Двойная тубероза и лайм

***

      Полдень. Выходной день. Гипермаркет. Очереди возле каждой кассы. Массы людей, нависших над стойками. Выбирая замороженное мясо, Чимин с предостережением кидает взгляды в сторону людей, оглядывающихся на него, они исследуют его глазами, прощупывают, а затем, намеренно замедляясь, уходят и крутят шеей, почти сворачивают её. Чимин робеет, потупив взгляд, ненадолго уходит в размышления, а затем – секунда – отбрасывает мясо, цепляет корзину, мчится к кассам, обращая взгляд к полу. Он пробирается сквозь очередь, взывая людей к жалости, нервно вываливает продукты на ленту, с нескрываемым раздражением требует кассира поторопиться и вырывает из его рук упаковку с не считываемым штрих-кодом, тут же выбрасывая её в сторону.       Дорога до дома займёт четверть часа как минимум; если воспользоваться общественным транспортом, то можно сократить время до десяти минут. Только может ли Чимин? Вероятно, бросить тележку с продуктами в центре зала было отличной идеей: впереди его ожидают несколько невыносимых километров бесконечного маршрута, проложенного по нагретому асфальту. Но кто-то из посторонних альф может его учуять. Это мерзкое ощущение (безвластие над инстинктами, невыгодность положения) не покидает Чимина на протяжении всего пути, оценивающие взгляды липнут к нему, напоминая мерзкий пот на спине и под мышками, забираются под одежду, и взгляды их – материальны. Кончики пальцев, измазанные в слизи и саже, скользят по изгибам, оставляя чёрные полосы на талии и груди.       Последний поворот. Раскаленный под солнцем забор. Финальные десять метров. Подъём на лифте. Заедающий замок. Кухня. Шкафчик. Белоснежное дно банки от блокаторов и подавителей. Истерика на грани сумасшествия. Чимин зарывается в аптечку глубже, надеясь найти хотя бы одну банку, не отдающей лёгкостью при тряске, но все – пустышки, и на некоторых стоит печать с истёкшим сроком годности. Между ног возникает зуд, а задняя сторона безразмерных спортивных штанов намокает, образуется огромное влажное пятно. Но почему так рано?!       — Проклятье, как же не вовремя! — злится Чимин, съезжая спиной по стене и сминая руками свежий батон хлеба. — Предупреждал же меня тот глупый врач в очках, что в моём случае это возможно! Почему не послушал?!       Внутри, под рёбрами, под самым сердцем, под всеми жизненно важными органами, под суставами, в венах, под корой головного мозга пульсирует, разрастаясь в размерах, стихийное желание быть натянутым на чей-то член. На лбу выступает испарина, в квартире стоит тяжёлый раскаленный воздух, окна закрыты наглухо, но если Чимин попытается открыть их, то может навлечь очередную ненужную беду. Чимин отползает на теневую сторону, прячась от обжигающих лучей солнца. Откуда-то издалека, словно с другой стороны земного шара, раздаётся громкий стук, ритмично дробящий чиминов череп. Позже, когда Чимин, отдышавшись, прислушивается к звукам, он узнаёт в них стук по его входной двери, и до него доходит – кто-то рвётся в его квартиру, грубо и настойчиво пытается дать Чимину знать о своём намерении.       — Уходите, уходите отсюда! — Из последних сил кричит Чимин, изнемогая от жары и зуда, он хватается слабыми дрожащими руками за буфет, свершает попытки встать на ноги, двигается наугад, сворачивает по пути полки для обуви.       Чимин готовится к изречению своих самых бредовых мыслей, когда дверь раскрывается, он готовится возопить от бедственного положения, когда на пороге возникают две знакомые фигуры. Горячий воздух наждачной бумагой проходится по стенкам лёгких изнутри, Чимин задыхается, перед глазами размытое изображение, футболка липнет к спине и груди. Он ощущает чьи-то руки, вовремя подхватившие его в нескольких сантиметрах от пола, взгляд, беззащитный, поднимает и в нависшем лице узнаёт Намджуна. Или Минджуна. Он ни за что не сможет различить их в таком состоянии, но запах…       — Что с ним, Минджун? — взволнованно тараторит Намджун, кружа вокруг брата, несущего омегу на руках. — Ох… от него так пахнет, — он трогательно заламывает брови, принюхиваясь к Чимину.       — Ты совсем тупой или как? — огрызается тот, крутясь на месте, нервно глядит по сторонам, пытаясь выбрать комнату, и в итоге залетает в гостиную. Только она ему и знакома.       Аромат лайма становится насыщенным, резким, отдаёт горьковато-сладкими оттенками. Минджун опускает омегу на диван, но рука, в нужде обхватывающая его запястье, твёрдо заявляет о чём-то. Невинный жест, сообщающий о вожделении. Чимин выражает своё желание. Нет, не просит, не молит – требует. Кто-то из них должен взять ответственность. Он зазывно раздвигает колени, худой ногой скользит по бедру Минджуна, и строгие пальцы обхватывают голень. Минджун глубоко вдыхает, прикрыв глаза, а затем, пресытившись, выдыхает всё жадно поглощённое, давит невидимый поршень до самого конца, выдавливая из себя всё до последней капли. А затем снова повторяет процесс.       — Как же… — переходит тот на шёпот, обращаясь к Намджуну, задыхается, блаженно закатывает глаза, слабо массирует образовавшийся под штанами холм. — Как же ты не понимаешь, что это… самый прекрасный момент в жизни омеги и альфы? — и наклоняется к Чимину, нависает над ним, упираясь коленом в диван, кончиком носа проводит по открытой коже, собирая с неё лаймовый запах. Омежьи руки обвивают. Чудесно. — Я сейчас с ума сойду!       — Намджун, помоги мне справиться с этим, — Чимин, балансирующий из последних сил на грани самообладания, стонет, обхватывая Минджуна ногами за талию и прижимая к себе. — Только ты сможешь мне помочь.       — Минджун, отойди от него! Он меня позвал!       — Мне совершенно плевать, кто передо мной из вас двоих! — предупреждающе шипит Чимин. — Я просто хочу избавиться от этого дерьма! Намджун, Минджун! Да вы два придурка, которые похожи друг на друга!       Минджун, оказавшийся в плену изящных рук, обвивающих его лианами, удобнее устраивается над омегой, стягивает лёгкую ветровку, оставаясь в майке, прикасается к чувствительной коже Чимина, находит его губы своими губами, тягуче целует.       — Намджун, не стой на месте!       Намджун, дезориентированный положением и обезоруженный запахом омеги, потерянно топчется на месте, а затем его тянут на диван. На него укоризненно смотрит Минджун: либо обвиняет в бездействии, либо призывает немедленно сбежать из квартиры. Не разрывая поцелуй, Минджун подхватывает Чимина под лопатками и сбрасывает его тело на колени Намджуна. Омегу в несколько ловких движений избавляют от одежды, возникает влажный след на обивке дивана: он обильно течёт. Четыре руки, хаотично блуждающие по телу, приводят Чимина в немыслимый восторг. Они раззадоривают его.       — Я немедленно хочу, ах, немедле… немедлен… — пытается что-то донести до близнецов Чимин будоражащим голосом, но запинается, ощущая проникающий в него палец. — Проклятье, я не настолько безнадёжный, чтобы выделять много времени на ваши сраные растяжки! Вы что думаете, что какая-то омега сможет выдержать год без самоудовлетворения?! — причины возникшего импульса агрессии на самой поверхности, Минджун понимает такое короткое, но доходчивое объяснение. Он раздевается без лишних слов, усаживается на диван, вырывая омегу из объятий брата, усаживает к себе на колени.       — Ты, блять, так и собираешься ничего не делать?       — Я… я не знаю!       — Ну так поцелуй его, твою мать! Не видишь: он с меня сейчас кожу сдерёт!       Чимин раскрывает рот, чтобы о чём-то возразить или что-то добавить от себя, но не успевает в вербальной форме выразить копошащиеся в голове мысли – его утягивают в нежный поцелуй, немного остужающий пыл. Намджун бережно придерживает голову Чимина, пальцами пробегается по голой спине, создавая беспорядочный маршрут. И так происходит первый в его жизни поцелуй – в присутствии родного брата, который, раздвигая шире ноги Чимина, насаживает того на свой член. Смазка щедро вытекает из раскрывающегося кольца мышц, течёт по бедру Минджуна, когда тот, обхватывая омегу за ягодицы, входит до основания. Раздаётся протяжный стон, заглушаемый душетрепещущим поцелуем, в середине шеи чётче выделяется кадык, дёрнувшийся вверх, когда Чимина подхватывают под бёдра и, приподнимая, плотно насаживают на член. Пухлые пальцы цепляются за плечи Минджуна, давят на ключицы, сминают горы мышц, ногтями второй свободной руки Чимин расцарапывает шею Намджуна; он крадётся под вырез футболки, призывая избавиться от одежды.       Пышные ресницы подрагивают, Минджун раз за разом подбрасывает Чимина, а затем мощно врывается в него, устанавливая определённый ритм; он хрипло стонет, вжимается плотно, достигает простаты. Чимин, на мгновение прерывая поцелуй, трогательно вздыхает, теряется от гаммы чувств, путает положение потолка и пола, его штормит, а руки братьев напоминают об установленных законом природы плоскостях. Он вскрикивает, ощущая член внутри себя, полностью заполняющий его изнутри, а рука Намджуна, убаюкивающая его, оглаживает бок, тянущая боль внизу живота лишает рассудка. Проникающий в лёгкие аромат лайма устанавливает контроль, узурпирует души, призывает поддаться воле Чимина, раздеться и войти в него.       Задыхаясь и давясь слюной, Чимин боязливо распахивает глаза, взгляд направляя к потолку (или к полу?), и снова ощущает удваивающийся или утраивающийся запах исходивший то ли от Намджуна, то ли от Минджуна. А запах этот – запах первого снега, когда Минджун, скатываясь с подлокотника, снова наполняет его изнутри, запах этот – янтарный мёд, когда Намджун нависает сверху, прижимаясь голой грудью к вспотевшей спине омеги, и медленно погружает свой член в нутро омеги, запах этот – лёгкие нотки лилии. Яркие вспышки озаряют сознание, ведь запах не может быть настолько разнообразным! В роскошной многогранности раскрывается этот неповторимый аромат, Чимин пытается разделить его на составляющие части, определить, какой кому принадлежит, но это – чудо божье! И за любой вдох хочется отдать жизнь. Естественный запах двух альф не есть единая композиция, это взрывная, убийственная смесь, превращающая мозги в дроблёную крошку. Это не запах, это – оркестр, симфония! Калейдоскопичный спектр аромата, букет цветов, опиум, вызывающий самые взрывные эмоции, и Чимин рыдает от счастья, ощущая в себе двух братьев, он кончает от передозировки.       Он готов уже завалиться на любую твёрдую поверхность, но его удерживают четыре руки. Раскрывая глаза, он видит перед собой… Минджуна, и неосознанно, по душевному наитию, Чимин, в приливе нежности, дарит ему поцелуй, изгибаясь в спине, пока Намджун неторопливо двигается в нём, проводя губами вдоль позвоночника.       — Только… только… никаких фокусов, не хочу залететь, — с придыханием предупреждает Чимин, сжимая плечо альфы под ним, а затем переживает всем телом и душой царственную судорогу, когда давление на простату усиливается. Он лицом выражает весь переживаемый восторг.       Минджун, перелавливая сладостный миг, аккуратно двигает бёдрами, но внутри Чимина тесно, и он боится порвать его, останавливается, позволяя Намджуну взять на себя лидирующую позицию, но не убирает рук с чиминовской талии – тот может завалиться на пол в любой момент. Затем Минджун уделяет внимание члену Чимина, постепенно возвращая его в прежнее положение. Находясь в полуобморочном состоянии, Чимин испытывает вторую по порядку волну блаженства, омывающую его берег. Намджун плотнее прижимается к его спине, кусает за плечо, до боли стискивает челюсти, выбивая крик из Чимина, прикрывает глаза от удовольствия, хмурится, рвано дышит и – тянется к шее, но братская рука прерывает его.       — Даже не смей этого делать, — сквозь зубы цедит Минджун, вынуждая Намджуна повиноваться, тот возвращается к своему размеренному ритму, но вскоре срывается на высокую скорость.       Наступление оргазма ощущается чётче. Оно яркое и динамичное, Намджун, совершая контрольные толчки, уже склоняется к мысли кончить в Чимина, но присутствие брата приводит в чувства. Намджун вынимает член и буквально в следующую секунду спускает омеге на спину. Минджун ощущает свободу, задаёт бешенный такт своим фрикциям, крепко обхватывает ягодицы Чимина одной рукой, а второй рукой, накрывая его плечи, вжимает в себя и крепко целует.       Раскрывая глаза, Чимин затуманенным взглядом обводит комнату; лишённый физических и моральных сил, он валяется на чьих-то коленях, чьи-то руки скользят по его телу, размазывая остатки семени, чьи-то пальцы, раздвигая ягодицы, упираются в судорожно сжавшееся анальное кольцо и проникают внутрь.       — Такой горячий и сочный внутри, – шепчет кто-то из близнецов, и Чимин теряет крышу, он совсем не различает их. — Хочу вылизать его, ух! Хочу оказаться между его ног и… блять! Какой же он волшебный, я не могу сдерживать себя!       Чимин приподнимается на дрожащих руках – не выдерживает, совершает слабые попытки вырваться, но четыре руки возвращают на место, прижимают к коленям, как псину.       — Я – Намджун, — напоминает альфа, приподнимающий Чимина и прижимающий к своей груди. Это он у него до этого лежал на коленях.       — А я – Минджун, — встревает альфа, проникающий в него пальцами с хлюпающими звуками. Он наклоняет голову к пояснице, проводит носом вдоль позвоночника, стремясь найти конец маршрута между ягодиц. Альфа стонет восторженно, сминая мышцы руками.       — Я не могу больше… — жалобно признаётся Чимин, – я не смогу в третий раз подряд… — скулит.       — Можешь, Чимин. Можешь. И ты этого сам хочешь. Хо-чешь.       — Н-нет, не могу! — испуганно вскрикивает омега, когда пальцы, раздвигаясь внутри на лад ножниц, оказываются совсем близко к простате. — М-мне больно…       — Минджун, может, и вправду не надо? Он ведь только что нас двоих выдержал…       —Заткнись, нахрен! Я не могу сдерживаться из-за его запаха, — подросток переворачивает Чимина, самодовольно заглядывая ему в глаза, и, не прерывая зрительного контакта, накрывает губами соски, кусает их поочерёдно и активно двигает рукой внутри. — Радуйся, что я не разорвал ему там всё прямо на твоих глазах! Ох, проклятье, как же я хочу выдрать его! Сделать своим! Сука! Ох,Чимин! Ты даже не представляешь, в какой ты сейчас опасности, не представляешь! – Минджун крепко сжимает челюсти, едва не прокусывая тонкую кожу. Вздутые вены на руках – подтверждение его слов, подтверждение взвинченных до предела эмоций. Взгляд у него нечеловеческий.       — Нет-нет, не могу, не могу! Ах!.. — омега противоречит собственным словам, когда, выгибаясь в спине, приподнимает таз. Пальцы на ногах поджимает, член пульсирует, наливается кровью, припадает к животу. Он отчаянно хватается за Намджуна, ища у него покровительства, он надеется на жалость с его стороны.       — Ты весь течёшь, Чимин-а, — выставляя свои влажные пальцы напоказ, ухмыляется альфа и уверенно глядит брату в глаза. — Выдержит. А когда ты сдашься, я унесу его с собой и вытрахаю из него всё, что в нём останется. Все чувства, все слёзы, все стоны, всё наслаждение, всю боль. Выдержит.