Любовь в холодном октябре

      Всё, что осталось от последней весенней ночи, – семь тёмных минут и воспоминания о грозовых вспышках. Страшный гром затих совсем недавно. Небо понемногу светлело, готовясь к восходу солнца. Синоптики предсказывали тёплый и безветренный день; правда, предсказать грозу и хлёсткий дождь у них не получилось.       Кроули не спал. Смотрел в окно, закрытое бежевыми шторами, на высокий потолок с квадратной по центру люстрой, на наконец-то задремавшего Азирафаэля. Ангелу не нравилось засыпать в грозу и тем более в ливни – ему сразу чудился второй Всемирный потоп. Он нервничал, наблюдая за скапливавшейся на тротуарах водой, бесконечно кипятил молоко для какао и каждый раз, когда оно, забытое, убегало, начинал переживать ещё больше.       Азирафаэль позволил себе закрыть глаза только тогда, когда кончился дождь. Замученный собственными переживаниями, уставший от бесконтрольной тревоги, он лёг на плечо Кроули и под его тихий шёпот, похожий на шелестение фантика от конфеты, всё-таки заснул. Энтони, прижавшись подбородком к макушке Азирафаэля, на всякий случай продолжал говорить – последним он прочитал название большой книги, разместившейся на тумбочке около кровати. Это оказался учебник по философии для университета.       В такие моменты, полные безмятежности, демон почти верил, что они случайно превратились в людей (или всегда ими были). Шаблонные искушения, гнилые удушливые кабинеты, почерневшие, словно сажей покрытые, крылья казались чем-то невозможным, не принадлежавшим ему. Тяжёлые образы элегантной Шакс и нелепой Вельзевул превращались в неясные тени; оставался только Азирафаэль, широко улыбающийся из-за начала лета или смущённый сброшенным на пол одеялом. И когда концентрация всего человеческого достигала каких-то невероятных пределов, Кроули переводил сосредоточенный взгляд на один из предметов в комнате – например, на собственный пиджак, в спешке скинутый на широкий подлокотник кресла. По желанию Энтони, пиджак всегда поднимался в воздух и, не смея сопротивляться ему, парил так несколько секунд, в которые демон неприятно вспоминал о своём происхождении.       Хотелось ли ему действительно быть человеком? Он сам не до конца понимал.       Азирафаэль перевернулся на спину. Он на мгновение нахмурился и тут же проснулся; вздрогнул, заметив, что змеиные зрачки смотрят прямо на него.       – Всё в порядке? – уточнил он, поправляя задравшуюся белую майку.       Кроули кивнул. Ему хотелось поговорить о людях, поселившихся внутри них.       – Ты не спал? – спросил ангел и, услышав отрицательный ответ, ласково погладил Энтони по щеке. – Почему?       Демон пожал плечами и перехватил ладонь Азирафаэля, прижал её к своей груди. Ангел неуверенно улыбнулся – он боялся, что сейчас Кроули скажет что-то безумное, разрушающее.       Азирафаэль поднялся с кровати и выглянул в окно: всё, что осталось от прошедшего дождя, – капли на машинах и мокрый асфальт. Ему очень хотелось перестать тревожиться из-за каждого ливня. Тёплый и солнечный день, обещанный синоптиками, уже наступал.       – Я всё-таки немного посплю, – проговорил Энтони, укладывая тяжёлую голову на мягкую подушку.       Азирафаэль поцеловал его в волосы и спустился на кухню.

***

      Ангел знал, что хорошее утро начинается с пшеничного хлеба, смазанного сливочным маслом, и шоколадного печенья, посыпанного сахарной пудрой. Заваривая ароматный чай, он пытался вспомнить ночные разговоры с Кроули и найти в них причину той невыразимой тоски, которая, как слёзы, скопилась в уголках жёлтых глаз. Они обсуждали предстоящее лето и появление нейросетей, задумывали поездку в Штаты и покупку второй машины. Азирафаэль, наученный литературой, пытался читать между строк. Значит ли что-нибудь, что Кроули захотелось в Калифорнию? Что он имел в виду, когда восхищался качеством шведских автомобилей?       Азирафаэль не помнил, что когда они переместились в спальню и начали целоваться, скидывая с постели это огромное и постоянно мешающееся одеяло, Энтони вдруг отстранился от его губ и печально спросил:       – Тебе не кажется, что иногда мы ведём себя, как люди?       Ангел не был настроен на долгие рассуждения; он чувствовал долгожданный покой (дождь стал тише, гром смолкал) и жаркое, немного болезненное возбуждение.       – Мы же живём среди них, – отмахнулся он, нащупывая пальцами пряжку ремня и прикусывая кожу на тонкой шее. Азирафаэлю не хотелось об этом думать – ему хотелось думать о чужих руках, сжимающих его бёдра так крепко и правильно.

***

      Когда Кроули проснулся после короткого сна, то от его давящих мыслей осталось только горьковатое послевкусие. Его удивляло, как ночь подсвечивала самые странные и несуразные идеи, заставляя поверить в их адекватность, необходимость. Он потянулся на кровати, услышал, как мимо окна проехала старенькая жужжащая машина, и вспомнил, что Азирафаэль вздумал иметь личный автомобиль. Энтони надеялся найти такой, который не разгонялся бы больше шестидесяти километров в час.