Сборник историй по заявке "спанктобер"

— Ну и что мне с тобой делать? — подтянутый мужчина смотрел на мявшегося в дверях юношу с нотой укора и суровой усталости. — Выпороть? — робко улыбнулся из-подлобья нежданный гость, но тут же стер это глуповатое выражение с лица. Мужчина через ноздри сильно и шумно вздохнул, и ответил: — Нет, Витя. Не выпороть. Тебя надо высечь за все, что ты навытворял. Парень стушевался. Не то чтобы он не знал, что ему предстоит, но в устах крепкого мужчины эти слова звучали, хоть и не зловеще, но многообещающе. Многобольно обещающе. Мужчина отступил назад, чтобы неловкий юнец наконец просочился в дом и закрыл за собой дверь. — Сначала мы поговорим о том, что было. Затем я тебя высеку. А потом, после отдыха, мы снова поговорим, о том, что нам со всем этим делать. Раздевайся и за мной в кабинет. Раздеться — это пока только куртка и кроссовки. Унизительные приблуды типа догола и ползти на коленках за Игорем Андреевичем не замечались. Хотя были у него другие заскоки, но это уже потом. Позже… Да, наверное это «позже» все же наступит, он ведь сказал поговорить? Поговорить — это хорошо. Значит, еще в состоянии его простить. Еще может принять его очередной ляп в неприятности за юношеское безрассудство, и поверить, что он не специально устраивает ему очередную головную боль, и честно больше не будет сбегать. Двух раз и так было достаточно, чтобы понять. Вот первый его раз закончился совсем по-другому. Он не дошел до дома Игоря Андреевича на своих ногах. Его почти полностью на себе тащил его лучший друг и одноклассник. Хотел в больницу, но даже в полувменяемом состоянии от смеси того, чем его напоили на дискотеке, Виктор начинал паниковать, что поставят на учет, и истерить, умоляя везти его к Игорю. Миша был верным другом: и приехал его вытаскивать из клуба, и довез до Игоря. Когда они, вот так же как сегодня один, появились в дверях, Игорь аж онемел. Иначе обложил бы матом так, что на всей улице было бы слышно. Но когда поднял за подбородок лицо Виктора и заглянул ему в глаза, то в тот момент парень даже сквозь дурман услышал о себе много эмоций. Резко содрав с пьяного одежду, Игорь с Мишей дотащили висящего тряпкой Виктора до ванны, промыли желудок, насколько позволили пара влитых глотков воды и запихнутые до глотки пальцы. Затем вымыли, переодели в чистую, но длинную для фигуры подростка футболку Игоря и уложили. Как уж Игорь уговорил Мишу остаться на всю ночь да еще в одной кровати, вообще не понятно. Наверно, попросил подежурить поочерёдно, чтобы наблюдать за болезным и ознобшим, и хоть немного отдохнуть. Ведь в отличие от некоторых неразумных детей-переростков, Игорь ходил на работу и соблюдал режим. Вот это было шоком для Виктора, когда он внезапно пришел в себя и обнаружил по обе стороны двух мужчин. Через пару секунд он признал Игоря и Мишу, но его охватила паника другого порядка. Он неловко сполз к ногам и съехал коленками на пол. Принялся рыдать и просить отпустить Михаила. Да так, будто тому грозила опасность. Миша с этих воплей перепугался не на шутку, удивлённо переводя взгляд с Игоря на Витю. Игорь присел со стоном, уронив голову на ладонь, зачесал свои растрепанные после неудобного сна лохмы и буркнул: — Я вижу ты осознал свое положение. Закончил выть, и чтобы к завтраку привел себя в порядок, даю пятнадцать минут. После этого он встал и оставил парней одних. Виктор все время трясся, пока Миша помогал ему умыться, достал из шкафа штаны. Друг боялся даже спросить, что происходит. Зато за завтраком здорово вспылил. Потому что Игорь, поставив только две тарелки на стол, рыкнул: — А тебе кто разрешал сесть? Виктор вздрогнул и сполз со стула на пол на колени. Опустил голову. Это действие было сверх понимания его друга. Что именно Миша тогда орал, сейчас Виктор уже не помнил. Зато помнил, как Игорь схватил Мишу за шкирку и потащил вон. Как выяснилось позже, не вышвырнул за порог. Затащил наверх по ступенькам в комнату, где прислонил к стене и прижал всем телом, сунув колено между ног, зафиксировав руки и злобно дыша на ухо выговорил ему за все, что тот ему успел наговорить: — Слушай сюда, щенок. Даже если в твоем бредовом мозгу возникли мысли о моей ориентации и более того, ты смеешь обвинять меня в пускании слюней на тех, кто помоложе, то неужели ты думаешь, что у меня отсутствует любое понятие о вкусе? Вбей себе в бошку, что на обдолбанных панков у меня не встает ни при каком раскладе, хоть обвешайтесь на меня. Понял? Миша слабо кивнул и Игорь ослабил хватку. — Так вот. Твой друг останется здесь. И воспитывать его я буду так, как посчитаю нужным. Если тебя что-то не устраивает, можешь валить восвояси. И держать язык за зубами. Сам понимаешь почему. Но для начала ты спустишься, и успокоишь его. Потому что сейчас он переживает не за себя, а за тебя, идиота. Ему и так плохо, еще и за твой идиотизм ему расплачиваться? Миша пребывал в состоянии полуобморока, когда спускался обратно к однокласснику. Еще раз спросил, действительно ли тот хочет остаться с этим психом наедине, которого он перестал узнавать. А Виктор слишком боялся последствий, и так уже натворил достаточно. Слишком боялся подставить под удар лучшего друга. И поэтому, хоть уже очень хотелось бежать со всех ног, Мишу он заверил, что с ним будет всё в порядке. И мягко попросил уйти. Даже выдавил мрачную улыбку на прощание. Миша еще раз попытался убедить, но Виктор мотал головой. И наконец друг сдался. Сказал, звонить сразу если что, и ушел. А Виктора ждала расплата ремнем. Игорь полосовал его далеко не нежно. Мерно взмахивал и резко отпускал. Как всегда на кровати, поставив сбоку на колени. Сзади, откуда раздавались мощные шлепки, за спиной Игоря стоял шкаф, полностью набитый разными твинками. Часть из которых, Виктор уже успел на себе испытать. И ведь всегда нарочно нарывался! У Игоря Андреевича были странные пристрастия. Но не на ком было их исполнять. Пока под горячую руку не попался ребенок-оторва, ровесник его сына. С глянцевой попкой, непокорным нравом и острым языком. Игорь вытащил его из передряги, с которой парень его комплекции разбитым носом не отделался бы. Но Виктор даже после спасения продолжал дерзить и нарывался, звал взрослого мужчину придурком и сволочью. Разговорами угомонить не получалось, зато получилось однажды связать поясами, оголить пятую точку и выдрать до последнего грубого слова в свою сторону. Виктор злился часами. Иногда целыми ночами сидел и продумывал месть. Сначала не мог уйти в отчий дом с опухшим носом и синяками, а потом сам провокационно не уходил и устраивал в чужом доме посиделки с бесплатной жратвой и играми на приставке. Даже угрожал сдать мужчину полиции за побои, если тот вздумает его выгнать. Вот только выполнить угрозы он не мог… Во-первых, из-за Миши. Во-вторых, он прятался от ростовщиков и других неприятностей, в которые постоянно влипал. А во-третьих, ему больше не с кем было поговорить. Удивительно, но многие проблемы решались одной вдумчивой беседой со взрослым. Притом общение было похоже на разговор на равных, чего никогда не случалось в его собственном доме… А потом Виктор забывал о своих же словах, после вкусных ужинов, интересных бесед о том, как пробиваться в жизни, как отстоять свое слово и избегать новых неприятностей. Игорь возил своего двуличного и прилипшего банным листом собеседника, по совместительству мальчика для битья, по таким интересным местам, которые многим подросткам и не снились. На матчи, на мотогонки, в планетарий, научные центры и парки развлечений. Конечно, нередко Виктор замечал сожаление на лице Игоря. Он наблюдал за тем, как мужчина, только улыбавшийся ему, разделяя его развлечения, вдруг резко уходил в себя. Долго и задумчиво смотрел в сторону, все сильнее себя терзая. Виктор все понимал. Отчаяние отца, который не мог все то же самое разделять с собственным сыном. Тоску и одиночество. Наедине со своими странностями. Понимал, жалел и позволял отыгрываться на своей неугомонной заднице за мелкие и крупные прегрешения. И не сдавал. Ни полиции, никому. Даже другу не рассказывал. И уж тем более не родителям — те и так его не понимали, а в таком ракурсе даже слушать не захотели бы. Однако Виктор чувствовал, что все это неправильно. Нехорошо. А еще боялся, что может привыкнуть к такому обращению и стать мазохистом. И пока до этого не дошло, пока не поздно — он сбегал. Вот уже дважды. Но если первый раз закончился плохо, то второй — еще хуже. После того ремня они долго говорили. О семейных обидах, о поведении, которое было не только провокацией против всех жестких общественных рамок, но и против себя тоже. А он — сам по себе он, это единственное, за что надо было бороться. Виктор невольно вспомнил, как они говорили о том, кем он хочет стать. Настолько запутавшимся он еще себя не ощущал. И настолько терпеливо Игорь себя еще не вел. Это настолько врезалось Виктору в память, что единственным страхом сегодня было больше не получить такого разговора. Разочарование Игоря — вот что его на самом деле беспокоило. — Сбежал, даже записки не оставил. — Простите. Правда, это был очень необдуманный порыв. — И стоило того? Сразу пошел в отрыв, по всем злачным местам, где бываешь? «А ты бы меня искал?» — подумал Виктор с обидой, но тут же пресек себя. Нет, неправильно так думать. Быть настолько эгоистичным. Неужели он на самом деле сбежал только ради этого? Чтобы за ним бегали, как за глупым щенком? Конечно же не стали бы, иначе он вытворял бы это вновь и вновь. Как он поступал с собственными родителями. Виктор знал, что стоило ему самому позвонить, Игорь примчался бы спасать в любое время дня и ночи. Так же как и Михаил. Но в отличие от Игоря, Михаил ценил дружбу с ним не смотря на все выходки и опасное поведение и не заслуживал снова быть впутанным. В прошлый раз Виктор просто был не в себе. А с Игорем… С Игорем у Виктора были личные счеты. Особенно за те моменты, когда его кормили у ног, как собачонку. Игорь видимо считал, что так прочищает подростку мозги. Либо якшаешься с нариками и ворами, и ешь подножный корм, либо живешь как цивилизованный индивид и питаешься как человек, за столом. Но этот «воспитательный процесс» Виктор ненавидел пожалуй больше, чем порку. Даже не смотря на то, что она была порой тяжело переносимой в принципе. Его физически нетренированное тело ремень ощущало глубоко, словно пробивало до костей. От такого и волки бы выли. — И не только, — ответил наконец Виктор на вопрос, где он шлялся. Рассеченая губа говорила сама за себя — подрался. Пыль на одежде, красные глаза от отсутствия нормального сна, цвет лица как с похмелья. Виктору стало стыдно за то, каким он приполз. Но на все вопросы, что начал задавать Игорь об алкоголе и поступках, отвечал короткими «да», все глуше с каждым разом. — Зачем ты пришел? Ты ведь не хочешь меняться. Проще сдаться и просрать жизнь окончательно. — Нет! Игорь горько усмехнулся, и по нутру Виктора разлилась горечью обида. — Игорь Андреевич. Я не просто сглупил и пришел за оправданием. Так было в прошлый раз. — А сейчас по-другому? — Да, я сорвался. Наделал опять… Но я здесь не потому. Игорь замер и внимательно посмотрел. На его лице что-то отобразилось, но пока было не ясно, что именно. Виктор продолжил: — Я здесь потому, что тоже могу что-то сделать. Самостоятельно. Даже если не простите, я все равно перестану вести себя как раньше вел. Займусь собой и вообще. — Начнешь жить? — Начну. Честно. — Трудно придется. — Я знаю. — Говоришь прямо как взрослый. Виктор улыбнулся. Он не ждал этих слов. Даже не заслужил их, пока не доказал делом. Не пустыми обещаниями. — Простите меня. Вы волновались, я знаю. Всегда волнуетесь, хотя вида не показываете. И за Мишу простите. Не надо было его впутывать. И вообще, я никогда не думал… — Не думал о других. О последствиях своих поступков, которые отражаются на окружающих, — закончил Игорь за Виктора. Виктор молча кивнул. — Тогда ты знаешь, что делать, — голос стал тверже стали. Эти слова хлестанули первым ударом. Виктор прерывисто вобрал в легкие воздуха и твердой поступью отправился исполнять. Зашел в спальню. Покосился на шкаф, из которого веяло болью и унижением. Отвернулся к кровати. Еще раз вздохнул и начал раздеваться. Вот теперь догола, полностью изгнав все сомнения. Ему это надо. Игорю это надо. Даже ради Миши — он должен. Сложил грязную одежду на пол — все равно надо стирать. Встал на колени перед постелью и уперся в нее локтями. Ждал недолго, Игорь, взяв себя в руки, вскоре зашел. Мельком взглянув на коленопреклонного, заметил стыдом залитое лицо. Не думал он, что на этот раз Виктор вернется. Думал, что сделал ошибку. Что не успел, не успел отговорить делать глупости, что-то упустил, чего-то в нем не заметил. Винил себя во всем, что могло произойти. Но вот Виктор здесь. И даже не брыкается, как обычно. Не вставляет свои шуточки и не дерзит. Как будто совсем другой человек. Даже страшно. Но страшно приятно, что так. Что ему доверяли. Наконец таки. Взял паддл. Не тонкий, и не жесткий. Средний из коллекции. Примерился к юноше. Погладил им плечи и спину. Ощутил некую дрожь предвкушения. — Лучше приляг, ночь будет долгой. Виктор резко обернулся, сверкнув жалобными глазами. Но собрался и лег грудью на кровать. — Это будет прелюдия? — Ты не девушка, чтобы задавать мне подобные вопросы. — А ты значит не фетишист-любитель, ага. Вот он снова. Дерзит и взбрыкивает. В своей любимой защитной реакции. Это лучше. Это ему знакомо. Да так, что хоть плачь. Но плакать будет не Игорь. А мальчонка после серии ударов. Не выносит он долгие беседы с паддлами и ремнями. Игорь не стал сдерживаться. Быстро отходил обе половинки четкими быстрыми ударами. По пять штук легли на каждую. — Ах ты ж с-с-сука. Блин. Больно. Да ёёё. — Мало тебе? Добавить за обзывательства? — Нет, Игорь Андреевич, я по привычке. И не на вас вообще. На этот, как его, паддл. — Ага, оправдывайся, — серия новых и частых ударов. Зад розовел поспевающей вишней. — Но я же чеееестно, ай, не вынооошу. Эту. Аай. Дичь. — Не выносил бы, не требовал добавки. — Не мазохист я! Ай, блин, мать, мхааа. Это ты больной придурок! — Придурок, значит? — хлобысь, — Больной? — шлеп. — Ай! — Удары остановились, и Виктор обернулся через плечо, — ну честно же. Тебе только повод дай взяться за эту штуку. Игорь хохотнул. Не злился. Не добавлял шлепков. Он сам о себе многое знал. И даже больше, чем показывал этому подростку. — Ладно. Приступим к первому блюду. Виктор погрустнел и отвернулся: — Боюсь спрашивать, что же там будет на десерт. — Тебе понравится. — Ага, щас-с! Дальше был стек. Широкий и плоский. На всю тощую задницу. Как бы Игорь Виктора не откармливал, аппетитными булочки его не становились. Хотя не ради этого он старался нормально его кормить. Работал с какими есть ягодицами. Жарко, больно и смачно. Виктор резво шарахался от каждого удара. Подавался вперед, хотя казалось уже некуда. Сучил пальцами ног по полу, вскрикивал, хлюпал и бубнил что-то нечленораздельное. Звуки раздавались щелчками. Стек опускался и боль растекалась по комнате. Сливалась с потом и какофонией звуков. — Да чтоб тебя, — выдавил Виктор, размазывая нытье по лицу. — С тебя еще мало зато. Сколько дней ты размышлял что плохо, а что хорошо? — Много, — мрачно и с жалостью к себе констатировал Виктор. — Вот и не жди, что легче станет быстро. — Я и не жду, — дерзко ответил и тут же получил обжигающим стеком. — Фак! — Английский учил? — Смешно, да. — Не с тех слов начал. — Так научи, с каких надо! — Уже почти. Достаю пособие. — Ох, мать твою. Только не этим, — в руках Игоря появился тонкий серебряный пояс, прорезиненный и тяжелый. — Тебя не устраивает Дикшинари? Мне тебя советской энциклопедией выдрать? — Нет, ну этим же жутко больно. Как я потом… еще трость… — Причем здесь трость? — Ну, она же, «самая самая» в твоем арсенале. Разве нет? — А кто тебе сказал, что я ей воспользуюсь? Нет, милый. Это для взрослых. — Еще раз назовешь меня милым — я тебе пальцы откушу. — Ты лучше зубы свои прибереги. Пригодятся еще. А вот зад свой верни на место! — Считать? — огрызнулся опять, плюхаясь на живот. — Ха? А ты сможешь? — Уууаа! Да ёлки, лучше без счета. Ты прав. Только это, давай не переусердствуй, ладно? — Когда это я забывался? — Нуу, мне казалось, всегда хлещешь безбожно. Виктор подпрыгнул на кровати, потому что Игорь плюхнулся рядом. — Серьезно? — Ну, так ощущалось, — буркнул Виктор в свои кулаки, не поворачиваясь. — Эх, ты. Дитя неразумное. Кем бы я был, если б не знал, что я делаю, и сколько можно. Не навредить — это основа основ. — Честно, не будешь? Я же так наложал. — Ну а я здесь для чего? Чтобы больше не «лажал». И мы к этой вещице, — он покрутил пояс перед носом Виктора, — больше не возвращались. — А ты все равно извращенец какой-то. — Кто ж спорит, — бегло сказал и вернулся в стоячее положение Игорь. — Еще какой! И начал приводить инструмент в действие. Удары были не хлесткие, но от соприкосновения с поротым задом ощущались как укусы хлыста. Игорь стегал, но прислушиваться к всхлипам и стонам. Делал на выдохе. Больно впечатывал сложенный вдвое ремешок на красную кожу, выбивая как пыль из ковра. — Садюга ты, бесчеловечный, — заключил Виктор, когда порка закончилась. Игорь сел рядом. Все еще сжимая и прокручивая пояс в руках. Он как-то осунулся и думал устало. Медленно проворачивая резину в руках. — И что с тобой не так? — скорее риторический вопрос задал подросток, пытаясь найти положение полегче. Но такого не было. И приходилось со злостью и дрожью в конечностях хотя бы говорить. — Сейчас принесу, чем умыться. — Да сиди уж. И так я тут все соплями измазал. Вытрусь, потом постираю. — Что, сам? — В машинке, блин! — А потом? Уйдешь? — На учебу пойду. — Возьми выходной. — Не. Мишка небось с ума сходит. Игорь всхлипнул. Больно так, ярко. Но быстро монтул головой, будто избавляясь от наваждения. Виктор схватил его за колено: — Эй. Хватит! Не мое это дело, конечно. И понять тебя трудно. Но в жизни нет ничего невозможного. Сам же знаешь. Из меня человека сделал, и с сыном разберешься. Уверен. Зуб даю! — Прибереги… свои… — не успел вымолвить «зубы», как Виктор понимающе поднял руку повыше и потрепал по плечу старшего. В знак одобрения. Не нужно лишних слов. Виктор лежал и думал о Мише. Позвонить? Нет, лучше написать. Что с ним все хорошо. Но пока не стоит добавлять, что он снова у Игоря. Лучше не стоит. *** Как-то вечером, на пороге кухни, где ужинали Игорь и Виктор, возникло явление. Михаил стоял в дверях и не мог вымолвить слова. Он боялся застать картину, где его друг унизительно ест на полу, но этого не случилось. Мирный ужин, дальше на столе разложены тетради и книги. Виктор учился и делал успехи, если сравнить с тем, что было. Перестал прогуливать и наверстывал хорошие оценки. А главное, перестал пропадать черти где. — Присядешь, поешь? — вежливо предложил Игорь, но Миша замотал головой. — Я здесь не за этим, — но дальше, вместо слов, он стоял и прикусывал губу. — Я в библиотеку! — резко сорвался с места Виктор, и на поднятые в протест руки Миши добавил: — Да правда, мне доклад еще делать! Миша робко следил, как мечется Виктор. Как тот вытер руки о кухонное полотенце, бросил что-то в рюкзак со стола, и махнув им рукой, удалился. Не подошел к Игорю, не чмокнул, даже не посмотрел на него. Может, зря он надумал? Может, правда, ничего нет? Или они тщательно скрывают? Игорь встал и прошел мимо, ведя Мишу в гостиную. — Может, хоть чаю? — он и сам не знал, что сказать. — Нет. В смысле, позже. Игорь кивнул. Нахмуренно, нервно. Сел на диван. Миша остался стоять. Они долго молчали. Долго Миша не находил, как начать. Игорь терпеливо ждал. Миша вдруг опустил голову, расстегнул свой ремень, подаренный когда-то давно отцом, свернул его вдвое, и протянул Игорю. Тот буквально остолбенел, только зрачки округлились. — Прости за то, что тебе наговорил. Можешь выпороть, только… Игорь схватился за ремень. Только не для того, чтобы надрать ему уши. Внезапно, Миша и не понял как, он оказался на диване и прижатым в крепких объятиях. — Да что ты такое… Что ты опять себе напридумывал? М? Бестолочь. Обнимал и гладил так, будто не видел лет сто. — Я всегда в тебя верил. Ты никогда не делал ничего такого, за что бы я злился. Ты обидел меня, да, это было очень больно все слышать, но это не то, за что… Не то, что нельзя решить разговором. Лишь бы ты хотел меня слушать. — Пап, я хочу. Я так скучал. Можно мне вер… — Это твой дом. Я никогда тебя не прогонял. Ты можешь жить здесь столько, сколько пожелаешь. — А я вам… не помешаю? — Не понял, — Игорь отстранился, — ты чего там нафантазировал уже? — Но Виктор же зависает тут днями и… Ну, это же странно, ты не находишь? — Действительно, странно. А знаешь, что еще удивительнее? Ты помнишь, когда он перестал материться и ходить с синяками? — Помню. Я позвонил тебе, и ты его защитил от придурков. Я думал ему стало стыдно перед моим отцом и он начал сдерживаться. — Увы, нет. Сдерживаться он стал, когда я начал за это пороть. — Но это насилие… — прошептал сын, глядя папе в глаза. — Сказал тот, кто сам подал мне ремень. Миша покраснел. — Об этом забыли, — поспешил выправить ситуацию Игорь. — Но что касается Виктора… Такой язык он понимает. Понимал. Сейчас все более-менее устаканилось. Спасибо тебе, кстати, что не сдал. — Как я мог? — Ну не знаю, все-таки это не то, чего я бы желал твоему лучшему другу. — Правда? — Конечно. С ним сложно, но сейчас можно достучаться и без ремня. И договориться тоже стало возможно. Просто тогда… он был слишком запущен. На самотек. — Значит, если я останусь, мне не придется слышать, как ты его… — Надеюсь, что нет. — Значит, я сдам квартиру и ключи? — Не надо. Пусть остается. Тебе нужно будет место, где уединиться. Или устроить вечеринку. Вам обоим сейчас это нужно.