Огненное колесо

      Гийом Фролло бранил лакея: мерзавец смел заикнуться о том, чтобы сегодня не присутствовать в Парламенте. Лакей был под стать своему господину, такой же раздражительный и старый, они знали друг друга чуть ли не с рождения и, как всегда подозревал мессир Фролло, возможно, делили одного отца. Гийо, сын служанки в доме отца советника, предпочёл прожить холостяком и вся его человеческая привязанность была сосредоточена на самодуре-хозяине и его балбесе-сынке. В небольшом хозяйстве Фролло из слуг имелось ещё два лакея помладше, повар да дебелая горничная. Гийо царил над этим тёмным людом, который временами нешуточно тиранил, но всё для блага господ. Вот и сейчас он не посчитал нужным подсластить горькое лекарство своей откровенности.       — Вы стары, мой господин, — Гийо гордился тем, что не обращался к хозяину «монсеньёр», как это было принято у простого парижского люда. — Можно пропустить одно или два заседания, пока ваша нога не успокоится.       — Да что ты можешь знать об этом, старый пёс! — заорал «господин», от крика его обширная лысина с пучками седых волос на висках потешно покраснела.       Гийо не опасался криков и побоев. Во-первых, господин никогда не бил его в полную силу, во-вторых, Гийо никогда не открывал рот не по делу. Вот и сейчас, невозмутимо пережив яростную бурю хозяйского гнева, от которой уже попрятались другие слуги, старший лакей только вздохнул.       — Мне отправить Жана за мессиром Риполли?       При имени жутко дорогого, но толкового медика, Гийом Фролло замолчал. Он ещё некоторое время напоминал малиновое пюре лицом и тяжело дышал, обдумывая слова негодяя-слуги. Наконец, придя к некоторому компромиссу с самим собой, он пробурчал:       — Не надо, я сейчас напишу письмо, отправь Жана с ним во Дворец!       — Как будет угодно, господин, — Гийо поклонился.       Гийом Фролло страдал всю ночь от приступа подагры, проклятые болезненные шишки на ногах не давали ему спать. Гийо, который по старинному обычаю делил ложе с хозяином, для облегчения его состояния делал травяные примочки. Но они уже не помогали. Видимо, и правда придётся провести в постели несколько дней! А ведь у него наметились успехи с этой старой дурой Алоизой! После выступления цыгана мадам де Гонделорье как-то оттаяла по отношению к старинному поклоннику. Теперь он неизменно заезжал к ней после службы один или в компании сына, они ужинали, иногда к ним присоединялся капитан Феб де Шатопер. Всё складывалось как нельзя лучше! Этот грязный цыганишка подбрасывал дровишки в камин сердца любезной Алоизы, а погреться у этого живительного огня планировал советник Фролло. Но проклятая «болезнь королей»! Безусловно, приятно, что от неё страдали и венценосные особы, но Гийом Фролло предпочёл бы здоровье столь почётному соседству.       Позже, лёжа в постели, советник велел послать только что вернувшегося из Дворца Жана за доктором Риполли. Важный итальянец пришёл, как всегда щеголеватый и донельзя высокомерный. От его превосходной чёрной мантии, отороченной по подолу и манжетам соболем, веяло розовой водой. «Бабская вонь!» — выругался про себя советник Фролло, но дал себя осмотреть и послушно нацедил в специальный стеклянный сосуд немного мочи. Мэтр Риполли изучал её на свет, следил за осадком и, окунув в мочу специальную палочку, собрал пару капель, которые попробовал на вкус. Мэтр Фролло следил за манипуляциями медика с плохо прикрытым злорадством, правда, когда ему озвучили рекомендации и стоимость, оно сменилось унынием.       — Никакого мяса? — тоскливо спросил советник.       — Си, сер Фролло! — плут родился и вырос в Париже, но он привык, что иностранный акцент вкупе с глубокомысленным видом производили неотразимое впечатление. — Ничего мясного, жареного или жирного. Ешьте зелёное поре, каши, фрукты, не ограничивайте себя в горохе.       — Баранья пища! — вскричал огорчённый мэтр Фролло. — И долго мне питаться так?       — Пока не утихнет боль и месяц после, — важно ответил негодяй Риполли.       После ухода врача, который разбил сердце старику-хозяину, Гийо, внимательно слушавший наставления медика, наотрез отказался принести холодной телятины с камелиной.       — Негодяи! Душегубцы! — орал взбешённый советник Фролло, кидая в старого лакея подсвечником. — Такое неуважение в собственном доме! Неудивительно, что никто со мной не желает считаться, и этот грязный цыган продолжает плясать на площадях Парижа!       — Господин, вы о ком? — Гийо был готов ко всему, но только не к обвинению неизвестного цыгана.       — Да есть тут один! Вихляет задом, как девка! А эти течные суки на него облизываются! — брызжа слюной, вопил честный советник.       Гийо редко выходил из дома, поэтому не знал о славе танцующего цыгана. Позже на кухне старший лакей собрал всех остальных слуг и задал им вопрос:       — Что это за пляшущий цыган?       Жакетта горничная покраснела, лакеи Жан и Жак с усмешкой переглянулись, повар Морис с ухмылкой ответил:       — Должно быть, Сафир.       — Что за сапфир? Камень?       — Нет, цыган, зовут его так. Сафир, — Морис скрестил на груди толстые руки. — Житья от него нет, моя жена как посмотрит на его пляски, так и не даёт мне спать по ночам!       Жакетта, всё ещё стыдливая в свои тридцать лет, выбежала из кухни, Гийо проводил её озадаченным взглядом, затем на полном серьёзе стал выговаривать повару:       — А я говорил тебе не жениться на молоденькой, вот теперь получай!       — Да я что? Я не жалуюсь, — Морис осклабился.       У Жана и Жака был страшный соблазн сострить, но мощные кулаки повара не располагали к шуткам. А жаль…       

***

      Чуть позже хозяин послал Жана с запиской для мадам де Гонделорье. Молодой слуга быстро добежал до острова Сите и передал записку, но не успел он уйти, как его позвали к хозяйке. Госпожа де Гонделорье приняла Жана внизу, она с участием расспросила о состоянии хозяина и слуга, как умел, ответил важной даме. На прощание она дала ему серебряную монету и настроение молодого лакея улучшилось во много раз. Дурак Жак никогда не бегал по поручениям, предпочитая помогать Жакетте или Морису, Жан же, свободный, как птица, носился по улицам города. И иногда, как сегодня, ему крупно везло.       После вечерни в дверь дома на улице Тиршап постучали, то был не Жеан, которого ожидал советник, а сама мадам де Гонделорье в сопровождении двух лакеев и старшей горничной. Почтенная вдова принесла с собой ларец, где держала различные снадобья. По моде тех лет мадам де Гонделорье, как рачительная хозяйка, хранила запас лекарств и собирала медицинские рецепты. Приход столь важной гостьи сбил спесь с Гийо, который теперь растерянно хлопал глазами и, хотя он помнил Алоизу девчонкой, теперь между ними пролегла настоящая пропасть.       — Здравствуй, Гийо, — любезно поприветствовала его госпожа де Гонделорье, поправляя высокий головной убор в виде золочёного рога.       — Здравствуйте, моя госпожа, — если бы он мог поклониться ниже, то непременно бы это сделал. Да что там? Если бы позволяло здоровье, Гийо бы сложился вчетверо наподобие конверта.       Он сам проводил даму в спальню господина, в то время как тот, ничего не подозревая, задремал в постели. Гийом Фролло лежал голый под одеялом, с колпаком для сна на лысой голове. Пробудившись, советник не сразу разглядел тех, кто его побеспокоил:       — Какого дьявола не стучишь, старый ты хрыч! — возопил советник, но тут же замолчал и постарался выше натянуть одеяло, он рассмотрел госпожу де Гонделорье.       — Ах, старый друг, вы всегда были невоздержанным в речах, — с улыбкой произнесла дама.       Гийо поспешно подставил ей стул, чтобы она могла расположиться рядом с высокой кроватью.       — Как же так получилось? — вопрошала она с великим участием.       Гийом Фролло только вздохнул, позволив плечам и рукам вынырнуть из-под одеяла.       — Вы слишком добры, госпожа моя, — сказал он с подобием улыбки.       А мадам де Гонделорье завороженно смотрела на его руки и всё ещё широкие плечи. Почему-то они ей показались смутно знакомыми. Такой же смелый очерк, только более резкие из-за мышечного рельефа линии. Смелый мужественный рисунок. Она отвела взгляд, не дело почтенной вдове так пристально смотреть на обнажённую плоть. Тем более она и так нарушила массу условностей, придя сюда. Массивная глухая карета не проехала по узкой улице Тиршап, из-за чего ей пришлось пройти пешком. Интересно, многие ли в этом приюте торговцев могли её узнать? Скорей всего, немногие, после чумы 1466 г. здесь из старожилов остался только владелец лена, да его пожилой слуга.       Гийом Фролло заметил взгляд вдовы и ободрился, даже боль в ногах не сильно докучала. А жар, поднявшийся в теле, равно мог оказаться вызванным болезнью или радостью от присутствия этой женщины. Дальше она подробно объяснила Гийо, какие порошки и как заваривать, одобрила диету, прописанную медиком, и на прощанье взяла с советника обещание быть молодцом.       — Мы с вами пережили многих, — сказала на прощание госпожа де Гонделорье. — Давайте постараемся прожить ещё как можно дольше.       После этого визита Гийом Фролло вознамерился подняться на ноги в кратчайшие сроки. Он терпеливо хлебал овсяный настой и парил ноги. И надо сказать, что за четыре дня острая боль с воспалением ушли, но проклятая пресная пища лишила советника радости от выздоровления. Близилось Рождество, время, когда всем будет разрешено вкусить мяса и возрадоваться, а ему уготовано судьбой продолжать поглощать траву. Третья жена Гийома Фролло была чрезвычайно набожная, она всякий раз поднимала вой, когда Морис готовил скоромное в пост. Но советник её не слушал, хотя благочестивая заноза ему всю плешь проела упрёками в том, что он покупал мясо у еврейских мясников.       — Грех! Великий грех! — кричала костлявая Жакелина, тыча в воздух худым пальцем.       Когда она умерла от разлива желчи, Гийом Фролло и его сын испытали облегчение. Жеан не был в восторге от мачехи, которая, чуть что, драла его за уши и обещала побрить в монахи! Но с её смертью благотворное женское влияние на этих двух иссякло. Гийом Фролло практиковал невоздержанность во всём и в особенности в еде, что только чудом обернулось небольшим жирком, а не разросшимися телесами. Жеан же забросил молитвенник куда подальше и с полного одобрения родителя принялся безбожно кутить. Он даже перебрался в колледж Торши, где жить и веселиться было свободнее. Отец с любовью и гордостью оплачивал счета за непутёвого сынка, он знал, что, когда потребуется, Жеан сможет стать достойным наследником, а пока он молод, пусть веселится.       На Рождественский ужин Гийом Фролло и его сын получили приглашение от мадам де Гонделорье. Госпожа Алоиза была раздосадована, ей не удалось заполучить Сафира на этот вечер, он уже дал обещание выступать в доме прево Парижа. Но ужин прошёл почти весело. Жеан Фролло очень старался, вызвал смех у и без того смешливой Амлотты. Флёр-де-Лис и Феб, как обручённая пара, ели из одной тарелки, но этот галантный и изысканный обычай тяготил капитана, который вместо того, чтобы славно набить брюхо, принуждён был нарезать мелкими кусочками мясо для невесты. Феб не мог дождаться окончания этого долгого вечера. Гийом Фролло завладел вниманием хозяйки дома, он вяло ел овощное рагу, но старался при этом рассказывать самые интересные случаи из своей практики. Мадам де Гонделорье с интересом слушала, но ещё больше её привлекало то сходство, которое обнаружил старинный друг с прекрасным цыганом. В самом деле — плечи, мускулистые руки и голубые глаза при тёмных бровях! Она вспомнила, что в пору юности у Гийома Фролло были густая чёрная шевелюра и обаятельная улыбка. Сафир скрывал своё лицо, но теперь мадам де Гонделорье начинало казаться, что он похож на молодого Гийома. И благодаря этому мнимому или явному сходству она смотрела всё благосклоннее на советника.       Жеан Фролло всё ещё поглядывал в сторону Флёр-де-Лис, но теперь его всё больше занимала Амлотта. Очаровательная брюнетка, всего парой месяцев старше него, отвечала взаимностью на заигрывания школяра. Отец в целом одобрял выбор сына и радовался тому, что Жеан был лишён семейного упрямства семейства Фролло, которое толкало людей преследовать понравившуюся девушку даже сорок лет спустя. Гийом Фролло предчувствовал скорый конец, неважно, что его прикончит раньше — ненависть к цыганам или подагра, но перед смертью ему хотелось заполучить эту бледную гусыню, которая так долго от него ускользала. Мадам де Гонделорье не знала, какими лестными эпитетами её награждал советник, но чувствовала его интерес всеми порами кожи, и это было приятно.       Флёр-де-Лис прятала за любезной улыбкой беспокойство. Уже давно её посещали сомнения в правильности предстоящего брака с Фебом. Пока ей казалось, что она его любит, девушка была готова бесконечно возносить его достоинства и закрывать глаза на недостатки. Но после того, как в её снах утвердился Сафир, Флёр-де-Лис сменила угол обзора, теперь она подмечала малейшие недостатки жениха, игнорируя положительные моменты. Он казался ей грубым и неотёсанным, а ещё слишком себялюбивым и даже скудоумным. Его остроты не смешили, его открытые насмешки над матушкой злили, его манера скучать в приличном обществе выдавала в нём существо примитивное и малоинтересное. Даже сейчас он с такой кислой физиономией нарезал мясо, что Флёр-де-Лис хотелось вырвать у него нож и вонзить ему в шею. Прискорбная кровожадность! Она постаралась очаровательно улыбнуться и поблагодарить наречённого, тот бросил на неё косой взгляд и пробурчал ответную любезность.       

***

      На улице Парен-Гарлен Агнесса и Жанна постарались устроить скромный пир. Дядюшка Майе и кузены пили вино, Пакета, которая по случаю, казалось, взяла себя в руки, старательно жевала коричную вафлю. Агнесса ела пирог, купленный в таверне, и, возможно, поэтому он казался ей таким вкусным. Девушка знала, что неважно готовит, да и Жанна в этом деле была слабой помощницей. Агнесса думала о том, что Марко обещался сегодня прийти с подарком. Вообще за прошедшие три недели они неплохо поладили, виделись не так часто, как хотелось бы девушке, ибо страсть её к загадочному цыгану, хозяину Марко, лишь возросла.       — Говорят, на праздник королей прибудет фламандское посольство! — воскликнул дядя и с довольным видом ударил по столу. — Проломи мне голову, если помолвка не состоится!       — Чему вы так радуетесь? — Пакета с испугом оглядывалась, дочь поспешила погладить её по руке.       — Пакеретта, — жестянщик был в самом благостном настроении. — Наш дофин женится на фламандском принцессе, ей пока всего два года, но в приданое эта птичка должна принести несколько крупных зёрен.       — Это не наше дело, — угрюмо возразил Жан.       — Радость короля — это радость королевства! — возразил отец. — Хватит дуться, а то не позовут тебя на свадьбу!       — На свадьбу дофина? — с мрачной насмешкой переспросил Жан.       — Нет, дуралей! Я про свадьбу Агнессы и Гаспара Жувена! — дядюшка Прадон подмигнул Пакетте. — Скоро твоя дочь порадует нас внуками!       У Агнессы кусок пирога выпал из похолодевших пальцев. Жан посмотрел на неё и нахмурился. Гийом, который перешучивался с Жанной, теперь тоже изумлённо смотрел на кузину.       — Ты что же, не спросил её? — Жан резко повернулся к отцу.       — Тише ты! — мэтр Прадон слегка струхнул, но старался не подать вида. — Старик Жувен с сыном подошли ко мне на прошлой неделе! Они уже дом новый отстроили на соседней улице с лавкой, Агнесса будет жить как королева.       — Я не хочу! — девушка спрятала лицо в руках.       — Да погоди ты реветь, дура! — Майе Прадон беспомощно оглядывал своих домашних. — Я им ещё не дал согласия, но непременно дам! Ты не можешь всю жизнь бегать за этим оборванным цыганом! Почётное замужество спасёт тебя от многих бед!       Агнесса зарыдала, Пакетта беспомощно озиралась. Гийом и Жанна казались двумя испуганными голубками, один Жан хранил угрюмое молчание.       — Если она не хочет, то не пойдёт за Гаспара! — сказал он с нажимом, затем показал рукой на дверь. — Иначе ноги моей больше в этом доме не будет, звание мастера я уже получил, так что заберу Агнессу и тётушку с собой.       — Куда, идиот?       Отец и сын повскакали со своих мест и стояли, непримиримо глядя друг на друга.       — Ты что, не знаешь, что про неё болтают? Девчонке уже шестнадцать, пора бы жить своим домом, а её каждый день видят то на площади, то болтающую с каким-то цыганом. Языки у людей поганые, а она ещё и сама себя ведёт, как…       — Молчи! — Жан сжал кулаки. — Никакого брака, если Агнесса не хочет. Она же нам не чужая, почему ты хочешь её из дома поскорее выгнать?       — Дурья твоя башка! Да разве в этом дело?! Она может повторить… — тут он замолчал, потому что Агнесса с плачем выбежала из-за стола и взлетела вверх по лестнице.       Пакетта в ужасе подняла вой, Гийом и Жанна поспешили проводить её к себе. Жан и его отец остались одни.       — Наше доброе имя, — Майе понизил голос. — Она бросает тень на наше доброе имя!       — Да и дьявол с ним! — глаза Жана зажглись нехорошим блеском. — Никакого Гаспара Жувена и его скользкой семейки! Не люди, а стая угрей! Если Агнесса хочет этого цыгана, я собственными руками притащу его к нам и заставлю жениться, но насильно она ни за кого замуж не пойдёт.       Отец теперь смотрел на него почти с ужасом: да о чём говорит этот малый? Замуж за цыгана?! Но что-то в лице старшего сына было пугающее. Только сейчас мэтр Прадон сообразил, что умершую во младенчестве дочь Жана также звали Агнессой. Мыслимое ли дело, что он воспринимал дочь Пакетты как свою? Майе Прадон сглотнул, а затем ощутил болезненный укол в сердце, он застонал, схватившись за левую сторону груди. Это Рождество для Майе Прадона стало последним.