Безрассудство

      Бухать все выходные было плохой идеей. А приходить после бурной пьянки на учёбу в понедельник — ещё хуже.       Препод по экономике бубнит что-то невероятно нудно. Слова и термины смешиваются в сумбурную кашу из невнятных отрывков, едва долетающих до последней парты, за которой они сидят. Уилл, пытливо разлепляя веки, старается законспектировать хоть что-то, но мозг отчаянно противится такому раскладу событий, маня юношу прилечь на стол и спокойно подремать до конца лекции. Негнущиеся пальцы с мозгом были полностью согласны, скованными деревянными движениями с трудом водя ручку по листу. Уилл сонно моргает, едва не вырубившись на месте, и смотрит на свои конспекты, которые «конспектами» можно назвать с трудом и большой-большой натяжкой. Бессвязные предложения врачебным почерком танцуют и плывут по строкам, вылезая за расчерченные линии и накладываясь друг на друга.       «Да к чёрту, всё равно ничего не разберу», — кривится Уилл и бросает ручку. Скованными движениями трёт уставшие веки, борясь с головной болью и сонливостью. Оборачивается в сторону и смотрит на дремлющего на парте Генри. Тот даже тетрадь с ручкой достать не потрудился, а сразу завалился спать, как только они зашли в аудиторию. Уилл бы тоже с радостью прилёг поспать, но в голову вдруг приходит будоражащая и явно безрассудная идея.       — Эй, Хен, — мягко шепчет Уилл и осторожно тормошит парня за плечо. Генри даже не дёргается, продолжая лежать на сложенных на парте руках. Рыжие кудрявые волосы неопрятно торчат в разные стороны, и Уилла это чертовски забавит. От обоих всё ещё мимолётно несёт не до конца выветрившемся алкоголем, хотя перед выходом знатно облились чьим-то одеколоном. Они пьяные, уставшие и абсолютно невыспавшиеся сидят за последней партой, и на них, кажется, никто не обращает внимания. Отлично. — Хен, ты спишь? — глупо спрашивает Уилл. А что ещё он делает по его мнению?       — Угу… — сонно мычит Генри, больше никак не реагируя.       «Что ж, сейчас мы это быстро исправим», — ухмыляясь думает Уилл и, убедившись, что на них никто не смотрит, ныряет под парту.       Генри в это время продолжает сладко спать, уже, вероятно, в сотый раз жалея, что вообще попёрлись на пары в таком состоянии. Портить посещаемость, конечно, не хочется, но губить своё здоровье желания как-то тоже нет. Ну, они сами в этом виноваты, в следующий раз подумают дважды, прежде чем…       Полусонные мысли Генри вдруг обрываются, когда паха касается что-то холодное. Он вздрагивает всем телом, ударившись локтям о парту. На громкий звук оборачиваются студенты и отвлёкшийся от лекции преподаватель.       — Что-то не так, Эмили? — вздыхая интересуется мужчина средних лет, абсолютно незаинтересованно.       — Нет. Просто ручка упала, — быстро смаргивая сон отвечает Генри.       — А где Афтон?       — В туалет отошёл.       Преподаватель бросает на него многозначительный взгляд и продолжает нудную лекцию, теряя к Эмили всякий интерес. Когда и студенты отворачиваются от нарушителя тишины и вновь погружаются в тему лекции (или к своим делам, явно интереснее экономики), Генри опускает гневный взгляд и смотрит под парту на хихикающую наглую рожу.       — Это что щас было, бляха-муха? — шипит Генри.       — Ты так смешно испугался, — тихо смеясь шепчет Уилл.       — Ахуеть как смешно. Вылезай давай! Не хватало нам ещё проблем из-за твоего безрассудства. Ты чего удумал?       — М-м, я просто хотел тебя немного взбодрить и взбодриться самому. Утренний минет лишним не бывает, так ведь?       — Хочешь отсосать мне прям здесь?!       — Нет, можем выйти к доске и сделать это на глазах у всей группы.       — Уильям, прекрати, вылезай давай. А если нас заметят? — злится Генри и вздрагивает, когда холодные руки вновь касаются его бёдер и медленно ползут к паху. Нервно смотрит на студентов и преподавателя, но те, похоже, абсолютно не обращают на него внимания. И славно. И было бы здорово, если бы так оставалось и впредь. — Уильям, блять, Афтон, прекрати сейчас же. Ты ведёшь себя как капризный, безрассудный ребёнок.       — А это плохо? — Уилл медленно гладит внутреннюю сторону чужих бёдер и наблюдает, как Эмили начинает нервно ёрзать на месте. — Оу, так быстро? Ну так что, ты…       — Пять минут, Афтон. У тебя есть пять. Сраных. Минут.       Уилл ехидно ухмыляется, видимо, принимая условия игры. Игры, ведь для него (и, вероятно, для Генри) это была всего лишь игра. Невинная безрассудная игра, вдруг пришедшая этому идиоту-Афтону в его не до конца отрезвевшую голову.       — Не ёрзай так сильно, Эмили, иначе нас заметят, и это будет не самый хороший исход, я прав? — Уилл поднимает руку выше и касается ледяными пальцами живота Генри, заставляя того вздрогнуть всем телом. На него всё ещё никто не смотрит, на него никто не смотрит, никому нет дела до Генри Эмили на последней парте и Уильяма Афтона под последней партой. Генри чувствует, как лицо заливается краской и как чужие холодные пальцы расстёгивают ремень.       — Тебе до конца занятий не потерпеть? Нужно именно сейчас это делать? — шипит Генри, всё же надеясь на благоразумие Уилла, но тот ухмыляясь качает головой.       — Дело не в том, что мне не потерпеть до конца занятий, — он тихо снимает ремень и расстёгивает чужую ширинку. — Дело в том, чтобы немного взбодриться после бурных выходных. Не очень хочется до конца этих самых занятий клевать носом, я прав?       — Умные люди придумали кофе ещё в восемьсот пятидесятом году нашей эры, — Генри закатывает глаза, — а глупого мальчика Уильяма Афтона эта новость обошла стороной, — и вздрагивает, когда чужие пальцы касаются постепенно встающего члена. И чувствует, как внизу живота что-то сладко скручивается.       — Не будь такой занудой, Хен, — чужие ладони медленно проходятся по всей длине плоти, заставляя Эмили тихо (совсем тихо, чтобы однокурсники, не дай бог, не услышали!) и коротко охнуть, цепляясь пальцами за край парты. Генри бросает взгляд вниз и видит, как этот безрассудный ублюдок давит лыбу, как ёбанный Чешир. — Тебя не будоражит мысль о том, что нас могут заметить в любой момент?       — Именно этого я и боюсь, п-придурок, — голос Генри предательски дрожит, но Уилла это заводит только сильнее.       — Отлично. Тогда давай сделаем так, чтобы твои опасения оказались напрасными.       Генри вздрагивает и невольно закатывает глаза, когда член опаляет горячее дыхание. Это идиот очень любит долгие прелюдия. Очень… Чертовски долго и нагло дразнит, заставляя стонать в голос и выгибаться до хруста позвонков. Но сейчас этого делать нельзя, потому что сейчас они, блять, в колледже на паре среди однокурсников и преподавателя. Господи, только бы с губ не сорвался стон, только вы не вздохнуть слишком громко, только бы лицо не было слишком красным и смущённым, только бы не ёрзать слишком активно, только бы однокурсникам не приспичило повернуться назад, к последней парте, за которой сидит Генри Эмили, которому так нагло отсасывает Уильям Афтон, господи, лишь бы их никто не заметил…       Генри глубоко вздыхает, когда члена касается чужой язык. Мокрый, горячий и похабный. Генри чувствует, как он проходится по головке, осторожно и так чертовски медленно. Чёрт возьми, как же Уильям любит его дразнить. Такими темпами до конца пары они могут и не успеть. Блять, Генри ограничил его пятью минутами, а он как обычно со своими играми… Хотя Генри теперь и сам не до конца уверен, что хочет, чтобы всё закончилось быстро. В то же время хочется, чтобы момент продлился как можно дольше, чтобы приятная тяжесть в животе продержалась до последнего, но, блять, они в ёбанном колледже! Чертовски дерьмово. Но это так будоражит. И когда Генри ловит себя на этой мысли, ему становится так стыдно от самого себя. Чёрт возьми, как он вообще позволил разрешить себе трахаться прямо во время пары, и как он позволил Уильяму брать у него в рот прямо во время пары?! Как он вообще до этого докатился? Как они оба до этого докатились? Безрассудные идиоты…       — Ты идиот, Уильям, — тихо шепчет Генри сквозь зубы и кидает на аудиторию смущённый и весьма растерянный взгляд. Все слушают лекцию или занимаются своим делами, абсолютно никому нет дела до Генри и Уильяма за последней партой. — Тупой, безрассудный идиот и придурок!       — О-о, я так люблю, когда ты ругаешь меня так по-детски, Хен, — вынимая член изо рта лукавит Уильям. И улыбается настолько нахально, насколько это вообще возможно. Генри смотрит на эту лыбу и едва подавляет в себе желание вытрахать того в рот (да и не только в рот…) до беспамятства, чтоб знал, как предлагать такие безрассудные идеи. Чёрт возьми, Генри понятия не имеет, от чего он в итоге захлебнётся первее: от стыда, безграничного недовольства или от охуительного минета?       (Или от всего сразу)       Не успевает Генри придумать оскорбление по-обиднее, как в рот снова берут его член, и глаза сами закатываются от наплыва чувств и дурманящего удовольствия. Чёрт, что бы Генри про него не говорил, Афтон хорош. Чертовски хорош, приятен и прекрасен, каким бы гадом и нахалом он не был. Пьяный, едва соображающий и абсолютно невыспавшийся — и так ахуенно сосёт. Генри, кажется, нашёл целый изумруд. Берут в этот раз во всю длину, но Афтон, кажется, что-то не рассчитал, и Генри чувствует стенку чужого горла головкой члена. Генри имитирует собственный кашель, когда кашляет Уилл. Никто, слава богу, не оборачивается, и Генри злобно смотрит под парту.       — Осторожнее, — хмурится Уилл, не дав Генри вывалить на него свою гневную тираду. Уилл, едва подавив рвотный позыв, снова берёт в рот, а Генри задыхается от негодования. Взял не так Уильям, а виноват в этом Генри?! Ну не нахальство ли? Грёбанный британец что-то совсем берега попутал, думается Генри. Не успевает он возразить, как чужой язык медленно проходит по всей длине члена, задевая чувствительные вены. Генри царапает поверхность парты, глубоко вдыхая через нос, стараясь принять непримечательный вид и даже стараясь уловить хоть какие-то слова преподавателя. На него никто не смотрит, на него никто не смотрит, главное, что на него никто не смотрит…       (Генри чувствует, как от паранойи он возбуждается вдвойне. Чёрт возьми, как же он ненавидит Уильяма Афтона)       — Я тебя ненавижу… — шипит Генри.       Уилл усмехается, продолжая работать ртом. Его движения медленные, пьяные, но чертовски осторожные и словно отточенные. Этот гад словно точно знает все чувствительные и эрогенные места Генри, будь то на руках, ногах, теле и даже на члене. Генри едва держит себя в руках, чтобы не схватить Уилла за волосы и не начать двигаться активнее потому что, чёрт возьми, терпеть поддразнивания Афтона сил уже нет. Эмили, едва дышавший, не выдерживает и начинает ёрзать задницей по скамейке, в такт сосущим движениям Уильяма. Тот на такое действие лишь ухмыляется, начиная сосать усерднее.       Когда разрядка подходит к своей кульминации, Генри уже едва сидит на месте. И заставляет себя замереть, когда преподаватель вдруг оборачивается к студентам и решает опросить кого-то из аудитории. Чёрт возьми, а ведь Генри даже не знает тему лекции и вообще едва вспоминает, какой сейчас предмет.       — Тихо, стой, останови-и… — просит Уильяма Генри, но обрывается на конце, когда чувствует, как по телу проходится приятная волна, накрывая его с головой. Внизу живота сладко скручивает комок нервов, заставляя конечности свестись в мимолётных судорогах. На мгновенье Генри забывает как дышать. Лектор в это время отвлекается на какого-то студента в первых рядах. Воспользовавшись моментом, Генри бросает взгляд под парту. Трясущейся рукой он хватает нерасчёсанную копну тёмных волос, Уилла вздрагивает, но сосать не перестаёт. Начинает сосать активнее под резвые движения чужой руки.       О-ох, как же Уильям черрртовски обожает, когда над ним доминирует Генри. Уильям всегда видел в Генри что-то нежное и невинное, нечто далёкое от таких вот непотребств, но, познакомившись с Эмили по-ближе, Уильяму теперь до невозможности интересно узнать о всех тараканах в голове своего друга. О всех его грязных мыслях и запретных желаниях. Чёрт возьми, какой же всё-таки он интригующий персонаж… Да-а уж, а ведь он чей-то будущий муж, чей-то будущий отец и будущий владелец семейного ресторана, о котором как-то заикался Генри в разговоре. А Уилл, уже метивший на должность будущего менеджера или даже совладельца заведения, уже пишет в уме картины, как однажды он встанет перед коллегам и в голос заорёт: «Ваш босс такая шлюха, я ему так смачно в юности отсасывал».       (Чёрт возьми, Афтон, только посмей…)       Генри почти не замечает, как всё заканчивается. И ему едва удаётся подавить громкий стон, блаженно выдыхая себе в руку. В ушах стоит неприятный писк, и Генри не слышит, как Уилл сглатывает семя. Чёрт, у них ведь даже салфеток нет. Мерзость… Когда муть перед глазами проходит, Генри с облегчением выдыхает во второй раз.       На них. Никто. Не смотрит.       Какая же, блять, удача.       — Чёрт возьми, это было прекрасно, — довольно шепчет Уилл, вылезая из-под парты и почти сгорая под яростным взглядом Генри. Оба красные, вспотевшие и пиздецки довольные (но Генри этого, конечно, не показывает). Уилл расстёгивает две верхние пуговицы и махает рукой, стараясь остудить разгоряченное, но такое довольное лицо. — Когда там пара заканчивается? Мне нужно в туалет, смыть с себя твоих детей.       — Я тебя, блять, ненавижу. Безрассудный придурок, — произносит Генри и падает лицом в парту. И слышит, как мерзко усмехается Уилл.       — Я тоже люблю тебя, Хен.