Огненное колесо

      Её звали Эсмеральда и она была единственной женщиной, которую любил Марко. Она прибилась к их табору в Кордове после того, как по приказу коррехидора был схвачен и казнён её отец, происходивший из оседлых цыган. Её бы ждала печальная участь одинокой и беззащитной девушки, если бы, к счастью, она не увидела вошедших в город цыган. Среди них выделялся высокий голубоглазый парень, к нему Эсмеральда и обратилась, напрягая свои скудные познания в ромском языке. Марко понял её и предложил единственный путь к спасению — стать его женой и сделаться частью табора. Она согласилась, чувствуя за спиной тяжёлую поступь кастильского правосудия.       Но прожила эта девушка с оленьими глазами совсем немного, она не научилась любить своего мужа, хотя и испытывала к нему горячую благодарность. Выросшая среди городских стен, Эсмеральда тяготилась кочевым бытом, к тому же ей стыдно было за то, кем был её муж. Поскитавшись вместе с ним по всей Европе, она умерла родами, произведя на свет мёртвого мальчика. Горе обрушилось на Марко, иссушив его душу до дна, с того времени он начал стремительно лысеть, а лицо покрыли глубокие морщины. Из всех живых существ на земле Господь решил отнять у него единственное создание, которое он беззаветно любил. После этого Сафир выступал только в плотной повязке, оставляющей открытыми густо накрашенные глаза. Людей влекла красивая картинка и налёт таинственности, до сгорбленного высокого цыгана с потухшим взглядом им не было дела. Все хотели видеть пляски огненного демона, полёт райской птицы, и Сафир умел им в этом угодить. Что происходило в его душе, не знал никто — ни соплеменники, ни тем более восторженная толпа.       

***

      В ночь на Рождество, когда народ допоздна предавался веселью, пробраться к мастерской мэтра Прадона не составило труда. К сожалению, вопреки обыкновению двери в мастерскую были открыты и в них входили и выходили какие-то люди.       — Что стряслось? — спросил он хромающую женщину, которая вела под руку мальчика десяти лет.       — Мэтр Прадон преставился, — сказала она, даже не глядя на того, кто спросил.       Марко поспешил отойти от этого дома. Жаль, что не получится передать глупышке Агнессе её подарок, который он нёс завернутым в поясе. Но в доме, объятом скорбью, не место для милых жестов. Да и в конце концов, Агнессе могла и не понравиться подвеска с изумрудом, одна из немногих вещей, оставшихся от покойного Мустафы. Хотя кого он обманывал, такие вещи женщинам обычно нравились.       Он пробирался обратно во Двор чудес, когда на небольшом перекрёстке у статуи девы Марии с негасимой лампадой был остановлен старыми знакомыми. Марко резко обернулся, когда его похлопали по плечу, и увидел ухмыляющуюся физиономию Фуко, рядом с ним стояли ещё двое его приятелей: смуглый и темноглазый Жако и рыжеватый толстяк Альдо. Цыган переводил взгляд с одной наглой морды на другую, оценивая, сможет ли отбиться от всех на случай, если это потребуется.       — Что-то ты рано возвращаешься, — в тусклом свете лампы хорья физиономия Фуко смотрелась особенно глумливо. — Или отказала твоя красотка?       Марко встал, скрестив руки.       — Что за девчонка?       — Не дури нам голову, — Фуко потёр руки, озябшие на декабрьском морозце. — Хорошенькая птичка из дома мэтра Прадона, — он хихикнул. — Мы давно за тобой следим, цыган!       Марко увидел, как Альдо и Жако обнажили ножи, а Фуко зашёлся в ехидном смехе.       — Эти мастерские так славно горят, а девчонки визжат, как сучки, как только им присунешь хорошенько, — он не договорил, так как Марко тоже выхватил свой нож. — Эй, не дури! Нам нужна твоя башка и золотые ручки! — на всякий случай Фуко отступил ближе к своим подельникам. — Никто не узнает, где твоя красотка, никто! Мы хозяева своему слову.       Марко размышлял, каждого из негодяев можно было потом выследить по отдельности и прикончить. Вдвоем с Эстебаном они бы справились. Фуко поднял палец и указал им на небо.       — Давай по-хорошему договоримся? Нам от тебя не много надо. Всего десяток поддельных векселей. Ты не поверишь, я всё приготовил, как знал, что мы сегодня встретимся, — его ребята хохотнули, а сам Фуко не спускал настороженного взгляда с Марко. — Поработай одну ночь и можешь жить спокойно! Свечей и чернил разных цветов у меня припасено.       — И как я могу быть уверен, что вы меня после не прикончите? — Марко не доверял этому хорьку.       — Какой же ты недоверчивый! — Фуко состроил сочувственную мину. — Да вот только придётся нам поверить, иначе девчонку мы твою найдём, да и тебе недолго по Двору чудес разгуливать. А так напишешь бумажки… потом, может быть, ещё… и мы квиты, — он вновь обнажил в улыбке мелкие острые зубы.       Ну, что же, он им был нужен, а ему требовалось увести их подальше от Агнессы. Марко кивнул и в сопровождении троих жуликов направился ко Двору чудес. В каморке Фуко Марко действительно обнаружил неплохо подготовленное место. Крепкий стол был уставлен листами пергамента, пузырьками с чернилами разных оттенков, в стороне от них несколько очиненных перьев и кисточек ожидали своего часа. Отдельно на столе лежала стопка старых векселей.       — Собрали со всего света, — с гордостью перечислил Фуко. — Три из Флоренции от разных банкиров, пять из фландрских городов, есть даже заемные письма из Монпелье.       Марко сел за стол и приказал зажечь ещё две свечи, этим занялся рыжий Альдо. Цыган, не отрываясь от изучения векселя, ткнул в сторону здоровяка:       — Он бы сошёл за фламандца, раздобудьте ему фламандское платье и приклейте бороду, — затем он поднял глаза и показал рукой на Жако. — Этот может сойти за итальянца, только больше масла на волосы и раздобудьте что-нибудь бархатное, Флоренция славится своим бархатом.       Фуко озадаченно скрёб затылок.       — Хорошо, что-нибудь придумаем, — он сморщил свою хорью мордочку, а потом с подозрением спросил. — А я на кого похож?       — На ослиный зад! — последовал быстрый ответ.       — Чего? — глаза Фуко загорелись.       — Ты не годишься совсем, — Марко покачал головой. — У тебя на морде написано, что ты родился не дальше Понтуаза!       Фуко сначала опешил, а потом расхохотался, подельники его поддержали.       — А ты прав, клянусь Магометом! Ты чертовски прав, и правда, родился у Понтуаза!       — Это было не сложно, — Марко закатал рукава своей чистой по случаю рубахи и начал придирчиво выбирать листы пергамента. — Вы что, ограбили писчую лавку?       — Не твоё дело, черномазый! — возмутился Альдо, но получил кулаком от Фуко.       — Куда лезешь, гад? Да, ограбили писчую лавку.       — Оно и видно, — Марко презрительно хмыкнул, затем обратился к троим жуликам. — Чего встали? Грейте воду, будем старить и менять пергамент. Если есть песок или мел, то тоже тащите!       Работа в буквальном смысле закипела, Марко тщательно отрабатывал каждую заготовку, которой суждено было стать в дальнейшем одним из надёжнейших средств уплаты. Часть листов он отпаривал, другую замачивал в отваре желудей, которые тоже имелись у запасливого Фуко. Лишь спустя два часа непрерывных трудов он взялся за подделку почерка. Изготовить ложные печати должен был позже Альдо, который в прошлом был неплохим резчиком, ему предстояло снять копию с уцелевших печатей и вырезать из дуба похожую.       — Не делайте слишком ровную, каждая печать имеет свой едва приметный изъян, который говорит о её подлинности, — посоветовал им Марко.       Измученные воры послали его к праотцам. На рассвете он покинул каморку Фуко, с трудом добрался до своего шатра. Тут его встретили взволнованные Эстебан и Джали.       — Сафир сегодня не выступает, — сказал Марко, замертво падая на походную кровать.       

***

      Агнесса прорыдала над телом дядюшки почти всю ночь, соседки, присутствующие на бдении, одобрительно кивали друг другу на неё. Вот что значит благодарность! Ведь покойный Прадон вырастил её, как родную. Жанна с ног сбивалась, занимаясь приготовлением еды и питья для тех, кто решил присоединиться к семье в эти скорбные часы. Гийом не мог ей помогать, когда на них смотрело столько посторонних глаз, к счастью, соседские служанки не оставили девушку. Пакетту закрыли наверху, так как после известия о смерти дяди она и вовсе впала в буйное состояние. Агнесса знала, что это из-за неё умер дядя, не надо было ей влюбляться в Сафира и разговаривать с Марко, все беды из-за неё! Такой был хороший ужин, все были веселы и вот в одночасье всё изменилось! Она гадкая, плохая, приносит всем только беды!       Жан, ставший хозяином, подошёл к Агнессе и велел ей уйти наверх, когда она хотела возразить, он с серьёзным видом покачал головой. Девушка поднялась и, продолжая плакать, поднялась по лестнице. За ней следил Гаспар Жувен, он пришёл вместе с отцом и матерью, девушка даже не обратила на него внимания, но это ничего. Гаспар был не из тех, кто отступал при временных трудностях, а отказ девицы иначе как временными трудностями не назовёшь. Покойный Прадон, казалось, был заинтересован в том, чтобы выдать племянницу за Гаспара, надо будет позже пообщаться об этом же с Жаном.        Агнесса была красавицей, а остальное не важно, даже сумасшедшая мамаша. До Гаспара, конечно, доходили слухи о том, что она ходит на выступления цыгана и даже разговаривала прилюдно с его слугой, но он этим не сильно заботился. Почти все девицы, даже из добропорядочных домов, забывали о чести во время карнавалов и праздников. Многих он и сам перепортил, особенно этому способствовал праздник Тела Господня с его ароматом роз и атмосферой веселья. Но в Агнессе была особая внутренняя чистота, она никому не позволяла себя касаться, на праздниках держалась всегда рядом с кузенами и почти не танцевала. Гаспар неплохо разбирался в женщинах, если девица по призванию шлюха, то либо нарочито строит из себя скромницу, либо совсем не знает границ и готова лечь с первым же встречным.       В Агнессе не было притворства, она восхищалась этим цыганчиком открыто и, насколько он мог судить, не преуспела в этом. Слуга Сафира, слишком лысый и старый, чтобы нравиться молоденьким девушкам, тоже не вызывал беспокойства. Даже больше — Гаспар знал о том, что он приходил по ночам к дому Прадона, верный слуга перчаточника подглядывал за ними и передавал содержание разговора. Ничего интересного, тот просто рассказывал о прошлом своего господина, а Агнесса внимательно слушала, ни поцелуев, ни прочих предосудительных поступков. Гаспар усмехался про себя — когда придёт время, он разыграет цыганскую карту, чтобы добиться своего. Никуда красотка от него не денется.       

***

      Утром 26 декабря, когда весь Сите содрогался от звуков колокольного звона, Флёр-де-Лис де Гонделорье в одиночестве стояла на балконе. Она надела плащ, подбитый беличьим мехом, и теперь, кутаясь в него, напряжённо смотрела на оживлённую паперть. В дни рождественских празднеств Соборная площадь выглядела переполненной: здесь устраивали хлебную ярмарку, выступали уличные артисты, армия нищих сновала с протянутой рукой между нарядными и довольными горожанами. Конец поста, рождение Спасителя, всё это заставляло людей надевать лучшие одежды, выпивать больше обычного и объедаться жирными колбасками, которые продавали лоточники. Флёр-де-Лис искала глазами Сафира, но того сегодня не было, его горбатый слуга пришёл с козлом. Эстебан показал свои обычные фокусы: жонглирование тремя поленьями, ходьба на руках, поднятие лавки с сидящими на ней людьми. Козлик Джали выбивал копытцем время и показывал другие чудеса своего ума.       Флёр-де-Лис специально проснулась пораньше, чтобы не пропустить утреннее выступление цыгана. Подружки ещё нежились в постели, а матушка с утра ушла к мессе. Но почему же ни Сафира, ни его лысого слуги не было видно? Ревнивая мысль о том, что он вчера мог понравиться гостям прево и его увлекла какая-нибудь не в меру дружелюбная вдова, огнём жгла виски. Флёр-де-Лис сжала кулаки. Если это так, то открывал ли Сафир во время любовных утех своё лицо? Вряд ли, иначе сплетни уже бы облетели весь Париж. Флёр-де-Лис недобро усмехнулась. Глупые вороны, падки на всё блестящее, но не силах оценить ни истинной страсти, ни красоты, скрытой в уродстве! О да! Она разгадала секрет Сафира ещё когда он стал пропускать выступления и вместо него с Эстебаном появлялся угрюмый и сутулый лысый мужчина с голубыми глазами. Он носил на голове повязанный по цыганскому обычаю платок, но несколько раз снимал его во время выступлений горбуна, так что всем становилась видна обширная, словно тонзура бенедиктинца, лысина!       Флёр-де-Лис удивлялась слепоте матери и подруг, которые не могли свести воедино дважды два. Каждая из них сетовала на отсутствие Сафира и когда Флёр-де-Лис сама указала им на слугу нашли его крайне некрасивым. Что и требовалось доказать! Никто не желал его настоящего, кроме неё! О да, даже будучи в столь неприглядном виде, он пленял Флёр-де-Лис и заставлял её по ночам мучиться от любовного жара. Теперь в её мечтах сурового вида мужчина часто сменял одетого в танцевальный костюм Сафира. Она не знала, что с собой сделать, как погасить огонь, который день ото дня разгорался всё более властно.       Внешне дочь госпожи Алоизы продолжала казаться образцом добродетели, но вот внутри неё бушевали нешуточные страсти. Её жених-капитан даже не догадывался об этом. Прояви он хоть малейшую заинтересованность, Флёр-де-Лис сама бы упала к нему в объятья, лишь бы избавиться от унизительной тяги к уличному плясуну. Прав был советник Фролло, когда принимался едко высмеивать Сафира и его поклонниц, Флёр-де-Лис ненавидела старика, но в глубине души не могла не согласиться с ним. Это невероятное унижение собственного достоинства — любить мужчину намного старше и ниже по положению, зарабатывающего на хлеб собственным телом! Она, дворянка, унизила себя подобной влюблённостью! Даже более того, Флёр-де-Лис почти умирала от этой больной любви.       Следовало погасить пламя! И у Флёр-де-Лис зародился безумный план, который требовал осторожности в воплощении, но был способен помочь ей. Сегодня вечером она отбывала в обитель кларисинок, настоятельницей в которой была её тётушка по отцовской стороне. Мадам де Гонделорье долго сопротивлялась упорному желанию дочери на время скрыться в монастыре, но была вынуждена согласиться. Никто из подружек, естественно, не захотел к ней присоединиться. План ещё требовал доработки, но Флёр-де-Лис обо всём позаботилась. Верная служанка Дора подготовила один из пустующих домов, которые принадлежали семейству де Гонделорье, расположенный на Складской улице вблизи Гревской площади. Она же будет сопровождать госпожу во время её пребывания в монастыре. Флёр-де-Лис молила Богоматерь о прощении, но также умоляла помочь ей исцелиться. Неизвестно, насколько молитвы девицы были услышаны, но уже вечером они вместе с Дорой благополучно отбыли в обитель кларисинок, где должны были пробыть до 10 января, хотя мать-настоятельница была уверена, что срок пребывания закончится 6 января. Вышла небольшая путаница, в которой никто не стал разбираться.