Больные мечты

***

Голову разрывает крик. Очередной. Высокий, почти фальцет. И вдруг стихает. Но ненадолго. Я просыпаюсь окончательно и пытаюсь установить обратную связь. Заглянуть туда, откуда исходит крик. Лондон, серые улицы. Пустой в рассветный час район. Почему они чаще всего кричат на рассвете?.. Крик повторяется, перерастая в судорожный стон. Я подрываюсь и завожу двигатель, не отпуская кричащего. Пытаюсь заглянуть в его разум — но все вверх дном, ничего не разобрать. Голоса, разговор с кем-то, кто просит заткнуться и не мешать. Я выезжаю с обочины на дорогу и вжимаю педаль газа в пол — пустое в этот час шоссе позволяет разогнаться. Я на месте, на этот раз найти его было не так уж и сложно. Тусклые, разномастные дома с куцыми черепичными крышами, сваленный в кучу мусор, полузаброшенный парк рядом. Небогато. Прислушиваюсь и приглядываюсь. Взгляд мой падает на старое двухэтажное здание с облупившейся краской и остатками клумб под окнами. Бычки на газоне и в лужицах. Дверь приоткрыта, за ней явно кто-то стоит. Курит, выдыхая едва заметные сизые облачка. Ветер доносит едкий запах, голова начинает болеть заранее от дыма дешевых сигарет. Прохожу мимо курильщика незамеченным и вижу дом изнутри. В первую секунду чуть не вою дурным голосом, хуже своего клиента — кажется, что я попал в очередной наркопритон. Вспоминается… Я видел и раньше сваленные в кучи матрасы вдоль стен, на них штабелями — кайфующие, спящие и приходящие в себя. Ассоциативная память выдает картинку — гнющие ноги, намертво приросшие к брюкам и джинсам; запавшие глаза в темных кругах, натянутая на скулы и челюсти кожа — так сильно, что кажется, можно без рентгена увидеть каждую кость черепа; выдранные волосы, сбитые, кровоточащие костяшки, обломанные под самое основание ногти, и, славься Мерлин трижды величайший, очень редко — открытые переломы с пожирающим плоть некрозом… Такое перед обедом даже мне лучше не представлять. Вечный кашель сопровождает подобные места — от курения, болезней лёгких и хронической простуды. В этом смысле я здесь свой. В таких домах я не опускаю руку с палочкой. Мало ли. Я у себя один. Вот и сейчас осторожно продвигаюсь вперёд, на голос в своей голове, что должен бы становиться громче с каждым шагом, но отчего-то идет сбой за сбоем. Иду на слух, на шелест, на любую возню, но в комнатах тихо. Лишь из глубины дома доносится невнятный шум, едва заметный. Голос возникает в голове также внезапно, как впоследствии исчезает. Морщусь и задумываюсь — так резко крик не должен обрываться. Может, конечно, но… Что-то не так. Напрягаюсь до звона в голове, пытаясь расслышать. Стою, не шевелясь. Только хрип из глубин грудной клетки мешает. Перестаю дышать и слышу неразборчивые слова где-то наверху. В комнате двое, дверь приоткрыта. Скидываю маскировку и пытаюсь войти, но меня мгновенно сбивает с ног волной смрада. Так пахнуть может только одно. Чувствую, что сейчас и так не великое содержимое моего желудка — скромные остатки вчерашнего ужина — покинут нутро и я стану совсем голодный и злой. Хотя нет, только злой. Голод я не смогу испытывать ещё долго, как и по-человечески пожрать. Черт возьми, они что, прячут под кроватью труп? То, что удаётся увидеть, не заходя внутрь, говорит именно об этом — два молодых человека на серипучей панцирной кровати, один отвернулся лицом к стене и, видимо, спит, а второй разглядывает потолок, что-то бормочет себе под нос и толкает локтем друга, словно чтобы он оценил ту или иную мысль… Так видится картина, пока я не заглядываю в головы опустившихся магглов. Точнее, только в одну голову. Вторая для меня уже не досягаема. И видимо, под кроватью труп искать не стоит. Он уже на ней, заботливо прикрыт пледом. Я не хирург, не мясник и не санитар в морге. Небольшая часть меня привычна к виду и, упаси Мерлин, запаху мертвого тела. Я видел многое, самую разнообразную чертовщину и знаком со множеством граней мракобесия — это закаляет и создаёт ощущение привычки. Я прожил много лет, побывал в разных местах. Был там, где мумии любимых родственников хранят дома годами в надежде накопить денег на нормальные похороны. Я жил у этих людей и спокойно спал, когда за фанерной стенкой глава семейства навещал почившую три года назад мать, но… Но черт возьми, как на эту вонь ещё не сбежались все обитатели этого ебаного притона?! Я не брезглив, но это уже выходит за рамки, в которые я способен вместить человеческую… Мерзость?.. Слов не подобрать. Далеко не каждый мой день начинается с гнили, разложения и безумия. Такие случаи — раз на сотню, пусть в пределах моей личной статистики это можно считать довольно частым событием. Но есть же какие-то границы. Я захожу в комнату, молясь всем известным мне святым, чтобы не пришлось каждые три секунды очищать воздух заклятьем. Это здорово мешает и лучше бы уйти поскорее, но… Опять это «но». Я бы и не заходил, если бы не то, что увидел в голове второго. Того, что был ещё жив, хоть и здорово исхудал и явно слабо мог передвигаться. Острые черты лица и странный, то горящий, то затравленный взгляд. Я видел в его сознании то сумбур, панику и страх, то превосходство и всепоглощающий огонь, охватывающий сознание. Я не видел ничего похожего раньше и кто сказал, что больше никогда не увижу? Лучше уж я впервые ошибусь здесь, на наркомане, по сути — человеке ненужном и чуждом обществу. С другой стороны, хоть часть меня и говорит, что он отброс, но это человек. Кажется, я начинаю понимать, что происходит, но наркота сделала своё дело — его сознание спутано настолько, что, боюсь, не смогу разобраться без принудительного отрезвления. Не помогает. Ничего не помогает. За час ни разу не сработало ни промывание желудка, ни ледяной душ, ни пощечины, ни известные мне заклятья. Я догадался отлевитировать слабо трепыхающееся тело в соседнюю комнату, заваленную хламом и плотнее запереть дверь той, первой, но с тем же успехом я мог бы оставить его там и уйти. Все равно не могу ничего не разобрать. Ладно… Полежи спокойно ещё пару минут, я попробую последнее, что могу. Зайду так глубоко, как сумею и предприму последнюю попытку тебя понять. Вмешаюсь не в чувства, а в основу личности. Моя основная версия уже не кажется наивной, похоже, все дело как раз в этом. Единственный минус подобного вмешательства — то, что человек чаще всего тебя ощущает и замечает. Поэтому я не использую этот метод. Гораздо проще руководствоваться образами и ощущениями, растворяясь в них, чем вести беседу, насильно и грубо проникая в сознание. Или ещё хуже — игнорировать человека, проникнув. Часто это может спровоцировать паранойю и панические атаки, но в данном случае терять уже нечего. И когда я начинаю слышать его полностью, погружаясь внутрь, проникая в его «сейчас», я вижу много удивительных вещей. Главное, отсечь теперь героиновый мир и найти его собственный. Да. Я слышу его голос. Его призывы о помощи, равнодушие и безграничную усталость. Понимаю его боль, хоть и не до конца. Пока не вырывается он. Он — другой, не из мира этого наркомана. Я думал об этом, но не предполагал, что все настолько глубоко. Да… Пока он не заговорил со мной сам, пока это все не вылилось в беседу троих человек, я был уверен, что способен просто стереть его, уничтожить, но… — Чужой… Ты кто? Зачем ты тут? — Я врач и пришёл помочь тому, кто просил об этом. — Просил? Я не просил, можешь убираться отсюда. — Он меня… убивает… Помоги… — Опять заладил. Всë ему спасите-помогите. Паникер долбанный. Не сожру же я тебя. Я подключаю к мыслям ощущения парня. Открываю глаза и вижу. Совсем рядом, на краю кровати, сидит он и разглядывает меня, морщась, будто от зубной боли. Вторая личность, которой не терпится меня прогнать. — Может, ты отпустишь парня? Ты ему явно не нравишься. — Никто никого не держит. Он сам довёл себя до того, что не может встать. — Не прикидывайся. Ты понимаешь, о чем я, — не свожу с него глаз и прячу палочку в рукаве. Я еще не до конца понимаю, но готов, если что… — Эта бесхребетная тварь только и делает, что орëт от боли, когда приходит в себя, и выпрашивает новую дозу. Вот, — обращается он к парню, лежащему на кровати. — Видимо, твой вой был слышен даже с улицы, раз к тебе пришли. Радуйся, мечты сбываются. Хотя на месте доктора я бы плюнул тебе в морду и ушëл. — Он… Он… — Сейчас опять сядет на свою любимую лошадку, — сплюнул себе под ноги сидевший рядом парень. — Я его убиваю, я отравляю ему жизнь. Да я только и делаю, что пытаюсь не дать этой псине сдохнуть. Я молчу и перевожу взгляд с одного на другого. В голове, огражденная забором с колючей проволокой от посторонних умов, бьется единственная мысль.

Что мне делать?

— Он совсем плох, — качаю головой я. - Нужно в больницу. Иначе через пару часов всё. — Это его обычное состояние, — снова плюëт вторая личность. — Спроси у него, он сам тебе скажет, что никуда не поедет. — До машины идти две минуты. Никакой скорой, я сам тебя отвезу. — Да что толку? Видишь глаза? Он сейчас не здесь. — Так приводи его в чувство, черт тебя дери, — кипячусь я, впервые в жизни общаясь с выдумкой другого человека, как с автономным разумным существом. - У меня не выходит. А ты, мразь, точно знаешь, как его растолкать, но нихера не делаешь. Он зло смотрит на меня из-под челки и вскакивает на ноги. Подсознание заработало. Кидается к телу, бьет по лицу так, что я начинаю переживать за сохранность шейных позвонков. Он хватает парня за ворот и трясëт хилое тело. Я отпускаю образную часть, оставляю только мысли, чтобы слышать. Открываю глаза уже в другом мире — парень, приподнявшись на локтях, таскает за грязную футболку себя сам. Я четко слышу два разных голоса — один наяву, один в голове. Оба кричат одно и то же. Когда он сам себе засадил по лицу так, что по впалым щекам потекли слëзы, я вернулся в его голову и вновь перехватил образы. Второй стоял, скрестив руки на груди. Взгляд его прожигал насквозь. В голове все еще не укладывалось. Наркоман со стажем. Едва может ходить. Под дозой, организм уже на исходе. Чуть-чуть не хватило до агонии — еще немного, и это было бы последнее его путешествие в героиновый мир. Однако, вторая личность жива, говорит, мыслит, ненавидит, способна управлять телом, в котором дух едва держится. Как?! Черт возьми, как?.. На переднем сидении он, второй. Полыхает щеками, рыжие волосы треплет ветер, врывающийся в опущенное окно машины. Сзади полулежит среди моих вещей тело, дыхание слабое, реакций почти нет. Будто бы спит, хотя глаза приоткрыты. На водительском я, балансирующий на грани двух сознаний — своего собственного и наркоманского. — Прикрой окно, будь добр, — обращаюсь к личности. Закатывает глаза, но слушается. В сознании стекло рывками ползëт вверх, синхронно с движением ручки, которую крутит несуществующий человек. В реальности рядом никого нет, окно открыто. Сукин сын, он не мог придумать таких подробностей! Он не может видеть все детали, которые вижу я. Хотя нет, может. Сзади точно такая же ручка, в зоне прямой видимости. Бардачок тоже видно. Додумать же заедающее стекло особой фантазии не нужно. В такой развалюхе, как у меня, все стекла заедают. Умело, ловко. Прицепиться не к чему. Браво. Везу его по закоулкам, игнорируя ближайшие медучреждения — пользуюсь тем, что он никак не может видеть дороги. Никаких ориентиров, только небо. Вторая личность не возникает и терпеливо ждет, пока я куда-нибудь их довезу. Видимо, парень слабо помнит, где больница или не знает, куда его могут отвезти. Тяну время, лихорадочно соображая, на чем можно его подловить. Въехать в яму и прикинуться, что кого-то переехал. Показать второму, убедить, что он видит дохлую кошку, а потом подтащить тело к яме и начать убеждать, что кошки не существовало, происшествие я навязал его второй личности, а своими глазами он видит лишь яму? Глупо. Долго. Привлекает внимание. Неэффективно. В конце концов, он может придумать себе труп сбитой кошки и убедить себя, что я сам больной и вообще его обманываю. Не катит. Потеряю время и доверие. Шепчу что-то второй личности так, что сзади точно не слышно — личность не реагирует. Все правильно. Диагноз верный. Убеждаю себя в этом окончательно, но что делать, я все еще не понимаю. Наблюдаю в зеркало за парнем. Почти не двигается, но выражение лица и положение рук стремятся к тем, которые я вижу у второй личности. И все же, как его мозг в таком состоянии справляется с такой нагрузкой? Либо парню перепал действительно гениальный мозг, либо я все же многого не знаю о диссоциативном расстройстве идентичности. Да уж, мало было практики по этому заболеванию. Что же делать?.. В голове ни одной мысли на этот счет. Хотя нет. Ошарашить. Надо его чем-то сильно удивить. Страшным фактом или там… Вот оно. Цепляюсь за мысль, игнорируя всё окружающее. Разгадка уже у меня в голове, осталось только понять порядок действий. Нужно убедить, что второй — выдумка. Как? Что первое бросается в глаза? Внешность у него другая. Может… Может, он не придумал его полностью, а взял чьи-то черты? Себя он выдумывать заново не стал, значит, друга со своей внешностью не хотел. Он точно взял за основу чей-то характер. Взял то, чего не хватило ему в себе самом. У кого он это взял? Что искать? Искать то, что привело к раздвоению. Или хотя бы сам момент формирования второй личности. В четверть внимания веду машину, лезу в голову парня. Восстанавливаю нить событий, чужое сознание приходится чуть отпустить — слишком большая нагрузка, слишком многое приходится контролировать. На героине он сидит неожиданно долго. Дозу стал повышать не так давно. Регулярно завязывал и вновь начинал. Молодой организм не так просто довести до полного истощения, тут надо было постараться. И где только моя хвалёная проницательность… Глупец, мог бы и сам додуматься. Но то, что влез в голову, даже хорошо. Теперь знаю точно. Ныряю в детство, может, оттуда все пошло… Проматываю воспоминания как пленку, не обращая внимания ни на что вокруг. Нет. Никого похожего в детстве парня не нахожу. Понемногу отматываю вперёд. Школа. Родители. Друзья. Никого с лицом второй личности. Ни братьев, ни сестер, ни знакомых. Дальше. Колледж, первый курс, тусовки, алкоголь… Не то. Дальше. Девушка. Разрыв. Первая доза от лучшего друга, еще не героин, а так, по мелочи, что-то легкое. Нет. Не там. Дальше. Новые знакомства. Новые наркотики. Дилер. Автокатастрофа в пьяном угаре. Лучший друг умирает на глазах. Могло быть толчком к болезни, но рыжеволосого там нет. Дальше. Чернота. Месяц в коме. Родители у постели. Реабилитация. Психиатр, нарколог, невролог. Стопки дисков с фильмами, квадрат телевизора в палате и горы таблеток. Боль. Горечь. Он не помнил о смерти друга, но ему рассказали. Обвинили. Собираются судить. Фильмы. Фильмы. Фильмы. Попытка забыть?.. Да. Отвлечься. Дальше. Нет, дальше он уже сбежал из больницы, вторая личность уже существует. Дальше только притон. Назад. Назад, по миллиметру, по осколку. Где-то недалеко, совсем рядом, близко… Тот момент, когда стало совсем плохо… Назад. Ссора с родителями. Приехали навестить, показали повестку в суд. Нет. Тут рыжий уже есть, язвит с подоконника и планирует побег из больницы. Назад. Разговор за закрытой дверью. Врач сочувствует и предлагает уехать с больничной койки не в тюрьму, а в лечебницу на реабилитацию. Толково. С кресла для посетителей негодует вторая личность. Все еще не то. Проглядываю день за днëм, час за часом, боясь вновь пропустить… Назад. Вечер. Приехали родители друга… Второго нет — либо ушёл ненадолго, либо еще не появился. Вздыхаю, останавливаю машину, блокирую двери и окна. Лезу в воспоминания и смотрю… Тео лежит. Капельница мешает, руку сводит. Он смотрит очередной фильм. Дверь в палату приоткрывается, змейкой скользит лечащий врач. В вечернем сумраке телевизор мерцает и превращает белый халат в пятнистую круговерть. Голова кружится, но Тео врëт, что все в порядке. Врач приглушает звук и смех второстепенного героя — рыжая челка, темные глаза, красивое лицо с острыми скулами — стихает. Тео жаль, ему нравился смех актёра. Чистый, звонкий и нахальный. Похожий на смех Фредди, которого уже не вернуть. Врач что-то говорит, Тео не слушает. Он погружен в фильм. Только кивает, как китайский болванчик. А потом жалеет, что не отвлекся от фильма. Что доктор не поставил его на паузу или вообще не выключил телевизор. Потому что в следующую минуту в палату входит она. Мать Фредди. Он знает еë, она навещала сына в колледже. Они вместе сидели в кафе и обсуждали привычку профессора Берта совать карандаш за ухо, а потом искать его по всей аудитории, подозревая каждого студента в краже. Сейчас она не кажется той молодящейся, но уже явно не двадцатилетней красавицей. Сейчас лицо её в сетке морщин, от макияжа нет и следа. Волосы не уложены, лишь стянуты в пучок на затылке. Красный нос. Капилляры в глазах полопались от непрерывных рыданий. Сколько она выплакала за эти недели?.. Она одна, без мужа, которого, видимо, не пустили. Стоит и молча смотрит на него. Тео не может оторвать взгляд от её лица. Не может говорить — в горле ком. Со временем он перестает её видеть, лишь мельтешение пятен перед глазами — на экране разивите сюжета — и черную фигуру перед собой. Он плохо понимает, что это слëзы туманят все вокруг, ему кажется, что он сходит с ума. Она не кричит на Тео. Она видит капельницу, видит его худые руки, исколотые иглами. Видит его слëзы. Видит его бледное лицо с чернотой под глазами. Она стоит долго, у Тео от слез намекает ворот больничного халата. — Джас… Муж хочет судиться, — тусклым голосом произносит она. Стоит еще минуту и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Её словно и не было никогда в палате. Но откуда тогда такая боль… У Тео раскалывается голова. Грудь наполняется странным и страшным чувством скорби. Он выдергивает иголки из руки. Пластырь отрывается, трубочки капельницы провисают. Он скатывается с кровати на холодную плитку пола и бьется в тихой истерике. Хлопает дверь. Его не видят в койке и глуповатая медсестра Молли выбегает в коридор, крича, что пациент сбежал. Она не догадалась заглянуть под кровать, ведь все было тихо, да и сползшее одеяло скрыло парня. Тео бьется головой о плитку и кусает руки до крови. Он пытается прокусить запястье и порвать вены зубами, но не выходит — слишком больно, организм сопротивляется. Тео устаëт и перекатывается на спину. Слёз уже нет. Есть только всепоглощающая пустота. Он вспоминает Фредди. Долго думает о нём, машинально глядя в телевизор, привлекающий внимание. Он пытается подняться с пола, но падает и ударяется виском о каркас кровати. Последнее, что он запоминает перед погружением в черноту — лицо актёра с рыжей челкой, который ему нравился, крупным планом показанного на экране. Мысли о Фредди и страшная боль накладываются на это лицо. Сознание впитывает, как губка. Желание вернуть друга играет решающую роль. Я открываю глаза. Мне всë ясно. — Как тебя зовут? — поворачиваю голову к рыжему, злому и кричащему что-то мне в лицо. Он отстраняется и мрачно произносит: — Фред. — Ты не так давно знаешь Теодора, чтобы так сильно о нём переживать. — Я… Мы встретились в страшный период его жизни. Мне тогда тоже было несладко. Это объединяет. Я оборачиваюсь, ловлю непослушными пальцами парня за подбородок и заглядываю в глаза. — Тео, я не понимаю. Фред совсем на него не похож. Почему ты не дал ему другое имя?.. — Эй, он мне не папочка, чтобы имя давать! — возмущается второй. — Тео, они ведь совсем разные. Почему Фред? Персонажа фильма звали Леонард. Почему ты не назвал его так? Заклятья наконец начинают работать. Он сильно истощен, но в сознании. — Живого человека… Убрать… Ты хочешь убить моего единственного… — Все не так. Он — часть твоей личности. Ты подсознательно хотел вернуть друга, но ты не некрос, чтобы поднимать мертвых, и знаешь это. Тогда ты его себе создал. Он только у тебя в голове. — Эй, вы охуели? — крик и гробовая тишина после. — Куда он делся? — Ты можешь спокойно думать, пока он тебе не мешает? — Где Фред?! — Я взял тебя под контроль и на время убрал его. Повторяю еще раз. Фредерик мëртв. Я знаю, что это негуманно. Я знаю, что я сгорю в аду, если он существует. Я показываю Тео его же воспоминания. Машина. Труп. Скорбящая мать. Фильм. Когда стихает последний стон, мягко произношу: — Я могу помочь тебе. Сделать так, что тебя не будут преследовать. Сделать так, что о твоем проступке не вспомнят. Но груз ответственности с твоей души я снимать не хочу. Тебе надо вылечиться, слезть с иглы и начать заново. — Но Фредди… Я не могу забыть его… — На мой взгляд, тебе вообще нельзя его забывать. Нужна мотивация жить дальше и быть лучше. Его смерть станет для тебя мотивацией. Это больно, но иначе ты вскоре вновь пойдешь по тому же пути. — Но… — Проживи новую жизнь так, чтобы Фреду, если бы он был рядом, было бы не жаль за тебя умереть. Считай, это залог. — А тот, что уже существует в моей голове? — Есть риск, что он вернется. Ты будешь помнить этот период жизни и помнить, каково было находиться рядом с ним. Стирать тебе память я не хочу. — Сотри… Сотри!.. Убери его… И память… Память тоже. Только оставь мне какое-нибудь напоминание, чтобы я не пошел потом по тому же пути… — Не годится. Если я сотру тебе память… Ты потеряешь абсолютно всë. — Я уже потерял всё. Родители не могут смотреть на меня. Из колледжа я давно отчислен. И я… Я убил лучшего друга, а потом подсел и чуть не убил себя… Сошел с ума… Я хочу все начать с самого начала. — Готов заново переживать все человеческие чувства? Страх, боль, отчаяние? Сможешь без жалости бросить весь накопленный опыт, всю память и часть личности, чтобы стать кем-то другим? Думаешь, тебе хватит сил? — Да. Я смогу все, если ты дашь шанс… Господи, я больше не могу так… Я не могу подняться на ноги, а он сидит рядом и язвит. Он… он на моих глазах убил Ника… Он душил его за какую-то хрень, а я мог только смотреть, ведь сам давно уже не способен встать с этой чертовой кровати… Но ведь… Ведь теперь выходит, что и Ника убил… тоже я. Машина резко трогается с места. Я едва ли вхожу в поворот, но это уже не важно. Мы уже переносимся за тысячи миль от Лондона. Мы в Прескотте, Аризона. Вечер. Я осторожно опускаю тело на асфальт в переулке. Мы под моей надежной защитой, никто ничего не увидит ровно до того момента, как я этого не пожелаю. Я долго пытался попасть в нужное место на сгибе локтя. Парень в отключке, с высоты опыта советом уже не поможет, приходится справляться самому. Вены забиты настолько, насколько возможно. Я видел такое, но ещё ни разу не пытался сделать инъекцию наркоману. Вроде попал… Да, началось. Скорая в пути. Издалека я слышу сирены, скоро медики будут тут. Лишь бы успели — я не уверен в дозировке. Мог и переборщить, этот наркотик мне знаком плохо, сам я его не употребляю. Хотя с другой стороны, медики уже близко, а мне нужен был убедительный передоз со следами насильственного введения иглы. Ничего, он справится. Сейчас его откачают. Заберут туда, где действительно смогут вылечить. Я прослежу за этим, но дальше маггл должен будет справляться сам. Без документов. Без родных в Америке. Да и в принципе уже без родных. С фальшивыми воспоминаниями о месяце, где сначала в автокатастрофе погибает его друг, а с дороги его, раненного, подбирает какой-то странный тип и держит у себя. Накачивает героином, пытается насиловать, бьет, а потом выбрасывает в другом штате за то, что Тео сломал ему мизинец, когда в последний раз отбивался. Парень будет знать, что наспех наколдованная мной татуировка с буквой F на запястье — парная, на память от лучшего друга из колледжа, отголосок пьянки по случаю сдачи экзаменов. Будет знать, что в его жизни был тяжелый период, маньяк, передоз и смерть друга. И это все, что он будет знать наверняка. Маньяка поймают — я нашарил нечто подобное поблизости и немного подтолкну события… Лишь подтолкну события в нужную сторону, чтобы Тео сумел остаться здесь, смог спокойно жить и реабилитироваться после «жуткой истории», а очередная мразь попала за решетку, пусть к Теодору он и не имеет отношения. Сделаю так, чтобы его печальная история была убедительной. Парень ничего не вспомнит о второй личности и месяцах жизни в притоне, но нет уверенности в том, что, даже начав с чистого листа, Тео не свернет на ту же дорожку. Хотя, я думаю, передоз и ужасные ложные воспоминания его чему-то научат или заставят задуматься. Но это уже в его руках. Вот и медики. Вовремя. Я стою рядом и смотрю, как изможденное тело реанимируют. Старушка, оказавшаяся поблизости, делится историей, как нашла бедолагу в переулке и вызвала скорую помощь. Теодора забирают в больницу. Двери машины захлопываются, отрезая меня от дальнейшей судьбы маггла. Я закуриваю и провожу ладонью по волосам. Наверняка на пару серебристых прядей стало больше. Уверенности в том, что я не нанесу увечий парню, не было до последней секунды. Но обошлось. Седина — лишь малая плата за огромный риск. Бреду к машине, намечая в голове дальнейший путь. Он будет долгим.