Сборник (почти) несвязанных между собой мини-историй по modern-AU

***

— Результаты по отчётам за квартал совсем не утешают, Ваньнин. - скрипучий голос начальника неприятно полоснул по ушам застывшего возле стола мужчину. - Как будем исправлять сие положение? Цзян Чэн незаметно сжал в кулак ладони, которые при неприятном разговоре всегда неосознанно прятал в карман брюк, оставляя наружу только большой палец правой - сейчас побелевший, напряженно впившийся в чёрную ткань. Его скулы сводило от раздражения, заставляя челюсть плотно - до зубной боли - сомкнуться, чтобы удержать рвущиеся с языка слова проклятия и оставить их неозвученными. Ох, как же он был сейчас зол на всех : на издевательски подёргивающего под столом ногой начальника - грузного мужчину средних лет в пиджаке с уродскими, абсолютно безвкусными вставками; на работающих здесь бездарей, получающих зарплату за количество выпитого кофе и его истраченных нервов перед ежемесячной сессией; но больше всего на самого себя, упустившего из вида какую-то деталь, из-за которой теперь вся тщательно выстраиваемая  вычислениями конструкция рухнула - ошибка в отчёте, шутка ли? Цзян Чэн недовольно прикрыл глаза, готовый стыдливо принять любое наказание - будь то лишение премии, выходных или даже вычет из зарплаты - ведь главное, заслуженно.    — Почему в соседнем секторе не бывает таких проблем? Вы работаете наравне друг с другом, но твой корпус явно не дотягивает по уровню до необходимого. - казалось, нутром ощутивший слабину «жертвы» мужчина продолжал сыпать унизительными для слуха горделивого Ваньина словами. - Напомню, его заведующий младше, и складывалось впечатления, что ты не справляешься с этой должностью.       — Что?    Нижняя губа Цзян Чэна предательски дрогнула, придав его голосу неожиданно высокие ноты - теперь его образ сдержанного и непоколебимого  парня добавил в себя несколько истерических оттенков. Начальник, тоже досе спокойный и позитивно щебечущий, вздрогнул от неожиданности в кожаном кресле, не замечая суженных зрачков и едва заметной дрожи в кончиках пальцев, но зато прекрасно улавливая резкую смену настроения подчинённого. Для Ваньина это был не первый выговор, но никогда прежде тот не выказывал такой бурной реакции при стоящем у должности человеке, чем сбил его с толку, но не обратил на это внимания - голова пошла кругом от помутнивших взор навязчивых эмоций.    «Не справляешься с этой должностью.» «Не достоин продолжить дело отца.»    «Не оправдал наших ожиданий.»       Всё повторялось из раза в раз, из года в год, неизменно сверля грудную клетку неподъёмной тяжестью, сколько бы он ни пытался прятаться от этих слов и гнаться за попытками доказать - всем вокруг, но в первую очередь  собственной упрямости - что они ложные, обнуружившие для себя фальшивого адресата. Проросшие внутри едкими семенами - отравляющими жизнь мыслями - они мешали Цзян Чэну высыпаться по ночам, бороться с потоками неконтролируемой зависти ко всем-всем, удостоенных одобрительного взгляда родителя; мешали и во взрослую пору, и в подростковые годы, и даже в раннем детстве : как сейчас он ощущал болезненно горящую под ударом тяжёлой ладони щёку.

***

   — Мама?..    Суровое лицо мадам Юй исказилось гримасой презрения, и стоявший перед ней в замешательстве мальчик опасно покачнулся от неожиданного шлепка материной руки, но сумел сдержать подступающие к горлу слёзы обиды и боли, чтобы не гневать застывшую над ним женщину ещё больше. Её глаза сузились, выдавая бурлящие внутри чувства отвращения и насмешки - впрочем, она никогда не стремилась их скрывать - к собственному ребёнку; даже от позы, в которой она стояла, опустив покрасневшую от удара кисть, веяло крайней степенью недовольства и строгости.    — Позор. Какой же позор, Цзян Чэн.    Юй Цзыюань всегда говорила немного, но даже нескольких её слов хватало, чтобы вывести из равновесия любого из домочадцев - будь то уравновешенный, терпеливо слушающий все нападки Цзян Фэнмянь, или нерешающаяся ответить матери на несправедливые оскорбления Яньли - и нарушить редкие моменты хрупкой идиллии и спокойствия в кругу их семьи. Вот и сейчас лицо юного Ваньина дрогнуло под её строгим взглядом, глаза мгновенно намокли, губы плотно сжались - казалось, ещё несколько секунд и маленький мальчик зайдётся громким плачем и всхлипами, но он лишь молча вытер предательски скатившуюся по заалевшей щеке слезинку и вперил взгляд в пол, чтобы мать не видела момент его слабости.    — Опять ты плачешь! Ну что ты ноешь постоянно?! - зашлась захлёбывающимся криком Юй Цзыюань, заставив сына боязливо поёжиться под таким натиском в ожидании ещё одного удара; это разозлило её ещё больше. - Неужели так сложно просто взять и выучить эти чёртовы формулировки?! Кто из вас  мой сын, а?! Кто наследник этого всего?!    Цзян Чэн промолчал, борясь с душащими изнутри слезами; мать никогда не скупилась на унизительные слова, когда была чем-то или кем-то недовольной - а собственным сыном она была недовольна практически всегда : будь то оценка ниже максимального балла, слишком - как ей казалось - неуважительный тон его голоса или просто отсутствие твёрдости в походке - с языка срывались всё те же фразы «не достоин», «опозорил», «недостаточно». Юный Ваньин постоянно изводился над учебниками, тренировками и школой, но ежедневная порция впивающихся под рёбра колкостей с возрастом становилась только больше и ядовитей, вне зависимости от того, скольких трудов ему требовалось, чтобы «выбить» из себя результат - мать одинаково смотрела на него снизу-вверх презрительным немигающим взглядом.    — Пошёл прочь с глаз моих! Чтоб я до ужина тебя не видела и не слышала. - последний раз брезгливо, словно перед ней стоял выходец из общества бездомных собиранцев, бросила она сыну и демонстративно недовольно одёрнула задравшийся вверх подол платья. - И за какие грехи твоего отца мне достался такой никчёмный отпрыск?    Мальчик снова ничего не ответил - он всегда молчал, даже когда мадам Юй говорила несправедливые вещи и не гнушалась оставить на бледной коже след от руки или длинного ремня, чья железная бляшка стала его самым неприятным  воспоминанием из детства; не смел перечить словам родителей, молча снося все унижения и обиды, но внутри каждый раз закипало, не находя выхода, чувство несправедливости и безысходного бессилия - губы оставались так же плотно сжатыми, не позволяя своему обладателю выдать беспорядочно бегающие мысли; он сделал несколько неслышных шагов назад - к коридору - чувствуя осуждающий, недовольный взгляд матери на спине. Он ничего не мог сделать с этим, только молчать и очередной раз до изнемождённого сна сидеть над учебниками в запертой комнате, где всегда царил умиротворяющий полумрак.    Цзян Чэн был покорно тихим даже тогда, когда преподаватель в школе - в последствии и ВУЗе - откровенно принижал его в присутствии одноклассников, одногруппников, других учителей, ставил отметки несправедливо, лишал надежды на пересдачу ответов - так нужную горящему за оценки и баллы Ваньину - то есть делал всё, чтобы выбить из коллеи угрюмого отличника и «дать больше мотивации работать над собой» ещё одной «тройкой» на странице дневника. Даже в такой ситуации он молчал : не решался спорить с человеком, в руках которого сосредоточилась гарантия его нормальной (как тогда ему казалось) жизни, продолжая заискивающе кивать головой, вежливо здороваться и даже выдавливать из себя слабую улыбку с нотками смутной вины, когда ему снова протягивали листок с несправедливо поставленной отметкой и советом стараться больше. Привык ли терпеть такое обращение дома, внушившее ему сомнительное уважение к тем, кто может унижать и смотреть свысока, пользуясь моментом власти? или может не нашёл в себе того огонька несправедливости, пламя которого старался затушить в детстве, слушая упрёки матери?       Пока с обветренных губ, подкрашенных розовым оттенком помады, сорвутся слова похвалы, одобрения - да пусть хоть намёк на искреннюю улыбку - для Цзян Чэна не могло иметь значения, почему он сам дрожит, не в состоянии выдать вертящиеся на языке мысли. «И пусть, так даже лучше», - заверял себя юноша, глотая и принимая за должное осадок обиды и небольшую порцию ежедневного унижения; если он позволит вылиться наружу годами копившейся раздражительности и разрешит себе раскрыть рот сейчас, то уже ничего не будет прежним - всё, что он старательно строил на протяжении сознательной жизни, статус спокойного и уважительного ученика и сына, авторитет - всё это рухнет в одночасье и винить Ваньин будет только себя. Он бы не выдержал такого удара, именно поэтому и молчал, молчал, молчал - казалось, он уже никогда не сможет заговорить.

***

   — А не всё ли равно?    — Что?    — Я говорю, не всё ли равно? - парень поправил идеально уложенные волосы и сделал большой глоток из пластиковой банки, которую держал в руках. - Если мне что-то не нравится, я скажу об этом, и будет справедливо плевать, чьи чувства я задену и насколько грубым покажусь. Это моё дело.    — Истину глаголишь, Хуайсан! - следом за говорящим юношей потянул из своей бутылки и Вэй Ин - изрядно захмелевший, но не растерявший способности связывать слова в предложения. - Да, А-Чэн?    — Пьяный вздор и околесица. - фыркнул Ваньин - уже повзрослевший, готовящийся оставить за плечами своды университетских дверей и магистратуры - и отобрал у того почти пустой сосуд с сомнительно пахнущем жидкостью на дне. - Неудивительно, что тебя развезло с такой дряни. Ты где это откопал вообще?    — Не помню.. - честно признался Усянь, напрягая изо всех сил лоб, словно действительно пытался вспомнить происхождение бутылки, которая оказалась в его рюкзаке. - Лань Чжань, а ты помнишь?    Единственный трезвый, спокойно сидящий справа от него высокий стройный юноша отрицательно покачал головой и выпрямился за столом - хотя казалось, его осанка и без того не имела изъянов. Вэй Ин повернулся к хмурому Цзян Чэну и невозмутимо развёл руками - что могло означать лишь то, что верного ответа на свой вопрос он не дождётся - и снова оказался рядом с молчаливым Ханьгуан-цзюнем, вовлекая того в разговор - точнее, монолог - на совершенно другую тему. Смотрящий на это с неприкрытым недовольством Ваньин закатил глаза и поспешил устремить взгляд в противоположную сторону - туда, где на шумном, искрящемся ядовито-неоновыми цветами танцполе толкались и смеялись десятки парней и девушек - ему было совершено безразлично знать, какие они ведут неторопливые пьяные беседы, чем занимается сидящий рядом Хуайсан, оставшийся на мгновение без собутыльника, о чём тот думает, закинув одну ногу на другую и покачивая ею в такт битам - такое неприметное, ненавязчивое движение, однако так выводящее его из состояния спокойствия и равновесия трудно было игнорировать, если не избегать зрительного соприкосновения.    — Почему ты сказала, что мои слова «вздор и околесица»? Разве я не был прав? - услышал Ваньин негромкий голос прямо у своего уха - точнее, сначала он ощутил тёплое дыхание в области шеи, за которым последовали спокойные, слишком твёрдо звучащие для настолько поддатого человека - слова, которые заставили того вздрогнуть и невольно обернуться; его взгляд вперился в глубину миндальных глаз, поблескивающих огоньком - нет, не тем пьяным, лишающим рассудка пламенем, а азартным, манящим и игриво мерцающим вдалеке искорками - обладатель которых, поняв, что сумел обратить на себя внимание, самодовольно откинулся на спинку бархатного дивана и улыбнулся. - Единственный, кому не должно быть плевать, что говорить другим, это судья или опер; во всех остальных случаях только на интуицию и по обстоятельствам. Если не ты побеспокоишься о своих чувствах, зачем это делать другим? Язык для этого и дан, чтобы им пользоваться.    — Гениальная речь, А-Сан! Звучишь, как идеальный тост. - рассмеялся снова вернувшийся к нему Вэй Ин, шаря рукой по небольшому столику в поисках своей недопитый порции. - Эй, А-Чэн, где моя бутылка?    Хмурый Ваньин молча подвинул к нему стеклянный сосуд и промолчал, не удостоив комменатрием ни поведение друга детсва, ни слова нового знакомого, снова обернувшись в сторону зазывающей веселиться будки ди-джея, но почти сразу почувствовал на своём плече чужую ладонь и нервно одёрнулся.    — Будь проще и жизнь станет легче, А-Чэн. - конечно, это оказался Хуайсан, только что осушивший одним глотком половину своей банки; он одарил застывшего в удивлении парня непринуждённой - но на удивление, абсолютно трезвой улыбкой - и поспешил убрать руку, поднимаясь. - Я за добавкой, кому-нибудь ещё взять?    — Мне! - почти сразу вскрикнул Вэй Ин и, бросив взгляд на расположившегося рядом спутника, добавил. - И Лань Чжаню содовую.      Цзян Чэн пить отказался - завтра у него планировалось собеседование - и улыбающийся Хуайсан направился к стойке бармена один; Ваньин же, пользуясь мгновением относительной тишины, придался непривычному для себя занятию - размышлениям. Ему не давали покоя путающиеся друг с другом монологи в голове, кричащие разными голосами - словно в желании быть замеченными ими быстрее остальных, но от этого голова начинала отдавать пульсирующей болью в виски и затылок, и парень невольно хмурился, пытаясь унять эти позывы. С некоторых пор настигающие его потоки рассуждений слишком близко походили посылом на слова Хуайсана - о необходимости уметь отстаивать свои границы - и всю жизнь следовавшего другим правилам Цзян Чэна это невольно напрягало.     С громко смеющимся и хитро улыбающимся парнем его свёл случай, имя которого Вэй Усянь (большая часть «случайностей» в его жизни тоже носила это имя) : прозябавший вечерами в клубах и на сомнительных адресах, в одну из ночей он привёл - точнее, буквально втащил за струящиеся одежды - его в их квартиру и представил как своего хорошего друга; разбуженный бесцеремонным поведением Ваньин тогда воспринял новое знакомство скептически и сразу вернулся в свою комнату, громко хлопнув дверью. Тогда он ещё не знал, что видеться с Не Хуайсаном ему придётся действительно часто : даже в пьяном бреду, едва стоя на ногах и держась за такого же покачивающегося собутыльника, Вэй Ин не разбрасывался словами, и с тех пор кудрявый юноша с архитектурного факультета стал частым гостем их кухни, завсегдатаем компании и просто «свойским» человеком, у которого нестыдно перехватить сигарету между парами.     Очень скоро присутствие ненавязчивого аромата мужских духов «Cartier Declaration» незаметно от желания и внимания Цзян Чэна заполнило собой его жизнь, впиталалось в неё, словно губкой : не проходило ни одного вечера без громкого голоса из прихожей, увлеченно что-то рассказывающего копошащемуся с кроссовками Вэй Ину - злящемуся и пыхтящему над шнурками - а в дни, когда ему удавалось заставить упрямо склонившегося над конспектами брата выйти из дома до местного клуба или квартиры какого-нибудь знакомого, Не Хуайсан неизменно был их проводником (недавно приехавшие на учёбу студенты начинали знакомиться с новым городом, но всё равно не отказывались от помощи местного парня, завсегдатая популярных заведений и знатока системы уличных лабиринтов). Ваньин, несмотря на привычную маску раздражения и недовольства на лице, всегда невольно поглядывал на дерзкого и притягательно развязного юношу с толикой удивления в душе : настолько он казался ему другим, противоположным себе и идеалам, выстроенным в голове ещё периодом раннего детства, настолько же его непроизвольно тянула к себе такая непосредственность.       Смотря на то, как Хуайсан без тени сомнения посылает в адрес начальника охраны общежития - или вахтёрши - слова о том, что до комендантского часа у него есть ещё две минуты, демонстративно трясёт у неё перед лицом то телефоном, на котором время чуть-чуть не доставало до злосчастных одиннадцати вечера, то кипой связанных между собой листовок с пыльной обложкой и красивым названием «Указ» в подтверждение того, что его претензии обоснованы, Ваньин не знал, чего хочет больше : закрыть глаза ладонями и отойти в сторону, чтобы не сгореть от стыда от взгляда недовольной женщины из-за стекла будки, или взять взаймы хотя бы каплю такой же бесцеремонности. Иногда его порывало вмешаться в перепалку, в которой уже учавствовали трое : прилежный студент архитектурного факультета и его друг с юридического, апеллировавшие знаниями в области прав и свобод, против упрямой пенсионерки, которая упорно доказывала им своё видение на э и аспекты их жизни - но Цзян Чэн быстро себя останавливал, понимая, что участие четвёртого человека будет точно лишним. Он оставался безмолвным наблюдателем, хмуро щурящимся и сводившим брови на переносице от слишком громких криков и обвинений, пока те не утихали; финал происходящего был более чем предсказуемым : рано или поздно на разрастающийся шум собиралась небольшая толпа потревоженных им студентов - некоторые из них протискивались в первые ряды и с интересом смотрели на набирающее обороты представление, другие же (давно живущие и более опытные) делали ставки, сколько на этот раз продержится вахтёрша; Хуайсан, пользуясь шумом и неразберихой, с чувством выполненного долга проскальзывал между беспокойным сборищем и успевал помахать рукой кричащей вслед женщине. Вэй Ин был одним из тех, кто одобрительно кричал и посвистывал ему - медленно идущему по коридору вальяжной походкой героя - пока Цзян Чэн стоял, облокотившись о стену возле выхода, с трудом подавив улыбку.    Тогда он не придавал значения ни подрагивающим кончикам губ, ни желанием помахать и свистнуть вслед Хуайсану - считал, что сегодня слишком пьян, что общество идущего рядом Усяня дурно влияет на него - но с каждым разом желание банального и простого ощущалось явственнее, острее, оно напирало на него изнутри, заставляя неуютно поёжиться и натянуть капюшон по самые глаза, лишь бы не слышать - изнуряющей болтовни? нет - собственных мыслей. Сегодня же внутри что-то надломилось - пришло осознание : ему нравится. Ему чертовски нравится смотреть на то, как порой вызывающе он может поставить на место любого неугодного выскочку, как бесстрашно окликивает случайных людей на улице с просьбой убавить звук в портативной колонке, как громко смеётся, не прикрывая ладонями губ :  кажется, это базовые вещи, но не для зажатого молчаливого Ваньина - он не боится делать тоже самое, просто не может заставить себя открыть рот - который заворожённо смотрит на Хуайсана и невольно робеет перед его правильной простотой, бесцеремонностью, хамством; он мечтает завладеть хотя бы каплей того же, что даётся тому ежедневно без проблем, он завидует - снова царапающиеся изнутри ощущения заставляют бессильно сжать костяшки пальцев - и ничего не может сделать с этим даже после осознания.

***

    Начальник продолжал молча смотреть на притихшего Цзян Чэна в нерешительности подбирая слова, вылетевшие из головы при виде переменившегося в лице подчинённого, но это он решил взять на себя, разрушая пятисекундное молчание вскриком :    — Это я не справляюсь? Да кто, если не я, пашет в этом офисе с утра до вечера без перерывов? Кто?! - стук от размашистого удара смешался с обжигающей болью в кулаке - он слишком сильно ударил по столу, пресекая порыв мужчины подняться из кресла. - А знаете что? Идите нахер со своим сектором придурков, ясно? С меня хватит, я увольняюсь! Заодно посмотрим, как долго ваша шаражкина контора протянет с неумеющими считать экономистами.    Громкий хлопок двери заставил всех находящихся в офисе невольно поёжиться и испуганно отвести взгляды от вышедшего из кабинета начальника Ваньина - шум от устроенной им сцены слышали все его - уже бывшие - подчинённые , а тех, кто отстутствовал, успели уведомить и в самых красочных подробностях рассказать очередную сплетню - но тот совершенно не обращал внимания на повисшую в воздухе неловкость и печатал что-то в телефоне, собирая в рабочий портфель остатки документации и канцелярии со стола и из ящиков. Его не тревожило ничего вокруг, лишь бы только оказаться подальше от этого места и, наконец, вздохнуть полной грудью.    ... — Прямо так и сказал? Молодец, А-Чэн!    Ваньин неспешным шагом брёл по  безлюдной улице, крепко сжимая в руках холодную мужскую ладонь в попытках согреть её обладателя, и чувствовал себя как никогда хорошо - ничего не бременило душу, даже подступающий со всех сторон холод не раздражал его, как обычно. Идущий с ним в такт Хуайсан смеялся и непроизвольно жался ближе, практически положив голову на плечо парня.    — Это я ещё вежливо ему объяснил. - не без тени самодовольства добавил он.    — Надо было напоследок высказаться по полной. - хохотнул в кулак юноша и едва не поскользнулся на гололеде. - Чтоб тебя..    Цзян Чэн успел удержать его за руку и не стал сдерживать улыбку - пусть и одними кончиками губ - когда тот, отряхиваясь и пыхтя, аккуратно ступал по неосвещенному асфальту. Да, в его жизни оставались те же люди, тот же город и он тоже был тем же Цзян Ваньином, только с увеличивающимся возрастом, но что-то коренным образом изменилось - теперь ему было всё равно.