Солидарность

— Ну же, маленький паршивец, не расстраивай меня ещё больше. Изуна с трудом разлепил залитые кровью глаза. Его грубо встряхнули за плечи, и это гораздо лучше помогло уцепиться за уплывающий от сознания мир, чем несильное похлопывание по щекам до этого. Он попытался вытереть кровь ладонью, но рука совсем не подчинилась ему и на полпути к лицу бессильно шлёпнулась на грудь. Он был совершенно дезориентирован в пространстве и плохо понимал, что происходит. Перед глазами двигающиеся белые пятна никак не хотели собираться во что-то конкретное. О зубы вдруг стукнулось что-то твёрдое, и на язык полилась горькая вода. Изуна попытался уцепиться за пальцы, удерживающие его челюсть. — Пей, хватит выделываться. Занятый тем, чтобы не захлебнуться, он пропустил момент, когда по его шее стали что-то размазывать. В белом нечто всё чётче проступали контуры растрёпанного меха и таких же растрёпанных волос на чьей-то голове. Изуна наконец-то смог более менее сфокусировать взгляд и опознать перед собой Тобираму. От его привычной недовольной физиономии мысли начали тихонько проясняться. Он вспомнил про битву и как будто бы про что-то ещё. Изуна судорожно втянул носом воздух, чтобы понять, представляет ли Тобирама для него опасность, и едва не задохнулся от специфического запаха, который ему совершенно ничего не говорил о степени угрозы, потому что перебивал собой абсолютно всё. — Сенджу, — выдохнул он, отреагировав на уверенное влажное касание за ухом. Попробовал отмахнуться от него, но его руки поймали и быстро потёрли сначала одно запястье, потом другое. Голову было трудно удержать в одном положении, её всё время клонило куда-то в бок. Тобирама любезно подсобил Изуне в этом, схватив его за загривок и зафиксировав так, чтобы они смотрели друг другу прямо в глаза. — Не высовывайся, ты понял меня? И следи за своей чакрой. Сердитое лицо Тобирамы было возмутительно близко, и Изуна демонстративно поморщился. Для Сенджу это послужило утвердительным ответом. Он отпустил Изуну, поднялся, сделал несколько шагов назад и, ещё раз окинув взглядом своего частого противника, исчез.

***

— Ты сегодня гораздо более задумчив, чем обычно, — Хаширама отметил мрачность Тобирамы в свойственной ему смягчающей манере. После столкновения с Учиха прошли сутки, раны они уже обработали. Все переводили дух. — Что-то случилось? — Я просто разочарован, вот и всё, — Тобирама не счёл нужным вдаваться в подробности и упоминать про младшего брата главы вражеского клана. И, как бы ему ни хотелось дополнительно пройтись критикой ещё и по самому Мадаре, он промолчал, потому что окончательно портить себе настроение не было никакого желания. Впрочем, Хаширама сам заговорил и об Изуне, и о Мадаре. — Да, у меня на самом деле тоже похожие чувства, — он решил поделиться собственными переживаниями. — Мадара потерял из виду своего брата во время нашего боя, и я не смог договориться с ним в том состоянии, в которое он впал. Надеюсь, у них с Изуной всё в порядке. Не хотелось бы, чтобы конфликт на этой почве усугубил положение. — Им стоит лучше присматривать друг за другом, — кивнул ему Тобирама с ничуть не изменившимся мрачным выражением лица, прозвучав так неоднозначно, что Хаширама даже не понял, разделяет ли тот с ним испытываемое им сочувствие по отношению к братьям Учиха или, что более вероятно, наоборот, упрекает их. Так или иначе, Тобираму в любом случае можно было считать правым. Оба Сенджу прекрасно знали, что Мадара действительно порой слишком увлекается поединком с Хаширамой, чтобы следить за ситуацией вокруг. Изуна, как и Тобирама, обычно всегда был сам по себе, и в поддержке так-то не нуждался, но, да, бывало, Мадаре приходилось выручать его. И Тобираме не раз прилетало со стороны главы клана Учиха, когда их с Изуной схватка грозилась перейти из стандартного сражения на мечах во второе после техник Хаширамы стихийное бедствие. Только Хаширама успевал ещё с Мадарой мнениями по поводу мира обмениваться, а вот младший Сенджу просто так прыгать выше головы не собирался и придерживался только одной задачи — во что бы то ни стало он должен был одержать верх над своим врагом. И постараться не умереть при этом. Изуна бился с ним по тем же принципам, со всей беспощадностью и жестокостью, на какую только был способен. И никогда не было такого, чтобы Тобираму не устраивали позиции, которые они занимали. Равные по силе и навыкам, оба осознавали, что смерть одного из них коварно таится в незначительной (а потому и сокрушительной) ошибке. Рано или поздно кто-то оступится, к примеру, не успеет среагировать и правильно прочитать чужие движения, в связи с чем не удастся успешно, без значительного вреда себе нейтрализовать атаку. Вряд ли Мадара этого не понимал, вмешиваясь в это своеобразное смертельное состязание в ловкости между ними, каждый раз применяя вполне серьёзную технику, чтобы поумерить пыл младшего Сенджу. Если Мадара таким образом пытался оттянуть неизбежное — его право. Тобирама не чувствовал возмущения, когда подобное происходило, потому что для него не было ничего такого в том, чтобы брат помог брату. Хотя после таких вмешательств ему иногда казалось, что он уже слышит яростную брань почившего отца, и что остаётся совсем немного, чтобы увидеть выражение абсолютного разочарования на его лице. В эти тяжёлые минуты главное было находиться в пределах досягаемости Хаширамы и всеми способами открывать в себе второе дыхание. Благо, Изуна предпочитал избегать опасной близости с Хаширамой, и Тобирама мог не беспокоиться о том, что Учиха полезет добивать его. В такие моменты мысль о том, что не только у Изуны есть брат, готовый прийти на помощь, становилась особенно приятной. Разве что Изуна всегда первый начинал ощущать на себе преимущества братства, а Тобирама лишь вынужденно подхватывал эстафету следом за ним. Словом, старшие приглядывали за младшими по мере возможностей. Но, как показала практика, это не давало стопроцентную защиту от действительно угрожающих жизни ситуаций, справиться с которыми собственными силами было крайне тяжело, а то порой и вовсе невозможно. И в последней битве Учиха с Сенджу именно это и произошло — с каким бы трепетом Мадара ни относился к своему брату и как бы ни старался уберечь его беды, распознать, что Изуна во время сражения переживал настоящую катастрофу, он не сумел. С самого начала битвы Тобирама и Изуна оказались изолированы друг от друга — уворачиваясь от чьей-то техники, они были вынуждены разойтись и переключить внимание на тут же возникших рядом новых противников. Расстояние между ними быстро увеличилось, и Тобирама потом ещё долгие часы не видел своего персонального врага в поглотившем его хаосе. Он нашёл Изуну совершенно случайно, став свидетелем его противостояния сразу двум членам клана Сенджу. Не сказать, что это было чем-то из ряда вон выходящим — юный Учиха заслуженно считался способным малым, — но Тобирама уловил что-то очень тревожное в том, как Изуна сражался. Зная Изуну не один год, имея достаточно полное представление об особенностях его поведения во время боя, Тобираме было очень странно и непривычно замечать неточности движений в тех его излюбленных приёмах, в которых прежде ни при каких обстоятельствах не допускались оплошности. Даже когда Изуна получал ранения, выносливость не подводила его, и этот раз не казался исключением — Учиха сохранял свою резвость и прыткость несмотря на разбитую голову и капающую с подбородка кровь. Рана была несерьёзной, насколько мог судить Тобирама по всё ещё слишком хорошей для предполагаемого сотрясения мозга координации. Интуитивно Сенджу догадался, что причина странной неловкости может крыться в концентрации внимания — Изуна явно был сосредоточен на чём-то другом, не заботясь о рациональном распределении собственных сил, позволяя телу совершать лишние движения. Некоторые его выпады даже отдалённо не соответствовали той технике владения мечом, которой он всегда отдавал своё предпочтение, а то, что Изуна не любитель экспериментировать с такими вещами прямо посреди боя, Тобирама хорошо знал. Неоправданный риск, которому Изуна так неосторожно подвергал себя (хотя в любой другой предыдущей стычке с Сенджу он всеми силами старался избегать подобного), никак не мог быть следствием азарта. Это была настоящая рассеянность, не свойственная Изуне — Тобирама давно отучил его от беспечности и небрежности в этом плане, так что вдруг узнать старый, казалось, уже стёршийся из памяти стиль боя было очень… неожиданно. Что-то определённо пошло не так, раз проверенные и действенные способы нанесения удара так активно заменялись сомнительной импровизацией. То, как двигался Учиха и с какой яростью отбивался, позволяло Тобираме на каком-то бессознательном уровне понять, что тот пребывал в полном отчаянии. У Изуны удары мечом получались слишком размашистыми, иногда даже грубыми, и то и дело вспыхивающие шаринганы мало спасали положение. Впрочем, двум Сенджу он как будто бы не проигрывал, и Тобирама не мог быть уверен, что проиграет. Однако, с тем многолетним опытом, что у него был, видя так неожиданно открывшиеся слабые места в обороне, которые вряд ли кто-то ещё сумеет разглядеть, не говоря уже о том, чтобы использовать их, Тобирама имел все шансы покончить с Изуной. Охваченный этой идеей, он двинулся в сторону Учиха, расчищая себе путь. — Дальше я сам, — кинул Тобирама товарищам, которых Изуна заметно измотал своим отчаянным сопротивлением. — На готовенькое явился, — тот не замедлил разоблачить коварное намерение Тобирамы, тем самым лишь подтверждая то, что дела его и вправду были плохи. Вблизи Сенджу стало понятно, что Изуна бьётся на последнем издыхании. Парнишку заметно потряхивало, вся его одежда, лицо и волосы были заляпаны кровью, в одном глазу полопались капилляры. Битва была в самом разгаре, а он уже сдавал позиции, и это при его-то подготовке. Просто невероятно. Упустить такую уникальную возможность было бы преступлением. — Белоручка бесстыжая!.. — Не унимался Изуна, окончательно теряя остатки самообладания. Его лихорадочно блестящие глаза не оставляли никаких сомнений: он прекрасно осознавал, что не выстоит против Тобирамы. И его вопли, полные обиды и возмущения, показывали, как глубоко он задет этой поистине чудовищной несправедливостью; то, что Сенджу вот-вот одолеет его без особых усилий, хотя за все долгие годы их знакомства он из кожи вон лез, чтобы не отставать от него, приводило Изуну в бешенство. Не собственная смерть от рук Тобирамы волновала его, а то, что Тобирама расправится с ним, никак не пострадав при этом — на такой случай Изуна, вообще-то, планировал как минимум серьёзно покалечить Сенджу напоследок, как максимум — постараться утянуть его с собой на тот свет. В ситуации же, в которой он оказался, он мог запросто рухнуть на месте оттого, что выкрикивание оскорблений забирало едва ли не столько же сил, сколько требовалось, чтобы не выпустить из рук меч. Возможно, если бы Тобирама, как всегда, что-нибудь отвечал на его колкости, умирать было бы не так досадно. Но тот сосредоточенно молчал, и Учиха оставалось только гадать, как быстро для него всё закончится. Тобирама не хотел затягивать. Оставляя без внимания все попытки Изуны добиться от него хоть какой-то словесной реакции, он атаковал, рванув вперёд. Он уже поставил перед собой чёткую цель и рассчитал свои шаги. Ему уже не было интересно, что же так здорово подкосило Изуну, и он отбросил все ненужные мысли, которые могли бы помешать выполнить задуманную им последовательность действий. Изуна смог уклониться. Сенджу предусмотрел это и собирался нанести ещё один спланированный точный удар, который застал бы Изуну врасплох и вынудил его открыться, но, скользнув в опасной для него самого близости от Учиха, он передумал это делать, почуяв неладное. В прямом смысле этого слова. Воздух на поле боя был пропитан тяжёлыми запахами железа, пота, дыма и палёного мяса; совсем рядом что-то горело, и Тобирама на мгновение растерялся, когда в идущем от огня зловонии он вдруг ощутил слабый отпечаток чего-то странного и в то же время до ужаса знакомого по своей природе. Случившейся заминки хватило, чтобы тут же перестроить тактику — совершенно не отдавая себе отчёта, желая подтвердить в один момент вспыхнувшие подозрения, Тобирама не ударил ещё раз, как хотел, а немного отступил назад, заново примеряясь. Наверное, что-то заметно поменялось в его лице, потому что, когда он вновь бросился на Изуну, тот как будто оторопел, что позволило Сенджу выбить из его рук меч и затем как следует зарядить ему под дых. Изуна закашлялся, и Тобирама без помех схватил его за ворот балахона и рывком притянул к себе. С той же бесцеремонностью ткнулся носом в чужую шею, резко вдохнул и понял, что не ошибся. У Изуны, чтоб он провалился, была течка. Тобирама не смог подобрать слов, которыми можно было бы выразить всё, что он думает и чувствует по поводу внезапно выясненной причины необычного и странного поведения Изуны. Потому что он абсолютно не понимал, что чувствует, и был без какого-либо понятия, какие мысли должны появиться у человека, оказавшегося на его месте. Одно было очевидно — нельзя колебаться, практически вплотную касаясь Учиха, который при этом явно был не в себе. И Тобирама даже не успел осознать своё настоящее отношение к двойственной для него ситуации и сообразить, как ему следует поступить лучшего всего — его мозг уже принял решение, и Сенджу не стал тратить время и разбираться с внутренними противоречиями, отложив это тягостное занятие до более подходящего момента. За те несколько секунд, что Тобирама выяснял правду, Изуна не предпринял попытки вырваться или как-то изловчиться, чтобы достать до не скрытого металлическими пластинами участка тела Сенджу и навредить. Что творилось в голове Изуны, Тобираму не интересовало, однако неожиданная покорность со стороны Учиха была ему только на руку. Он действовал быстро: понадёжней перехватил притихшего Изуну и Хирайшином переместился с ним в присмотренное заранее укромное местечко в лесу неподалёку. Изуна не смог удержаться на ногах, когда Тобирама отпустил его. Он упал на колени, опёрся на руки, и его тут же вырвало. Сенджу дал ему немного отдышаться, прежде чем решительно оттащить к ближайшему дереву. Изуна потерял сознание до того, как его спина коснулась твёрдой и бугристой коры. Тобирама присел перед ним, бегло осмотрел рану на его голове, проверил, нет ли серьёзных повреждений на других частях тела. Несмотря на то, что досталось Учиха знатно, Тобирама не сомневался, что парнишка выкарабкается. От него самого Изуна, бывало, уходил с куда более опасными для жизни травмами, чем рассечённая макушка и пара сломанных костей. Так что Тобирама не стал лишний раз надрываться и что-то выдумывать и ограничился базовым минимумом — остановил кровь и нанёс сверху заживляющей мази. Только после этого он переключился на вторую, не менее важную проблему, с которой без посторонней помощи Изуна был не в состоянии справиться. Если на поле боя для того, чтобы точно убедиться, что характерный для омеги запах ему не показался, Тобираме пришлось подобраться к Изуне вплотную, то здесь, в окружении одних лишь деревьев, при чистом лесном воздухе в источнике можно было не сомневаться — от Учиха несло так, что с души воротило. Негромко поругиваясь себе под нос Тобирама потормошил Изуну и, добившись реакции, приоткрыл ему рот, чтобы заставить выпить блокатор. Изуна только начинал приходить в себя, но уже пытался защититься от его рук; Сенджу раздражённо шикнул на него и продолжил своё дело. Запах удалось более менее приглушить, принятое Учиха средство должно в скором времени подействовать. Со своей стороны Тобирама сделал всё, что от него зависело, и теперь Изуну вполне можно было оставить одного. Как тот надумает поступать дальше — остаться и переждать бойню здесь или сразу двинуть в родное селение — Тобираму, по сути, волновать уже не должно было. Тем не менее, зная характер своего противника, он не удивился бы, если бы из этих двух вариантов Учиха выбрал бы третий — последовать за ним и вновь показаться на залитом кровью поле. И Тобираму по какой-то причине такое возможное развитие событий не устраивало, наверное, потому что в таком случае все его старания окажутся напрасны. А он не любил тратить впустую ресурсы, в особенности свои собственные. Изуна вроде был уже в сознании, поэтому он так и сказал ему: затаись. Если Учиха не послушается, Тобирама не станет во второй раз играть в благородство, он просто убьёт его, и всё. Изуна как будто понял его мысль, потому что до самого конца сражения Тобирама его больше не видел и принадлежащую ему чакру не чувствовал. Мадара в конце концов тоже отметил отсутствие Изуны и пришёл в настоящее бешенство. Если бы не Хаширама, Тобирама, вероятнее всего, следующий рассвет уже бы не встретил. Как потом всё сложилось у Изуны, Тобирама не интересовался и в дальнейшем разведгруппе не ставил задачу выяснить это. Его занимали немного другие вопросы, которые касались непосредственно его самого и, чего в созданной им ситуации исключать было нельзя, всего клана Сенджу. Осознание недопустимой вольности, которую он себе так опрометчиво разрешил — выбрать между своими принципами и принципами клана первое, — накатывало на него со всей тяжестью совершённого против своих людей преступления. Он не должен был помогать врагу, тем самым содействуя неприятельскому лагерю, но голос совести в тот момент оказался громче голоса долга. И Тобирама сам не сразу разобрался, почему, но в конечном итоге всё же пришёл к выводу, что он спасал честь противнику, которого всегда уважал. Может, это ещё было что-то вроде солидарности, помощи товарищу по несчастью. Потому что Тобирама на собственной шкуре знал, каково это, когда ситуация выходит из-под контроля из-за невозможности совладать со своим организмом. И сам он был готов умереть как угодно, лишь бы причиной была не его природная особенность, способная принизить его боевые качества не только в глазах вражеского клана, но и в глазах собственных соратников. Если уходить, то уходить достойно, и Изуна, по мнению Сенджу, заслуживал этого. С другой стороны, на войне все средства хороши. Если бы он воспользовался чужой слабостью и убрал одного из сильнейших Учиха… Как бы это повлияло на положение дел?.. Это определённо существенно облегчило бы путь к окончательной победе. Он сделал бы то, что должен был. К сожалению, это было не единственное, что беспокоило Тобираму. Изуна мог догадаться, что он тоже омега — иначе зачем ему иметь при себе подобные примочки? К слову, тот факт, что Изуна не позаботился о способах предотвращения непредвиденной ситуации (циклы имели нехорошее свойство сбиваться по разным причинам), Тобираму тоже не приводил в восторг. Не потому, что он оказался вынужден делиться с Учиха, а потому, что таким образом только ещё больше убедился в бестолковости гордого клана. Конечно, нельзя было знать наверняка, что было причиной казуса — обстоятельства или же в самом деле житейская неопытность, — но на действительность было уже не повлиять, и Сенджу стоило готовиться к подлости в виде, как минимум, громких заявлений. В этом Тобирама не видел особой проблемы — уличить его в чём-то было возможно только после его собственного признания. В случае с Изуной оставалось надеяться на то, что его маскировка помешает Учиха сделать однозначные выводы. Всё-таки, в своих научно-исследовательских достижениях Тобираме сомневаться пока не приходилось. В подобной возможной ситуации ему больше не нравилась перспектива тратить силы и нервы на то, чтобы унять волнения в клане в ответ на провокации, чем сама «клевета» на его имя. И, разумеется, Мадара в той же мере, что и его младший брат, был виновен во всех бедах, с которыми Тобираме теперь предстояло столкнуться в недалёком будущем. Потому что с проблемой Изуны должен был разбираться именно Мадара, или кто-то ещё из их клана, а не посторонний человек. Тобирама так считал вовсе не из-за какого-то особенного отношения к родственным связям (хотя что-то в этом всё же было), а банально по той причине, что глава Учиха и тут подвёл, скинув свои обязанности на Тобираму и тем самым создав идеальные условия, чтобы Сенджу в полной мере расплатился за то, что взял эти обязанности, совершенно не предназначавшиеся для него, на себя. Как такая безответственность Учиха ещё не погубила их самих, для Тобирамы оставалось вопросом, ответ на который он предпочёл бы не знать. Воистину проклятый клан, только они могут извлечь пользу из собственных пороков. Всё не как у нормальных людей. Конечно, им следует присматривать друг за другом тщательнее. Мало ли, вдруг по той же логике ещё выяснится, что, причиняемое Учиха «добро» способно убивать, в любом случае оборачиваясь чем-то пагубным. Тогда, если не себе, то остальному миру Учиха окажут огромную услугу, ступив на путь такой добродетели, как любовь к ближнему. Им будет достаточно сделать всего два-три шага, чтобы исчезнуть с лица земли. В общем, у Тобирамы было ещё много разных мыслей по поводу случившегося. Но Хашираме он ответил честно: он был разочарован. Главным образом в себе, потому что он не только поступил очень опрометчиво, но и всё ещё продолжал обдумывать это, хотя примерная тактика поведения в вероятном конфликте уже была составлена. Смущение Хаширамы на его слова тоже было оправданным — Изуне он действительно в какой-то степени сочувствовал, Мадару же стопроцентно упрекал. Каково же было его удивление, когда спустя несколько месяцев все его приготовления — разведка местности грядущей битвы с помощью клона и установление метки Летящего Бога Грома поблизости на случай отступления — оказались напрасны. Оказавшись лицом к лицу с Учиха он был готов принять любой низкий удар и ожидать от встречи всё что угодно, но только не то, что на привычный призыв Хаширамы к миру Мадара ответит своим согласием. Если на решение Мадары повлиял Изуна, будь он неладен, Тобирама прикончит сначала его, а потом себя. И может быть тогда у него получится порадоваться за сомнительный успех Хаширамы. Потому что, видя живого и здорового Изуну, он не мог думать ни о чём другом, кроме как о том, что он просчитался и, к своему ужасу, так и не понял, где.