Никогда

      Когда Генри поступал в колледж, обещал себе и своим родителям, что будет учиться на отлично, никогда не прогуливать занятия, не ходить на пьянки-гулянки и не думать ни о чём, кроме учёбы и своей будущей карьеры. И в первое время так всё и было, пока не наступает выгорание и Генри не связывается с не самой хорошей компанией. Нет, ребята неплохие, тоже хорошо учатся (по крайней мере стараются), но порой дают себе отдохнуть в компании сигарет, алкоголя и чего-нибудь по-веселее. И если Генри первое время противится такому времяпровождению, то потом приходит к выводу, что это не так уж и плохо. Одной втяжки и одного глотка становится мало, и Генри позволяет себе отрываться как в последний раз. В одну из таких ночей кто-то из ребят (какой-то парень с потока Генри, жутко умный и красивый) приносит травку. Генри твёрдо запрещает себе даже думать об этом, а спустя время хохочет, когда видит звуки и слышит, как ярко перед глазами плывут замызганные обои в чьей-то комнате.       — Первый раз, хах? — интересуется чей-то голос.       Он лежит на кровати с каким-то парнем (именно он и пронёс в общагу траву) в чьей-то комнате. Остальные ребята решили прогуляться на улице, поэтому в комнате они сейчас мало того, что под кайфом, так ещё и абсолютно одни.       Генри давно не чувствовал себя так хорошо. Постоянная студенческая рутина в конец выбила его из колеи, а желание учиться всё больше падало куда-то в пропасть с каждым днём. А с этими ребятами он словно открыл второе дыхание. Генри никогда не пил и не курил траву, а сейчас он пьёт и курит травку, и чувствует себя прекрасно. Мир вдруг открылся ему с другой стороны, приобрёл абсолютно новые краски. Именно этого Генри, вероятно, и не хватало — свободы. Главное не увлечься подобной жизнью, пока стало не слишком поздно. Ох, что будет, если об этом узнают родители…       — Я никогда не курил траву-у, — смеётся Генри и спиной падает на кровать, разглядывая разноцветные звёзды на потолке. Чувство критики куда-то ускользает от него, а голос здравого смысла тонет в цветастых звуках. Генри весело и хорошо. — Никогда не пил алал-алкакоголь…       — Мне кажется, с тебя хватит, приятель, — неизвестный забирает из его пальцев косяк и сам делает втяжку. Генри задыхается от негодования и мямлет что-то ругательное. — Дружище, это я её сюда притащил, значит могу делать, что хочу.       — Ну сам тогда и будешь развыёбываться, когда нас спалят.       — «Когда»? — смеётся Уилл, совсем трезво, словно не он полчаса назад выдул почти всю бутылку вина. — То есть вы собираетесь меня палить?       — Если не вернёшь мне мой грёбанный косяк, — пьяно ругается Генри и махает руками, как ребёнок. — Дай. Мне. Мой. Косяк!       — Капризное дитя, — Уилл отдаёт косяк обратно Генри и, качаясь, пытается встать с кровати. — Что это за дерьмо? — и указывает на работающий на столе телевизор. Пляшущие чёрно-белые картинки сознание Уилла раскрашивает во всевозможные (и не возможные) цвета, а приглушённые крики из ящика больно бьют по ушам.       — Мультик какой-то, — лениво отвечает Генри и медленно поворачивает голову. — О, это же «Том и Джерри».       — Никогда не смотрел мультики, — Уилл потирает шею и неоднозначно хмурится. — Откуда в моей комнате телик? Стоп, это не моя комната. Куда пропала моя комната?       — Мне кажется, с тебя тоже уже достаточно, приятель, — поддразнивая смеётся Генри и садится на кровати. — У тебя волосы так взъебались прикольно, — протягивает руку к чужим волосам и треплет их, пальцами запутываясь в сколоченных прядках, от чего Уилл ойкает. — Ты типа как барашек. Они всегда такие, или ты просто не расчёсываешься?       — Не знаю, я не расчёсываюсь, — Уилл жмёт плечами, наконец, пьянея.       Генри вертит головой, теряясь в пространстве в мутной пелене перед глазами. На мгновенье организм не понимает, хочет ли он сблевать прямо здесь и сейчас, или потерпит ещё полчасика. Генри решает, что пусть организм решает сам (да и вряд ли он способен это контролировать, особенно после травки), тянется к столу и хватает чью-то расчёску и резинку для волос.       — Счас мы тебя расчешим и заплетём, — Генри подсаживается сзади и хватает Уилла за худые плечи. — И будешь краси-ивым.       Уилл не до конца разбирает смысл сказанных Генри слов, но улыбается и кивает. Мутным взглядом смотрит в движущиеся картинки на экране ящика и пытается сложить в голове хотя бы одно осмысленное предложение. Выходит туговато, а мозг под кайфом почти придумывает новый язык, но Уилл отвлекается на внезапную боль в макушке и забывает, как на его новом языке пишутся слова «карамель», «толпа» и «никогда». Остальное, впрочем, забывается тоже.       — Только не сорви мне скальп, солнышко, — язвительно тянет Уилл и смеётся. — И отдай мне мой косяк.       Косяк мигрирует в тонкие пальцы Уилла, которых Генри случайно касается, совсем мимолётно, но вздрагивает телом, когда чувствует холод. Руки Уилла всегда бледные и ледяные, и Генри хочется их согреть. Таких мыслей в его голове никогда не возникало, но невероятную тягу к парням (конкретно к этому) он спихивает на дурь.       — Тогда старайся не двигаться, — мягко шепчет Генри и пьяными движениями рук проводит расчёской по спутанным волосам. — Тебя шатает.       — Кого бы не шатало после травы и бутылки вина? — смеётся Уилл и икает. — Чёрт, этот мультик такой странный. Никогда не смотрел мультики. А ты смотрел?       — Смотрел. Тебе нравится?       — Ага.       Генри наклоняет голову и чуть не падает. И видит в красноватых глазах Уилла неподдельный интерес, радость и искры кайфа от дури (или от чего-то другого). До знакомства с Уиллом Генри всегда считал его слишком правильным и прилежным для подобных пьянок. Казалось, он даже запах алкоголя не переносит, но сегодня убеждения Генри разбились в пух и прах и растворились где-то в завесе кайфа. Этот человек кажется Генри таким удивительным: за раз выпил целую бутылку спиртного и не поперхнулся, но никогда не смотрел мультики; не весть откуда достал дюжину косяков с травой, но никогда не держал расчёски в руках. Интересный персонаж.       — Ты когда-нибудь занимался сексом? — ровным тоном интересуется Уилл и кривится, когда с трудом расчёсанные волосы пытаются заплести в хвостик. И слышит, как Генри давится слюной.       — Чё?       — Ты когда-нибудь занимался сексом? — спрашивает Уилл ещё раз, таким будничным тоном, словно спрашивает про погоду, а не занимался ли Генри сексом.       — Нет. А ты?       — Никогда. А ты хотел бы?       — Не знаю, а ты?       — И я не знаю.       На этом их странный диалог обрывается неловким молчанием, прерываемое лишь цветастой мелодией в голове и звуками из мультика, который Уилл никогда не смотрел. Генри старается забыть об этом, но лишь чувствует, как багровеют щёки, и как становится жарко. В мыслях дублирует звуки из мультика, подстраивая их в такт музыки в голове, и старается не думать о том, как бы согреть ледяные руки Уилла своим теплом, разлившееся у него где-то внизу живота, но Генри хочет думать, что это последствия травы, а не желания заняться с Уиллом сексом. Едва заставляет плохо гнущиеся пальцы скрутить резинку, остраняется и смотрит на получившийся кривой-косой хвостик, уехавший куда-то в сторону. Выбившиеся пряди выглядят неаккуратно, но по-своему красиво и эстетично, и Генри чувствует, что доволен работой.       — Сойдёт, — ровным тоном произносит Уилл.       — Ты даже не посмотрел, — обидчиво отвечает Генри, и Уилл смеётся.       — Я чувствую. А ещё я чувствую, что сейчас сблюю, что моя башка сейчас взорвётся от боли, и что ты касаешься своими горяченными руками моих ладоней.       — Это не я, — оправдывается Генри и смеётся. — Мною движет ка-айф.       — Никогда раньше не курил траву?       — Не-а. А ты?       Уилл на этот вопрос решает не отвечать, а Генри продолжает держать его за холоднючую ладонь. Ему, похоже, холодно, но сил встать и закрыть окно у Генри уже не находится, да и самому ему чертовски жарко. Так жарко ему не было, наверное, никогда. И дело, возможно, не только в траве, но Генри старается об этом не думать, и продолжает сопоставлять несопоставляемые звуки у себя в голове.       — Ты когда-нибудь занимался сексом с мужчиной? — интересуется Уилл.       — Я же говорил, что не занимался сексом вообще.       — Ага. А с мужчиной?       — Никогда. А ты?       — И я. А ты хотел бы попробовать?       — Не знаю. А ты?       — И я не знаю.       Уилл, наконец, отводит глаза от мультика, который он никогда не смотрел, и поворачивает голову. Упирает мутный взгляд на Генри и криво улыбается. Генри клянётся, что внизу живота тает карамель и уже явно не от травы, которую Генри никогда не курил. И абсолютно не знает, куда себя деть от неловкости, и даже не замечает, как Уилл становится к нему слишком близко. Мир вокруг вертится волчком, в ушах гудит какофония всех посторонних звуков, а на губах пестрит вкус красного полусухого вина.       — Я никогда не целовался с парнями, — пьяно произносит Генри, когда Уилл остраняется от него.       — Я тоже. А сексом с парнями ты занимался?       — Никогда.       — Ну, — Уилл вдруг разворачивается и бросает Генри спиной на кровать, хищником нависая над ним, — значит пришло время разрушить ещё одно «никогда», — и снова целует Генри в губы, так пьяно и по-детски нелепо.       Генри понимает, что перестаёт чувствовать абсолютно всё вокруг: шуршащее постельное бельё, слишком физические звуки из мультика, который Уилл никогда не смотрел, и даже собственное тело кажется ему чужим. Единственное, что Генри ощущает каждой клеточкой своего неосязаемого тела — ледяные прикосновения Уилла, возбуждающие и отрезвляющие. Он вздрагивает, когда холодная рука просовывается под рубашку; тонкие пальцы гладят и щекочут кожу, вырывая из уст Генри приглушённый стон.       — Ты знал, что чтобы достать до простаты, достаточно засунуть всего два фаланга пальца внутрь? — язвительно ухмыляется Уилл, заставляя Генри покрыться краской.       — Даже знать не хочу, откуда ты знаешь столь извращённый факт.       Уилл хохочет. Тянется к чужой тумбочке и слепо рыскает в ящике. И довольно ухмыляется, когда пальцы нащупывают тюбик смазки. Как удачно. Чья бы это не была комната, Уилл им безмерно благодарен.       — Тебя не будоражит то, что прямо сейчас мы потрахаемся в чужой комнате, на чужой постели, с чужой смазкой?       — Будоражит.       — И нисколечко не смущает?       — Нисколечко.       — Потому что ты под кайфом?       — Потому что сейчас я буду заниматься сексом с самым просто… — Генри чувствует, как у него заплетается язык, — сек-сексуальнейшим парнем в шараге.       — Льстишь, — ухмыляется Уилл.       — Возможно. Я никогда не занимался сексом, — тяжело дыша произносит Генри. — Особенно с парнями. Особенно под кайфом.       Уилл по-хищнически улыбается и целует Генри в губы. Руки тем временем уже блуждают по чужому телу, пальцами рисуя замысловатый узор на чувствительной коже. Генри стонет в поцелуй, когда по телу проходится табун мурашек. Внизу живота сжимается комок нервов. Генри понимает, что никогда ещё не был так близок с кем-то телесно, особенно с парнями, особенно под кайфом. Понимает, что никогда не чувствовал себя так прекрасно, хотя понимает, что утром всё пройдёт, всю дурь он выблюет вместе с желчью и алкоголем, а поцелуи смоет прохладным утренним душем. Но это будет завтра, а пока оно не наступило — можно веселиться по полной, так, словно такого больше не будет никогда.       Холодные пальцы расстёгивают пуговицы слишком резко, почти рвут зелёную клетчатую рубашку. Когда приятный холодок проходится по разгоряченному торсу Генри, он почти думает о том, что всё это как-то неправильно. И что движет им совсем не стремление разнообразить свою вдруг ставшую рутинной жизнь чем-то ярким и абсолютно новым для него, а грёбанная дурь, которую он никогда раньше не курил. Никогда не было и мыслей о сексе, особенно с парнем, особенно, блять, с этим парнем, которым он восхищался, ещё когда они только поступили. Но мимолётные мысли быстро растворяются где-то в душном чувстве страсти, и Генри забывает обо всём на свете. Только он думает о том, как здорово, что он познакомился с таким прекрасным парнем, как чувствует, как в шею грубо вцепились зубами, и не сдерживает стон.       — Уилл…       — Не витай в облаках, — воркует Уилл, оставляя засосы на нежной шее. Поднимает голову и смотрит на Генри мутным взглядом. — Ты мне так нравишься, Хен.       Хен.       Генри никому не позволяет называть себя Хеном, он Уилл произнёс это с такой нежностью и лаской, так что он, вероятно, сделает для него исключение.       — Ты тоже мне нравишься, Билли.       У Уилла дёргается глаз.       — Ещё раз назовёшь меня «Биллом», и… — он не успевает договорить, как его затягивают в поцелуй. Под кайфом он кажется им таким ярким и цветным, что от него рябит в глазах, а привкус травы и алкоголя калейдоскопом миксуется на языке. — Никогда не целовался? — тяжело дыша спрашивает Уилл, когда поцелуй прерывается.       — Нет. А ты?       — Никогда.       Воркующие слова гулом тонут в сознании, а причудливые картинки яркой акварелью плывут перед глазами Генри, и в них он видит только Уилла. Чувствует, как тот холодными, разгорячёнными пальцами неаккуратно снимает, почти рвёт его одежду. Генри шипит сквозь зубы, когда слишком ледяные и слишком горячие ладони трогают его тело. Ловкие тонкие пальцы, точно змеи, проходят по чувствительной коже, заставляя тело покрыться одеялом мурашек. Как же это прекрасно. Ощущать что-то новое, что-то такое, от чего раньше Генри бы тошнило — просто невероятно! Раньше он бы никогда себе такого не позволил, но это «никогда» вдруг почему-то треснуло, и ограничительный барьер, который он сам же себе и выстроил, вдруг исчез. И это, вероятно, к лучшему.       Генри вдруг чувствует себя свободным и живым.       — Не пожалеешь, когда я сделаю это? — нахально воркует Уилл, когда тянется шаловливыми ручонками к чужой ширинке. — Не будет обидно, когда наутро протрезвеешь и поймёшь, что твой первый секс был мало того, что с мужчиной, так ты ещё и снизу был?       — Мужчина, — смеясь произносит Генри и, кажись, нисколечко не смущается. — Молоко на губах ещё не обсохло, чтобы называть себя «мужчиной». И мне напомнить, что я вообще-то старше?       — Всего на полгода, — недовольно хмурится Уилл.       О, да, Генри нашёл, за что можно ухватиться и подбить самолюбие Уилла, что он, собственно, и делает прямо сейчас. Интересно, не будет ли чревато язвить человеку, чей член у тебя в заднице? Генри не хочет знать, но проверит. Иногда противоречия в голове столь будоражащие, что останавливаться уже не хочется. Генри на мгновенье выпадает из реальности, а когда возвращается обратно — он уже без штанов и белья.       — Ты же тоже ещё не занимался этим, — ехидничает Генри и чувствует себя так, словно находится на смертном одре, а не в шаге от лишения девственности. — Никогда. И для тебя это также в новинку, как и для меня.       — Не заткнёшься, — Уилл ехидно лыбится и щёлкает колпачком, — и эта смазка окажется у тебя в жопе прямо с тюбиком.       Генри не успевает съязвить что-то колкое, как протяжно вдыхает сквозь зубы, когда анус касается что-то скользкое и жутко холодное. Тело на мгновенье сводит холодом, а в груди приятно печёт. Генри чувствует, как длинные пальцы осторожно растирают смазку по всему отверстию, вызывая просто невероятно будоражащие ощущения, от которых Генри задыхается.       — Чтобы достать до простаты, достаточно засунуть всего две фаланги пальца в задницу, — ехидно ухмыляясь повторяет Уилл с умным видом. — Что ж, проверим?       — Что, боишься, что члена тебе не хва… — Генри не договаривает, когда чувствует боль внизу. Терпимую, но неприятную, и Генри стонет от различных чувств.       Жутко странно, неловко и необычно, но так чертовски здорово и прекрасно. Противоречащие здравому смыслу чувства захлёстывают волной, и Генри тонет в них с головой. Интересно, если бы он разрушил этот барьер «я никогда не буду» раньше, то как бы сейчас сложилась его жизнь? Но сейчас думать об этом ему как-то некогда, особенно учитывая то, что прямо сейчас его ебёт самый сексуальный парень в колледже и с которым Генри бы никогда не переспал, будь он чуть трусливее (и, вероятно, трезвее).       Жить внезапно становиться так здорово.       — Это так странно, блять, — ругается Генри. — Мне под алкоголем так ахуенно или под травой?       — Подо мной.       Уилл осторожно растягивает Генри и соврёт, если скажет, что ему это не нравится. Нравится, ещё как. Генри почти всем телом ощущает, как уверенный Уилл входит в него абсолютно неуверенно. Он никогда этого не делал, и боится сделать что-то не так. Боится ошибиться, боится сделать больно. Генри это так забавит, и он смеётся, даже с чужим членом внутри.       — Ты похож на юную девственницу. Ой, ты же и есть юная девственница.       Генри не успевает посмеяться с собственной шутки, как внезапный толчок выбивает из груди весь воздух. В глазах блестят звёзды, но явно не от травы. Внизу живота сладко растекается тёплая карамель, и Генри рвано выдыхает, сжимая простыни потными ладонями. Темп постепенно наращивается, а Генри в это время сладко стонет, как никогда раньше, от удовольствия закатывает глаза и смутно думает о том, что с этим парнем и вправду стоит сблизиться. Не столько потому, что для первого секса он трахает, хоть и неуверенно, но очень-очень неплохо, сколько потому, что Уилл чертовски умён и необычаен. Он так же, как и Генри, любит механику, любит создавать и строить что-то абсолютное новое, придуманное только им. Генри тоже это любит и ещё никогда не встречал кого-то такого, как он. Это прекрасно. Чертовски. После этой смачной пьянки, травы, мультиков и секса они обязаны познакомиться поближе.       Генри чувствует, как тело пробивает током, когда Уилл протяжно выдыхает, а внизу живота карамелью растекается приятное тепло. Генри никогда такого не испытывал. Уилл, вероятно, тоже. И это так прекрасно — ощущать что-то абсолютно новое, что-то, что раньше запрещалось моралями и здравым смыслом. Но сейчас на них как-то всё равно, потому что Генри чувствует себя прекрасно.       — Я никогда… — тяжело дышит Генри, — никогда ещё не… не чувствовал себя так… ахуенно, — прилив неописуемых чувств и эмоций сдавливает грудь Эмили, не давая восстановить сбившееся дыхание. По раскрасневшемуся лицу льют ручьи пота, а конечности мелко подрагивают, но Генри всё ещё чувствует себя потрясающе, так, как никогда раньше. — Чёрт, я не… не могу дышать…       — Это нормально, я полагаю? — ровно произносит Уилл, очень стараясь принять непринуждённый вид, но он тоже вспотел, раскраснелся (Генри ещё никогда не видел его не бледным) и у него едва получается сделать вдох и выдох. Генри находит в этом нечто невероятно сексуальное и смеётся. — Чего? Не понравилось?       — Понравилось. Только теперь я требую смену ролями, — командным тоном произносит Генри и хватает Уилла за острые плечи. Один рывок — и тот оказывается под Генри, так резко, что из глаз сыпятся звёзды. Уиллу требуется несколько секунд, чтобы развеять мутную дымку перед глазами, и вымученно улыбается.       — Я не против. Я тоже не прочь побыть принимающей стороной, — Уилл тянет Генри на себя и целует в губы, прикрывая уставшие глаза. — Иногда нужно быть слабым в чужих руках, это так расслабляет.       — Ты когда-нибудь был слабым в чужих руках? — спрашивает Генри.       — Никогда, — отвечает Уилл как-то печально.       — Что ж, самое время сделать это в первый раз.       Генри облизывает сухие губы. Вероятно, думает, что выглядит это невероятно сексуально, и почти уверен, что Уиллу от этого жеста сносит крышу, но малейшие крупицы трезвости кричат о том, что Генри сейчас кажется чертовски нелепым. Но это уже неважно, по крайней мере сейчас, когда Генри Эмили, пьяный, накуренный и трахнутый самым сексуальным парнем в колледже, сейчас будет трахать Уильяма Афтона — пьяного, накуренного и самого сексуального парня в колледже. Генри ещё даже не приступил, а уже чувствует мощный прилив чего-то тёплого и чертовски приятного.       Кончиками разгоряченных пальцев, совсем мимолётно и невесомо, Генри блуждает по оголённому телу, вызывая у Уилла табун мурашек, а из его уст выбивая сладкий стон. Вырисовывает на нежной коже замысловатые узоры, проходится по выпирающим рёбрам и едва задевает слишком чувствительные соски. Уилл протяжно стонет и выгибается от действий Генри, а внизу живота скручивает донельзя сладкий спазм. Под векам пляшут звёзды от прикосновений Генри. Чёрт возьми, Уилл был просто обязан родиться с такой гиперчувствительной кожей исключительно ради секса с этим Генри Эмили — заботливым, добрым и чертовки умным парнем из колледжа. Если не для этого, то для чего?       — Боюсь, как бы тебя не порвать, — ровным тоном обеспокоено произносит Генри и хмурится, выдавливая крем на пальцы. — Ты такой тощий. И, вероятно, очень узкий.       — И только поэтому ты оставишь меня здесь: брошенным, забытым, недолюбленным, недотраханным? — Уилл кладёт руку на лоб и театрально охает, едва сдерживая смешок. А затем вздрагивает, когда ануса касается холодная смазка.       — О нет, даже не думай об этом. Я всегда довожу дело до конца. Я постараюсь не сделать тебе больно, — первый палец входит внутрь и замирает, когда Уилл стонет и жмурится, явно не от приятных ощущений. Генри невольно вздрагивает и, кажется, на мгновенье трезвеет, когда ощущает, как внутри Уилла узко. — Больно? Могу прекратить.       — Кто-то секунд десять назад говорил, что никогда не бросает дело на полпути и доводит его до конца, — смеясь парирует Уилл, стараясь привыкнуть к неприятным ощущениям. — Ты меня обманул?       — Зараза, я же переживаю за тебя, — шипит Генри и без предупреждения суёт второй палец, заставляя Уилла вздрогнуть от неприятных ощущений. — Если я тебя порву — это будет не моя вина.       — А чья?       — Не знаю, потом придумаю, на кого всё спихнуть. Не боишься?       — Я больше не боюсь боли, — Уилл неопределённо жмёт плечами, и Генри всем телом содрогается от желания узнать этого человека поближе. Узнать о нём всё. Генри вдруг поддаётся внезапному порыву и дёргается вперёд. Уилл, похоже, на мгновенье теряет сознание и протяжно стонет от боли. — Поздравляю, ты меня порвал, — шипит он.       — Я предупреждал, — отвечает Генри и слышит, как Уилл всхлипывает. Наклоняется к парню, подушечками больших пальцев стирает слёзы с бледных щёк и нежно целует в дрожащие губы. Ощущает непередаваемое тепло и понимает, что хочет передать это тепло Уиллу. Чтобы согреть и закрыть от всех невзгод, которые когда-то делали ему больно (но теперь он не боится боли). Где Генри мог бы пить и курить траву без чувства совести, а Уилл бы мог без страха и боли смотреть мультики и заплетать волосы, чего они никогда не делали. Разве так много нужно для счастья? — Прости, Уилли, скоро всё пройдёт, — и начинает двигаться, так медленно и аккуратно. Боль постепенно меняется приятными ощущениями, и Уилл, наконец, позволяет себе расслабиться, наверное, впервые в жизни.       Генри берёт Уилла за тонкие запястья и отводит их наверх. Видит, как тот прикрывает глаза, ёрзает на кровати и стонет, но уже не от боли, а от наслаждения. Ему больше не больно, и Генри это радует. Толчки становятся рваными, но не перестают быть нежными и осторожными — сил уже просто не остаётся на аккуратность, как бы Генри не старался, но желание сделать приятно не уходит. Генри наклоняется и нежно целует бледную шею, медленно проводит языком вниз по ключице и слышит возбуждённый стон Уилла.       Как же это чертовски прекрасно и неправильно.       Когда всё заканчивается, парни падают на кровать и тяжело дышат, восстанавливая дыхание. Потные, уставшие, со спермой на теле и постельном белье (нужно будет извиниться перед хозяином кровати), но такие чертовски счастливые. Даже трава и алкоголь не дали им такого наслаждения. В полусознательном состоянии Генри думает о том, что ещё никогда в жизни ему не было так хорошо. Раньше никогда бы не подумал, что секс с мужчиной — это так прекрасно.       — Эй, — тяжело дыша произносит Генри. — Ты там это… живой?       — Не-а… — также тяжело дыша отвечает Уилл, уткнувшийся лицом в подушку. — Это было так… пиздецки прекрасно. Никогда такого не испытывал.       — Хотел бы повторить?       — Только если с тобой.       — Льстишь, — смеётся Генри.       — Возможно, — Уилл с трудом поднимает голову и тянется к Генри за поцелуем. Чужие мягкие губы идеально ложатся в контрасте с его — сухими и потресканными. — Завтра пойдём на пары?       — Не, забьём. Хотя я никогда не прогуливал.       — Я тоже, но один раз — всегда можно, — Уилл обессиленно падает на подушку и сразу отрубается.       — Конечно, — смеётся Генри и укладывается рядом с ним. В последний раз целует парня в уголок губ и тоже засыпает.       Что ж, будет интересно узнать, какие последствия им обоим придётся выгребать позже, но это будет завтра, а завтра будет новый день.