Сделать невозможное

      — Ты когда-нибудь думал о бессмертии?       Вопрос заставляет Генри встать в ступор. Он поворачивается к Уиллу, склонившемуся над верстаком с инструментами в руках. Последнюю неделю он крайне молчалив и отстранён ото всех, словно находится не в этом мире. И такое состояние вполне оправдано: неделю назад Клара покончила с собой. Повесилась прямо в гостиной, на днях состоялись похороны, на которые пришли только Уилл, Майк и Генри, потому что приходить больше некому: все мертвы. Месяц назад умерла Элизабет, а полтора года назад — Кэссиди. Неудивительно, что Уилл думает на тему смерти, а сам он в последнее время выглядит на редкость задумчивым и растерянным. И безумно уставшим: навалившаяся на Уилла бессонница не щадит его совсем, отражаясь на нём синяками под глазами и замученным видом. Генри предлагал ему взять отпуск или хотя бы пару дней выходных, чтобы он отдохнул и побыл немного с Майклом (с единственным, кто у него остался), но тот отказался, оправдав это тем, что «ему нужно отвлечься работой». Генри не считает, что так будет лучше, но спорить не стал. Уиллу нужен отдых, а не работа. И визит к психотерапевту.       Воспоминания о минувшем месяце окутаны трауром и бесконечным мраком. После смерти Бетти и закрытия пиццерии Уилл из последних сил держался бодрячком, но смерть Клары подкосила его окончательно, и теперь он едва справляется с навалившимися на него обязанностями совладельца «Фазбер Интертейнмент» и отца одиночки.       Генри порой думает, не прокляты ли Афтоны Богом.       — Нет, — отвечает, наконец, Генри. — А ты?       Уильям молчит неприлично долго. Генри замечает, как застывшие руки приятеля, сжимающие отвёртку и какой-то механизм, заметно подрагивают. Бледное лицо остаётся пугающе спокойным, но Генри видит, как нервно дёргается нижнее веко. Уилл сонно моргает, качнувшись головой, и удивлённо смотрит на Генри. В сникшем лице читается бесконечная усталость.       — Ты в порядке? — спрашивает Генри.       — В порядке. Да, я в порядке, я просто устал, — нервно тараторит Уилл, кладя инструменты на стол. Протирает уставшие глаза тонкими пальцами и глухо стонет. Кажется, что он вот-вот отрубится. — В последнее время в моей голове… столько неприятных мыслей.       — Каких именно?       — М-м, — Уилл нервно стучит ногтём по верстаку и жмурится, когда голову простреливает боль. — Разные, — и снова трёт глаза, в попытках проснуться. — Иногда я думаю о… ну, знаешь… о бессмертии.       Генри чувствует, как внутри всё холодеет. Его никогда не интересовала тема о жизни и смерти. Генри боится смерти, как и, вероятно, все люди на Земле (кто не боится умирать?), но в душе понимает, что смерть рано или поздно настигнет всех. Это неотъемлемая часть круговорота жизни во Вселенной. Что рождается — то и умирает, это естественно. Умирать, конечно, не хочется, но и в вечной жизни Генри не видит ничего хорошего.       — Как думаешь, что будет после смерти? — интересуется Уилл, и Генри отчётливо слышит в его голосе страх.       — Не знаю, — Генри жмёт плечами. — Я об этом не думал.       — Нет совсем никаких предположений?       Генри молчит и чувствует, как напряжённая атмосфера застывает в комнате смолой. Разговор на эту тему не доставляет ему комфорта, но Генри не позволяет себе его прервать. Уиллу тяжело — ему нужно выговориться. А Генри его друг — и он должен его выслушать и поддержать, так ведь?       — Рай или Ад, наверное? — неуверенно предполагает Генри. — Перерождение может, или… раскаяние за грехи, или…       — Бесконечная пустота? — продолжает за него Уильям, и Генри вздрагивает от нахлынувшего на него чувства дискомфорта. Генри не любит говорить о смерти. Генри всегда весел и оптимистичен. Он не думает о смерти, потому что жизнь коротка и эту короткую жизнь следует заполнить только радостными и счастливыми мыслями и событиями. Было бы славно, если бы так думал и Уилл.       — Рано или поздно мы все об этом узнаем, — говорит Генри, стараясь направить диалог в более позитивное русло. — Просто… не думай об этом, лады? Самобичевание и пессимизм до добра не доводят, знаешь?       — Я не могу не думать об этом, — могильный голос Уилла звучит треском сухих веток. — Эти мысли преследуют меня уже довольно д-давно, — его голос предательски дёргается. — И с каждым днём этих мыслей всё больше и б-больше. Я не могу спать. Не могу перестать об этом думать. Думать о том, что я однажды тоже умру, — пустым взглядом Уилл смотрит на свои ладонь, проводит большими пальцами по мозолям и глубоко вздыхает, кажется, считая про себя до десяти. — Моё тело. Я смотрю на него и понимаю, что однажды… оно тоже будет гнить в земле. Или превратится в прах и развеется по ветру.       — Знаешь, — вдруг говорит Генри и с трудом натягивает на лицо улыбку. Он встаёт с места, подходит к Уиллу со спины и кладёт ладони на худые плечи, заставляя того нервно вздрогнуть, — думаю, вместо того, чтобы думать о смерти и о том, что будет после неё, нужно стараться прожить жизнь так, чтобы умирать было не страшно. Чтобы находясь на смертном одре ты думал о том, что прожил эту жизнь хорошо. Завёл семью, вырастил детей, построил карьеру, путешествовал по миру, выучил новый язык, научился чему-то новому и необычному. Чтобы ты не сожалел о потерянных возможностях и не было бы чего-то такого, о чём бы ты сожалел. Чтобы перед смертью тебя не гложило чувство невыполненного долга, чувство тоски, потому что ты что-то не успел или не сделал. Понимаешь, о чём я?       Уилл ничего не говорит и продолжает неподвижно сидеть, пялясь в никуда. В красных от недосыпа глазах Генри видит бесконечную печаль и пустоту, и мысль о том, что из этого человека просто высосали все эмоции, заставляет в груди Генри что-то протяжно оборваться. Таким убитым и мрачным он не видел Уилла, вероятно, никогда. Интересно, как скоро Генри вновь увидит его улыбку и услышит его смех? Искреннюю, неподдельную радость. А сможет ли он вообще улыбаться и смеяться после всего, что произошло? Генри ловит себя на мысли, что не хочет об этом думать.       — Ты боишься смерти, Хен?       — Боюсь.       — Тогда как ты можешь быть таким… — голос Уилла приобретает отчаянное раздражение, и он сжимает руки в кулаки, впиваясь в кожу ногтями, — как ты можешь быть таким спокойным и равнодушным к собственной смертности? Тебя ни капельки не колышет, что рано или поздно ты не то что жить, ты существовать перестанешь? Что твоя жизнь может оборваться в любую секунду. Даже заметить не успеешь, как в ней поставили окончательную точку. А ты этого и так не поймёшь, потому что тебя уже не станет.       — Уилл, жизнь слишком коротка, чтобы думать о том, что будет, когда она закончится, — максимально спокойно отвечает Генри, стараясь утихомирить разбушевавшиеся нервы Уилла, явно находящегося на пределе. Проводит ладонями по напряжённым плечам и чувствует, как сильно напряжены его мышцы. — Я не живу одним днём, не живу завтрашним, не живу на полную катушку или типа того. Я просто живу. Да, умирать не хочется, но что с этим поделать? Жизнь коротка, а если будешь тратить время на самобичевание, длиннее она не станет.       — И тебя это устраивает?       — Устраивает.       Уилл закрывает лицо ладонями и шумно вздыхает. Рукава фиолетовой рубашки задираются, и Генри видит на открывшихся запястьях шрамы. Инцидент с сорванными замками, вероятно, и стал отправной точкой страха смерти Уильяма. А ведь потеряй врачи хотя бы пару секунд тем трагичным днём, Уилл бы, вероятно, уже давно кормил червей.       Смерть действительно пугает, а особенно она пугает, когда сталкиваешься с ней лицом к лицу. Особенно когда она едва не наступает тебе на горло.       — Я… — мрачно отзывается Уилл, — Ты когда-нибудь думал том, чтобы… Ну, что будет, если перенести человеческую душу, ну… в аниматроника?       — Господи, что? О боже, Уилл, — вздыхает Генри. — Ты, ты несёшь к-какой-то бред.       — Почему бред, Генри? — Уилл поднимается с места и кладёт ледяные ладони на чужие плечи. Генри вздрагивает от холода и смотрит в помутневшие глаза Уилла. — Если так подумать, то это вполне реально, нужно лишь время. Нужно хотя бы попытаться, и…       — И как ты это сделаешь? — нервно смеётся Генри, очень надеясь, что весь этот бред — просто плод переутомлённого воображения Уилла. — Уилл, человеческая душа это не набор информации, чтобы её можно было закодировать, как программу.       — Поверь, Генри, душа — это нечто большее, чем набор информации, — мягко произносит Уилл, устало прикрывая глаза. На лице вдруг плывёт слабая улыбка. — Душа — это нематериальная сущность, некая… бессмертная эссенция, в которой выражена вся сущность человека. Его личность, характер, темперамент. Некое выражение божественной природы, дающее начало и обуславливающее его жизнь, мышление, сознание, чувства и волю, но… — он усмехается, — это лишь определение из толкового словаря и учебника по философии, но знаешь, как бы лично я обозвал душу человека более простой терминологией? Душа человека — это сам собственно человек, только без оболочки. Оболочка — его тело, а оно, как ты знаешь, очень хрупкое, — и демонстративно закатывает рукава, открывая обзор на свои шрамы. Уилл их не любит и даже в какой-то степени стесняется, и потому всегда старается носить закрытую одежду, дабы спрятать их от посторонних глаз, но сейчас он выглядит так, словно хвастается тем, как однажды обошёл саму Смерть. Это Генри поистине пугает. — Рано или поздно оно сломается, выйдет из строя, придёт в негодность… Это и есть то, что обычно называют «смертью». Умирает тело, но не душа.       — А аниматроники? При чём здесь они?       — Мы — создания божьи, вот только Бог о нас, почему-то, не заботится. Аниматроники — наши создания, создания людей, которых создал Бог и одарил их мышлением, интеллектом и душой. А роботов создали мы — дети божьи. Мы можем их улучшать, менять и контролировать. Можем их создать, а можем и уничтожить. Металл и пластик тоже, увы, не вечны, но если за ним тщательно ухаживать, — Уилл нежно гладит голову эндоскелета, сидящего на столе Генри, и в его взгляде читается мечтательная доброта и ласка, — он будет бессмертен. Понимаешь, о чём я?       Генри не находит, что сказать. Единственное, что крутится у него в голове, это то, что Уильям не в порядке. Он либо окончательно двинулся головой, либо просто очень-очень устал. И Генри всей душой надеется на второй вариант. Что Уилл действительно просто очень вымотан травмирующими событиями в своей жизни, что ему нужно просто как следует выспаться и отдохнуть, и больше этих мыслей не будет в его больной голове.       Так ведь?       — Уилл, ты же понимаешь, что это нереально? — нервно усмехаясь интересуется Генри. — Ты пытаешься обмануть природу, сделать невозможное.       — Нет ничего невозможного, Хен, нужно просто очень постараться, — Уилл вымученно улыбается и прикрывает глаза. — У меня кроме вас с Майклом нет больше никого. И я не позволю вам умереть.       Это, наверное, должно было звучать заботливо, но в устах Уилла это прозвучало чересчур мрачно и пугающе, и Генри невольно вздрагивает.       — И поэтому ты засунешь нас в аниматроников? — усмехается он с едва тлеющей в душе надеждой, что всё это — просто глупый розыгрыш (Уилл ненавидит розыгрыши после инцидента с «Укусом»). Уилл тихо смеётся.       — Это временная мера. Уверен, в будущем технологии скакнут так далеко, что ни металл, ни пластик уже не понадобятся. И я обязательно спасу вас, Клару, Бетти и Кэссиди от бесконечной пустоты. Ты же веришь мне, Хен?       Нет. Генри ему не не верит, Генри его боится. Боится, что Уилл однажды окончательно сойдёт с ума и попытается сделать что-то поистине безумное и невозможное. А Афтон на это вполне способен, он умеет удивлять.       Генри невольно делает шаг вперёд и заключает мужчину в объятия. От таких действий в ступор встаёт не только Уилл, но и сам Генри. Что же он творит?       — Ты устал, Уилл, — бормочет Генри и гладит Уильяма по голове. — Сколько ночей ты уже не спал? Тебе следует вернуться домой и отдохнуть, — отстраняется от чужой груди и смотрит в серебристые глаза Уилла. — Возьми перерыв. Побудь немного с Майклом. Знаешь, ему наверняка сейчас тоже плохо и одиноко. И ты…       Генри затыкают поцелуем. От Уилла пахнет знакомым одеколоном и сигаретами, которые тот от стресса теперь выкуривает как паровоз. Но он всё так же прекрасен, сногсшибателен и безумен. И Генри не знает, какое из этих прилагательных хуже.       Уилл остраняется от него и с нежностью проводить холодной ладонью по чужому подбородку.       — Обязательно, Хен, — улыбается он и прикрывает глаза. — Я как следует отдохну, чтобы начать работать над остатком, — он смеётся. — Кажется, я забыл упомянуть, что остатком я называю то, что осталось от человека после смерти — душа без тела, без оболочки. Как всё просто, так ведь? Я спасу вас. Спасу всё, что у меня осталось и всё то, что так нагло отобрал у меня этот неправильный мир. Я сделаю это Хен, для меня нет ничего невозможного, чего бы я не смог сделать. Ты же мне веришь?       Генри натянуто улыбается. Уиллу срочно нужно поспать. И посетить психиатра. И принять лекарства, плевать уже какие. Чтобы хоть немного утихомирить разбушевавшееся в нём чувство собственного превосходства, словно он действительно верит в то, что сможет совершить невозможное — управлять собственной (и не только собственной) жизнью и смертностью, ака грёбанный Господь Бог. Но вслух ничего не говорит и лишь по-дружески хлопает мужчину по плечу.       — Конечно, я тебе верю Уилл.       Зря, Генри, очень зря…