ᴩᴀᴄᴋоᴧ

            Холод проникал под кожу. Он давил и душил, подбираясь и окружая со всех сторон. Резкие, прерывистые движения слабого, ещё неокрепшего детского тела терялись в пучине тёмной, бескрайней воды, окружающей Фёдора.       Где-то над головой виднелся слабый свет, разгоняющий царящий под водой полумрак. Сквозь треснувший лёд, ушедший ко дну, проглядывали слабые лучи уличных фонарей. Но они были лишь иллюзией, сейчас совершенно недоступной семилетнему ребёнку. Что тот мог сделать против могучей стихии? Он барахтался в воде, тянул к пробившей лёд проруби руки, но не мог добраться до неё, с каждой секундой лишь сильнее погружаясь в ужас и отчаяние.       Холодные воды Невы брали своё, утаскивая Фёдора на самое дно — в его тёмную обитель, из которой не было выхода. Отчаянные попытки тянуть к свету руки лишь усугубляли его положение, вынуждая с каждой новой секундой терять силы.       Снаружи — холод, пронзающий всё тело подобно току от электрического разряда, внутри — жар, охватывающий лёгкие, сдавливающий горло. Вода застилала глаза, не давая видеть теперь ничего. Воздуха оставалось всё меньше и меньше: вода, заполняющая лёгкие, не давала дышать.       Вокруг только холод, холод. Повсюду холод.       Фёдор пошевелил руками. Те едва слушались, больше не пытаясь сопротивляться силам могучей и холодной Невы. Окоченевшее тело вот-вот готово было принять новое, только зарождающееся внутри чувство — смирение. Руки и ноги больше не слушались, пальцы отказывались шевелиться, и вскинутая, отчаянно тянувшаяся к ещё видневшейся проруби рука поникла, отдавшись ледяной воде…       Слабые голоса донеслись до него будто бы из-подо льда. На секунду Фёдору показалось, что он по-прежнему находился под водой — так глухо звучала речь говоривших, однако тепло, окутывающее его со всех сторон, говорило о том, что пробившиеся сквозь лёд воды больше не тянули его ко дну в свою ледяную пучину. Прислушиваться совершенно не было сил, так что до него долетали лишь обрывки фраз, смешивающихся друг с другом. — Что случилось с мальчиком? — Вероятно, он провалился под лёд пока был на Неве. — Неужто сирота? Выглядит не старше моей Сонечки… — Это просто чудо какое-то, что вы смогли спасти его! — Не иначе как Божий дар…       Фёдор через силу открыл глаза. Слипшиеся ресницы лишь слабо дёрнулись, позволяя различить склонившийся над ним силуэт. Первое, что он увидел, была девочка, не многим старше самого Фёдора.       Первым порывом его было поддаться невольному чувству, вспыхнувшему в груди, и протянуть к ней руку. Однако, едва ли Фёдор мог сделать это. Слабость, охватившая всё его тело, не отпускала, держа мальчика в крепких своих объятиях… — О, ты открыл глаза!       От того слабого его движения, мимолётной попытки совладать с собственной слабостью, девочка мигом расцвела. Радостная улыбка озарила круглое детское личико, обрамлённое длинными светлыми локонами. Пряди волос слегка закрывали его, пересекая бледноватую кожу тонкими нитями, слегка нависающими над Фёдором и едва не касающимися его собственных щёк. — Папенька уж было думал, что ты совсем не выкарабкаешься…       Щеки её внезапно запылали от воодушевления, мигом охватившего девочку, и порозовели, наполняясь живым румянцем. — Папа, он очнулся!       Позади послышались тихие, шаркающие шаги. Громкая речь её, разлетевшаяся по всей комнате радостной нотой, привлекла чьё-то внимание. Низкий, немного басистый голос заговорил прямо над мальчиком, слегка склонившись мрачной тенью над постелью спасённого. — Ну слава Богу, слава Богу, — лицо подошедшего мужчины отразило неимоверную радость, сорвавшуюся с его губ облегчённым вздохом. — Только будь тише, Сонечка. Не стоит так шуметь. Мальчику сейчас нужен покой и полное выздоровление…       Соня едва притихла. Шумно втянув носом воздух, она вновь подбежала к постели, нависая над Фёдором небольшим молчаливым силуэтом. С секунду-другую внимательно разглядывая его, девочка поджала губы, быстро теряя возникший ранее интерес. — Имя у тебя есть? — ласково спросил мужчина, очевидно являющийся отцом Сони. Внешне они, казалось, не были так уж похожи, отчего Фёдор решил, что девочка наверняка почти всем пошла в мать. — Фёдор, — хрипло, но отчётливо произнёс он, чувствуя, что не может оторвать глаз от Сони.       Та встала притихшая у изголовья кровати, искоса наблюдая за ним из-под спадающих на лицо длинных локонов. Удивительным казалось, какой эта девочка становилась просто от слов отца… — Действительно самый настоящий Божий дар, — едва шевеля губами, проговорил мужчина, слабо качая в ответ головой.       Его глаза затуманились какими-то собственными мыслями, Фёдору совсем недоступными. Этот человек (если он правильно складывал в своей голове незамысловатый пазл) спас его и, очевидно, доставил в свой дом, откуда не стремился выгонять.       Это Фёдор понял всего через несколько дней.       Пока слабость брала своё, он не вставал с кровати. Глаза то и дело слипались, вынуждая неокрепший организм раз за разом погружаться в сон, наполненный блеклыми кошмарами, маячащими перед глазами мутным калейдоскопом. Ко всему этому прибавлялся приём лекарств, отведённых специально для мальчика, которые должны были помочь ему восстановить силы. Однообразная череда повторяющихся событий, разгоняло которую лишь появление Сони.       Почти каждое утро она вбегала в комнату, оставляя дверь позади себя распахнутой, и сразу же бросалась к постели Фёдора, раз за разом задавая один и тот вопрос: — Ну как ты, выздоровел?       И, открывая глаза, он видел перед собой её хорошенькое личико, неизменно озаряющееся улыбкой. Непривыкший к подобному повышенному вниманию, Фёдор робел, отвечая всё также хрипло и невнятно.       Однако, Соню это совершенно не смущало и свои попытки она продолжала день за днём…       В очередной раз открыв глаза, Фёдор обнаружил над собой лишь потолок старой, давно изжившей своё комнаты. Обзор на выглядывающие из-под бледной штукатурки объëмные деревянные балки перекрыли несколько тёмных прядей, упавших ему на лицо.       Смычок, покоящийся в его руке, давно перестал двигаться плавно. Резкие, рваные движения горизонтально натянутых струн производили точно такие же звуки, эхом разлетающиеся по пустующей комнате.       Фёдор бесшумно вздохнул. Грудь приподнялась, прослеживая струны и невольно упираясь в гриф виолончели. Чем громче она звучала, тем легче ему становилось.       Звуки виолончели заполняли пространство вокруг, отгоняя прочь даже собственные мысли.       Прочь, прочь, прочь. Куда угодно, лишь бы подальше от них…

⨳⨳⨳

— Захар!       Голос Сони звонко разлетается по дому, стоит ей только крикнуть в широко распахнутые двери кухни. Она откидывает голову на спинку старого кожаного дивана, стоящего в гостиной уже, казалось, не первый десяток лет, и с секунду-другую неотрывно смотрит в потолок. Тот маячит убогой серостью, открывая уже на уровне слегка пожелтевших обоев неровную штукатурку, местами давно спадающую на пол и забивающуюся в мелкие щели меж досок деревянного пола.       Лишь негромкие шаги вынуждают Соню оторвать взгляд от созерцания всей старости квартиры. Лёгкие газовые занавески, подобно светлой тюли спадающие на пол с дверей кухни, едва слышно шелестят, поднимаясь в воздух от пары движений. — Я Иван, госпожа. Иван Гончаров.       Появившийся рядом слуга низко кланяется, опуская на небольшой столик подле дивана круглый металлический поднос, на котором тихо позвякивает фарфоровый сервиз. Пузатый округлый чайник, наполненный уже давно готовой жидкостью, источает едва ощутимый аромат. — Точно-точно… — рассеянно повторяет Соня, неотрывно поглядывая на лёгкий дымок, поднимающийся от чайника, стоит только Гончарову приподнять небольшую крышку.       Слабость, настигнувшая девушку ещё прошлой ночью, казалось, не давала ей отчётливо мыслить, и, несмотря на то, что часы уже давно пробили одиннадцатый час утра, Соня чувствовала себя разбитой и уставшей. Работа медиума, несомненно, утомляла и, зачастую, забирала последние имеющиеся силы. Она бесшумно вздохнула, позволяя пышной груди приподняться лишь на краткий миг, и перевела взгляд на столик, наблюдая за тем, как слуга ловко обращается с сервизом.       Руки Гончарова буквально порхали над ним, перемещая всё также позвякивающие блюдца и подготавливая небольшие чашки, чая в которых вмещалось от силы на десять с небольшим глотков. Соня поморщилась, искренне недолюбливая этот проклятый сервиз. Была бы на то её воля, подавала бы его исключительно гостям! Однако, несмотря на это, из раза в раз она продолжала использовать именно его, ведь фарфор достался девушке от покойного деда, который, в своё время, вручил несчастный сервиз в подарок её отцу.       Струя крепкого чёрного чая полилась из чайника, заполняя собой кружку до предела. Дымок, до этого лишь слегка поднимающийся в воздух от крышки, теперь усилился, взмывая вверх заметной дымкой. От его вида Соня невольно поëжилась, осознавая, что в квартире уже стало прохладно.       Девушка плотнее кутается в объëмный кардиган, чувствуя его приятную вязаную поверхность под своими пальцами. — Ваш чай, госпожа, — негромко подал голос Гончаров, протягивая девушке блюдце с только что приготовленным чаем. — С яблоком, как вы и просили.       Тающий в воздухе аромат подобрался к Соне незаметно, окутывая собой и позволяя с лёгкостью втянуть его носом. Слабые ноты яблока, мигом охватившие её с головой, напоминали отчасти сочную шарлотку, неизменно сводящую девушку с ума своим вкусом.       Соня слабо улыбнулась, прикрывая глаза и наслаждаясь излюбленным ароматом, лишь затем слегка пригубляя горячий чай. Казалось, сейчас он был именно тем, в чём девушка определённо нуждалась. — Ах, ты такой молодец, Ванечка. Всегда знаешь, что мне нужно, — Соня похлопала слугу по плечу, мягко проводя пальцами по идеально выглаженной светлой рубашке. Гончаров податливо кивнул, слегка поклонившись. Он перехватил ускользающую с его плеча ладонь девушки, оставляя на её пальцах мимолётный поцелуй. — Я мог бы купить вам понравившийся на прошлой неделе яблочный чай в самой обычной упаковке, не заморачиваясь подобной подачей, однако решил, что тщательно отобранные для личного приготовления яблоки больше подойдут вам. Именно поэтому с самого утра занялся его заваркой.       Гончаров выпрямился во весь рост, слегка одëрнув тёмный жилет, покрывающий его рабочую рубашку, и формально улыбнулся. — Мой отец всегда ценил тебя за подобный преданный подход к своей работе. — А я, в свою очередь, ценил вашего отца, решившего дать работу такому как я. Всë же, голова-то у меня дурная…       Он негромко рассмеялся, постучав костяшками пальцев по собственному лбу, однако смех этот получился уж очень натянутым. Соня не обратила на это особого внимания, давно свыкнувшись со слегка чудным поведением Гончарова.       В доме его не любили. Среди жильцов Иван слыл, если не местным сумасшедшим, то уж точно человеком с больной головой. Так считали и говорили многие, но не покойный Мармеладов. Сплетни не любила и сама Соня, поэтому, памятуя о доброте своего отца, взявшего Гончарова к себе в квартиру в качестве прислуги, не выгнала того после смерти любимого «папеньки».       Девушка откинулась назад, вновь взглянув на пустующий голый потолок, который так и бросался в глаза, стоило только поднять их. — Очень уж холодно в квартире… — Не удивительно, — отозвался с кухни Иван, вновь прошелестев занавесками, отделяющими её от гостиной. — Сейчас ведь уже осень. — Дом у нас старый, — не унимается Соня, едва слышно вздыхая, — Он ведь ещё во времена императорской России был построен… — И до сих пор считается одним из лучших строений Петербурга!       Голос слуги слышится немного приглушëнно. Слабый шум воды перекрывает его, доносясь с кухни мерным порывом. — Что ты такое говоришь, Ваня?! — девушка вздыхает, не отрываясь от дивана. — Дом ужасен! Отопление дают поздно, согреться никак не возможно. Я мёрзну в собственной квартире! — За этим, госпожа, вам следует обращаться уже к властям. — Да-да, верно, — Соня вздохнула, слабо покачав головой. Горячий чай обжигал губы, однако всё остальное тело по-прежнему ощущало лёгкую прохладу, царящую во всей квартире. — Заседай я где-нибудь в Кремле, ну или хотя бы в управлении нашего города, мигом бы выпустила закон, позволяющий включать отопление ещё с самого начала осени! Или, хотя бы, постепенно…       Девушка замолчала на секунду, вглядываясь в слабое отражение на тёмной поверхности чая. Мелкие чаинки, насквозь пропитавшиеся ароматом яблок, медленно оседали на дно, завораживая глаз. — Старый, все-таки, дом у нас… В нём уже давно завелись крысы… — Да не дай Бог, госпожа! — Гончаров всплеснул руками, едва не выронив тарелку, что скользнула из мокрых рук и норовила встретиться с дощатым полом.       Чашка Сони невесомо опустилась обратно на блюдце, отдаваясь слабым звоном. Словно бы вторя ему по квартире разнёсся слабый писк, постепенно переходящий в тихую музыку. Девушка сразу узнала этот шум: это смычок скользнул по струнам виолончели. Её звуки тут же заполнили собой каждую комнату, раздаваясь из-за закрытой двери. — Как красиво играет молодой господин…       Иван так и замер в дверях с намыленной тарелкой, которую собирался отправить к остальным в раковину, и расплылся в блаженной улыбке, растянувшейся по всему лицу его. Он двинул головой, словно бы повторяя звучащим нотам, и развернулся на месте, возвращаясь к своим делам.       Соня тихонько фыркнула, вздëрнув нос. — Он сегодня весь день это делает. Закрылся в своей комнате и не желает говорить со мной.       Пальцы девушки крепче сжали фарфоровое блюдце едва ли не до побелевших костяшек. — Только играет и играет… Сил моих уже нет!       Соня вздохнула, обводя взглядом комнату и натыкаясь на старенький виниловый проигрыватель, покоящийся в самом углу гостиной на массивном комоде, насчитывающим не один ярус. Крышка его давно была закрыта (и не первый год покрыта легким слоем пыли), так что ни диск под пластинки, ни тонарм нельзя было наблюдать, однако несколько виниловых пластинок с хитами девяностых, а также классической музыкой хранились под ним же — на верхнем ярусе комода — позволяя в любое время поставить любую из них на выбор. — Ванечка, будь добр, поставь Чайковского.       Услышав её, Гончаров расплылся в довольной улыбке. Однако та мигом сползла с его губ, стоило слуге бросить взгляд в сторону закрытой двери. — Вы уверены, госпожа? — с сомнением проговорил он. — Молодой господин ведь… — Выполни, пожалуйста, просьбу. Я не желаю весь день слушать эти завывания виолончели.       Гончаров ещё с секунду помедлил, и лишь затем, оставив дела на кухне, направился к виниловому проигрывателю. Но не успел он даже крышки поднять, как звуки виолончели стихли, окончательно замолчав.       Соня покосилась на дверь, маячащую в конце коридора. Именно в тот миг негромко щëлкнул замок, и по дому разнеслись приглушённые шаги.       Фёдор прошёл в гостиную, почти сразу же намеренно пересекая её и направляясь на кухню. С бледных губ не сорвалось ни слова. Он, словно безмолвный призрак, остановился, беря в руки прозрачный графин с водой, сразу же наполняя ей стакан едва ли не до краёв.       Не теряя времени, молодой человек осушил его почти в один глоток. Его кадык вздрогнул пару раз, обильно поглощая воду. — В горле совсем пересохло… — тихо сорвалось с губ Фёдора. Он вытер их рукавом небрежно застегнутой рубашки и коротко вздохнул. — Ты часом не заболел? — обеспокоенно спросила Соня. — У тебя ведь довольно слабое здоровье… — Я в полном порядке. Можешь не пытаться нянчиться со мной как с ребёнком.       Голос Фёдора звучал подобно тихому шелесту. Девушка уже давно привыкла, что говорит он зачастую спокойно, размеренно, а звучит приятно и маняще, вот только сейчас она явно улавливала в его голосе уставшие, подавленные ноты. — Выглядишь нездоро́во… — А сама? — Фёдор оставил опустевший стакан и застыл в дверях, глядя на Соню. — Думаю, после вчерашней попытки использовать свой дар, чувствуешь ты себя просто ужасно. Когда же ты уже запомнишь, что едва ли не каждое его применение забирает у тебя массу сил?       Не выдержав его напора, Соня отвела взгляд. Наткнувшись на отставленный в стороне стол и виднеющиеся на дощатом полу следы его перемещения, девушка невольно сглотнула, вспоминая неудавшийся прошлой ночью спиритический сеанс. Она была благодарна Гончарову за то, что с самого утра тот проветрил квартиру, иначе в гостиной сохранился бы неприятный запах сгоревшего воска.       Брат был полностью прав. Призыв душ был делом нелёгким — отчасти именно из-за этого Соня и устраивала стереотипные сеансы, которые бы заставили людей поверить в их подлинность, а её, в свою очередь, накопить достаточно сил. Достучаться до давно почившей души и призвать ту в настоящий — живой — мир, дав очертания цельного тела девушке помогал именно дар, который забирал большую часть сил… — Если это тебя так волнует, то мог бы и поговорить со мной, а не закрываться в своей комнате, — слабо прошипела в ответ Соня. — Я думал, мы решили этот вопрос. Тебе следует повременить со своими сеансами и использованием дара…       Фёдор слабо нахмурился. — Не гневи Бога, Соня. Твоя способность — преступление против его воли.       Его слова больно ударили, полоснули по девушке тонким хлыстом. Краем глаза она заметила, как молодой человек вновь пересёк гостиную, намереваясь свернуть в коридор и вновь скрыться за дверью своей комнаты. Для него этот разговор уже был закончен. — Не хочешь говорить на эту тему? Тогда давай поговорим на другую. — На какую? — через плечо бросил ей Фёдор. — Ты прекрасно знаешь… — Соня плотно сжала свои губы, чувствуя, как от холода, которым разило чуть ли не каждое его слово, ей становится всё тяжелее сдерживать гнетущее изнутри горе. — Я мучаю сама себя, Федя… Потому что его больше нет… — Я думал, тебе хватило прошедшего года…       Девушка прикрыла ладонью рот, с трудом сдерживая слëзы. Саморазрушение, исходящее от тоски, удушающего горя и некого чувства вины, неизменно охватывающего почти каждого человека, потерявшего в своей жизни кого-то дорогого, сжимали её сердце, изводили душу, выворачивая её наизнанку. — Нет, не хватило. Совершенно не хватило…       Соня поднялась с дивана, на негнущихся ногах приближаясь к брату. Слабый толчок в спину заставил Фёдора осознать, что она ринулась к нему, вцепившись пальцами в его рубашку мёртвой хваткой и прижавшись к спине. Дыхание сестры обдало его шею. — Ты ведь обещал ему, что не бросишь университет, — горячий шёпот Сони раздался совсем рядом. Голос её слабо подрагивал, когда девушка говорила. — Почему ты просто забыл о своём обещании?! Отец хотел дать тебе всё самое лучшее, надеялся, что ты получишь хорошее образование… Он любил тебя как родного сына… — К чёрту этот университет, Соня, — сквозь зубы проговорил Фёдор. Он криво усмехнулся. — Там одни идиоты. Никчëмные уродливые и глупые создания божьи, совершенно ничем не отличающиеся друг от друга. Мне среди них делать нечего.       Молодой человек тяжко вздохнул. — Особенного среди них нет никого… — Тогда и я ничем не лучше их, получается? — Соня сомкнула пальцы, крепче сжимая их на одежде брата. — Ты не хочешь видеть их в университете, но раз за разом возвращаешься домой к такому же «никчëмному созданию».       Она замолчала на секунду, безмолвно шевеля пересохшими губами. — Я для тебя точно такая же, Федя? — Нет, что ты… — молодой человек неловко развернулся к ней, опуская тонкие пальцы на лицо Сони, мягко — почти любовно — поглаживая её по щеке, убирая с бледной кожи несколько прядей волос. — Ты особенная для меня…       Девушка вздрогнула от прикосновения холодных пальцев. — Это ты хотела услышать?       Сухой тон Фёдора так сильно резонировал с, казалось бы, искренней лаской, что Соня невольно отпрянула, ощущая, как тело её пробивает слабая дрожь. — Отец ведь хотел… — Я прекрасно помню, чего хотел отец, — холодно отрезал молодой человек, — Однако, в отличие от тебя, сестрица, не зацикливаюсь на этом…       Фёдор одëрнул свою руку, тяжело вздыхая. — Ты тоже не святая, Соня. Не припомню ни единого момента, когда бы ты стремилась исполнять желания нашего покойного отца. — Да как ты можешь так говорить?! Федя, ты…       Соня замолчала, осознавая, что он просто пытается вывести её на эмоции. Сейчас она была за стенами своего дома, своей квартиры — месте, где могла не пытаться строить из себя приличную даму из высшего общества, не держать себя в руках, однако отчего-то это неприятное чувство, уколовшее девушку низким голосом отца, всплывшим в воспоминаниях, не отпускало её даже в эту минуту.       «Будь достойной женщиной, Соня!» — эхом прозвенел в ушах давно потерянный голос. — Я лишь надеялась, что ты поймёшь мои чувства. Мне непременно хочется верить, что ты испытываешь тоже, что и я…       С губ Фёдора сорвался едва слышный тяжёлый вздох. — Поверь, я страдаю не меньше тебя. Отец был дорог нам обоим, но я стремлюсь чтить его память совершенно по-иному… — Разве мы не должны пытаться быть ближе? Вспоминать о нём? — О, теперь, спустя целый год, ты вдруг решила поиграть в семью? — Фёдор скептически хмыкнул, не поднимая на сестру взгляд. Соня потупила взгляд, поджимая побледневшие губы.       Они едва заметно дрогнули, стоило только Фёдору вновь отвернуться, окончательно решив, что в гостиной ему делать больше нечего. Девушка вновь ринулась к нему, поддаваясь мимолëтному порыву, стала целовать его руки, шею, бледные впалые щëки, без слов говоря о том, что ей не хватает его. Каждый новый поцелуй подобно ожогам расцветал на коже, оставляя незримые, но ощутимые следы. — Федя… — Прекрати это, Соня.       Голос его прозвучал также сухо, оборвав сиплую речь девушки. Он не вырывал руку, отрекаясь от её оголтелых поцелуев, но по-прежнему всем своим видом источал холод, болезненно отдающийся в душе Сони.       Сердце девушки больно кольнуло, словно бы сквозь него прошлась тонкая, острая игра, разрываясь от снующих внутри чувств. Пальцы невольно сжали ткань блузки, надеясь прорваться сквозь неё прямиком к больно ноющей ране…       «Папенька» — прозвенел в ушах собственный голос, сейчас показавшийся Соне совершенно незнакомым. Подчиняясь боли сердца, собственные мысли невольно привели девушку к давно позабытым воспоминаниям. «А почему Бог распорядился так, что Фёдор — сирота, а я — нет? Он его не любит?»       Тогда детский ум девятилетней Сони даже помыслить не мог о жестокости мира, в котором вряд ли особое значение имела подобная «любовь». Следуя вере и учению отца, она действительно считала, что Бог попросту не любил маленького Фёдора. Вот только понять, в чëм тот мог провиниться, какое преступление он мог совершить, чтобы добиться подобной немилости девочка понять не могла… — Госпожа, если это вас утешит, я прекрасно вас понимаю и тоже не могу смириться с тем, что вашего отца больше нет с нами… — раздавшийся над ухом голос Гончарова мигом привёл Соню в чувства. Его широкая рука осторожно легла на её плечо, утешительно похлопывая. — Спасибо, Ваня.       Девушка слабо улыбнулась, буквально вытягивая из себя эту скупую улыбку, и с благодарностью прикоснулась к тыльной стороне его ладони кончиками пальцев.       Дверной звонок разразился резким, неприятным и отталкивающим звоном. Замерев прямо посреди коридора, Фёдор взглянул на дверь, нахмурив тёмные брови. — Ты кого-то ждёшь?       Взгляд молодого человека метнулся обратно к сестре, будто бы так и говоря: «Опять?». Не было сомнений, что прямо сейчас он думал лишь о том, что девушка, вопреки предупреждению капитана полиции и его собственным словам, всё же, назначила очередную встречу или целый сеанс. — Вовсе нет, — едва не вспыхнув, ответила Соня. Она втянула носом воздух, заполняя тем свои лёгкие и приводя себя в порядок. Ладони заскользили по щекам, надеясь убрать следы возможных слёз и яркую краску румянца, придав им привычную бледность. — Я открою, — мигом дёрнувшись с места, бросил через плечо Гончаров.       Звякнув тонкой цепочкой, висевшей поперёк входной двери, слуга открыл её, склоняясь в лёгком приветственном поклоне. — С чем пожаловали? — вопросительно вскинув одну бровь, произнёс Иван.       На пороге показался невысокий мужчина, чья широкополая шляпа, напоминающая неизменный стиль стереотипных европейских гангстеров, скрывала лицо, не давая точно определить его возраст. Небрежно накинутый на плечи пиджак двигался точно им в такт, виляя подолом почти по самому полу. В руках, облачённых в светлые перчатки, слабо щёлкнули старинные часы, захлопнувшись округлой металлической крышкой.       Соня негромко охнула, вспоминая, что точно такие же часы уже видела прошлой ночью. Немного иная модель, но, всё же, черты и стиль узнавались и в ней. — Я пришёл непосредственно к госпоже Софи, — проговорил мужчина, щелчком пальцев приподнимая полы своей шляпы. Он окинул квартиру быстрым взглядом, остановившись прямиком на Соне. Та ощутила, как от взгляда, спрятавшегося под густыми бровями, её пробрала лёгкая, едва ощутимая, дрожь. — Сони. Или, уж ежели так пожелаете, Софьи, — вновь неприятно скривив губы от этого прозвища, поправила незванного гостя Соня.       В голосе проглядывал всё тот же французский акцент, больно бьющий по ушам. Смерив мужчину со спины мимолётным взглядом, Гончаров приглашающе махнул рукой, закрывая за гостем дверь. — А вы знаете, что у нас в России не принято просто так входить в дом в обуви, — вновь обернувшись в его сторону, произнёс слуга. — Вам бы следовало бы разуться для начала, а уже затем попросить тапочки.       Уголки губ Сони невольно приподнялись, когда она услышала тон Гончарова, сквозивший лёгкой издёвкой. Пересекнувшись со слугой взглядом, она одобрительно улыбнулась, едва сдержав рвущийся наружу смешок. — Тапочки? — застыв на месте, растерянно повторил мужчина. Похоже, само слово далось ему с нелёгким трудом, а его понимание — с ещё большим. — Он шутит, — не удержавшись, отмахнулась Соня, выдав глухой смешок. — Проходите. — Вы ведь уже поняли, что я от господина Гюго, верно? — Да, — слабо хмыкнула Соня, — И раз уж он так настойчив, так и быть, я приму вас и даже выслушаю, с чем вы пожаловали.       Она медленно опустилась на край дивана, приглашающе подзывая мужчину к себе. Взгляд её на секунду метнулся на сервиз, по-прежнему покоящийся на столике. Металлический поднос слабо блёснул в ярком освещении квартиры. — Чай предлагать не буду, — намеренно криво усмехнувшись, произнесла девушка. — S'il te plaît. Ваше право, госпожа Софи. — Вы всё «госпожа Софи», да «госпожа Софи», — цокнула языком Соня, — А сами-то даже не представились. — Pardon, — тут же поклонившись, признал свою ошибку мужчина. — Должен был представиться с самого начала, госпожа. Клод Фролло. Верный помощник господина Гюго. — Ах, посыльный, — немного оживилась Соня. Она повела плечами, удобнее устраиваясь на диване, словно бы надеясь показать, что главная здесь — она. — Что ж, значит у вас определённо есть послание от него. Говорите же, чего греха таить.       Клод снял свою широкополую шляпу, коротко усмехнувшись. — Верно сказал господин, вы не любите…ходить вокруг да около.       Соня в ответ лишь многозначительно приподняла бровь. Бросив короткий взгляд в сторону неподвижно стоящего в ожидании Гончарова и оставшегося в коридоре Фёдора, она едва слышно вздохнула. — Мне казалось, что прошлой ночью я изъяснилась коротко и ясно: никаких дел с господином Гюго я иметь не хочу… — А ему, в свою очередь, показалось, что вам стоило бы переговорить ещё раз. В более…приветливой и спокойной обстановке, — Клод постарался как можно более дружелюбно улыбнуться, однако вышло у него не очень. Он прочистил горло, уложив снятую ранее шляпу себе на грудь, и заговорил чётко, стараясь максимально избегать своего французского акцента. — Он приглашает вас поговорить на снятой им временно в Петербурге квартире. Отказ от данного предложения нежелателен. — Это слова господина Гюго? — Соня усмехнулась, — Его наглость не знает границ… — Сестрица, — наблюдающий за этим разговором со стороны Фёдор внезапно подал голос, переведя строгий взгляд с Клода прямиком на Соню. — Ты собираешься согласиться?       Девушка ощутила, как лёгкая дрожь пробежала по её телу. Брат знал её достаточно хорошо, чтобы вмиг разглядеть за надменными, совершенно насмешливыми словами колеблющуюся попытку согласиться на подобную аферу, надеясь поглядеть, к чему в дальнейшем она может привести. Знал и прекрасно понимал, что идея эта — заведомая плохая. Соня и сама прекрасно понимала это, однако, то ли собственная внутренняя гордость, то ли некое мимолётное желание ощутить если не внимание брата, то хотя бы такого человека не давали ей покоя, всем существом стремясь хотя бы немного попробовать предложенного дела.       Как часто во всём Петербурге кто-то интересуется её даром? Не как искусным медиумом, а как невообразимым, отличным от других человеком. Одарённым. — Ты ведь сам сказал, — Соня слабо улыбнулась, взглянув Фёдору прямо в глаза, — мой дар нужен только мне одной.       Она усмехнулась, скользнув взглядом в сторону безмолвно ожидающего её решения Клода. — Ну и этим госпо́дам, конечно же…