OmegaverseAU

      Дасти очнулся, обнаружив себя в собственном ангаре. Судя по свету, проникавшему в ангар из приоткрытых дверей, и падавшему на правый борт из окна сверху, сейчас, вероятнее всего, было раннее утро. После обморока чувствовалась какая-то неприятная туманная тяжесть в низу кабины.       Сделав над собой усилие, кукурузник встал.       Электронные часы, которые по совместительству были ещё и календарем, висевшие над дверями и звонко выделявшиеся в полутьме ангара ядовито-зелёными цифрами, помимо времени подсказали, что пробыл в отключке Дасти всего лишь ночь, а не несколько суток, чего, придя в сознание, он поначалу испугался, ведь на носу были отборочные соревнования, до которых буквально оставалась пара дней. Нужно, ведь, ещё хоть чуть-чуть успеть потренироваться.       Дасти плохо давались виражи, но как их отработать, кукурузник не знал — он старался по полной выкладываться на тренировках, но виражи у него всё равно получались какие-то рассеянные и неуверенные. Чух этого не замечал (или не хотел замечать, чтобы не расстраивать), но Дасти это хорошо чувствовал. И это было ужасно неприятно, потому что в обычной-то жизни он эти виражи делал каждый божий день над полями и всё получалось прекрасно, но когда речь заходила о скоростном их выполнении и резкой смене левого на правый, начинались косяки. С настоящим тренером (а не с инструкцией для чайников), вероятнее всего, было бы куда проще их отрабатывать, да только где достанешь этого тренера?       Кукурузник изначально не сильно верил в шансы попасть на старт мирового соревнования в качестве участника; отборочный тур уже казался ему большим достижением для себя, поэтому в сторону чего-то более масштабного он только поглядывал с интересом.       Но мечтать не вредно. Ожидания на почве приближавшегося события завышались сами собой, что подкреплялось иной раз и бурными фантазиями, но Дасти с собой ничего поделать не мог, уж слишком волнительным для него был даже шаг на полном серьёзе решиться на нечто подобное. Конечно, будет обидно, когда его не возьмут, но главное, что он попробует, попробует себя в чём-то большем, чем просто полив свёклы и монотонные полеты от одного края поля к другому, от ежедневного однообразия которых его уже выворачивало наизнанку.       Главной целью сейчас было как-нибудь уболтать Дотти поехать с ним в качестве хотя бы минимальной подстраховки своего здоровья. Конечно, при отборочных есть механики, но всё-таки будет как-то спокойнее, если в случае чего в тебе будет ковыряться кто-то знакомый. Раньше Дасти в принципе не любил, когда в нем кто-то ковырялся, но позже с эти пришлось смириться в связи с тем, что в дополнение к фюзеляжу он был ещё и омегой, а здоровье омеги, как правило, мониторилось с удвоенным вниманием, Дасти это знал не понаслышке.

—

      Мокрый тёмный асфальт холодил шасси. На улице было сыро и прохладно после дождя, пахло озоном и влажной почвой. Небо было в густых серых тучах, которые очень старательно намекали, что пока они над этим городом, они ещё смогут выжать из себя дождь.       Полейполе ехал к ремонтному ангару Дотти, априори не рассчитывая на положительный ответ. Но попробовать всё равно был смысл, может хотя бы подумает. Повозмущается немного, а на следующий день, глядишь, успокоится и согласится.       Подъезжая, Дасти услышал, как Дотти с кем-то разговаривала в ангаре. Это сразу затормозило движение — вот здорово, теперь ещё ждать неизвестно сколько, пока она освободится. Полейполе никогда не мог похвастать выбором подходящего для серьезных разговоров момента; всегда находилось что-то или кто-то, что этим разговорам так или иначе непременно мешало. Голос говорившего с Дотти был Дасти смутно знаком, но без хотя бы частичной визуализации с лёту достать из памяти образ обладателя было трудно.       Полейполе остановился у самой двери; подъезжал он сбоку, так что увидеть его никто из находящихся в ангаре не должен бы…       — Дасти? — донесся из ангара вопрос от смутно знакомого голоса. Кукурузник аж подпрыгнул на месте от испуга, услышав своё имя. Наверное, случайно всё-таки засветил кончик носа или крыла. Но, принюхавшись, самолет понял, какая, вероятнее всего, на самом деле была причина его обнаружения — в ангаре находился альфа. Видно, почувствовал запах его феромона. Дасти никак не маскировал его, но подумывал, что надо бы уже начать. Правда, в противовес тут же шёл аргумент, что в этом и нет особого смысла, так как практически весь город знает, что он омега. Феромон этого альфы Дасти не смог идентифицировать ни с одним знакомым ему именем. Это точно был не кто-то из его старших братьев, и не Джей — парень Оливера. Последнее отметалось сразу же, потому что в феромоне этого альфы не слышалось переплетения с омежьим — запах чётко обозначал, что альфа был свободен.       Феромон альф — будь то самолет или тачка, любой вид техники — в отличии от омежьего не носил какого-то оттенка (вроде чаще всего распространенного фруктового), но хорошо выделялся на фоне других запахов: обычно он был сладковатым и манящим. Чувствовать его могли только омеги, точно так же, как и омежий феромон могли чувствовать только альфы. И только когда между ними возникал физический контакт с целью образования полноценной пары (переплетения запахов и метки), они оба могли слышать свой запах.       Сила, с которой феромон альфы притягивал к себе омегу, зависела от намерений альфы. Феромоны обоих статусов друг для друга могли быть красноречивее любых слов: альфы и омеги могли буквально общаться друг с другом при помощи своих феромонов на уровне ассоциаций, пробуждаемых в мозгу усилением или угасанием запахов.       В запахе, который слышал Дасти, не было намека на что-то неприличное, он был скорее даже мягким и приглашающим, будто говорящим, что его обладатель не причинит вреда маленькому омежке, прячущемуся за дверью ангара, — такая ассоциация, возникшая у кукурузника в кабине, ещё сильнее смутила, понукая дать по газам отсюда и приехать позже. Будто прочувствовав это, запах альфы стих до нейтрального, чтобы не напрягать.       — Заезжай, чего стоишь? — Дасти вздрогнул, опустив глаза. Из-за двери с мягкой улыбкой выглядывал Сверчок. В ангаре у него явно было какое-то дело, от которого он не мог оторваться полностью: он высовывался только на половину, что-то держа в своих манипуляторах по другую сторону стены. Дасти услышал какое-то недовольное мычание оттуда. Стало даже любопытно, что происходит.       Кукурузник проехал вперёд, боком разворачивая хвост и полностью показываясь в открытых почти настежь дверях ремонтного ангара перед теми, кто в нем находился. Но первое, на что он обратил своё внимание, был не предполагаемый знакомый и Дотти, заметившие его в этот момент, а маленький серый кукурузник, которого Сверчок кормил из бутылочки. Именно кукурузник и издавал эти мычащие звуки. Бутылочка была ещё полная, так что малыш сосал её активно и жадно, сощурив закатившиеся глазки от удовольствия. Дасти чуть не застонал от этого умилительного зрелища, скривившись. Он кивнул, улавливая знакомый запах — это был один из малышей Оливера.       С этой картины внимание Полейполе на себя переключил визг чуть поглубже, где на полу, на взбуровленной мягкой подстилке копошились ещё двое. Они тоже были серого цвета, как и их брат. Кажется, малыши абсолютно любого вида техники рождались серого цвета — он шёл как «натуральный», но Дасти не особо во всё это вникал, только слышал что-то. Помнил ещё, что, вроде бы, до определенного возраста на них нельзя было наносить краску.       По звуку малыши напоминали новорожденных котят: нежные, но звонкие и пронзительные, постоянно что-то, или кого-то отчаянно требующие.       Эти двое — цессна и ещё один кукурузник, — захватившие внимание Полейполе, были почти точными копиями своих родителей, как впрочем и тот, которого сейчас кормил Сверчок, только очень сильно уменьшенные. Крылья у всех троих полностью распрямились и уже не выглядели двумя завитками по бокам, как при появлении на свет. Крылья распрямлялись в течении суток после рождения, как и винты, после чего постепенно все детали затвердевали.       Малыши периодически тыкали один другого носом в неуклюжих попытках как-то передвигаться, что выглядело довольно забавно, поскольку они, пошатываясь, то и дело либо заваливались на какое-нибудь из крыльев, либо удивлённо садились на хвост, либо клевали носом, чуть ли не переворачиваясь на все сто восемьдесят градусов вперёд хвостом, сопровождая это возмущенным или обиженным писком во все стороны. Малыши ещё не понимали, для чего им нужны конечности и как ими пользоваться.       Внимание с детей плавно перешло на высоко поднятый, острый, блестящий серебром кок мощного винта. Его обладатель был бело-оливкового цвета с приятным теплым переливом. Он тоже был кукурузником, как и Дасти, но отличие, помимо большого размера (он был где-то на кабину или даже полторы выше Дасти) и более мощного фюзеляжа было ещё и в конструкции: у него было две пары крыльев, при том края нижних загибались, соединяясь с верхними.       Ну конечно, Рей. Как можно было не вспомнить имя того, кто пытался тебя добиваться. Рей, впрочем, никогда не был настойчив и не давил на Дасти: если последний всем своим видом и запахом намекал на то, что не хочет чего-то большего, Рей сразу же останавливался, но попыток добиться расположения Дасти всё равно не бросал.       Рей переехал в Кривые Лопасти совсем недавно, где-то два или три месяца назад. К городу примыкало четыре поля, с одним из них — самым крупным — он и помогал. Мог ещё выполнять всякие мелкие поручения по доставке не сильно больших грузов в соседние города, и из них — сюда. На вопрос, почему он сюда переехал, Рей всегда отмахивался фразой «в своё время расскажу» и мгновение загадочно и грустно молчал. Видимо, для него это было что-то очень личное, что обычным знакомым не доверяют. А между ним и Дасти по меркам последнего и было то всего ничего: несколько ужинов в баре после работы, которые никогда не перетекали во что-то более интимное. Рей пытался намекать на большее, но без особого успеха. Дасти не понимал, почему запал ему в душу. А спросить как-то всё не хватало духу. Может, после провальной (Дасти не сомневался, что она будет именно такой) попытки попасть на большие соревнования он даст ему шанс. Но сперва, конечно же, узнает, почему так ему нравится.       — Привет, — обезоруживающе улыбнулся Рей, встретившись взглядом своих карих глаз с рыжим кукурузником.       Омега засмущался, и слова как-то сразу потерялись, разбитые неожиданным порывом чувств, легонько подталкиваемых феромоном альфы. Было в этих чувствах что-то не поддающееся описанию: Дасти не ощущал неловкости или опьянения, коим альфы обычно стараются оперировать, «подчиняя» себе омег, он скорее чувствовал легкость, абсолютно ни к чему не принуждающую, не манящую, а наоборот — располагающую к себе. Дасти всё это чувствовал, но не хотел давать волю эмоциям. По крайней мере не сейчас. Он не хотел серьезных отношений, потому что ещё не доказал себе, что пришел ради чего-то более стоящего в этот мир. А отношения, как считал Дасти, могли сломать всё.       — Ты что-то хотел, Дасти? — донесся до слуха голос Дотти откуда-то сверху. Она стояла за Реем на поднятом до уровня его верхнего крыла трапе и возилась с его закрылками.       — Я… — замялся кукурузник, — хотел с тобой поговорить кое о чем. Наедине.       — Я сейчас закончу! — Крикнула она сверху. И на всякий случай спросила: — Ты хорошо себя чувствуешь?       — Да, — ответил Дасти. — Я… немного не об этом хотел поговорить.       — Хорошо, тогда буквально пару минут подожди!       Дасти старался не встречаться с Реем взглядом, он чувствовал, как тот за ним с интересом наблюдает. Благо, посмотреть тут было, на кого. Они моментально приковывали к себе внимание любого неравнодушного отчаянно требовательным писком.       Сверчок, рядом с которым стоял Дасти, закончил кормить малыша. Малыш видимо, заснул пока ел. Он закрыл глаза и уже крепко пребывал где-то в царстве снов, почти не реагируя на прикосновения и только чуть-чуть подрагивая в сладкой дреме. Бутылочка, из которой он пил, была почти полностью пустой. Когда Сверчок отнял её у ребёнка, тот начал активно слизывать с губ остатки переработанного топлива, не открывая глаз.       Сам Оливер, похоже, по какой-то причине не мог покормить их сейчас. Дасти слышал, что не редко бывали случаи, когда омега не мог сразу выработать топливо, чтобы покормить своих детей. Тогда обычное топливо просто разбавлялось вручную до консистенции, почти полностью идентичной «переработке», вырабатываемой омегой.       Беременность, какой бы милой она не казалась со стороны, отбирала много ресурсов у организма. Тем более если ты из малогабаритных самолетов, которые давали очень богатое потомство — бывало от пяти до семи малышей за раз. О самих родах и говорить нечего.       Всё это входило в список причин, по которым Дасти до сих пор не решался создавать с кем-либо постоянную пару и тем более заводить впоследствии детей. Уж больно всё это выглядело сложным и страшным со стороны.       Сверчок тем временем отложил бутылочку в сторону, поднял малыша на своих манипуляторах и повез к остальным. Рядом с мягкой подстилкой, на которой возились двое других малышей, у дальней стены лежало ещё три миниатюрных прямоугольных матрасика, на один из которых Сверчок и опустил наевшийся на ближайшие часа три сонный самолетик. Провалившись в мягкий предмет по крылья, маленький кукурузник продолжил облизываться во сне.       Сверчок вернулся к стене по правому борту от Дасти и взял следующую бутылочку с плескавшейся внутри светло-серой жидкостью в специальный зажим на правом манипуляторе. Он подъехал к малышам на скомканной подстилке, чуть-чуть распрямил её и предложил бутылочку цессне. Тот поначалу отворачивался, но взяв соску в рот и сделав глоток из миниатюрного стеклянного сосуда, тут же с аппетитом начал втягивать его содержимое.       Второй малыш, заметив, что его брату дали что-то интересное, с громким писком, шатаясь, полез на него, тоже желая ознакомиться с новым блестящим предметом, но Сверчок не глядя его отодвинул в сторону, чтобы он не мешал. Тогда малыш с громким писком возмущенно ткнулся носом в преградивший путь манипулятор. Поняв, что так ему препятствие не обойти, маленький серый кукурузник вцепился в манипулятор зубками, недовольно вякая в попытке его оттащить в какую-нибудь сторону. Сверчок отреагировал на это лишь терпеливой улыбкой.       — Всё, закончила, — вырвал из наблюдений голос Дотти. Переглянувшись, Дасти осознал, что наблюдал за детьми будто загипнотизированный. От этого стало как-то неловко, но отчасти было и приятно. — Летать можно, только поосторожнее в следующий раз.       Рей кивнул с благодарной улыбкой:       — Спасибо, Дотти, — и поехал прямо на Дасти. Последний отъехал на пару метров назад и развернулся задним ходом, пропуская самолет. — Удачи, — Рей одарил его настолько теплой улыбкой, что от неё аж заныло в верху хвоста. Дасти проводил его нервным взглядом, закусив нижнюю губу. Когда фюзеляж Рея скрылся из виду между гаражами и ангарами, кукурузник с облечением выдохнул, стряхивая с себя кружащее кабину наваждение.       Полейполе развернулся к ангару. Дотти приводила своё рабочее место в порядок после Рея. Она съехала с опустившегося трапа и отодвинула его к стенке. Перебирая инструменты на маленьком металлическом столике на колесиках рядом, она спросила, не поворачиваясь:       — Так о чем ты хотел поговорить, Дасти? Ты точно нормально себя чувствуешь?       — Да, всё хорошо, — отрезал седьмой. Он засомневался, однако всё же — была не была — начал этот нелёгкий разговор, но издалека: — Мне нужен механик…       — Ну, я к твоим услугам, — Дотти развернулась полубоком, складывая некоторые инструменты на стенд и всё ещё не глядя на самолет.       Вторую часть просьбы Дасти выдал прищурившись, словно ожидая в ответ шлепка по морде, что, в общем-то, было близко к реальности, зная Дотти:       — На соревнованиях…       Дотти тормознула и развернулась полностью, с сомнением и нарастающим негодованием глядя на самолет. Сверчок тоже повел краем глаза, прислушавшись.       — Серьезно? — Дасти казалось, что ещё чуть-чуть, и из её глаз начнут рваться молнии. — Ты ещё не бросил эту затею?       — Нет, — более твердо ответил Дасти.       Механик вздохнула:       — Дасти, ты не создан для большого спорта. Он не для таких, как ты.       — Вообще-то, — парировал кукурузник, — в мировом ралли участвуют омеги.       — Да, но крепкие, а не малогабаритные. Те, кто сможет вынести длительные и, тем более, скоростные перелеты на большие расстояния.       — То есть, помогать ты не будешь?       Она пристально посмотрела в его глаза, но Дасти выдержал её взгляд, не желая отказываться от шанса показать себя в чем-то большем, чем положено по статусу, блокировавшему для него многие возможности. В подобные моменты он обычно терялся перед своим механиком, но сейчас почувствовал небывалый прилив уверенности в себе. Времени оставалось не так много и сейчас уже пан или пропал.       Дотти поджала губы и в конце концов выдохнула:       — Ладно, что с тобой делать…       — Ладно? — Дасти не поверил своим ушам. — Так просто?       Погрузчик в ответ только вздохнула:       — Ну, отговаривать тебя всё равно бесполезно. Ты не уймешься, пока сам не убедишься. И я, всё-таки, за тебя отвечаю, — аргументировала она, — и не прощу себе, если с тобой что-то случится, потому что я не уследила или не заметила что-то вовремя. Я знаю твой фюзеляж лучше, чем кто-либо…       Пока она говорила, на лице Дасти растягивалась искренняя улыбка во весь рот. Заметив её, Дотти нахмурилась:       — Только сильно не радуйся, — серьёзно предупредила она. — Если будешь неосторожен и сломаешь себе там что-нибудь в полете, я тебе это отломаю и засуну сам знаешь, куда.       Дасти знал, что она шутит, но энтузиазм поубавил. Хотя бы для приличия. Однако внутри всё так и ликовало от этой маленькой победы.

—

      В полдень из-за серых туч было темно, будто уже вечерело. По ещё невысохшему после ночи асфальту вновь закапал дождь, постепенно усиливаясь.       Сверчок вернулся в ангар к Шкиперу, закрыв за собой дверь.       — Ух, ну и погодка! — в своей беззаботной манере пролепетал погрузчик.       Корсар ничего ему не ответил, стоя лицом к окну, как изваяние, и хмуро наблюдая за погодой по другую сторону омываемого дождем стекла.       — Я тут, кстати, невольно услышал кое-что, — сказал парень, вытирая себе лобовое стекло полотенцем.       — И что же… — без особого интереса спросил бывший военный низким хриплым голосом.       — Дасти всё же решил участвовать в мировом ралли, — Сверчок повесил полотенце обратно на крючок рядом с дверями.       Шкипер чуть дернулся:       — Это тот, что носится постоянно над крышей, как подбитый?       — Да, он.       — Так он серьезно? — в голосе истребителя скользнуло удивление, но оно быстро угасло, вновь сменившись отстранением. — Я-то думал, ему просто делать нечего. Идиотская затея…       — Почему же? — спросил бывший военный погрузчик, встав за правым крылом Корсара.       — Ты видел его виражи? То, как он их выполняет?       — Н-да, — печально протянул Сверчок. — Слишком…       — …старается. Жалкое зрелище. Ему там нечего делать. Будет их выполнять так же скомкано и там (а он, вероятнее всего, так и будет их выполнять), ему точно ничего не светит. Опозорится и только.       Сверчок улыбнулся, заинтересованно глядя на Шкипера:       — Вы могли бы помочь ему? — предложил он, переведя взгляд на густую тёмно-зелёную полосу кукурузных посевов за окном, искажаемых каплями дождя на стекле. — Время ещё есть…       — Ещё чего! — Быстро отрезал военный. — Пусть получит урок и перестанет пытаться. Я не собираюсь прикладывать к этому крыло. На групповом старте он даже взлета не выдержит.       Улыбка на лице Сверчка стала лишь шире. Он по голосу чувствовал, что что-то внутри Шкипера вопреки его словам всё-таки подогревало интерес к этому кукурузнику. Может тому было причиной печальное военное прошлое — Сверчок немного потускнел, — повторения которого он с кем-то другим не хотел бы. Ему показалось, что Шкипер волнуется за этого парня. Но удивляло больше не это, а то, что за долгие годы своей затяжной депрессии в добровольной отставке Корсар будто наконец-то что-то почувствовал и оживился. Наверное, он и сам это заметил, просто не хотел пока признавать.