Схватка «если» и «возможно»

Муса не мог определиться: похоже ли празднование в день отплытия его двоюродного брата Мухаммеда на похороны мансы, у первой жены которого уже есть планы на следующий брак, или на королевскую свадьбу, прерванную стихийным бедствием. Его сестра Трибан вцепилась пальцами ему в руку. Длинные ногти вонзались в плоть. — Поверить не могу, что он на это решился. — Не можешь? — ответил он. Двоюродный брат уже несколько лет только об этом и говорил. Две тысячи кораблей, спроектированные дюжиной способов сообразно подходам множества людей, не построишь в одно мгновение. Задача была тем более трудной, что великие народы ислама не знали имени Мали. Для них то была просто обширная равнина на караванном пути. Их мать сказала: — Он намерен пересечь великие воды во славу Мали. Обменять наше золото на что бы там ни было. — Она произнесла это так, словно кроила из слов наряд, который ей хотелось бы однажды примерить. — За морем нет ничего, что стоило бы поисков, — произнесла Трибан, но тихо: чтобы ее слова не донесло до кораблей на пристани. Их младший брат Сулейман не слушал. Еще мальчишка, он смеялся над собакой, катающейся в грязи. В то же время у реки говорящие барабаны вели беседу с плещущими водами Сенегала. Струны нгони трепетали, как ветерок на треугольных парусах кораблей. Гриот стоял на пристани и пел кораблям: — Кайсо, кайсо, кайсо. Вперед. Вперед. Вперед. Певцы на берегах реки били ногами по земле и кричали: — Кайсо. Кайсо. Кайсо. Тут и там втирали пепел в волосы, в кожу лиц. Две тысячи кораблей означали, что около шестидесяти тысяч сынов Мали отправлялись в великий поток посреди моря. Чтобы вернуться во славе. Если они вернутся. Мухаммед, высокий и горделивый, стоял в ярко-красном кафтане на самом большом корабле по имени «Воля Аллаха». Муса не мог разобрать узоров и не мог видеть глаз своего двоюродного брата, но он знал, что увидит в них. Облегчение от страстной тоски. Как бы ни закончилось путешествие. В то время как для Мусы всё только начиналось. Теперь королевство находилось в его руках, пока двоюродный брат не вернется. «Если», шепнуло сердце. Если. В то самое мгновение, когда корабль Мухаммеда направился вниз по реке, Муса повернулся к матери и сказал то, чего нельзя было сказать раньше, поскольку это подразумевало порицание мансы. — Мне нужно, чтобы ты отправилась к народу своей матери и убедила их подготовиться к войне. Это должна была быть она. Ее семья придерживалась старых обычаев племени мандинка. Там происхождение и наследство числили по линии матери. Семья ее матери обладала богатством, которое шло от земледелия и пищи, а не от золота. Но золото, если так поглядеть, нельзя есть. Хороший брак для той части рода, которая не наследует трон; и не унаследует, если Мухаммед вернется. Если. — Только сделался главным, и уже метишь стать вторым Сундиатой. — Трибан положила руку на бедро и выгнула бровь под свисающими на лоб прядями, украшенными бисером. Она была названа в честь сестры Сундиаты, которая помогла ему выиграть великую битву. Но их мать рассмеялась. — Я собиралась предложить тебе то же самое, сын мой, — сказала она, глядя, как последний из белых парусов исчезает за изгибом реки. — Наши враги со всех сторон, должно быть, уже облизываются. Его матери не в новинку был двор мансы. Она сама пропела изрядную долю песен об истории Мали. Позже Муса поймет: они позволили всему зайти слишком далеко. Не в день пляски и праздника настало время отправить мать с посланием к ее братьям и дядьям. Это время пришло, еще когда строились лодки. Оно уходило, когда еду и воду грузили в трюмы. Но опять же: он не смог бы отправить мать, пока не отбыл Мухаммед. Поступить иначе означало порицать волю мансы. Таким вот образом Муса убил свою мать и не убивал ее. Он отправил ее в путь слишком поздно. Она отправилась в путь слишком поздно. Поэтому она не была в городских стенах, когда сонгаи перебросили войска через границу. Она не была внутри бома, в окружении братьев. Она была в дороге, и на дороге она встретила смерть. Его младший брат Сулейман выл в голос, когда мать опускали в землю. Пока их дядья облачались в белое. Пока поднимали копья и разыгрывали притворную битву, чтобы отпугнуть злых духов. Трибан пела о жизни матери и топала ногами по земле, призывая стыд в сердца дядей и двоюродных братьев. Их мать добилась того, что намеревалась. Ее семья вступила в войну, последовавшую за этим. Бремя и утрата, которые обязан вынести Муса. Определенно, Трибан говорила ему об этом. Разве только. Разве что. Но хадж должен был подождать, пока не вернется двоюродный брат. Если он вернется. Когда Мухаммед отправил за море первую экспедицию, единственный корабль, которому суждено было вернуться, пришел обратно спустя шесть месяцев. Война с Сонгаем закончилась через девять месяцев. Но корабли Мухаммеда не вернулись. Пошли дожди. Разлились реки. Пришли караваны, чтобы обменять соль из пустынь на золото. Муса всегда выискивал людей с зеленой лентой: тех, к чьему имени прибавляли «Аль-Хаджи». Чтобы услышать, как они говорят о том месте, куда должны отправиться все приверженцы ислама, если это возможно. Хотя путь был опасным. Разбойники и бури повсюду. Голод и лишения. Тех, кто ходил туда, можно было отличить по смягчению их глаз и сердец. Но именно в своем поиске он узнал, что люди на севере ценят персидский шелк, а не малийский хлопок боголан. Какими яркими ни были бы цвета, с какой бы заботой его ни изготавливали. Он узнал, что люди в Мекке говорили о светлых улицах Гранады или багдадском Доме Мудрости. Они не рассказывали никаких историй о Мали. Пошли дожди. Разлились реки. Земледельцы опускали в почву семена. Следуя простым суевериям, они жертвовали духам зерно и мясо, когда по деревням распространялась болезнь. Муса посылал за учеными из Дома Мудрости в Египте, но они не явились. Они не отправились с караванами в долгий, опасный путь через Сахару. Мали была неведома им. Пошли дожди. Разлились реки. Муса пошел войной на южных соседей. Золото не то чтобы росло в земле, как корнеплоды. Но караваны с солью нуждались в золоте, и Мали должна была управлять этой торговлей, если хочет стать великой. Так что он отправился на войну. Мухаммед вернется и найдет свое королевство в лучшем состоянии, чем оставил. Если вернется. Пошли дожди. Земледельцы сеяли и собирали урожай. Муса привык к сражениям. За эти годы его младший брат сделался юношей. У его старшей сестры родились свои дети. Пять сезонов. Пять лет. Белые паруса всё не поднимались по реке. Старейшины пришли к Мусе. Они сказали: — Нехорошо стране оставаться без мансы. Вот почему приходят болезни. Горе. Война. Настало то самое мгновение. То, когда «если» обернулось «не то чтобы». Муса взошел на помост и сел на место мансы. Он принял орудия мансы. Силу мансы. Но его сердце обратилось к мыслям о хадже. В то время как его младший брат продолжал взрослеть, становясь мужчиной. Если Муса отправлялся в хадж, то должен был ехать с не меньшим количеством людей, чем отправилось с его двоюродным братом за море. Они установили бы сообщение с великими народами ислама. Они очистили бы свои сердца. Они сделали бы то, что должны, если это возможно, делать хорошие мусульмане. Но также они показали бы миру имя «Мали». Он посылал за персидским шелком и парчой. За белыми верблюдами и лошадьми. Он собирал еду. Припасы, достаточные для всех. Золото, чтобы раздавать бедным. Золото, чтобы заплатить за то, что понадобится в пути. На подготовку к путешествию ушли годы. Голод поселился в его сердце. Только об этом одном он мог говорить, и на войне, и дома, в своей столице Ниани. Тем не менее, когда он сказал брату, что тот будет исполнять обязанности Мусы в его отсутствие, Сулейман посмотрел на Мусу широко раскрытыми глазами. — Ты действительно отправляешься? Но это займет целый год, а то и больше. — Три года. Потребуется три года, чтобы добраться туда и вернуться назад. — И таким образом Муса дал брату понять, что за этим путешествием тоже есть «если». — Если бы мать была с нами, она бы тебя не отпустила, — сказала Трибан. — Если бы мать была с нами, она поехала бы со мной, — ответил Муса, который помнил, как мать разговаривала с Мухаммедом о том, что можно найти на другом берегу. Он посмотрел на сестру и не сказал этого. Трибан закатила глаза. — Я отправлюсь к семье нашей матери и скажу им, чтобы они готовились к войне, когда ты покинешь наше королевство, но! — Она подняла палец. — Тебе придется подождать, пока я не пришлю весточку, что добралась. Так они и решили. Когда пришла весть, гирот стоял сбоку от длинной вереницы верблюдов и повозок. Он пел им: — Кайсо, кайсо, кайсо. Вперед. Вперед. Вперед. Певцы на берегах реки Нигер били ногами по земле и кричали: — Кайсо. Кайсо. Кайсо. Тут и там втирали пепел в волосы, в кожу лиц. В тот день шестьдесят тысяч сынов Мали и множество дочерей других народов отправлялись по дороге в Мекку. В тот день Муса осознал, что звуки барабанов и реки, перебор струн нгони и легкий ветерок не походили ни на похороны, ни на свадьбу. То был звук облегчения сердца. Одеяния мансы Мусы развевались подобно блестящему шелковому парусу, когда его белый верблюд пустился в путь по великому морю песка, которым была Сахара.

***

По возвращении он обнаружил свое королевство более великим, чем покинул его. В караване осталось меньше людей, чем ушло. Холод, голод и жадные люди с жестокими сердцами отняли свою долю жизней. Но каждый, кто возвращался, нес в своем сердце надежду и обновление, словно свечу. Его свита полнилась учеными и мудрецами со всех исламских земель. Они следовали за Мусой, как мухи за блюдом с медом. Они пришли увидеть землю славы и золота. Муса взглянул на место, где намеревался построить Дом Мудрости. Он взглянул на места, где намеревался построить мечети. Прошептал: «Если» ветерку, который вился вдоль реки, стремясь к морю, и принялся за работу, делая всё, что возможно.