Лучше быть российским Калининградом, чем немецким Кёнигсбергом.

1945 год Апрель. Кёнигсберг уже третий день стоит в обороне. Если, это можно назвать обороной, город ужасно разрушен. Я сейчас нахожусь в крепости, и передвигаться могу, только с самодельными костылями, ведь после второго дня, мою ногу парализовало. Генерал Отто Ляш, уже понимает по моему состоянию и состоянию солдат, что мы проиграли эту битву. Сумев, каким-то чудом, оповестить все войска о его приказе" о капитуляции". Так как, я мог передвигаться с костылями. После отдачи приказа, мы вместе вышли на встречу к советским войскам. Советские солдаты, услышав родную речь из уст немца, были удивлены, но узнав причину их прихода, а именно доложить, что Кёнигсберг сдаётся и переходит под власть советских солдат, были ещё и рады. Один из солдат спросил, не город ли я, ведь кто-то из их командования искал немецкий город Кёнигсберг. Я не стал врать и ответил, что являюсь отражением этого города. Солдат быстро передав, что-то через другого солдата и попросил пройти с ним. Я, показав на самодельные костыли, сказал, что далеко на них не уйду, на что он приказал какому-то пареньку подойти. Они, забрав у меня костыли и перекинув мои руки вокруг своей шеи, оттащили меня к какой-то палатке. Дав обратно костыли, они приоткрыли палатку и попросили зайти. Они помогли сесть на один из стульев и сказали ждать, так как командующий приедет, из другого конца города. Русские солдаты, так хорошо относятся к пленным. Даже не смотря на то, что я немец, они помогли добраться и спокойно со мной разговаривали, хотя любой немецкий солдат, не стал бы так делать. Вспомнив слова солдата, мне стало интересно и страшно, ведь не известно, кто меня искал и с какой целью. Услышав грохот ног и попеременно, немецкую и русскую речь я понял, что уже ведут пленных. Немного задумавшись, я не заметил стук, от быстро приближающихся сюда ботинок. Заметил лишь тогда, когда снаружи спросили: - Он там? Услышав незамедлительное: - Да, товарищ генерал! Вход в палатку приоткрылся, и оттуда появился он, город, что я хотел увидеть, но не при тех же событиях. Как иронично, в прошлый раз, именно я заходил к нему в палатку, так вот, что он тогда почувствовал. Столкнувшись с его взглядом, я опустил голову, дабы не видеть его взгляд. Я уверен, он меня ненавидит, и быстрее хочет сдать на растерзание остальным и, наверное, лично хочет отдать меня Московскому. Сталинград, вздохнув, заговорил: - Живой. Есть ранения и, что с ногой? От его спокойного голоса меня, бросило в дрожь. Он, точно хочет быстрее отдать меня Москве, поэтому и спрашивает. Не поднимая головы, я сделал свой голос как можно спокойнее и ответил: - Серьезных ран нет. Ногу, после прорыва последнего укрепления города, парализовала. Я её не чувствую. На последнем предложении, голос немного дрогнул. После моих слов Сталинград подошёл ко мне вплотную, присел на корточки и, схватив моё лицо двумя руками, проговорил, глядя прямо мне в глаза. - Если ты с кем-то разговариваешь, лучше говорить глядя в глаза, а не в пол. Его голос, был таким спокойным и приятно глубоким, что я вздрогнул и почувствовал, как мои щеки, чуть покраснели. Григорий тоже это заметил и, взглянув немного удивлённым взглядом, проговорил: - Ты себя хорошо чувствуешь? У тебя щеки покраснели? Ты приболел? От его своеобразной заботы, я смутился ещё сильнее. Отведя немного взгляд, ответил: - Да, всё в порядке. Сталинград вздохнул и приблизился к моему лицу, почти вплотную. Когда он начал говорить, я почувствовал дуновения воздуха, от его дыхания, на своём лице. - Я же сказал. Когда говоришь со мной, смотри мне в глаза. У тебя щеки сильно покраснели, но я не вижу признаков болезни, тебе неприятно, что я держу тебя? И почему ты смотришь, то мне в глаза, то на мои губы? Ты не понимаешь, что я говорю? Уже плавясь от смущения из-за такой близости и его слов. Я даже не заметил, как посматривал на его губы. Scheiße. Немного севшим голосом, я проговорил: - Я тебя понимаю. Ты просто, очень близко. Волжский, сначала немного потупил взгляд, но не отодвинулся, а потом широко улыбнулся и задал вопрос: - Я тебя смущаю? И почему же ты продолжаешь смотреть, то мне в глаза, то на мои губы? Я, широко раскрыл глаза и, приоткрыв рот, хотел возразить, как почувствовал чужие, чуть сухие, губы на своих, а потом и почувствовал чужой язык, что столкнулся с моим. Я непроизвольно вздохнул. Не зная почему, но начал отвечать, прикрыв глаза. Григорий, сразу после того как Вильгельм начал отвечать, перехватив инициативу, стал с начало нежно и мягко, переплетать языки немного проходя языком по нёбу, зубам и губам, потом, почувствовав как немец начал плавиться, увеличил напор стал более сильно и страстно целовать. Да, этого желали оба, и сейчас дорвавшись, до желанных губ, пытались насытиться сполна. У Твангсте из-за переполнявших его эмоций, выступили крупицы слез в уголках глаз. Уже из-за нехватки воздуха Вильгельм начал чуть отодвигать руками Гришу, что всё настойчивее не хотел терять эти желанные губы. Но в итоге всё же отодвинулся. Тяжело дыша, они смотрели друг другу в глаза. Они хотели большего, но сейчас не то время и не то место. Да и то, что они сделали, не должно было произойти, но сейчас эти мысли, от чего-то вызывали ещё больше слёз. Не удержав их, они потекли по моим щекам. Увидев это, Григорий приподнимается, закидывает руки Твангсте себе на шею и, с начало, взяв Вильгельма на руки, садится на стул, посадив немца на свои колени, обнимая и поглаживая спину, дабы тот успокоился. Успокоившись, Вильгельм немного отодвигается и смотрит в глаза. Покраснев до кончиков ушей, от понимания ситуации, он хочет, провалится сквозь землю, но вместо этого прячет своё пылающее смущением лицо, у Гриши на груди, от чего тот начинает тихонько посмеивается. Видеть спокойного и серьезного немца таким, немного побитым и вмиг краснеющим от одного взгляда, было чертовски, приятно. Но долго так сидеть они не могли, через пару минут Гриша встал и опустил Вильгельма обратно на стул. Сказав, что вернётся через пару минут, он вышел из палатки, оставив Твангсте со своими мыслями. Мысли в голове крутили с невероятной скоростью. Их было настолько много, что казалось, голова взорвётся. Что он только что делал? Господи, мы же враги. Его страна, только что захватила и разрушила мой город, а я целуюсь тут с ним. Scheiße!!!!! Я же сейчас выгляжу ужасно, а он меня такого, поцеловал. Так, стоп. К чему мой внешний вид. Он же поцеловал своего врага!!!!! Зачем?! Он решил, таким образом, меня унизить? Нет, он не такой. Или же такой? Scheiße.Scheiße.Scheiße. Я целовался с врагом!! С мужчиной!!!!!!! Hündin. Что я сделал? Ужас. Стоп. Я же при нём заплакал, и он меня на своих коленях успокаивал!!!! Scheiße.Scheiße.Scheiße. Scheiße.Scheiße.Scheiße. Что я сделал? Услышав шуршание от открытия палатки, я отвлекся от своих мыслей. В палатку зашёл Сталинград с новыми костылями. Он протянул их мне, и на мой немой вопрос " Откуда?" Ответил: - Здесь недалеко, есть полевая медицинская палатка. Попросил того солдата, что тебя принес, принести костыли. И вот, сказано - сделано. Поднимайся. Сейчас дойдем до моей палатки, там отдохнёшь немного, и поедем в Москву. Как бы я не хотел тебя отпускать, но Московский ясно дал приказ, привести тебя к нему. Не беспокойся, он тебя не тронет. Я с ним договорился. Тебя отправят в камеру до того момента, пока не будет взят Берлин. Многое я не могу рассказать, но доверься мне. Я, взяв костыли, подошёл вплотную. Я хочу его обнять и плевать на всё. Сказано-сделано. Переставив костыли под левую ногу, которая и является парализованной, я обнял его. Он, немного вздрогнув, обнял в ответ. После минут 5 таких объятий Григорий отпрянул и, подняв моё лицо, внимательно посмотрел. Может, я сделаю глупость, сказав эти слова, но я хочу и сделаю это. - Gregor. Я доверяю тебе. Если, ты думаешь или знаешь, что так будет лучше. Я тебе поверю. Я ждал твоего прихода, с нашей последней встречи. Если так надо, я готов буду ещё подождать. Только подожди. Я, взяв костыли уже нормально. Приспустив галстук, на котором был железный крест, я расстегнул пару пуговиц и кое-как снял с шеи кулон с красным янтарем. Посмотрев на Сталинград, я заметил его румянец, кажется, он не о том подумал. Взглядом, попросив Григория опустить голову, я надеваю на его шею свой кулон. - Этот кулон, помог мне встретить тебя. Он мне давал надежду, на нашу следующую встречу. Сейчас, я хочу подарить его тебе, и пока он будет у тебя, мы всегда встретимся. Неважно, через сколько, но мы встретимся. А теперь пойдём. Нам ещё в Москву отправляться. По его взгляду было понятно, что он очень удивлён моими словами и действиями. Я уже собирался идти, как он притянул меня вплотную и тихонько проговорил: - Спасибо. Я рад, что ты ждал меня и очень счастлив, что наша встреча случилась. Я буду беречь твой подарок, ведь благодаря ему мы встретимся вновь. У нас недалеко находятся машины, если ты не хочешь отдохнуть, тогда давай пойдем сразу к ним, и я отвезу тебя. - Я могу и в машине отдохнуть, а путь всё-таки не близкий. Пойдем к машинам. Отпустив меня, он отошёл на пару шагов. Выйдя из палатки, я шел рядом со Сталинградом. Дойдя до машин, Григорий подошёл к какому-то пареньку и взял ключи. Сев в машину, мы начали свой долгий путь. До Москвы нам придется ехать 16 часов. Хорошо, что у нас, как сказал Григорий: " Если, что есть пара канистр бензина, да и я привык сутками ехать без отдыха. Так, что, за меня не беспокойся" Разговаривая по пути, мы много чего узнали друг о друге. К примеру, то, что в 1760 мы оба были на балу в честь дня рождения Александра Романова и даже танцевали вместе. Этот факт - вспомнил Григорий. Точнее Гриша, так он попросил его называть, если мы одни, но моё Gregor, ему тоже нравится. Я тому танцу, не придал значения, а он, очень даже. Углубляясь в воспоминания, я вспомнил. Давным-давно, когда мне уже было 344 года, я встретился с 10-и летним Гришей, по просьбе царя, он тогда встречал меня. Я приехал в Москву с деловой встречей, а он был ещё мал для ведения таких дел и вместо того, чтобы он где-то гулял, его отправили встречать меня. Я тогда был немного недоволен ситуацией, но весёлый и шустрый малый, меня смог смягчить и иногда поправлял в словах, что конечно меня немного раздражало, но после этого я стал улучшать свои знания русского языка. Когда я рассказывал это, я был уверен, что он немало удивлен и считает нашу разницу в возрасте сейчас. Не став его сильно мучить, я сказал: - Тебе сейчас 356, мне 690. Разница в возрасте у нас 334 года. Боже, я же тебя поцеловал. Я, что, педофил? Не. Не. Не. Я на такое не подписывался. На это Гриша, лишь с начало задумался, а потом даже, немного хрипло, засмеялся. И ответил: - Мы города, и эта разница в возрасте, нам не помеха. Как у нас говорят: " Любви все возрасты покорны" Спустя, примерно, шесть часов езды, я устав уснул. Проснулся спустя 2 часа и на удивление, был бодр и свеж. На такое малое количество сна я оправдался, что это просто из-за разницы во времени кажется так, хорошо, что он поверил и кажется, не знает, что между Москвой и Кёнигсбергом разницы час. Оставшуюся дорогу мы тоже проговорили, но уже о чем-то более, нейтральном. Приехав в Москву, мы направились в кабинет Московского. Он уже ждал нас, и лишь поприветствовав, сразу же направился с нами к нижним, подземным, этажам. Там открыв одну из первых, он пригласил меня войти в одиночную камеру, в которой на удивление было маленькое окно наверху. Последний раз, взглянув на Гришу, я вошёл в моё новое временное жилье. Дверь закрылась и я, осмотрев камеру, понял, что она достаточно хорошая. Есть отдельный санузел, стол и стул, пара книг в углу, странная металлическая раскладушка, кажется, к его приходу, кто-то приготовил эту камеру. Сняв верхнюю одежду, я сразу лег на матрас и немного полежав, уснул. ----------------------------------------------------------------------------------------------- Когда происходила осада города, я ждал, когда же его увижу. И получив по рации сигнал о сдаче его в плен я, оставив разбираться с пленными на офицеров, отправился как можно быстрее к Кенигсбергу, который был на другом конце города. Наконец добравшись, я искал офицера, который сообщил мне о Вильгельме, для того, чтобы уточнить, куда его дели. Наконец-таки найдя, его я узнал всё и уже с чувством тревоги, направился к нужной мне палатке. Подойдя на всякий случай спросил: " Он там?" Услышав подтверждение, зашёл. Сразу увидев, моего маленького напуганного немца и рядом стоящую пародию на костыли. Ощущение было, что их делали на скорую руку из гвоздей и палок. Теперь понятно, почему они помогли ему дойти. На таких костылях не передвигаться, а скорее сломать ещё что-то можно. Осмотрев его, с головы до пят и посмотрел в глаза, отчего тот опустил их в пол, выдохнул: -Живой. Есть ранения, и что с ногой? Немного замявшись и продолжая смотреть вниз, мне ответили: - Серьезных ран нет. Ногу, после прорыва последнего укрепления города, парализовала. Я её не чувствую. От его слов и дрогнувшего голоса, захотелось его обнять, но пока рано, надо держаться. Ну, хотя бы может, получится сделать так, чтобы он смотрел мне в глаза. С этими мыслями, я подошёл к Вильгельму вплотную, присел на корточки и, схватив его лицо двумя руками, проговорил, глядя прямо в глаза. - Если ты с кем-то разговариваешь, лучше говорить глядя в глаза, а не в пол. От этих слов, немец чуть вздрогнул и покраснел. Я удивился, он что простудился? Когда успел? Вроде у них более-менее тепло. Но всё же надо спросить: - Ты себя хорошо чувствуешь? У тебя щеки покраснели? Ты приболел? От моих слов, он покраснел ещё больше и отвёл глаза в бок, ответив: -Да, всё в порядке. Кажется, он не болеет, а смущён. От моей догадки, где-то в душе сломалась последняя цепь, которая удерживала от необдуманных действий, вкупе с желанием. Но всё же, не нравится мне, когда отводят взгляд при разговоре. Надо это исправить. Выдохнув, я приблизился, почти касаясь носом его кожи, и заговорил: -Я же сказал. Когда говоришь со мной, смотри мне в глаза. У тебя щеки сильно покраснели, но я не вижу признаков болезни. Тебе неприятно, что я держу тебя? И почему ты смотришь, то мне в глаза, то на мои губы? Ты не понимаешь, что я говорю? Во время того, как я говорил, он действительно смотрел, то мне в глаза, то на губы. Это был знак или намек? Хотя какая разница, сейчас я его поцелую. Только ответь на мой вопрос. -Я тебя понимаю. Ты просто, очень близко. Я сначала удивился его голосу, но видя в глазах какую-то надежду и желание. У меня непроизвольно растянулась улыбка. Да, сейчас я тебя поцелую и больше никогда не отпущу. Но всё же, надо задать вопрос, чтобы, как только он откроет свой рот, я мог без каких-либо проблем поцеловать его прямо с языком, дабы он смог прочувствовать на себе все мои чувства к нему. -Я тебя смущаю? И почему же ты продолжаешь смотреть то мне в глаза, то на мои губы? Явно удивившись заданному вопросу, он открывает рот. Я не теряя ни секунды, припадаю к его манящим губам. Он от удивления вздохнул, но начал отвечать. Я не став терять ни минуты, взял инициативу на себя. Я начал с нежного и мягкого поцелуя, чтобы он немного расслабился, дабы я смог перейти к более, страстному продолжению. В какой-то момент, он стал отталкивать меня, из-за нехватки воздуха, но я не мог остановиться сейчас. Кое-как оторвавшись, начал с жадностью дышать воздух и смотреть в эти глаза, которые были, как и тогда немного влажные. Смотрели они с нежностью и любовью, но в какой-то момент у него в голове кажется, промелькнула какая-то плохая мысль, отчего по его щекам покатились слёзы. Мне хотелось утешить, такого милого и беззащитного немца. Я приподнимаюсь, закидываю руки Твангсте себе на шею и, с начало, взяв Вильгельма на руки, сажусь на стул, посадив немца на свои колени, обнимая и поглаживая спину, дабы тот успокоился. Успокоившись, немец сначала отодвигается и смотрит в глаза, потом краснея, до кончиков ушей, прячет лицо у меня на груди. Я, непроизвольно, посмеялся от этой ситуации. Через пару минут я встал, так как вспомнил, что немца надо доставить в Москву и медлить лучше не надо, опустил Вильгельма обратно на стул. Сказав, что вернусь через пару минут, вышел из палатки. Найдя офицера, приказал подготовить машину к поездке до Москвы, так как этого немца, я должен лично доставить главному . Отдав честь, он отправился выполнять приказ, а я пошел до медицинской палатки. Увидев уже знакомого офицера, так как именно он сообщил о Вильгельме, приказал принести хорошие костыли, немного помедлив, он, зашёл в палатку и через минуту вышел. Я поблагодарил и пошёл к палатке с немцем. Я зашёл в палатку, и протянул новые костыли, на его немой вопрос " Откуда?" Ответил: - Здесь недалеко есть полевая медицинская палатка. Попросил того солдата, что тебя принес, принести костыли. И вот, сказано - сделано. Поднимайся. Сейчас дойдем до моей палатки, там отдохнёшь немного, и поедем в Москву. Как бы я не хотел тебя отпускать, но Московский ясно дал приказ, привести тебя к нему. Не беспокойся, он тебя не тронет. Я с ним договорился. Тебя отправят в камеру до того момента, пока не будет взят Берлин. Многое я не могу рассказать, но доверься мне. Немного тяжело говорить эти слова, так как неизвестно когда мы встретимся, и вообще может быть, всё изменится, и мы больше никогда не увидимся. Как будто прочитав мои мысли немец, взяв свои новые костыли, подошёл ко мне и обнял. От неожиданности я даже вздрогнул. Но быстро обнял в ответ. Мне этого не хватало. После минут 5 таких объятий я отпрянул и поднял его лицо, внимательно посмотрел, вдруг он всё же приболел, так как с чего такие действия. Как вдруг он начал говорить, глядя прямо в глаза. -Gregor. Я доверяю тебе. Если, ты думаешь или знаешь, что так будет лучше. Я тебе поверю. Я ждал твоего прихода, с нашей последней встречи. Если так надо, я готов буду ещё подождать. Только подожди. От его слов и ласкового, Gregor, всё в душе зацвело и бабочки запорхали. Но следующих действий, я от него не ожидал. Приспустив галстук, на котором был железный крест, немец расстегнул пару пуговиц и кое-как снял с шеи кулон с красным янтарем. Я, даже непроизвольно, покраснел от его действий. Он посмотрел на меня, и взглядом попросил опустить голову. Когда на меня надели эту цепочку с красным янтарем, я не понял, к чему это было. Но его следующие слова, всё прояснили. -Этот кулон, помог мне встретить тебя. Он мне давал надежду, на нашу следующую встречу. Сейчас, я хочу подарить его тебе, и пока он будет у тебя, мы всегда встретимся. Неважно, через сколько, но мы встретимся. А теперь пойдём. Нам ещё в Москву отправляться. Я был неимоверно удивлен и немного запоздало, но обнял его проговорив: -Спасибо. Я рад, что ты ждал меня и очень счастлив, что наша встреча случилась. Я буду беречь твой подарок, ведь благодаря ему, мы встретимся вновь. У нас недалеко находятся машины, если ты не хочешь отдохнуть, тогда давай пойдем сразу к ним, и я отвезу тебя. Он незамедлительно ответил: - Я могу и в машине отдохнуть, а путь всё-таки не близкий. Пойдем к машинам. Я отпустил его, и мы направились к машинам. Забрав ключ, я сначала помог сесть Вильгельму, а потом сел сам. По пути мы разговаривали о многом, и в какой-то момент Вильгельм даже уснул, но проспал только 2 часа, что очень мало для нормального отдыха, но сказав про разницу во времени, я хоть и нехотя, но поверил. Добравшись до Москвы, мы сразу же отправились к Московскому в кабинет. Там он нас сухо поприветствовал, и мы отправились до камеры, где будет Вильгельм проживать, до победы над Берлином. Я заранее уже обустроил, как мог, камеру и по своему вкусу выбрал несколько книг. Надеюсь, на месяц ему хватит. Мы добрались до камеры, немного помедлив, Твангсте зашёл в помещение и Михаил сразу закрыл за ним дверь. Немного переговорив ещё раз наш уговор, меня отправили в комнату отдыха, что бы отдохнув немного, я отправился обратно на фронт. Не беспокойся, мой янтарь, ты не долго, посидишь в камере. Скоро я тебя оттуда вытащу, и мы будем вместе. Уже засыпая, я прижал ладонь к кулону, дабы почувствовать, что мой Вильгельм рядом.