидит на полу около кресла, на котором задремал брюнет. Сидел рядом, поглаживал его по колену, прислушиваясь к сиплому дыханию. — Ещё и напился, — вздыхает Павел Алексеевич, оглядываясь вокруг. — Ну что, пошли. Отвезу домой. — А.. Арсений Сергеевич? — Предлагаешь его здесь оставить? — Нет… — Ну тогда бери, хватай, что тупишь? Я же вижу, как ты на него пялишься. Или мне самому? — мужчина невозмутимо оборачивается у двери. Он так симпатизирует этому мальчишке — Антону Шастуну. Антон нагибается к Попову, закидывает его руку к себе на плечо, осторожно придерживает за талию и приподнимает с кресла. — Арсений Сергеевич! — шепчет ему на ухо, от чего брюнет открывает глаза, держась за Шастуна, встаёт на ноги. — Я возьму вещи, — Воля берёт со стола сумку, с кресла — пиджак. — Привет, дружище. Сейчас отвезу тебя домой, — кивает он Попову, который потихоньку приходит в себя. — Я в порядке, идиот, — отмахивается тот, пытаясь встать без поддержки, но ноги тут же подкашиваются. — Чёрт. — Я вас держу. — Спасибо. Выходят на улицу. Уже за полночь. Очень холодно и темно. Только одни фонари освещают безлюдную парковку. — Я сейчас пригоню машину. Ждите тут, — приказывает Павел и спешит к своему автомобилю. — Замёрзнете же, — раздосадовано ворчит Антон, осторожно одной рукой стягивает с себя сначала один рукав, потом другой. Также одной рукой закидывает пиджак сначала на одно плечо мужчины, потом на другое. — Так-то лучше. А я говорил вам, прошу заметить. Арсений ничего не отвечает. Держится дрожащей рукой за запястье парня и сосредоточенно смотрит вперёд. Он слишком устал и ослаб, чтобы что-то говорить и что-то обсуждать.

* * *

— Спасибо за помощь, Антон, — Воля крепко пожимает руку парня и тяжело вздыхает. — Павел Алексеевич! — Да? — мужчина оборачивается уже у дверей своей машины. — Давайте я поеду с вами. — Это ещё зачем? — хмурится и окидывает взглядом Шастуна с ног до головы. — А кто будет сидеть с Арсением Сергеевичем? Вы? Я мог бы… побыть с ним немного, пока ему не станет лучше, — смущённо бормочет Антон, поражаясь собственной храбрости и решимости. — Тоже верно, — задумчиво кивает Воля. — Запрыгивай. Автомобиль трогается с места, плавно выезжает с парковки. Антон сидит на пассажирском сидении, рядом с мужчиной. Несколько раз тревожно оборачивается назад. — Спит уже, — сообщает Павел Алексеевич. — Он, по-моему, не спал около недели. — Около недели? — парень округляет удивлённые глаза. — Да, бывает и такое. Обычно всё заканчивается хорошо, поэтому я сильно не переживал в этот раз. — Понятно, — односложно отвечает Антон. — Можно вопрос? — Можно, — поворачивает голову в сторону бизнесмена, пытаясь в сумерках рассмотреть его профиль и выражение лица. — Он тебе нравится? — они останавливаются на светофоре. Воля включает поворотник и оборачивается к парню. — Нравится, — еле слышно отвечает тот. Щёки снова нестерпимо жжёт румянец, а ладони потеют. — Это хорошо, — кивает мужчина и кладёт руки на руль. Автомобиль набирает ход, сворачивает налево. Арсений смотрит в затонированное окно машины, разглядывая очертания проезжающих мимо деревьев и домов. Он не спит. И он всё слышит.