Значок за семейные ценности

      Слава втягивает сладковатый, пьянящий запах чужой крови и чувствует, как начинают побаливать клыки. Впиться кусачим поцелуем в губы Мирона становится болезненной необходимостью. Его глаза наливаются алым цветом и опасно поблёскивают в полумраке. Сейчас, когда они остались наедине, без шумной компании общих знакомых, Слава чувствует, что скоро ёбнется рядом с таким Мироном, приятно пахнущим и хлопающим своими огромными глазами. — Хороший мой, ну куда ты, я не сделаю тебе больно. — Ты же в курсе, что от тебя это звучит неправдоподобно? — Мирон отгораживается от него одеялом и смотрит не напуганно, но с настороженностью. — Детка, у меня было столько возможностей просто укусить тебя. Ты думаешь, я бы стал так долго ходить за тобой и доёбывать, если бы мне нужна была только твоя кровь? — Слава настойчиво тянет на себя одеяло и отбрасывает его куда-то в сторону. Ему безумно льстит, что даже столкнувшись с его настоящей сущностью, от Мирона не исходит привычного запаха страха, который сопровождает всех людей, которые знают о том, кем он является. — Не думаю. — Мирош, сладкий мой, ну можно мне немножко твоей крови? Я буду очень аккуратно, комарик и то больнее кусает. Мирон кажется не убеждённым его чистосердечными намерениями, но, тяжело вздохнув, откидывает голову, открывая вид на острый кадык и светлую кожу. Татуировка на шее в полумраке комнаты кажется тёмным клеймом. Слава пальцами очерчивает цифры, прислушиваясь к биению чужого сердца. Это так просто — прокусить тонкую кожу, пустить алую струйку крови, а потом слизать её языком, наслаждаясь сладковатым вкусом. Это так просто, но так опасно, потому что люди слишком хрупкие. Они похожи на бабочек — прикоснёшься пальцами к крыльям, и бабочка больше не сможет взлететь. А Слава мечтает о Мироне слишком долго. Тот похож на редкую бабочку, которую хочет себе в коллекцию каждый коллекционер. Он стискивает зубы и напоминает себе о том, что сейчас ему нужно быть осторожнее, что нужно не забывать о контроле, чтобы не наброситься на Мирона сразу же. Его нельзя спугнуть, нельзя поранить. Потому что Мирон ему доверяет. Слава целует чужие губы, нависает над Мироном, наконец-то позволяя себе прижать его к кровати. Он выпускает клыки, губами мажет по скулам, подбородку, опускается к татуировке и осторожно кусает доверчиво подставленную шею. В нос ударяет запах свежей крови. Но это не просто чья-то кровь — это кровь Мирона, и Слава дуреет только от этого. Он знает, что ему позволено всего около семи глотков и придётся остановить себя как раз тогда, когда он только войдёт во вкус. Мирон под ним вздрагивает, а потом тихо стонет сквозь сжатые губы. — Что это такое, твою мать? — шепчет он, обхватывая Славу за спину. — М? Слава отстраняется и прилипает взглядом к яркому румянцу, окрасившему обычно бледную кожу. Глаза у Мирона пьяные, взгляд рассеянно плывёт. — О-о, — понятливо тянет Слава и облизывается, — забыл сказать: при укусе вампира в тело человека через клыки вбрасывается что-то типа афродизиака. Это сделано для того, чтобы жертва тоже чувствовала удовольствие от укуса. Ну, и меньше вырывалась, — он с удовольствием лижет укус. — Так что, извиняй, крошка, но кажется, мне придётся тебя ещё и трахнуть. — Ты хитрый, наглый и абсолютно бессовестный вампир. Я уверен, что ты всё это прекрасно помнил, — Мирон облизывает сухие губы и чувственно выгибается, когда рука Славы ложится на его член, а потом с нажимом проводит по нему. — Какой уж есть. Но если бы ты был против, то явно не пошёл бы со мной. Ты знал, Мирон, ты всё знал. Но почему-то решил не сбегать, как все нормальные люди. Нет, ты хочешь, чтобы я тебя укусил, ты хочешь, чтобы я тебя выебал, ты хочешь всего этого. Но всё ещё продолжаешь ломаться. Видимо, тебе это в кайф. — Всё, заткнись, — говорит Мирон, мстительно притягивая его за волосы. Слава смеётся, но отвечает на поцелуй, позволяя себе облапать чужие бёдра.