Сомнамбула

Стон. Эн тяжело не то что глаза разлепить, но даже голову поднять почти невозможно. Тихо. Так тихо, что хочется вопить, наполнить пространство собой, своим мерзким нутром, правдой, которую никто не знал. Истина в криках. Потому что так невыносимо на душе! Резь в глазах при попытке разлепить чьи-то чужие веки, по ошибке приклеенные к лицу Эн. Хочется отодрать их, вырвать с мясом, с глазными яблоками, с нервами, чтобы только разучиться видеть. Не поможет. Ад. Внутри, вокруг, в лёгких. Всё горит, но при этом не обжигает. Эн не знала, как это объяснить самой себе. Химера. Эн химера. Человек и чудовище. Из её тела вырастало что-то уродливое. Невидимое никому, даже самой Эн, но непостижимым образом осязаемое на уровне сумасшествия. Но Эн не сумасшедшая. — Я… не… сумасшедшая… — прошептала она, пробуя слова на вкус. Слова такие тягучие. Неповоротливые, как и сам язык. Во рту вязко, словно она проглотила ядовитую жабу. Горько. Это от таблеток. Наверное. — Уверен, что это так, — мужской голос льётся патокой, хочется идти по его следам, как по крошкам. Эн искала его глазами, незряче щурилась, прикрывая лоб ладонью. Она прижималась к стене, сидя на коленях. Не решаясь подняться и выпрямиться во весь рост. Ноги словно… словно набиты соломой. Бескостные. Бесполезные куски мяса, обтянутые бледной кожей, то тут, то там испещрённой мелкими шрамами. — Ты здесь для того, чтобы я помог тебе, — снова этот голос. Эн повела носом, будто его можно было найти по запаху. — М…не не нуж…на помощь, — Эн кое-как справлялась с собственным ртом. Чем её накачали? Состояние такое… хуже сна. Хуже бодрствования, когда приходится расхлёбывать наедине с собой всё, что успела напридумывать. Натворить. Сотворить. Натравить. Растворить. Эн никому не желала зла. Тогда почему её руки по локоть в крови? Она согнулась и уткнулась лбом в пол, закрыв голову руками. Её мучили вовсе не голоса, а мучительное, тягучее состояние мыслей. Голова пластилиновая, бери да лепи. Ноги из соломы, тряпичные руки, она вся какая-то… чумная. Пиноккио вырезали из полена, а её будто слепили из солёного теста. *** В кабинет постучали. Рыжая медсестра, которую Крейн отчитал за опрометчивую инициативу со стаканом воды, заглянула в дверной проём и сообщила о том, что пришла мисс Бернард. Её-то какой чёрт сюда принёс?! Сказано же, чтобы ждала звонка. Ох уж эти матери-наседки, никакого от них покоя: ни в Аркхеме, ни здесь. Ладно, здесь ещё можно понять, тут нет отбитых на голову психопатов, а вот «Аркхемские мамаши» лихо околачивали пороги, кудахча о том, что их убийцы и маньяки настолько святые, что сними с них штаны — задницы засветятся от святости. За Ханной вернулись вызванные санитары, а сам Джонатан едва успел выйти из кабинета, как буквально нос к носу столкнулся со здешним светилом — доктором Эзрой. — Доктор Эзра, добрый день. Уверен, наши пути пересеклись не случайно в этот замечательный день, — высокомерно поздоровался Джонатан. Эзра не оценил иронии и сразу перешёл в наступление: — Кто вам дал право забирать наших пациентов? Крейн ничего другого и не ожидал. Он поправил очки и спокойно ответил: — Если вам изменяет память, напомню: четырежды в месяц я заменяю в вашей больнице дежурного врача. О моём назначении лечащим врачом не беспокойтесь, я уже отправил свою кандидатуру на рассмотрение. Ожидание положительного ответа — всего лишь формальность. Естественно, слова Крейна бьют в цель. В яблочко. Потому что он видел их всех насквозь, каждого знал как облупленного, мог каждому поставить диагноз и не прогадал бы. Ну давай, местное светило, крой в ответ, что там у тебя припасено за пазухой идеального белого халата. — Я не позволю… Джонатан театрально закатил глаза, давая понять, что он думает обо всех этих предсказуемых угрозах. Не позволит он, посмотрите на него. — Доиграетесь, Крейн, — прошипел Эзра. Не на того напал. — В отличие от вас я работаю, — саркастично-уничижительно улыбнувшись, ответил Джонатан, чуть подавшись корпусом вперёд. Беседу по душам прервала рыжая. Крейн не удосуживался до сих пор запоминать ни их имена, ни их фамилии, давая прозвища по отличительным признакам. Однако теперь прочитал написанное на бейдже: Оливия Смит, медсестра. — Мисс Бернард ожидает в приёмной, — сообщила Оливия, обратившись к Крейну. Когда она ушла, Эзра сложил руки на груди, но поспешил указать на Джонатана пальцем. Но прежде, чем он успел что-то сказать, Джонатан задал вопрос: — Подозреваю, мисс Бернард тут не по своей прихоти, а по вашей? Эзра скривился, но отрицать не стал. Впрочем, кое-что он всё же сказал: — Предупреждаю: если с пациенткой что-то случится — что угодно, — отвечать будете перед комиссией по медицинской этике, а потом и до юристов дойдут документы. Крейн с вызовом шагнул в сторону приёмной, Эзра пошёл рядом. — Я собираюсь лечить пациентку, а не калечить её, — отрезал Джонатан. Эзра недовольно хмыкнул. — О вас ходят разные слухи. Джонатан повернул голову к оппоненту и холодно улыбнулся. — Пусть слухи остаются слухами. О вас тоже говорят разное. Всему ли можно верить? Эзра не ответил, даже не нахмурился. Наверное, принялся перебирать наперечёт свои собственные грешки. Крейн прервал молчание первым: — Так что она моя пациентка… — …и вы не заберёте её в Аркхем ни под каким предлогом, — закончил за него Эзра. Руки связаны, руки по швам, а как бы хотелось дотянуться до того — до той — что так хочется изучить. Право дело, ну какие для этого есть условия в этом пристанище для сирых и убогих? То ли дело Аркхем! Да, там есть где развернуться. Но Эзра тут третий глава по счёту после главврача и его зама, а Крейн почти-на-птичьих-правах. Вот что убого. Вместо ответа Джонатан кивнул. А Эзра не заставил ждать новых слов, вбиваемых как кол в сердце, будто он возомнил себя охотником на готэмских вампиров. — Поговорите с мисс Бертран, задайте ей вопросы, например, о её жизни, об отношениях с дочерью. Джонатан сморщился от наставнического тона Эзры, как будто у Крейна из опыта за плечами только магистратура, а не пять лет практики в Аркхеме. А может, Эзра здесь как раз потому, что Джонатану одобрили вести дело новой пациентки, но под надзором ментора? Занятно-занятно. Нехватку врачей вроде и решили, но пробили новую брешь в своей и без того дырявой системе, выкроив время Эзры для наставничества. Неразумная трата ресурсов. Войдя наконец в кабинет, Джонатан и Эзра сели за длинный стол справа от окна, а посреди приёмной на твёрдом деревянном стуле сидела мисс Бертран. Она деликатно подогнула под себя ноги и наклонила колени вбок. Высокие манеры. Интересно. Вчера она дала эмоциям выплеснуться наружу, а сегодня вела себя так, словно и не было никакого «вчера». Женщина немолодая, на вид ей лет шестьдесят. Ухоженная. Седина закрашена чем-то вроде нордического блонда. Повседневный неброский макияж освежал лицо, скрадывал морщины. Впрочем, они не очень-то и выделялись. Пластика? Ботекс? И то и другое? Джонатан сделал несколько пометок для себя, пока Эзра раскручивал беседу и направлял на нужный лад. После он передал слово Крейну. Джонатан кашлянул в кулак и, не глядя на ментора, спросил у женщины: — Правильно ли я понимаю, что у вас были поздние роды? Вопрос ни капли не смутил мисс Бертран, она утвердительно кивнула. — Да, я родила Энни в сорок два года. Сейчас мне шестьдесят четыре. Крейн записал в блокнот ответ. — Значит, Ханне сейчас двадцать два, — вывел он. — Исполнится через месяц, — поправила мисс Бертран. Крейн кивнул. — Могу я узнать характер вашей работы? Эзра тоже вклинился: — Вы прекрасно выглядите, мисс Бертран! Наверное, вы работаете в сфере красоты? Женщина лучезарно улыбнулась и с благодарностью приняла комплимент. — Я по профессии бухгалтер, но времена сейчас такие, что рынок труда и без меня перенасыщен специалистами данной сферы, — мисс Бертран элегантно, без лишних неуместных движений закинула ногу на ногу, её лаковые туфли из натуральной кожи на высоком толстом каблуке сверкнули в свете ртутных ламп. — Я индивидуальная веб-кам модель, плюс работаю в эскорте. Лицо Эзры вытянулось, а Крейн пристально посмотрел на женщину. Мисс Бертран улыбнулась, по-американски красивая улыбка выдавала в женщине умение подать себя в нужном ракурсе. — Вы удивитесь, узнав, что не только молодые и налитые соком девушки требуются в моей сфере! Зрелая изысканность и изящество тоже в ходу! И при этом всё довольно прилично. Эзра неуместно прикрыл лицо ладонью. Кажется, его непрофессионализм вот-вот готов был выдать причину поведения Ханны. Мисс Бертран не упустила возможности рассмотреть его как следует: статный, с налётом причёсанной небритости. Статный, чего у него не отнять. И статность эта по-своему породистая. — Всё в порядке, — доброжелательно ответила мисс Бертран, — моя Энни в курсе, чем я занимаюсь. К тому же моя деятельность в эскорте не предполагает интима, разве что за отдельную плату. Очень хорошую плату, и не все могут себе это позволить. Я сопровождаю клиентов, которым опостылели малолетки, с которыми не о чем поговорить. Я же могу составить не просто приятную компанию, а интеллектуальную. А для роли веб-кам модели я снимаю отдельный номер в гостинице. И уверяю вас, психика моей дочери пострадала не от моей занятости, плюс я ни в коем случае не вовлекаю дочь во всё это. Наоборот, я хочу дать ей ту жизнь, которую она заслуживает. У Энни хорошее образование, она училась в частной школе, с отличием окончила Манхеттенский колледж по специальности педагогика. Эзра снова вмешался в разговор: — Почему не политология, например? Мисс Бертран развела руками. — Потому что играть в политику удобно мужчинам, а женщинам чаще всего или приходится подаваться в суфражистки, или прибегать к постели. С дочерью-суфражисткой я готова мириться, но со вторым нет. Крейн откинулся на спинку стула и постучал кнопкой шариковой ручки о стол. Эзра сложил руки на груди и повернул голову к Крейну, ожидая ответа на умозаключения, так сказать, коллеги. Однако Джонатан не спешил делиться чем-либо: ни вслух, ни на клочке бумаги. Они же не школьники на допросе у строгой директрисы! А Эзра обойдётся, пусть до всего доходит сам, если у него вообще есть какие-нибудь вымыслы-домыслы. Однако Крейн выразительно посмотрел на Эзру и перевёл взгляд на мисс Бертран. — Какие у вас отношения с дочерью? Не задумываясь, она ответила: — Доверительные. Оу! Нет, не в плане, что я рассказываю всё о своей работе! Упаси боже! Энни это не касается. Но она рассказывает мне, как прошёл её день, например. Это лишь малая часть всего, чем она со мной делится. Эзра покрутил указательным пальцем в воздухе. — Видимо, всё-таки не всем. Мисс Бертран поджала губы. А что она могла ответить? Крейн как раз понимал, что она либо скрывала правду о психическом состоянии дочери, либо мисс «мать года» настолько была погружена в свой «бизнес», что ей попросту не хватало времени на Ханну. В итоге Джонатан, более или менее удовлетворённый полученными ответами, которые он мог получить в присутствии Эзры, обратился к женщине: — Оставьте мне, пожалуйста, ваш имейл, я пришлю вам опросник. Если что-то понадобится, я, как говорил уже ранее, позвоню вам. Вы можете идти. Женщина несколько раз непонимающе моргнула и посмотрела на обоих врачей по очереди. — Но меня вызвали, сказали, что хотели поговорить… Наедине Джонатан непременно провёл бы более детальный опрос, так сказать, с пристрастием, роясь в самых воспалённых и болезненных душевных ранах, но при Эзре он решил играть вид самого что ни на есть среднестатистического врача. Крейн сдержанно улыбнулся, стараясь быть дозировано-приветливым. — Мы уже поговорили, только что. Мисс Бертран поднялась, поправила юбку, затем сняла со спинки стула сумочку, взяла с вешалки дорогое кашемировое пальто и, обернувшись, молча ушла. Сразу после её ухода Эзра фривольно откинулся на спинку стула и сально улыбнулся. — Надо же! Кто бы мог подумать! *** Эн не спалось. Наверное, оно и к лучшему. Наверное. Она разглядывала расплывчатый бело-голубой потолок, такой бледный, что мороз по коже. Стена под головой твёрдая, холодная, выложена из плитки, но у Эн не было сил, чтобы на скорую руку сообразить, что с этим можно сделать. Повернуться и разбить о плитку лоб? Раскрасить уже набивший оскомину серо-белый в красный? Её красный, из-под её кожи, самый настоящий, без всякой фальши и лжи. Свет мигает. Лампы неестественно вспыхивали-загорались-вспыхивали-загорались, и так каждую божью секунду. С тихим пощёлкиванием-потрескиванием, словно о них бились невидимые почти невесомые мотыльки. В неверном свете карамельные обои в полоску выглядели предупреждением. Настольная лампа на прикроватной тумбе тоже мерцала. Застывшие тени комнатной обстановки украсили стены. Цик-цик, цок-цок, щёлк-щёлк. Едва уловимые электрические шорохи. Эн распахнула глаза, насколько позволяли текущие по венам здешние лекарства. Яды. «История великих отравителей». Её заставляли спать, заставляли бодрствовать на грани с безумием, в которое не нырнуть и из которого не вынырнуть. Лимб. Католики боготворили всё, что связано с лимбом и адом, а рай — всего лишь приложение к грехам. Веки смыкались, патока растекалась по телу, липкая, вязкая. А Эн в ней словно муха, вынуждена барахтаться, захлёбываться самым вожделенным. Сладкая смерть. Мучительная. Очередное пробуждение было менее мучительным. Голова уже не наэлектризована, и Эн наконец-то не под водой, средь толщи воды, а в своём теле. На больничной кровати. «Я мыслю, следовательно, я существую». Даже воздух вокруг наконец-то не пластмассовый, а живой. Или живительный. Эн не могла подобрать слово, но одно она знала точно: дышать — простое слово без болезненных спазмов под рёбрами. И вокруг тишина. Спокойствие. Чудовищное. Может быть, Эн и дальше подмечала бы ужасы вокруг себя, но её напряжённые мысли прервал тихий скрип двери. Эн приподняла голову, стянув с неё тонкое почти прозрачное одеяло, и увидела врача. Наверное, врача. — Здравствуй, Ханна! Эн прислушалась и внимательно присмотрелась к мужчине. С чем он к ней пришёл? С диагнозом? С порцией душных наставлений о том, как дышать во время критических ситуаций? Эн умела дышать и даже знала несколько дыхательных упражнений, которые помогали (нет) при стрессе. — Как скоро меня отпустят? — вместо приветствия настойчиво спросила она. — Ну, это зависит от меня и от твоего состояния, как скоро оно улучшится, не повторится ли психоз, — мужчина пододвинул к изножью кровати стул и сел. — Я твой лечащий врач, на ближайшую неделю уж точно. Доктор Крейн. Эн соскребла себя со слишком мягкой кровати, села, натянув до шеи одеяло, и посмотрела на табличку врача. — Джонатан Крейн, психиатр. Ну… здравствуйте. Я уже хорошо себя чувствую. Можно мне сегодня уйти? Доктор Крейн будто даже не удивился такому вопросу. — Конечно нет, — выразительно ответил он. — Мы только сняли состояние острого психоза, однако это не значит, что он не повторится. Эн повторила за ним слово, будто ей предстояло выучить его: — Психоза… После такого люди обычно замолкали, не зная, куда выводить разговор дальше, а если не знали, то вставали и уходили, как бы ставили точку. Или многоточие. Смотря кто что ждал от такого разговора и кто какой для себя знак ставил изначально. Пациенты тоже имели на это право. Но доктор Крейн, кажется, в карман за слово не лез, потому продолжил: — Ты кричала, что кого-то убила, но в полиции это опровергли. Могу ли я считать, что ты метафорически взяла на себя вину за своих соседей? Эн помотала головой. Нет, синдрома выжившего у неё вроде как нет. — Возможно, ты придумала для себя какой-то обряд в виде действий или слов, полагая, что таким образом спасаешь близких людей или мир. Что-то в твоём идеальном мире повторяющихся действий сбилось, и ты восприняла это как страшное пророчество. Эн подняла удивлённый взгляд на мужчину. Что? Действия? Вроде того, когда некоторые по три раза приоткрывают дверцу холодильника, прежде чем наконец уже открыть её? Эм… Нет, чёрт возьми! Она не какая-нибудь психичка, которая не может просто взять и открыть этот сраный холодильник! Поэтому Эн нахмурилась и снова помотала головой. И только сейчас она заметила, что почёсывала голень, около колена. Её отвлекла влажно стекающая алая капля. Эн аккуратно убрала с ног одеяло, чтобы не испачкать его, и внимательно посмотрела на улиточный кровавый след. Небольшой, длиной всего сантиметров пять. — Тебя пугает кровь? — доверительно-учтиво спросил доктор Крейн, заинтересованно наблюдавший за Эн. — Нет, — не глядя на него, ответила она, — кровь — это всего лишь кровь. Не вижу смысла наделять её каким-то сакральным смыслом. Крейн ухватился за эту ниточку. — Хорошо. Тогда что тебя пугает? Эн наконец оторвала взгляд от капли на ноге и перевела его на доктора. Интересный вопрос. Кажется, она даже знала на него ответ, однако совсем не горела желанием, чтобы кто-то копался в этом самом ответе, как в корзине с грязным бельём. Да, доктор Крейн психиатр и все дела, но это совсем не означало, что Эн обязана открывать ему свою душу. Поэтому она просто пожала плечами. Снова. — Может, у тебя есть предположение, кто мог убить твоих соседей? Эн положила голову на колени и вытянула губы в линию. — Есть. Это я. Крейн не стал спорить и опровергать. — И как ты это сделала? Эн подметила, что он не добавил слово «же», чтобы его вопрос превратился в сомнение: «И как же ты это сделала?» Она нахмурилась, не понимая, могла ли в таком случае доверять своему психиатру или он просто ловко составлял слова в ряд? — Ну-у… — протянула она, не зная, что сказать. — Это долго объяснять. Доктор Крейн сложил руки на колени, выглядел он всё ещё заинтересованным и, кажется, готовым выслушать любую ахинею, которую бы ни сказала Эн. — Так мы никуда и не торопимся, — как будто подталкивая, ответил он. А Эн что? Эн всегда была такой, Эн всегда была с прибабахом, Эн всегда в детстве пугала маму этим самым прибабахом, а потом мама как бы смирилась и стала делать вид, что ничего не было, что Эн просто того. Эн. Эн. Эн. Никогда не была как все нормальные люди, а так хотелось быть как все. Спать. Видеть странные сны и забывать их после пробуждения. Она сцепила пальцы в замок поверх коленей, уткнула нос между коленями, и не глядя на доктора, начала откуда-то издалека. — Это началось ещё в детстве, лет с шести, наверное.