Лисья Богиня

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим. ©А. С. Пушкин. 1829 г.

Мы волнуемся за тех, кто нам дорог, мы стараемся, чтобы наши любимые были в безопасности, мы жертвуем собой ради их безопасности, порой не признаваясь в этом даже самим себе. Отец любит сына, брат — сестру, жена мужа: это неоспоримо; мы не можем не любить тех, кто связан с нами кровью, это было бы сродни предательству. Но ведь есть и дружба, и обретённые семьи, да и жена, как правило, не одной крови с мужем своим. Так почему? По какой причине возникает это странное чувство, когда благополучие другого ставится выше собственного счастья? Северус Снейп не любил признаваться себе в своих слабостях, а любовь именно слабостью и являлась, по сути своей. Его любовь… не подходила под обычные критерии и рамки, ведь он любил, несмотря ни на что, и любил всем своим сердцем. Ещё в юности он понял, что любовь — не для него. Лили, его солнце, свет и радость… она предпочла ему другого, и он не мог её в этом винить, ведь Джеймс был более мужественным, смелым, отважным и доблестным. Он был достоин любви, этот юный лорд Поттер, но никак не он — безродный бастард Северус Снейп. Теперь Лили не было. Она умерла, и Северус сумел её отпустить. Он даже попытался вновь открыть своё сердце этому прекрасному чувству, сблизившись со своим напарником и другом Слизерином, приняв сына своей умершей подруги к себе в ученики, но став ему больше, чем наставник или друг… Северусу было страшно. Наверно, это было и правда хорошо, что Гарри не был его сыном, ведь чувства, которые он питал к юноше, были отнюдь не отцовскими. Гарри был невероятен: когда Северус нашел его шестилетним мальчиком, брошенным на улице, не имеющим ни гроша за спиной — лишь футляр со скрипкой да кривую палку смычка, уже тогда зельевар понял, что мальчик является чем-то большим, чем обычный ребёнок или даже рядовой маг. Его глаза, волосы… Альбус Дамблдор, старый его учитель, наивно считал и верил, что Снейп видит в мальчишке лишь отражение его родителей, но это было далеко не так. Он был большим, чем отец и мать, он был Гарри Поттером, именно Гарри, а не очередным Поттером, наследником обедневшего некогда великого чистокровного рода, не сыном бывшей подруги. Когда Северус повышал голос или же отчитывал непоседливого юного мага, даже тогда зельевар понимал, насколько этот ребёнок одарён в сравнении со своими сверстниками. Гарри не пошёл в школу, когда пришло время, зато сам Северус и его не-любовник Том Слизерин усердно занялись образованием мальчика. Гарри не был гениальным зельеваром, хоть и имел определённый талант на фоне окружающих бездарей неумех (по личному мнению самого Снейпа, несомненно), ему не подходила никакая палочка, а в беспалочковых заклятиях он был немногим лучше своих учителей. Зато Поттер умел играть. Северус не знал откуда это взялось, но он никогда не видел это дитя неуёмное без его инструмента. Святая Лилия, да он даже имя своей скрипке дал: Вайолет, подумать только, Мерлин всеблагой. Над трудными пассажами приходилось работать, считай, всем вместе: и слёзы тут были, и крики, ведь закономерно — сразу ничего не получалось, да это было и нормально, так у всех было, и все так учились. Когда Снейп впервые увидел, как мальчик играет, он по настоящему ужаснулся. Нет, у мальчика определенно были способности, он был почти одарён, как и сам Северус в зельеварении, но интуитивно найденные ноты логично оказывались зачастую фальшивыми, смычок шёл криво, оставляя белую дорожку канифоли на чёрном грифе инструмента, а постановка… Самым сложным, пожалуй, было найти достойного учителя, ведь таковых в их маленькой стране почти не имелось. На самом деле, им очень повезло, когда министр Марволо Гонт соизволил снизойти до жалких и ничтожных них и взяться учить Поттера игре. Тут-то и началось самое веселье, по итогам которого на их небольшом семейном совете Марволо был признан монстром и садистом, а Гарри… ещё большим садистом и монстром с мазохистскими наклонностями, и эти двое были оставлены в покое. В тихом омуте, как говорится, черти водятся, и соваться туда — себе дороже. А в свои шестнадцать лет Гарри вдруг оказался непросто музыкантом, а ещё и религиозным фанатиком, к коим тут же и несчастный Гонт причислен был, которого и Снейп, и Слизерин молчаливо признали новым авторитетом и кумиром своего подопечного, буквально помешавшегося теперь на Золотой Лилии и обрядах, которые парнишка проводил с особым рвением, истязая свою дражайшую Вайолет, как старая супруга веревки вьёт из своего старика. Тем не менее, главной проблемой Северуса стали в итоге его не-отцовские чувства к его не-сыну. Волшебник чувствовал себя величайшим на свете идиотом. Если Альбус при встрече, глядя на его страдальческий вид, причиной бед его видел дилемму отца и матери его подопечного, то на самом деле корнем всех зол была трижды проклятая любовь, о силе которой старый маразматик не забывал постоянно напоминать своему бывшему ученику. Вот и сейчас, стоя у входа в эту чёртову школу, в которой он, упаси Томас, больше и не учился, и не преподавал, Северус Снейп думал о своём хлебе насущном, о любви, вечности и дальше по списку… конечно, он не рассчитывал встречаться с Дамблдором, скорее наоборот: он весьма самонадеянно рассчитывал встречи этой избежать. Но госпожа Фортуна неразборчива и привередлива, да и благосклонностью по отношению к Принцу-полукровке особой не отличалась. Поэтому, услышав недалеко от себя знакомое и давно уже сидящее у него в печенках «мой мальчик», Снейп лишь виски потёр, понимая, что теперь от разговора чёрта с два отвертишься… Дамблдор же между тем с совершенно невозмутимым видом подошёл к Северусу, будто они были старыми добрыми друзьями. — Я говорю, мальчик мой, Гарри следует отучиться в школе хотя бы последний учебный год, ведь экзамены же сдавать ему как-то надо… — пояснил директор, тщательно скрывая в своём тоне обиду на зельевара, что с таким равнодушием относился к их разговору о дальнейшей судьбе его подопечного. — Гарри играет на скрипке, — вздохнул, наконец, Снейп, чувствуя, что от старика так просто не отвязаться будет. — И я не думаю, что хотя бы один из тех экзаменов, которые сдают ученики в Хогвартсе, пригодится ему в дальнейшем… Он с выжиданием глядел на «мудрого старца», предвкушая ответ последнего. — Но Хогвартс — это одна из престижнейших бритских школ, — нашёлся однако старик, от чьих слов Северус мог почувствовать приторную сладость, скрипящую на зубах. — Мальчику это только на пользу пойдёт… — Что-то поздновато вы, Альбус, о пользе для мальчишки Поттера спохватились, — невесело усмехнулся Снейп. — Или после того, как образование Гарри оказалось под моим контролем, вы решили начать сомневаться в компетентности его учителей? Разговор был совершенно бессмысленным, но незаконченным его оставить было нельзя, и Северусу не оставалось ничего иного, как продолжить плеваться ядом и желчью. — Что ты, Северус, и в мыслях не было! — почти искренне ужаснулся старый волшебник, только вот Снейп достаточно хорошо знал этого паука-интригана, чтобы не повестись на очередную стариковскую манипуляцию. — Так я и подумал, — саркастично вздохнул мужчина, встряхивая головой, чтобы по привычке спрятать лицо за темными прядями волос. — Это всё, что вы хотели мне сказать, профессор, или у вас имеется ещё что-то, что я должен выслушать? — вопросил он, готовясь уже направиться в сторону родной лаборатории. Неожиданно директор загадочно улыбнулся, испытующе глядя на полукровку. — Веселого Самайна тебе, Северус. И как же Снейп ненавидел это всё!.. *** Самайн был днём Лили. С детства, с самых ранних лет каждый ребёнок знал, что в ночь с тридцать первого октября по первое ноября нужно приносить щедрую жертву своей богине, и тогда отплатит она тебе с лихвой. Северус любил этот волшебный и таинственный день, эту ночь, когда тысячам звезд на небе вторили своим загадочно-зелёным светом фонарики из тыкв, что люди выставляли в своих садах около черных окон. Он любил ритуальные танцы (он смотрел на них), и его яркая, как звезда, что спустилась с неба, лучшая подруга Лили Эванс была лучшей среди танцующих… но в тот вечер должно было произойти нечто ужасное… Напряжение застыло в воздухе подобно разряду молнии, волей случая не упавшей на землю. Он мог почувствовать кончиками пальцев, как дрожат пропитанные магией атомы кислорода, от переизбытка озона в нижних слоях атмосферы было трудно дышать… Лили была дома с мужем и с детьми, Северус — один в своей лаборатории, из которой он вышел несколько позже… Он опоздал. Три минуты, три чертовы минуты, но дом четы Поттеров успел за это время уже превратиться в руины, похоронив под собой своих обитателей. Северус тогда даже не искал детей, не задумывался о том, что с ними сделалось, кто и куда забрал их. Всё, что мог он чувствовать в тот момент, так это безудержное горе от потери… В тот день Лили, его лучик света, его маленькая звездочка счастья, заменявшая ему всю жизнь путеводную звезду… в тот день она умерла, ушла туда, куда, наверно, улетают ангелы на своих небесных крыльях, сшитых из света и боли… И он остался один. Как же сильно ошибался он, считая себя несчастным, когда любимая предпочла ему другого. Нет, были вещи гораздо хуже, чем расставание, невозможность быть вместе. Было то, о чем обычно люди боялись говорить вслух… была смерть… Эта кромешная тьма без намека на солнце, безжизненная и холодная, как космос: он тонул в этом мраке, и не за что было ухватиться, и никто не мог помочь, ведь никому он больше не был нужен, кроме… *** Северус вошел в лаборатории, наконец, чувствуя себя в относительной безопасности, ведь не было ни Дамблдора с его извечными «мальчиками» и «девочками», ни прочих людей, ненавистных ему. Повесив свой черный плащ на крючок у входа, зельевар прошёл вглубь комнаты, вдыхая полной грудью немного резкий, но такой успокаивающий запах трав и настоек, котлов и сырости. Именно лаборатория стала тем спасительным толчком, тем лучом света, протянувшим ему руку из непроглядной мглы отчаяния и безумия. — Ты вовремя, — раздался голос его ассистента из глубины лаборатории, заставив Северуса невольно улыбнуться. — Мне нужна колба номер три, передашь? Легкой тенью проскользнув меж котлов и стеллажей, Снейп, как летучая мышь на родной чердак, взобрался по лестнице, беря в руки ингридиент с соответствующей биркой. Серебром сверкнула в сумраке лаборатории слеза феникса, когда два зельевара, обменявшись многозначительными взглядами, вылили в котел последний ингридиент для очередного их творения. Никто не мог помочь Северусу в то нелегкое для него время, и никому он не был нужен, кроме Томаса Слизерина…