Дневник Ани 2: истина точно где-то посередине

      В следующие примерно три недели Саша читал мой дневник, а я — «Илиаду». Почему бы и нет. После «Уолдена» решила попробовать античную классику, там часто были к ней отсылки. Оказалось, довольно интересно, и даже читается вполне легко. Но вот что привело в замешательство — так это сама жизнь и люди того периода, а особенно — боги. С одной стороны, конечно, это всё поэтично и красиво. С другой, всё настолько... порочно... Боги грешат как обычные люди, изменяют, свергают друг друга, угрожают, например, избить жену-царицу, хвалятся своей властью, ведут какие-то свои дела на стороне, ржут и жрут, обижаются, болеют за «своих» и уничтожают «чужих». А люди — те просят их убивать других людей, что те охотно исполняют, «исполнившись гнева». Самое грустное, что простые безымянные люди гибнут, чтоб кому-то стало, грубо говоря, грустно. То есть карается не напрямую, например, Агамемнон, а его войско. И вообще всё из-за таких глупостей, вся Троянская война из-за уязвлённости одного царя, его жену похитили из-за богини, а самое восхитительное, что Елена Прекрасная — плод любви (секса) одной смертной с лебедем, вернее, с Зевсом под видом лебедя. Ну и, конечно, сами люди некоторые с настолько раздутым эго, увязшие в матрице своей значимости и власти, настолько не стесняются себя хвалить эпитетами вроде «храбрейший», ну а про передачу женщин от одного к другому, будто они какие-то куклы, я молчу. И всё это на фоне громких речей о любви, существовании отдельной богини любви... Даже не знаю. С одной стороны, странно, с другой, чем-то всё же восхищает. И непонятно, мы изменились или в сущности такими и остались. Поразило, что Гомер довольно откровенно описал ранения в битвах и сам их ход – вот кто-то кинул копьё, и вот кому-то оно пробило щит и пах или живот, оттуда вытекли внутренности, подошёл кинувший копьё и добил, начал стаскивать с него доспехи (!), и в этот момент его самого убили. Кому-то раздробило кости и связки на ноге камнем, кому-то отрубили руку, и чаще всего все удары сквозные – «копьё попало в висок и вышло через другой висок». Несколько пугающе. А ещё в битвах принимали участие боги, манипулируя людьми. Одного подговорили стрельнуть в человека, другая богиня подкорректировала траекторию стрелы и его лишь ранило, другому увеличили силы и он в итоге поранил сначала одну богиню, потом бога, которые оба пытались прикрыть раненого смертного. Ещё боги могли переносить людей в разные места и уводить из битвы. В общем, удивительно. Очень человечные боги, за исключением их бессмертия и сверхспособностей. Гневливые, недальновидные, привязчивые и переменчивые. Мне даже пришло в голову, что, может, и лучше, что наши небеса молчат и не вмешиваются в наши дела...        Конечно, для полноты картины лучше прочитать ещё «Одиссею» как продолжение и «Божественную комедию» (я в ней прочла «Ад», и то не полностью), чтобы лучше понять, кого и куда разбросал Данте — ну и, конечно, потому, что это некие ключевые, важнейшие книги. С другой стороны, если пытаться уж изучать античность через книги, то читать придётся ещё гору литературы, и вся она может считаться в той или иной мере ключевой в том плане, что является классикой. Я вспомнила, например, как читала курсе на первом ещё «О бесконечности, вселенной и мирах» Джордано Бруно, очень интересную книгу о теоретической физике, попытках выяснить устройство космоса путём логики и аналогий, построенную в форме разговора-дискуссии, так там постоянно упоминался Аристотель. Я думаю, наибольшую важность древние представляют для философов, но они оставили много разработок в различных областях. Платон, Сократ, стоики, киники, пифагорейцы, эпикурейцы, софисты, очень много важных исторических личностей. А потом идут ещё римляне, и вместе с ними уже начинается разбор полётов по поводу христианства, а тут впору читать и Библию, и все труды о ней и в том числе атеизме. Потом будут Возрождение и Просвещение, из которых особенно в первом постоянно фигурируют в ретроспективе древние... Отдельное место занимают их мифологии, с разными именами для тех же богов, со своими героями-полубогами. «Илиада» нагружает читателя сотнями имён, примечаний-пояснений и смешивает два мира — героев-воинов и богов, прекрасных женщин и богинь.       После «Илиады» я немного почитала про античных авторов и наткнулась на суд над Сократом и небольшую «Апологию Сократа» Платона, в итоге поняв, что и суд над Сократом мы проходили в универе, просто мельком. Хотя, может, я путаю с другим судом. Это монолог из трёх частей о суде и смертном приговоре, поэтому в какой-то мере он может рассматриваться даже с экзистенциальной точки зрения — ведь и у Достоевского, например, было столкновение со смертным приговором, только не исполненным, что стало для него поворотным моментом. В конце Сократ доказывает, что смерть скорее благо, чем зло — потому что либо похожа на сон без снов, либо потому что он встретится со всеми умершими великими людьми и продолжит своё дело — будет допытываться, есть ли среди них мудрые, или же только те, которые ложно думают, что они мудрые. Удивительно, но в «Апологии» упоминается троянская война, Ахиллес, Гектор и Патрокл, богиня-мать Ахиллеса Фетида, хотя, скорее, не как таковые, исторические, а из "Илиады". А через статью на Вики об «Апологии» я вышла на Диалоги Платона. Это огромный цикл, 9 тетралогий, то есть 36 диалогов (среди них единственный монолог как раз «Апология Сократа»), поэтому максимум, на который я почувствовала себя способной — мельком пробежаться по вики-статьям о некоторых из диалогов: «О душе», который тоже про суд над Сократом, вернее, про его последние часы жизни, он там говорит про бессмертие души (хотя это возможно убеждения самого Платона), «Государство», где от лучшего к худшему представлены государственные строи (к моему удивлению, самый лучший там — монархия или аристократия, а демократия, «власть народа», находится ниже даже олигархии, «власти богатого меньшинства» — хуже демократии только тирания. Есть там и про идеальное государство (аристократическое) — во главе там находятся философы, а остальные делятся на три сословия: собственно верхушка философов, затем воины, потом остальные классы: земледельцев, торговцев, ремесленники и т.д. Я вспомнила об идеале «просвещённого монарха»), и «О любви» — тоже про Сократа (Платон был его учеником) и о видах любви, но они у него очень странные и я мало что поняла. Другие интригуют названиями: О дружбе, О философии, Надгробное слово, Атлантида, О природе, даже Об Илиаде (где о самой «Илиаде», судя по всему, мало).        Сколько есть различных важных циклов произведений? Взять хоть Гомера или французские «Человеческую комедию» Бальзака или «В поисках утраченного времени» Пруста. Даже одну книгу из этих циклов прочитать уже будет достижением. Или просто одну какую-то книгу без цикла — например, «Божественную комедию». Или, например, все произведения одного-единственного автора — и то их уже много. Как найти на них все время и силы? Разве что целиком посвящать себя чтению, делая его единственным хобби, убирая всякие тренировки и занятия. Потому что остальное время уходит на сон, еду и учёбу/работу. Либо — выбирать специализацию, например, по стране или эпохе, или по направлению, отрасли философии, психологии или науки.        Кстати, в переводческом деле, как я слышала, тоже избирают специализацию, и переводят тексты в основном по определенной тематике. А что же выбрать мне? Экзистенциальную философию и психотерапию? Но несмотря на прочитанное, мне всё равно кажется, что мне не хватает твёрдой базы в терминологии и общих каких-то принципах, да и, мне кажется, нужны также знания в общих психологических терминах и направлениях, а может, даже медицинских, и ещё — что текстов по этой теме выпускается мало. А что ещё? Даже и не знаю. Работа у меня на момент начала дневника происходила на дому, и я чувствовала себя отчасти фрилансером, отчасти энтузиастом, который бесплатно взялся переводить что-то важное ему или единомышленникам. В свободное время я как раз читала, тренировалась и отдыхала. Осознание конечности жизни постоянно, однако на удивление незаметно — то есть меня не мучают навязчивые мысли «время уходит, жизнь проходит» — меня подстёгивает к деятельности или, может, вернее, позволяет не распыляться и не тратить зря время. Есть, на удивление, у меня и запас ресурсов на такую интеллектуальную деятельность, хотя иногда хочется побольше поесть и поспать. И теперь вот я пишу дневник.        Вернёмся к экзистенциальной психотерапии. Я бы хотела повторно привести отрывок из начала «Экзистенциальной психотерапии» Ирвина Ялома. «Экзистенциальная психодинамика Экзистенциальный подход акцентирует базисный конфликт другого рода – не между подавленными инстинктивными устремлениями и не с интернализованными значимыми взрослыми. Это конфликт, обусловленный конфронтацией индивидуума с данностями существования. Под «данностями существования» я подразумеваю определенные конечные факторы, являющиеся неотъемлемой, неизбежной составляющей бытия человека в мире. Как открывает человек для себя содержание этих данностей? В определенном смысле это нетрудно. Метод: глубокая личностная рефлексия. Условия просты: одиночество, молчание, время и свобода от повседневных отвлечений, которыми каждый из нас заполняет мир своего опыта. Когда мы «заключаем в скобки» повседневный мир, то есть отстраняемся от него; когда глубоко размышляем о своей ситуации в мире, о своем бытии, границах и возможностях; когда касаемся почвы, принадлежащим всем остальным почвам, – мы неизбежно встречаемся с данностями существования, с «глубинными структурами», которые я ниже всюду буду именовать «конечные данности». Катализатором процесса рефлексии часто служит экстремальный опыт. Он связан с так называемыми «пограничными» ситуациями – такими, например, как угроза личной смерти, принятие важного необратимого решения или крах базовой смыслообразующей системы. В этой книге обсуждаются четыре конечные данности: смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Экзистенциальный динамический конфликт порождается конфронтацией индивидуума с любым из этих жизненных фактов. Смерть. Наиболее очевидная, наиболее легко осознаваемая конечная данность – смерть. Сейчас мы существуем, но наступит день, когда мы перестанем существовать. Смерть придет, и от нее никуда не деться. Это ужасающая правда, которая наполняет нас «смертельным» страхом. Говоря словами Спинозы, «все сущее стремится продолжать свое существование»; противостояние между сознанием неизбежности смерти и желанием продолжать жить – это центральный экзистенциальный конфликт. Свобода. Другая конечная данность, значительно менее очевидная, это свобода. Обычно свобода представляется однозначно позитивным явлением. Не жаждет ли человек свободы и не стремится ли к ней на протяжении всей письменной истории человечества? Однако свобода как первичный принцип порождает ужас. В экзистенциальном смысле «свобода» – это отсутствие внешней структуры. Повседневная жизнь питает утешительную иллюзию, что мы приходим в хорошо организованную вселенную, устроенную по определенному плану (и такую же покидаем). На самом же деле индивид несет полную ответственность за свой мир – иначе говоря, сам является его творцом. С этой точки зрения «свобода» подразумевает ужасающую вещь: мы не опираемся ни на какую почву, под нами – ничто, пустота, бездна. Открытие этой пустоты вступает в конфликт с нашей потребностью в почве и структуре. Это также ключевая экзистенциальная динамика. Экзистенциальная изоляция. Третья конечная данность – изоляция. Это не изолированность от людей с порождаемым ею одиночеством и не внутренняя изоляция (от частей собственной личности). Это фундаментальная изоляция – и от других созданий, и от мира, – скрывающаяся за всяким чувством изоляции. Сколь бы ни были мы близки к кому-то, между нами всегда остается последняя непреодолимая пропасть; каждый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покидать. Порождаемый экзистенциальный конфликт является конфликтом между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в контакте, в защите, в принадлежности к большему целому. Бессмысленность. Четвертая конечная данность существования – бессмысленность. Мы должны умереть; мы сами структурируем свою вселенную; каждый из нас фундаментально одинок в равнодушном мире; какой же тогда смысл в нашем существовании? Почему мы живем? Как нам жить? Если ничто изначально не предначертано, значит, каждый из нас должен сам творить свой жизненный замысел. Но может ли это собственное творение быть достаточно прочным, чтобы выдержать нашу жизнь? Этот экзистенциальный динамический конфликт порожден дилеммой, стоящей перед ищущей смысла тварью, брошенной в бессмысленный мир.»       Насколько помню, Ялом ни разу не употребляет термин «экзистенциальный кризис», у него это «экзистенциальный конфликт», «обусловленный конфронтацией индивида с данностями существования». Я бы хотела больше остановиться на данности изоляции. В цитате она отграничивается от одиночества, однако, то, что я почувствовала зимой, думаю, как раз и было одиночеством. Называть его всюду изоляцией для галочки правильности мне кажется несколько искусственным, поэтому часто я буду говорить именно об одиночестве, ставя между ним и изоляцией знак равенства, и иногда просто уточнять какие-то тонкости. Как я понимаю, изоляция больше чем одиночество и включает в себя его. Но ведь одиночество есть, а экзистенциальной данности одиночества нет. Куда его включать, в свободу или в изоляцию? Как видно из цитаты, свобода о другом, поэтому одиночество относится к изоляции. Однако иногда как раз сложно говорить об одиночестве, если речь о физическом присутствии кого-то рядом и недопонимании, конфликтах, разногласиях. Здесь и вступает в игру изоляция. Хотя, полагаю, если вырваться из рамок четырёх данностей, всё это проще определять и классифицировать. Поэтому я сразу напишу для ясности. Зимой я иногда чувствовала себя оказавшейся в космосе, это происходило холодными чёрными вечерами под чёрным равнодушным небом-космосом и в ночной темноте квартиры. Мне виделось, что вокруг меня чернота и прохладная пустота и ничего нет — я не вижу планету, не вижу Луну, ничего нет и никого. Была ли это как раз конфронтация со свободой невесомости и отсутствия почвы под ногами? Я не знаю, но я чувствовала, что ли, бездомность, некоторую подавленность, и ощущалось это как одиночество.        На самом деле, если совсем точно, я осознала, что я очень одинока ещё со школы. У меня почти не было друзей, я жила в своей голове и никем почти не интересовалась, мало говорила о себе и мало спрашивала с интересом о ком-то. Наверное, всё стало так особенно грустно после смерти мамы — и тут я обнаруживаю, что и дома потом я была одинока, потому что папа оказался в тяжёлом моральном состоянии и никак не контактировал со мной, не заботился, не мог позаботиться даже о себе, а на мою заботу почти не откликался. Потом я работала, а потом переехала в чужой город. В общежитии у меня ни с кем не получилось прочно подружиться, а потом я поселилась в камеру-одиночку — однокомнатную квартиру. Потом я попыталась затащить туда Линду, но была настолько, видимо, отчуждённой — привычно для себя, но непривычно для другой, — что она ушла, бросив меня в объятия моего любимого одиночества. И в том одиночестве мне хотелось выть, я не выдержала и пошла к Саше.       Когда он читал дневник и видел меня на тренировках, он смотрел на меня как-то иначе. А может, на его лице было какое-то особое выражение. В один день он пригласил меня к себе. Я пришла, разделась, он поставил чайник. Босыми ногами я прошлёпала на кухню. Мне захотелось тут же прильнуть к нему, обнять и начать что-то большее. С момента, как я зашла, он ещё не сказал ни слова, кроме «Заходи». И вот, стоя на кухне, он, видимо, решившись, сказал мне:        — Аня, твой дневник — это горящий огонь. Это революция. Это искренность и очень сильная боль. Я рад, что ты себя не убила. Я бы хотел тебя обнять.        Однако по нему было видно, что он замялся. Я легонько улыбнулась, подошла к нему и положила руку на плечо. Он обнял меня, прижавшись своей одеждой к моей груди, а когда начал отстраняться, я закрыла глаза и поцеловала его в губы. Он оставался пассивен, поэтому я решила прекратить, но как только попыталась оторваться от него, он потянулся за мной, обнял за талию и сам начал целоваться. Я почувствовала, что у него встал, и, как в кино, немного опёрлась на кухонную мебель, чуть-чуть сев на неё. Мои ладони были на его щеках, скользили на шею, затылок, касались его ушей, а ноги мои обвились вокруг его таза и ног. Когда он начал целовать мою шею, я закрыла глаза и откинула назад голову, когда он сжал мою грудь, немного застонала, когда рукой спустился мне на лобок и начал гладить там ладонью, с удовольствием выдохнула, а когда он начал вводить в меня палец, о, как описать эту остановку мира и дыхания, застывшего на верхушке судорожного вздоха, эту концентрацию на ощущениях, эту волну возбуждения? Я выдохнула неровное «хаа», и оно сразу перешло у меня в смех. На фоне бурлил вскипевший и выключившийся чайник. Я смеялась. Наконец-то все проблемы позади. Наконец-то.       — Пошли в спальню, — тихо сказала я ему. — Я тебя хочу.        Всякий раз, когда я оказываюсь сверху, я вспоминаю о своей маме и от этого чувствую некоторую гордость. Чувствую к ней благодарную любовь. После чертовски классного, без неловкости секса, этого воспевания физического тела, мы отлежались молча, потом ещё немного поцеловались, и он начал говорить о дневнике.       — Да, я теперь вполне верю всему тому... драйву, который у тебя был с Линдой. Ты, прям, олицетворение секса. И на фоне этого так тяжело осознавать, что тебе было всё это время так плохо. Контраст между тобой настоящей и в тексте — за пределами эротики — настолько большой, в тексте такой мощный поток сознания, отчаяния, а «снаружи» ты почти ничего не говоришь, не выражаешь. Это такая психологическая модель поведения? Блокировать все чувства. У меня ведь тоже нечто похожее, ты, наверно, даже легче начинаешь говорить. Просто ты говоришь... Не то. Не о себе, не о своих проблемах, а по делу, для разговора, можешь много говорить об абстрактных вещах, но почти ничего ты не выносишь наружу из того, что из тебя льётся криком на бумагу. Знаю, знаю, это отличительный признак дневников и мало кто обсуждает такое в реальности с кем-либо — даже с психотерапевтом. И всё-таки. И, ну... Я конечно рад, что тогда ты пришла ко мне и я, видимо, смог тебе помочь, но всё же немного... расстраивает, что ты ничем не делилась, хотя, конечно, кто я такой, да и ты писала, что даже психотерапевту боишься сказать о смерти, мол, тоже мне открытие, а потом, этот поступок Линды... Она неправильно сделала... Конечно, я понимаю... А сколько книг ты прочитала, — быстро добавил он, — почти заочное обучение получила, параллельно с очным.       Он остановился, задумавшись. Я смотрела на его тело и то ли забыла, о чём думала, то ли ни о чем не думала.        — Ну, пока вроде всё. Я потом ещё, если ты не против, буду к тебе обращаться, если что-то вспомню из дневника и будет, что сказать в ответ. Наверное, надо было по ходу чтения комментирова...       Я повернулась к нему и приложила палец поперёк губ. Словно я взрослая женщина, а он ещё мальчик.       — Ты всё ещё неуверен рядом со мной, хотя мы уже несколько раз переспали. Ты, наверное, думаешь, что для меня секс ничего не значит, что я своевольная шлюха и в любой момент тебя молча кину и уйду к кому-то, ничего не объясняя.        Он быстро отрицательно помотал головой, пока я не продолжила говорить.       — Это не так. Я хочу заключить с тобой договор. Я хочу, чтобы ты добровольно, без принуждения или чувства обязанности или ещё чего-то стал частью нашей с тобой команды для продолжения поисков ответов на вопросы, для взаимоподдержки и помощи, для радости и грусти, я хочу построить с тобой прочные долгие отношения и заниматься сексом, однако я не хочу ни детей, ни замуж. Но это не значит, что я непременно тебя однажды ради кого-то брошу, и это не значит, что я ничем тебе не обязана — хотя всё-таки я прошу для себя определённой свободы. Ты думаешь, ты какой-то не такой, недостойный, ущербный, бедный, больной или ещё какой-то? С тобой всё в порядке, ты не более болен, чем я, я давно уже об этом всём думала, ты для меня не пустое место. Я выбрала тебя и предлагаю тебе себя, своё тело, я хочу построить с тобой терапевтический союз с комфортным безопасным пространством внутри него. Согласен ли ты, или тебе со мной трудно, непонятно, тяжело? Я хочу побыть с тобой, пока живу, а ты со мной?       Послышался глубокий вздох и меедленный выдох сквозь напряжённые вытянутые губы. Я замерла.       — Согласен. Конечно, я согласен. Ты... Ты такая необычная... Ты мне предлагаешь нечто вроде прыжка в кроличью нору, в необычный мир, мир немного сумасшедший и потому куда интересней обычного, мир совместных открытий. Конечно, я согласен, с радостью. Ты думаешь, мне так уж нравится себя чувствовать неспособным создать простейшие парные отношения? Я думал, ты меня обругаешь за то, что я выказал претензии на твоё доверие, какое-то недовольство. Если честно, мне пиздец как надоела эта своя тряпочность и неустойчивость, какая-то слабость и боязнь. Мне очень приятно, что ты всё это предложила. Где твой договор? Давай подпишу. А то не верится, что это всё взаправду.        После его вопроса я тихо смеялась, и когда он договорил, так и смеялась.       — Вот мой договор, — сказала я, поцеловала его в губы, потом чмокнула в грудь, опустила на неё голову и со спокойной душой закрыла глаза. Всё получилось.       — Завидую я тебе, — сказал потом Саша. — Можешь смело говорить, что считаешь нужным, не отворачивая головы, не отводя взгляд. У меня такое если и получается, то обычно только когда я злюсь, и из-за своей злости обычно я чего-то не понимаю или не вижу и ошибаюсь, ругаю не тех и так далее. Потом неловко. Хочу стать хоть отчасти похожим в этом плане на тебя.       — Думаю, станешь. С кем поведёшься...       — Так что, ты и правда теперь моя девушка?       — Да, а ты мой парень.       — С ума сойти. Класс.        Потом снова помолчали.       — Знаешь, я прочитала «Илиаду» и «Апологию Сократа», пока ты читал мой дневник. Вот, делюсь с тобой ходом своей научной так сказать деятельности. Ты со мной тоже делись, пожалуйста. Надо со всем разобраться. Для меня одной слишком много материала. И, в целом, пожалуйста, давай больше доверять друг другу.       — Хорошо, я постараюсь. У меня нет своего дневника, так что буду иногда что-то так рассказывать. «Илиаду» Гомера? Круто... Я только «Трою» с Питтом смотрел трёхчасовую, мне там печальные женские завывания нравились больно. В конце я почти или вообще при каждом просмотре оказывался в слезах — вот тебе моё доверие. Помню, кажется, ещё в детском саду или начальной школе, когда меня кто-то задирал, несколько человек, я себя воображал Ахиллесом, сильным героем-одиночкой... Эх, дурачком был, да и не далеко ушёл. Ахиллес ведь в конце погибает, его битва против большинства была обреченной с самого начала, это было предсказано. Наверное, всё пошло не туда из-за каких-то произведений, которые показывали одиночек, презренную толпу, обличали пошлость и всё остальное, и из-за верующих родителей, а в общем, уже всё равно. Видишь, меня травили в школе, а в итоге я лежу в постели с потрясающей девушкой-писателем, не так уж всё и плохо, а?       — Ну, скажешь тоже, писателем... Порнуху низкопробную написала, куча мата и грязи, много ума для такого не надо...        — Ага, а кто прочитал книг двадцать по экзистенциальной философии и психологии?       — Ну... яя...       Он потянул губами мой сосок, и я улыбнулась.       — Знаешь, отношения и секс такие странные штуки, — задумчиво сказал он. — У кого они есть, им наплевать, для них — многих — это не гарант ни от чего либо вообще источник проблем. У кого их нет, им часто тоже плохо, и вот они вдруг получают отношения, и иногда это срабатывает, становится лучше. Ещё бы: внезапно вдруг твоя ничтожная персона кому-то понравилась! Ух, какое это подтверждение важности твоей жизни. Ты уже больше не никому не нужен, ты кому-то нужен. И вот вопрос: так что, все предыдущие проблемы решались так просто и, значит, мало что значили? И парные отношения действительно некий финал, идеал, даже смысл жизни? И вот мы вновь возвращаемся к тем, для кого это привычная вещь, источник секса, еды, разговоров, проблем, каких-то радостей, денег, и опять не веришь: да ладно, и вот это — какая-то высшая ценность? А может, в этих отношениях есть какая-то разница?       — Конечно есть. Сравнил тоже использование человека как средства, брак, бытовуху, детей, отсутствие образования и денег, свойственные многим семьям, где мужик может побить женщину и детей, пьёт, ничем не дорожит, изменяет на стороне, и что-то более... сознательное... Не то, что просто появилось и потому не радует, а что-то, чего действительно хочется... Отсутствие уважения и поддержки и уважение и поддержку... И много всего ещё можно сравнить.        — Слушай, а вот ты нашла определение любви, это конечно большой труд. Но ощущение, что ты в какой-то момент потеряла веру в себя и оставила говорить о любви другим людям. Может, тебе всё же попробовать добить эту тему? Прочитай «Пять языков любви», она небольшая, но сама концепция интересная. Тоже о разных видах, только не отношений, а именно любви. Становится понятно, что иногда, когда одному кажется, что его не любят, его на самом деле любят, просто это две разные любви, два разных языка. Один не получает того, чего хочет, и скорее всего не даёт и другому того, что хочет он.       — Да, ты вроде бы что-то упоминал о ней раньше. Читал?        — Да, этим летом, не так давно.       — Хорошо, я почитаю. Надо бы нам будет обсудить, какую кому надо любовь, чтоб всё было хорошо. А ты читал «Уолден»? Там тоже часто из «Илиады» и «Одиссеи» упоминания.        — А, да, читал, только давненько уже. Надо будет как-нибудь почитать ещё. Автор там на Холдена Колфилда похож с его неприятием буржуазно-капиталистического общества.       — Блин, точно! Кстати, прости, я пока так и не прочитала твой перевод книги про Холдена.       — Да ничего, я понимаю. А ещё там про индейцев было немного. Мне они в детстве очень импонировали. Была у меня книжка «Маленькие дикари», я её и посейчас уважаю и почитаю, кучу раз перечитал. И Купера читал немного, и у Лондона про покорителей Севера и волков, и ещё что-то. А потом начал мир меня в свою матрицу повседневности засасывать. Эх, что ли, найти и перечитать опять «Маленьких дикарей». Реально классная книга. Там мальчишки в лесу построили типи и стали жить как индейцы. Зря американцы индейцам геноцид устроили и свой бездушный капитализм насадили. Хотя надо будет в «Уолден» заглянуть, появилась у меня сейчас догадка.       Этой догадкой оказался кожный вектор Генри Торо и заодно Жака Фреско. Потом уже у нас состоялся об этом разговор.       — Мне немного неловко говорить терминами СВП, словно я говорю о какой-то религии со своими божествами или пытаюсь разрекламировать и втюхать для продажи свой чудесный товар, и всё же я попробую рассмотреть Торо под таким углом. Конечно, не могу угадать все его вектора – там наверняка звуковой ещё и мышечный, да может быть, уретральный, хотя вряд ли, но могу поспорить, что у него был кожный. И с Фреско та же история. Первая, длинная глава прямо насквозь кожная. Рационализации, железная логика «мне не надо много есть, если я мало работаю», самоограничение и радость от того, что он пил только воду, хотя мог бы заваривать травяные чаи, подсчёты расходов до последнего цента и даже меньше, а в итоге всё это обозначается одним словом — экономия, и вся ресурсо-ориентированная экономика Фреско о том же. Но откуда у Торо его поэтичность? Чёрт его знает, но эта кожная сухость, спешка, марафонская ходьба и спартанские условия, многозадачность в плане владения профессиями — блин, ну прям эталон кожника. А, у Фреско ещё обонятельный, да. Думает об угрозах человечеству и всеми недоволен. А ещё оба в будущее устремлены, и с любовью у обоих почти провал, пустота, они о ней не говорят ничего, Фреско её вообще вычёркивает и перечёркивает. Как мне понравились эти противоречия конечно у Торо, мясо не ест типа — сам покупает в посёлке, якобы почти Робинзон Крузо — до посёлка два километра и железная дорога рядом, рыбаки на пруду и гости постоянные. Но нет, он хочет всё сделать шито-крыто, умолчать одно, рекламировать другое. Даже домом он своим всё восторгается, а потом зимой уже вроде не очень. Да и свалил он оттуда скорей всего потому что заколебался, просто нельзя так просто кожнику взять и правдиво о себе сказать, надо что-то придумать для прикрытия — «захотелось пожить другой жизнью». То, что один поселился, ну, конечно, звуковой вектор. Наверно, и поэтика словесная оттуда же или там же. И так и не понял, он верующий или нет, но постоянно говорит о Создателе под разными именами вплоть до индийских.       В дальнейшем мы шли двумя путями: я изучала Проект Венера, Саша углублял свои знания о системно-векторной психологии и периодически анализировал с её помощью различных персонажей и личностей.       Что касается «Пяти языков любви», Саша забыл упомянуть, что она христианская, но она правда хорошая. Если очень кратко, существует пять языков любви: время, подарки, помощь, слова поощрения и касания, иногда у человека несколько из них, часто они связаны с родителями (я толком уже забыла, как), книга посвящена доскональному разбору каждого вида, их комбинаций и практических случаев (ситуаций пациентов, автор — психолог). В целом, как всё работает, вполне понятно из названий: например, если у человека язык любви - подарки, а у его партнера — язык времени, то любящий партнёр будет выражать свою любовь, проводя с человеком совместное время, однако человеку нужно не совместное времяпрепровождение, а подарки, и если их нет, будет казаться, что его не любят; в то же время, если он будет дарить подарки, выражая свою любовь, партнёр, желающий совместного времяпрепровождения, будет разочарован, если его партнёр будет пропадать на работе и бегать по вечеринкам и иногда что-то дарить. В книге есть также очень важный момент: автор подчёркивает разницу между влюблённостью и любовью как разницу между слепым влечением/инстинктом (влюбленность) и свободным выбором (выбор любить человека).       — Я прочитала ту книгу о языках любви, давай их обсудим? Какие твои языки?        — Касания, и в немного меньшей степени — слова поощрения, вернее даже, просто не держи меня в нейтральной зоне, давай какой-то отклик, ладно?. И, эм, улыбайся мне, пожалуйста...       Он отвернулся, но я поймала его за щеку и повернула лицом к себе.       — Хорошо, — сказала я. — Но если что, знай, что я могу не улыбаться тебе не потому, что ты мне чем-то не угодил, а потому, что это у меня что-то не так — устала, не выспалась или кто-то другой что-то сказал или сделал, ты ни при чём. Постарайся стать чуть более уверенным в себе, не загоняйся, если я вдруг буду хмурой, ладно?       — Хорошо, я постараюсь, правда.       Я поцеловала его в щёку. Действительно, дела идут намного лучше, если знать потребности друг друга.        — А у тебя какие языки?       — Это самое интересное. Мне кажется, все языки понемножку. И секс. А ещё мне иногда надо побыть одной, и если ты мне это с лёгким сердцем позволяешь, я тебе благодарна.       — Выходит, ты некий аватар. Классно. Наверное, для таких людей просто есть некая любовь, к ним не надо особо подлаживаться, они и так любовь видят и сами любят. Повезло мне с тобой.       — Спасибо. Мне с тобой тоже.       Как мне обидно, что нам не хватило с Линдой ума всё по-нормальному сделать. Дело ведь не просто в повезло или не повезло, у нас есть возможность самим что-то улучшать или предотвращать.        — По возможности не делай мне больно, ладно? Боль точно не мой язык любви.       — Хорошо, — ответил Саша и коротко погладил меня по голове по направлению к затылку. Было приятно.