fortunate son

      К половине третьего ночи Майкл чувствует, как начинает обильно потеть.       Покалывающий жар под кожей начал ощущаться почти сразу же после того, как он лёг спать, но парень изо всех сил старается не обращать на это внимания в надежде, что это просто пройдёт само собой и, наконец, удастся нормально поспать и заполучить желанный отдых. Сегодня был долгий и трудный день, и всё, чего хочет Майкл, — это хорошенько выспаться за восемь часов, прежде чем тащиться обратно в школу. Осознание того, что его одноклассники знают о произошедшей драке, только заставляет бояться возвращения туда, поэтому оставшимся у него для отдыха временем желательно насладиться сполна.       Однако сон так и не приходит. Жар продолжает нарастать, в венах медленно разгорается огонь, постепенно превращающийся в будто бушующее в Преисподней пламя, но Майкл тщетно пытается притвориться, что с ним всё в порядке.       Всё-таки температура? Приходит в голову мысль, пока парень лежит на спине, уставившись в потолок своей спальни, где он проведёт всю следующую неделю. Конечно нет.       С другой стороны, все свидетельства тому трудно игнорировать. По мере того, как проходят минуты, и луна медленно прокладывает свой путь по небу, одежда Майкла становится всё влажнее и, наконец, промокает чуть ли не насквозь; он кусает губы, чтобы заглушить стоны из-за… Из-за чего?       Боли, наверное. Давно он не болел так, чтобы чувствовать себя подобным образом, однако парень помнит те тупые боли, преследовавшие его во время болезни. Помнит, что его тело казалось слишком тяжёлым, а мышцы слишком слабыми, когда каждое движение казалось настолько трудным, что даже думать о нём было невозможно. Когда, совсем ещё маленький, он вот так заболел, отец взял отгул на работе, только чтобы быть рядом с ним. Они с матерью по очереди прикладывали холодные тряпочки ко лбу мальчика.       Сейчас он, правда, не один, но нет никакого желания будить кого-либо из своих дядей и обременять их подобной глупостью в виде заботы о нём.       Майкл выталкивает себя из постели и тихо пробирается в ванную, зная, что Винсент услышит его, если всё ещё не спит. Навострив собственные уши так, чтобы можно было уловить любой звук движения, ему кажется, будто издалека слышится какой-то слабый звук. И это несмотря на то, что стены в квартире довольно толстые.       Уловив тихий скрип двигающихся пружин кровати, Майкл полностью перестаёт напрягаться.       О Боже мой. Произносит парень себе под нос и заходит в ванную.       Включив свет, он тихо закрывает за собой дверь, подходит к раковине и включает холодную, насколько это возможно, воду, чтобы немного ополоснуть лицо. Затем, стянув полотенце с крючка над унитазом, он намачивает его и протирает лицо и шею, проводя по вискам и вдоль линии роста волос, где пот скопился, кажется, больше всего.       Это всё грёбаная генетика Афтонов, передавшая ему такие густые волосы. Столько от них проблем.       Хоть полотенце почти и не помогает, но это уже что-то. Майкл ещё раз тщательно вытирает себя, выключая затем свет и отправляясь на кухню. Кажется, он видел апельсиновый сок, когда искал чего бы взять попить на ужин.       И, если у него действительно поднимется температура, ни за что нельзя допускать обезвоживания.       Открыв дверцу холодильника и достав упаковку с апельсиновым соком, Майкл замечает, что в воздухе витает слабый аромат, который сам он не совсем распознаёт. Оставив холодильник открытым, он использует слабый свет из него, чтобы найти шкафчик, где хранятся стаканы, а затем как можно тише достаёт один из них. Теперь, когда он знает, что оба дяди не спят, придётся вести себя очень тихо. Хотя… Честно говоря, они, скорее всего, его не услышат.       Майкл наливает себе стакан сока, уносит его в комнату и, закрыв за собой дверь, подходит к кровати. Усевшись на её край, он выпивает сок, который, освежающе сладкий и холодный на языке, дарит ему облегчение от угрожающей поглотить его всего изнутри жары.       Как только он собирается забраться обратно в постель, парень замечает кое-что ещё.       Проскользнув по матрасу, трение от этого движения заставляет Майкла замереть — волна приятных ощущений захлёстывает его с ног до головы; всё тело внезапно напрягается. Приоткрыв рот, он зажмуривается и отрывает бёдра от кровати. Теперь он чувствует то, чего не мог заметить ранее — его боксёры, прилипшие к коже, промокли насквозь даже хуже, чем пижамная майка от пота.       О, ну конечно, вот этого ещё не хватало вдобавок ко всему остальному, что с ним сейчас происходит.       Тихий стон срывается с его губ, когда Майкл проводит руками по лицу, молча принимая странный удар судьбы. Подростковые гормоны — такая заноза в заднице. Да, хреново то, что он заболел, но, похоже, это не мешает ему к тому же ещё и быть возбуждённым, а сейчас это не надо вообще никому.       И, как он вдруг понимает, это больше похоже на зуд. В ту же секунду, когда он замечает это, в ту же секунду, когда он это признаёт — это становится единственным, о чём теперь он только может думать.       — Чёрт, — шепчет Майкл сам себе. — Что, блять, я такого сделал?       Мастурбировать в квартире своего дяди кажется ему плохой идеей, особенно когда у этого дяди достаточно чувствительный нос, чтобы, вероятно, учуять всё это утром, и, Господи, как вообще только гибридные семьи справляются с этим? Майклу никогда не приходилось находиться рядом с другими гибридами, чтобы задумываться об этом; тем более, что игнорировать запашки своих пубертатных одноклассников у него неплохо получалось.       А пахли они в основном крайне плохо. Но Майкл точно может сказать, когда кто-то возбуждён, несмотря на все его усилия не обращать на это внимания, хотя в целом ему довольно неплохо это удаётся.       Жар, разгорающийся между ног, становится всё острее и горячее, чем тепло на его лице, и, сжав бёдра вместе, он тихо шипит, ощущая плавную пульсацию снизу. Ох, конечно он уже возбуждался и ранее, и видел по ночам более чем достаточно влажных снов, но это… Это намного хуже. Настолько плохо, что ощущения пробирают чуть ли не до боли.       Что-то определённо не так. Это совсем на него не похоже.       Вздохнув, Майкл снова плюхается на свой матрас, устремляя взгляд в потолок над ним; он пытается осознать, что именно сейчас с ним происходит. Его дяди занимаются сексом в своей спальне, а он ужасно возбуждён без какой-либо причины. Возбуждён настолько, что чувствует, как снизу всё пульсирует в такт его сердцебиению.       Повернув голову к шкафу на другой стороне комнаты, Майкл, не задумываясь, встаёт с кровати, подходит к нему и распахивает его двери. Он повесил одежду, которую привёз с собой, поэтому внутри стало более тесно и по-прежнему темно; пространство в шкафу не настолько уж и маленькое, чтобы чувствовать себя некомфортно. Опустившись на колени и заползя внутрь, ему кажется, что всё идеально… Хотя, признаться, не так мягко, как хотелось бы.       Но это только начало — и вот так просто в этот момент его сознание, кажется, полностью отключается.       Майкл выползает из шкафа и возвращается к своей кровати, сдёргивая с неё одеяло, снимая обычную простыню и подкладку под матрас, и относит всё в шкаф. Обе простыни падают на покрытый ковром низ шкафа вместе с одеялом сверху, а затем он хватает и подушки, складывая их в один угол, прежде чем наконец свернуться калачиком поверх одеяла.       Гораздо лучше. Мягко, темно и замкнуто — именно так, как он и хотел.       Парень протягивает руку, чтобы почти полностью закрыть дверцы шкафа, оставляя их лишь слегка приоткрытыми, и устраивается поудобнее на подушках. Тихий стон вырывается из его горла, когда он опускает руку между закрытых пижамными штанами ног. Он всегда носит штаны. Шорты — ни за что. Это очень важно.       Но сейчас эти штаны сильно мешают, и терпеть их на себе Майкл не собирается.       Он стягивает низ, достаточно сильно приподнимая бёдра, чтобы штаны смогли легко соскользнуть вниз, и запихивает их подальше в дальний конец шкафа. Нижнее бельё прилипает к коже, и парень тихо шипит, когда проводит пальцами по влажной, абсолютно мокрой и горячей на ощупь ткани.       Нужно их убрать. Майкл чуть ли не срывает их с себя, а затем раздвигает ноги так широко, как только может и насколько ему позволяет пространство в шкафу, зажимая ладонь между бёдер. Пальцы двигаются по скользким складкам влагалища, и он проглатывает ещё один стон, слегка ударяясь головой о стену. Жар разливается по всем его венам.       Прошло слишком много времени с тех пор, как он делал это в последний раз; по позвоночнику сверху вниз пробегают мурашки, когда он вновь проводит пальцами снизу и погружает их внутрь, потянув вверх. Наконец прикоснувшись к пульсирующему клитору, Майкл прикусывает внутреннюю сторону щеки, чуть сдвигая бёдра, чтобы устроиться поудобнее, и начинает натирать небольшие круги на чувствительных нервах.       Почти сразу же на него накатывает волна ощущений. Тело отчаянно пытается извиваться, пытаясь избавиться от этого чувства, но Майкл не позволяет. Он тихо дышит, выгибая бёдра навстречу собственным пальцам; шея напряжена, а глаза зажмурены в темноте.       Разум беспокойно блуждает. На подобные случаи у Майкла было много фантазий, но все они всегда были расплывчаты и бесформенны. О том, что кто-то обнимет его. Кто-то, кто будет его любить. Кто-то, кто не будет стесняться того, кем Майкл является, прикусывая кончики его ушей и проводя пальцами по основанию хвоста, когда одна рука будет занята этим чувствительным местом, в то время как другая расположится у него между ног.       Но сегодня ночью всё становится ясно. Запутанный разум Майкла, наконец, находит в воображении лицо того, о ком он фантазирует — теперь уже не просто бесформенную тень, дающую ему то, чего он желает, лишь потому, что он этого хочет. Вместо этого он видит знакомое лицо. Совсем немного огрубевший от щетины подбородок, распущенные и мягкие под его пальцами волосы, пронзительный взгляд—       Он представляет, как над ним в шкафу, просунув руку между ног, склоняется отец и шепчет тихие слова восхищения в дёргающееся ухо Майкла, когда прикасается к нему.       — Ты такой хороший мальчик, да, Майкл? — мягко звучит голос в темноте шкафа, и Майкл сдерживает тихий стон, когда слышит его. Боги, как же он хочет, чтобы отец говорил с ним, и только с ним. Как же он жалок. — Такой милый мальчик — так показываешь мне себя, хм? Тебе нравится?       — Да, — Майкл едва может выговорить это, дрожа от удовольствия и слегка поглаживая свой клитор; пальцы ног сжимаются под одеялом. — Но это… Отец, этого недостаточно. — и он совсем не знает, что это значит. Не знает, что ему нужно, чтобы было достаточно.       Отец аккуратно сжимает его колено, нежно касаясь его пальцами, а затем опускается ниже — и Майкл клянется, что чувствует это. Чувствует легчайшее давление на вход в его влагалище, срывающее прерывистый вздох с его губ, когда он безуспешно пытается раздвинуть ноги ещё шире в таком ограниченном пространстве.       — Думаю, это тебе и нужно, дорогой. А теперь помолчи и позволь папочке позаботиться о тебе, хорошо?       — Прошу. — всё, что Майкл может выдавить из себя. Едва слышный шёпот слов.       Его собственная рука скользит вниз, пальцы прижимаются к теплу влажного влагалища, когда трепещущие мышцы расслабляются и позволяют почти жадно вобрать свои пальцы внутрь. Майкл слабо стонет от давления; часть отчаяния, наконец, проходит, когда он надавливает туда, откуда удовольствие, как он знает, приходит быстрее всего. Трудно выбрать правильную позу, но он уже делал это раньше и чуть ли не урчит, когда удаётся достать до той самой точки.       И Майкл слышит, как смех отца нежно отдаётся эхом в его ушах.       — Такой умный мальчик. А теперь покажи мне, как ты кончаешь.       На голую кожу будто выливают ведро ледяной воды. Майкл отдёргивает руку от себя, хрипит, поднимаясь на ноги, и морщится, когда ударяется головой о металлическую перекладину, на которой висит его одежда. Он хватает свои пижамные штаны и, спотыкаясь, выскакивает из шкафа, натягивая их обратно трясущимися руками.       Что это, блять, было? Что, нахуй, это такое было?       — О Боже мой, — кричит он шёпотом в темноту. Парень вытирает мокрые пальцы о штанину и расхаживает по комнате из стороны в сторону, тщетно пытаясь игнорировать тянущую пульсацию между ног, которая так отчаянно требует его внимания. — О Боже, Господи, Боже, блять, мой, что это был за пиздец?       Но Майкл знает, что это было. Он всё ещё слабо ощущает призрак своего отца, и хотя от этого у него должно скрутить желудок, хотя это должно вызвать у него физическую тошноту, достаточную для того, чтобы проблеваться, и всё же… Всё его тело дрожит от вожделения.       Это ненормальная реакция. Это вообще не может быть нормальной реакцией на что-либо.       Разочарованный рык срывается с губ всё ещё расхаживающего по комнате Майкла; лицо горит, ведь такие резкие движения, кажется, только подчёркивают, насколько он возбуждён. Штаны промокли насквозь буквально за считанные минуты, и ничего хорошего в этом нет, ведь если он снова прикоснётся к себе… То будет снова думать об отце?       Да кто вообще думает о подобном со своими родителями? Что, чёрт возьми, с ним не так?       Но теперь, когда фантазия проникла наружу, будто вырвавшись из открытых шлюзов, Майкл внезапно вспоминает, как спустился вниз и обнаружил отца на диване. Помнит, как вдыхал его запах, помнит, как утыкался носом в его горло, играл с его волосами, помнит безумное и внезапное желание вонзить зубы глубоко в нежную кожу, чтобы все знали, что-       Знали что? Что знали? Майкл проводит руками по волосам, чуть не задевая при этом свои опущенные уши. Хвост сзади хлещет из стороны в сторону, ноздри резко раздуваются, учащается дыхание.       Но сейчас всё обрушивается на него так сильно, что он совсем не может этого выдержать. Как приятно было рядом с отцом, как Майкл не хотел покидать его, как он чувствовал запах стресса, огорчения и печали, витающие вокруг отца, как он просто хотел вмешаться, всё исправить. Он просто тупой ёбаный подросток — да что он вообще знает о том, через что проходят взрослые? И как он может даже думать о том, чтобы всё исправить, когда во многих проблемах в отношениях между ними виноват именно он?       Он поцеловал отца на прощание, и в тот момент это показалось ему правильным поступком, ведь Майкл чувствовал, насколько он был молча расстроен. Это была его инициатива, он думал, что так будет правильно, однако отец этого не просил, а Майкл просто хотел немного его утешить, прежде чем уехать из дома.       Господи Иисусе, он был так близок к тому, чтобы по-настоящему поцеловать его. Он же почти сделал это.       — Блять, блять, блять. — снова рычит Майкл ни на что и, в то же время, на всё подряд, но в основном на себя, ведь он снова собирается всё испортить.       Парень слегка подпрыгивает, когда раздаётся тихий стук в дверь его комнаты, застывая на месте и уставившись на неё. С её стороны доносится тихий, приглушённый деревом голос Скотта.       — Майк, ты там в порядке? Винс говорит, что слышит, как ты рычишь и ходишь туда-сюда.       Конечно. Дядя Винсент ведь гибрид с такими же чувствительными ушами, как и у Майкла; похоже, что даже с возрастом это никуда не пропадает, что приятно, однако абсолютно херово на данный момент осознавать, учитывая нынешнюю ситуацию.       — Я просто… Я…       Что ему сказать? Конечно с ним не всё в порядке! Он жутко возбуждён и фантазирует о своём отце, но он так далеко от дома, и всё, чего он хочет, — это быть там, и он должен хотеть быть там, чтобы наконец, в том числе, наладить отношения со своей матерью, братом и сестрой. И всё же, его мысли почти постоянно крутятся вокруг отца. Вокруг Уильяма, сука, Афтона, чьё отсутствие внимания, чья общая эмоциональная отстранённость привели Майкла к этой эмоциональной катастрофе. И теперь он знает почему.       Он даже не знает, что теперь делать, когда знает почему.       Слёзы разочарования обжигают его глаза, и парень снова опускается на край матраса, обхватив голову руками. На этот раз сдерживаться просто невозможно. Это, как и всё, что сегодня вечером вырвалось из него, безжалостно выходит наружу; в тиши комнате звучат ужасные болезненные всхлипы, от которых всё тело Майкла дрожит, а руки запутываются в волосах. Он такой конченый. Такой испорченный, и вся семья возненавидит его, когда узнает об этом.       Минуту спустя с щелчком открывается дверь, но Майкл не поднимает глаз. Лишь потеет, дрожит и плачет, когда кровать рядом с ним прогибается, и чужие руки аккуратно обвиваются вокруг него, крепко прижимая к себе. Дядя Винсент нежно целует его в висок и внезапно начинает урчать ему на ухо.       Но этот звук, кажется, прорывается сквозь душащую его боль, и Майкл прислоняется к его груди без какого-либо сопротивления. Он так сильно скучал по близости с кем-то, и Винсент был так добр к нему.       — У него начинается течка, — звучит мягкий и чуткий голос Скотта. Майкл поднимает заплаканные глаза, видя, как мужчина стоит у стены, давая ему и Винсенту побыть вместе рядом, но всё равно не уходит, если вдруг что-то от него понадобится. — Мне показалось, что ещё дома он был немного красный, но сейчас стало хуже.       Винсент тихо вздыхает и снова сжимает Майкла в объятиях, а Майкл поворачивается, утыкаясь лицом в плечо дяди.       — Об этом я и беспокоился. Я не хотел поднимать эту тему при Уильяме. Одному богу известно, как бы он на это отреагировал.       — Каковы шансы, что Уильям вообще знает, что такое течка? — спрашивает Скотт, и Винсент издаёт низкий разочарованный звук, который Майкл никогда ранее не слышал.       — Будем решать проблемы по мере их поступления, — говорит он, и Майкл неуверенно поднимает голову. Винсент приятно пахнет. А ещё от него пахнет сексом, и ужасно неловко думать об этом прямо сейчас, но, правда, — пахнет очень хорошо. — Майкл, я просто хочу, чтобы ты ответил мне на несколько вопросов, ладно? Я прекрасно всё понимаю и помогу с этим.       — Поможешь с чем? — спрашивает Майкл. — Что такое «течка»? Что происходит?       Из горла Винсента выходит ещё один тихий, сдавленный звук.       — Детка, сделай мне одолжение? Принеси ему стакан воды и мокрое полотенце, нам нужно поговорить.       — Конечно. — Скотт, однако, не просто выходит из комнаты; прежде чем уйти, он целует Винсента в макушку, и Майкл высматривает самодовольную ухмылку на лице своего дяди, после чего Винсент, наконец, поворачивается и смотрит на него.       — Скажу коротко и прямо, потому что не думаю, что ты в настроении для урока биологии, — Винсент легонько похлопывает его по щеке, пытаясь заставить парня сосредоточиться на его словах, и Майкл старается сесть прямо, смаргивая выступившие на глазах слёзы. — У тебя течка. Знаешь, ты очень похож на меня, и, я полагаю, именно поэтому Уилл так старался держать нас подальше друг от друга. Тебе необязательно говорить, можешь просто кивнуть или покачать головой: как я понимаю, ты родился не мальчиком.       От этих слов Майкл сжимает челюсти, слегка расширяя глаза и сглатывая ком в горле. Он кивает головой; это не ложь. Это правда. Но он не думал, что Винсент этого не знал, и почему-то то, что отец оставил выбор рассказать Винсенту об этом или нет именно ему, вызывает у него ещё больше тёплых чувств. Но всё же, каким-то удивительным образом, Винсент уже знает.       А затем его глаза расширяются ещё больше.       — Подожди, ты хочешь сказать, что ты…?       — Это ещё одна причина, по которой наши с ним родители так ненавидели меня, — Винсент нежно вытирает слёзы со щёк Майкла. — У тебя течка. Если в твоём теле имеется всё для этого необходимое, а у тебя оно имеется, начинается течка. И, поверь мне, комната и почти устроенное гнездо в шкафу выдают тебя с головой.       Точно. Винсент ведь прекрасно видит в темноте. В комнату проникает совсем немного света — судя по всему, от лампы в коридоре, — но, чтобы всё видеть, гибридам он не нужен.       — Я… Я не понимаю, что происходит. Мне так жарко.       — Температура тела обычно резко повышается, особенно когда это происходит в первый раз во время взросления. У тебя это впервые. Я уверен, — Винсент прижимает прохладные ладони к его щекам, и Майкл благодарно прижимается к ним. — И, конечно, Уилл ни черта не удосужился узнать о биологии гибридов, так что он понятия и не имеет обо всём этом. Как долго у тебя продолжаются эти приливы жара? Уже некоторое время, да?       Теперь, когда он упомянул об этом… Майкл прикусывает губу.       — На самом деле я ничего не чувствовал, но отец подумал, что я заболел, потому что лицо было тёплое.       — Ну конечно — он бы не вспомнил, когда это впервые случилось со мной. Это было так давно, и… — Винсент замолкает, а затем быстро качает головой. — У тебя никого нет, к кому ты мог бы обратиться за помощью, да? Может, девушка? Парень? Друзья, которые могли бы помочь? Или ты справляешься с этим в одиночку?       — Я ни с кем не встречаюсь. Да и друзей на самом деле у меня тоже нет. — после вечеринки у Майкла вообще нет друзей, но он не хочет об этом упоминать.       Винсент снова кивает. Он молча проводит пальцами по волосам парня, слегка бросая взгляд в сторону, и Майкл задаётся вопросом, почему Скотт так долго не приходит, когда Винсент, наконец, снова смотрит на него.       — Я хочу, чтобы ты был честен со мной. Если ты будешь вешать мне лапшу на уши, Майкл, я узнаю. Мой нюх не хуже твоего, и у меня гораздо больше жизненного опыта. Я прекрасно читаю людей, ведь живу на этом свете намного дольше.       Это слегка озадачивает Майкла.       — Я бы не стал тебе врать.       — Да, не думаю, что ты стал бы просто так лгать мне о чём-то, но вот об этом — вполне можешь, — Винсент вздыхает, и выглядит так, будто даже не хочет спрашивать. Тут же Майкл понимает почему. — Я совсем не слепой. Я прекрасно вижу то, что у меня под носом. Насколько необычно любвеобильным ты был со своим отцом в последнее время?       О Боже. О Господи.       — Всё совсем не так… — сразу же начинает подавленный Майкл.       — Честно говоря, мне поебать, как, — перебивает Винсент; парень расширяет глаза и открывает рот, смотря на своего дядю. — Не смотри на меня так. Я серьёзно. У меня было очень много времени подумать над этим. Я не слепой. Только потому, что Уилл ни черта не знает о гибридах, а ты знаешь недостаточно, чтобы понимать, что происходит, не значит, что я не вижу это собственными глазами.       Получается, это даже более очевидно, чем думал Майкл. Пиздец. Ёбаный пиздец.       — Я не знаю, что происходит. — блеет он, слишком разгорячённый, растерянный и напуганный.       — Твоё тело на пределе, потому что хочет секса. В частности, хочет быть оплодотворённым — да, звучит ужасно, — Винсент снова кладёт руку на его щеку, и Майкл беспомощно прижимается к ней. — И скажу тебе так: если хочешь, чтобы я прямо сейчас позвонил Уиллу, чтобы он остался с тобой на это время, то я так и сделаю.       — Он не должен узнать об этом. Ему будет противно. Он же жутко меня возненавидит. — и мысль о том, что Майкл потеряет ту малую опору, которую он завоевал в их отношениях, вызывает тошноту; снова начинают наворачиваться горячие и быстрые слёзы.       Не успев опомниться, парень чувствует, как к его лбу прижимается прохладное полотенце; он даже не заметил, как Скотт вернулся в комнату.       — Нет, — говорит он мягким, но ясным голосом, вытирая пот со лба Майкла, а затем слёзы с его щек. — Нет, Майкл, я не думаю, что твой отец вообще способен ненавидеть тебя. Я, честно, даже не думал, что он позволит забрать тебя к нам, когда мы приехали к вам домой.       Это неважно. Без разницы. Майкл всё ещё качает головой, смотря на свои дрожащие руки, но принимает стакан воды, который Скотт подаёт ему. Лёд в нём звенит о стенки; руки Винсента берут стакан и крепко держат его, чтобы Майкл не расплескал всё на себя.       — Ему это не понравится. Он меня убьёт.       — Я думаю, ты совсем его не понимаешь, — говорит Скотт, и Майклу интересно, с чего, блять, он взял, что отца понимает он, если для них обоих мужчина всё ещё почти что незнакомец. — Я знаю, каково это — быть человеком, живущим с таким, как ты. Поверь мне.       Винсент издаёт негромкий звук, и Майкл одновременно раздражён и подавлен тем, как эти двое находятся и ведут себя рядом друг с другом. Он делает неуверенный глоток, и это помогает совсем немного избавиться от сухости в горле.       — Не знаю. — наконец говорит парень, но, конечно, он знает.       Или, по крайней мере, часть его знает. Часть его, которая так сильно хочет, чтобы Винсент просто позвонил отцу и убедил его приехать сюда. Будто Майкл в последние дни и так недостаточно отнимал у него времени и внимания.       Винсент проводит влажными от конденсата пальцами по щеке, а после за ними следует полотенце, вытирающее пот и успокаивающее слишком разгорячённую кожу Майкла.       — Я не могу заставить тебя выбирать. Не хотел бы заставлять. Но тебе следует время от времени прислушиваться к лису внутри себя. Думаю, ты слишком долго пытался быть человеком, чтобы понять это.       — И что это даст? — но это не оправдывает чувства Майкла. Гибриды не… Нет такой статистики. Он точно знает.       Винсент лишь грустно улыбается.       — Спроси себя, чего ты хочешь. Весь ты. Не только та часть тебя, которую ты считаешь самой важной.       Так Майкл и делает: ответ рикошетом проходит через его грудь, обвиваясь вокруг рёбер и сжимая их так сильно, что на мгновение ему становится трудно дышать. По щекам текут новые слёзы, и он заставляет себя сделать ещё один глоток воды, чтобы успокоиться, но ничто уже не может изменить того, чего парень на самом деле хочет, и насколько сильно он этого хочет. Кого он на самом деле хочет.       В пизду это. Сколько ещё боли может причинить себе Майкл, прежде чем не станет слишком поздно?       — Позвони отцу, — говорит он, и Винсент уже встаёт. — Пожалуйста.       И, может, если отцу будет противно всё это, может, если он возненавидит Майкла за это, то тогда Майкл, наконец, сможет отпустить то, что так сильно его держит.