fortunate son

      Всего через несколько часов после того, как Уильям погрузился в беспокойный сон, его будит слегка встряхивающая мужчину рука на плече и тихий бормочущий голос. Несмотря на желание полностью проигнорировать руку, отвести её и снова отключиться, сквозь завесу сна пробивается одно-единственное слово, пронзающее стрелой его грудь и заставляя проснуться быстрее, чем он хотел.       Майкл.       — Нет-нет, всё в порядке, — говорит Генри низким, но, на удивление, нежным голосом; Уильям быстро моргает, прогоняя сон из глаз и пытаясь ухватиться одной рукой за спинку дивана, чтобы принять сидячее положение. — Да, представить не могу, что бы она сказала. Ну, в смысле, ты же не знал, что он не дома.       Блять. Кто-то позвонил домой. Уильям проводит руками по лицу. Учитывая то, что он определённо слышал имя своего сына всего минуту назад, догадаться, кто именно говорит по телефону, не так уж и трудно.       — Это Винсент? Что-то не так?       — О, он уже проснулся, — Генри, кажется, мгновение колеблется, но протягивает трубку Уильяму. — Честно говоря, не знаю. Он сказал, что хочет поговорить с тобой.       Да уж, только Винсент может даже не утруждать себя хотя бы элементарно коротко объяснить, в чём дело.       Уильям снова трёт глаза и берёт трубку, откидываясь на спинку дивана; Генри поднимает Чарли с кресла и несёт её по коридору в комнату, чтобы, вероятно, дать Уильяму время побыть немного наедине.       — Виноват, Винсент. Мы с Кларой прошлой ночью слегка повздорили, мне нужно было какое-то время побыть вдали от—       — Главное, что я смог связаться с тобой. Я и не думал, насколько серьёзно ты отнёсся к этому, раз реально дал всевозможные номера телефонов, — почти сразу же обрывает его Винсент, но Уильям совсем не винит его. Вместо этого он тихо вздыхает и откидывает голову назад; сон всё ещё бродит в уголках его сознания. — С Майклом всё в порядке. Однако сейчас он не очень хорошо себя чувствует, и он был бы признателен, если бы ты был рядом.       Что это, нахрен, вообще значит?       — Он заболел? Мне казалось, что у него, возможно, температура.       — Похоже на то, если не знать о других важных симптомах, но, полагаю, Майкл тебе о них не рассказывал. — Винсент цыкает языком, а Уильям хмурится, уловив что-то в голосе брата. Что-то, что… Звучит для него странно. Винсент обеспокоен?       — Что случилось? — спрашивает Уильям, переходя быстрее к делу. — Какие симптомы?       — Ничего серьёзного. Это не связано с его здоровьем. Как я уже и сказал, он не болен. Не буду утомлять тебя попытками мягко подвести к этому делу, поэтому скажу прямо, — Винсент делает паузу, а затем тяжело вздыхает, заставляя Уильяма поморщиться. — У него течка, Уильям. Да, как у животного. Как у лисы. Уверен, тебе и в голову не приходило утруждать себя изучением всего этого, но, с другой стороны, ты же даже и не знал, что этим вообще стоило поинтересоваться.       Уильям открывает рот. Закрывает. Что, блять, его брат только что сказал?       — О чём ты говоришь? Об эструсе?       — Да. У меня тоже было такое, начиналось, по крайней мере, но наши родители давали мне от этого таблетки. Чего ты, чёрт возьми, с Майком точно не сделаешь. — в теме их родителей всегда есть та грань, которую Винсент не пересекает.       — Понял. Но, честно, я даже не знал, что такое вообще бывает, — Уильям делает глубокий вдох. Всё в порядке. Это всего лишь ещё одна странная причуда в жизни Майкла, и да, Уильям должен был знать об этом. Он был готов поговорить с Майклом, например, о начале цикла, но это… Хорошо, что рядом с ним Винсент. — Для чего конкретно я ему нужен? Как я могу помочь?       На другом конце провода повисает тишина. Уильям терпеливо ждёт, когда Винсент ответит ему, но, услышав молчание в ответ, он снова закатывает глаза. Вот это — последнее, что ему сейчас нужно; мужчина почти испытывает искушение повесить трубку и перезвонить брату, гадая, не сбросился ли звонок, однако внезапно слышит резкий вдох.       Затем на линии звучит другой, более низкий, ровный голос.       — Извини. Винс слегка переволновался, не может пока говорить об этом. Уверен, можешь его понять.       — Полагаю, что могу, — Уильям сжимает переносицу, а затем фыркает в трубку. — Просто скажи мне, чем я могу помочь, Скотт. Учитывая, что Винсент, очевидно, прошёл через то же самое, я уверен, ты знаешь, что в данном случае может помочь.       — Конечно знаю. Я просто не уверен, будешь ли ты готов к этому, — Скотт, по крайней мере, не утруждает себя и не тянет кота за хвост. Прежде чем Уильям успевает даже открыть рот, мужчина продолжает. — Единственный способ помочь кому-то в течке — это секс. Это период повышенного возбуждения, который может граничить с болью, если бездействовать. Наличие партнёра во время течки — самое простое решение.       Мгновение Уильям ничего не говорит. Он сидит на диване Генри, уставившись на экран телевизора; звук фильма, который смотрела Чарли, теперь отключен, но Уильям даже не может разобрать, что показывает телевизор. Всё в глазах кажется размытым, нечётким, расфокусированным; вокруг — лишь яркие пятна цветов, будто его мозг отключил все чувства в попытке разобраться в том, что ему только что сказали. Секс. Но это ведь не объясняет, почему Винсент позвонил именно Уильяму посреди ночи.       Наверное, он думал, что отец должен знать друзей своего сына? Потенциальных партнёров? Насколько ему известно, друзья Майкла не разговаривали с ним после вечеринки. Тогда он пришёл домой один и не назвал никого из них по имени.       Уильям облизывает губы, а затем прочищает горло.       — Ну, вообще я не уверен, что знаю кого-то, кто был бы заинтересован в подобном. Если у Майкла есть друзья, о которых я не осведомлён… То я о них, очевидно, не знаю, понимаешь же.       На другом конце провода вновь повисает молчание.       — Знаешь, Винс говорил, что ты умный. Действительно умный. Поэтому спишу это на то, что у тебя полусонный голос.       — Я не понимаю, о чём ты. — почти срывается Уильям.       — Майкл хочет тебя, — Скотт произносит слова медленно, тщательно, и Уильям чуть не роняет телефон — рука внезапно немеет. — Поверь мне, я знаю, как это звучит, но я просто делаю то, о чём меня просили, и передаю сообщение. Тебе решать, что делать с этой информацией. Подумай минутку.       Минутку. Уильям сглатывает из-за пересохшего горла и кладёт трубку на колени, быстро моргая глазами, пока изображение на экране телевизора снова не становится чётким. Этот день, кажется, никогда не закончится; он не хотел отправлять Майкла из дома, ему пришлось поссориться с Кларой, а теперь, чёрт возьми, на голову свалилось ещё и… что бы это ни было. Господи, они с Майклом даже почти не разговаривали после того, что случилось с Эваном, не больше, чем было необходимо в домашнем быту, и их отношения только-только начали восстанавливаться.       Вина ли это Уильяма? Должно быть, да. Подобное игнорирование Майкла для того, чтобы попытаться как-то его воспитать в течение нескольких недель подряд, скорее всего, вызвало у мальчика неистовую потребность снова быть любимым, проявляющуюся сейчас вот так, потому что… Потому что он в отчаянии.       И потому что из-за своей выходки он потерял друзей, которые могли бы ему помочь.       Ох, да кого ты обманываешь? Спрашивает себя Уильям. Ты бы не позволил никому из этих противных, потных подростков войти в твой дом к твоему сыну, даже если бы знал, что происходит. Скорее бы напал с ножом на кого-нибудь из них, или одолжил бы пистолет у кого-нибудь из соседей-уголовников.       Конечно, в этой мысли были свои плюсы. Но уже иная мысль о том, что кто-то ещё может прикоснуться к Майклу, заставляет желудок Уильяма сжаться, однако лишь потому, что он — отец Майкла. Не очень уж очевидный вывод, учитывая нынешнюю ситуацию.       Больше у него никого нет — Уильям знает это. Всё это время Майкл был эмоционально отстранённым и странно тихим, а теперь он находится в ситуации, когда ему нужна чья-то помощь; Скотт сказал, что течка может проходить болезненно, и у него нет никаких причин лгать. Конечно он знает об этом, ведь они с Винсентом уже так долго вместе. Вероятно, у него более чем достаточно опыта, и именно так он в этом помогает его брату.       Боже ж ты мой. Лучше бы это были месячные, а не… Всё это.       Но почему он просит меня? Крутится мысль в голове Уильяма, однако он знает ответ, не так ли? Он — всё, что есть у Майкла в этом мире. Единственный, кому Майкл доверяет, единственный, кто может сделать это для него. И он отчаянно нуждается в этой помощи.       Бедняжка, вероятно, почувствует отвращение, когда всё закончится.       Уильям снова поднимает трубку; во рту жутко пересохло.       — Могу я поговорить с Майклом?       — Секунду. — на линии снова становится тихо.       Когда Уильям вновь слышит голос на другом конце провода, что-то внутри снова крепко сжимается. Голос Майкла невозможно ни с чем спутать, но сейчас, с придыханием, он звучит мягче, и кажется, будто он тяжело дышит.       — П-привет, отец.       — Твои дяди сказали, что тебе сейчас нехорошо, — говорит Уильям, и его голос тоже меняется. Становится ласковым и нежным, настолько успокаивающим, насколько он только может его сделать подобным; мужчина откидывает голову назад, наблюдая, как на потолке танцуют тени и свет. — Я хочу убедиться, что ты понимаешь, о чём просишь. Ты всего лишь мальчик, Майкл, и мы не сможем вернуться назад, если сделаем это. Ты должен понимать.       Майкл выдыхает в трубку — звук получается дрожащим.       — Я знаю. Прости. Я знаю, что это… Я знаю, что плохо просить об этом. Хотеть этого. Я понимаю, что подумают люди. Но я хочу. Пожалуйста, я… Отец, пожалуйста, я хочу тебя. Только тебя.       Его сын не имеет права говорить по телефону вот так. Боже правый.       Тогда это расставляет все точки над «и»; это отчаяние, эта дрожь, которую Уильям просто не может игнорировать. Он подумает об этом попозже, когда будет менее усталым и когда к нему вернётся здравый смысл вместе с чистой головой, но прямо сейчас… Майкл нуждается в нём. И отказывать сыну в трудную минуту после того, как он отправил его из дома, не стоит. Не после сегодняшнего вечера. Не после всех отвратительных вещей, которые он услышал от Клары.       Если он единственный родитель, который по-настоящему любит Майкла, то он многим ему обязан.       — Я приеду, — говорит он, и Майкл издаёт тихий, пищащий звук благодарности в ответ. — Передай телефон обратно Скотту, чтобы он сказал, куда мне ехать.       К утру Уильям возненавидит себя за это. Ему будет противно, что он вообще был готов сделать это, зайти так далеко, позволить этому случиться, когда Майкл столь молод и неопытен, — по крайней мере, Уильям на это надеется, — поэтому не способен справиться с тем, к чему вынуждает его тело. Утром Уильям подумает, как извиниться или загладить свою вину перед сыном, потому что, ёбаный ж ты в рот, Майкл не должен терять девственность с собственным отцом. Он должен быть с парнем своего возраста.       Вне зависимости от того, что Уильям лично думает о всех этих сверстниках Майкла.       Но сейчас всё ещё ночь. Темно. Поэтому он закрывает глаза, повторяет указания Скотту, чтобы убедиться, что тот их правильно понял, а затем вешает трубку. Пора придумать для Генри дерьмовую отговорку, чтобы убраться из его дома без лишних расспросов.       Хорошо это или плохо, но Майклу нужен его отец.

| | |

      Уильям паркуется рядом с машиной своего брата, когда сквозь окно видит сидящего на ступеньках дома Винсента с сигаретой в руке и растрёпанными фиолетовыми волосами на лице. Его хвост обвивается вокруг лодыжек, между манжетами брюк и ботинками виднеется обнажённая кожа, и это… Как-то по-странному мило. Когда они были детьми, Уильям был бесконечно очарован нечеловеческими чертами своего брата.       Родители пытались поменять его мнение, но всё абсолютно безрезультатно.       — Не следует тебе сидеть на улице так поздно, — тут же говорит Уильям, и Винсент закатывает глаза, затягиваясь сигаретой и выдыхая в воздух голубоватый дым. — Почему ты вообще тут? Скотт сказал мне, в какой квартире вы живёте.       — На свежем воздухе хотел побыть. Забыл? Гибридный нос. — Винсент постукивает пальцем по носу, и Уильям морщится. Ну да. Точно. Очень чувствительный.       Мужчина делает паузу, а затем садится на ступеньки рядом со своим братом. Можно и на свежем воздухе немного посидеть перед тем, как заходить в квартиру.       — Понятия и не имею, во что я собираюсь вляпаться. И поверить не могу, что ты… Не против этого.       — Какое мне должно быть дело до того, трахается ли мой племянник с моим братом или нет? — спрашивает Винсент, и Уильям слышит, как слегка повышается его голос в конце. Они оба знают, что это плохая идея; Скотт, видимо, оказался единственным, кто смог озвучить это прямо. — Я не знаю, Уилл, я работал проститутом, пока не встретил Скотта. Я слышал разные истории. Это не значит, что люди подобным… Это не значит, что они не занимаются подобным. И Майку нужен хоть кто-то.       — Я знаю, что нужен. Так же как и то, что это должен быть кто-то из его сверстников, хотя от мысли о том, что какой-то жирный, отвратительный мелкий придурок будет прикасаться к моему сыну, хочется блевать. — Уильям качает головой сам себе. Он безнадёжен. Если он такой сейчас, то как, чёрт возьми, он переживёт это в следующий раз, когда подобное повторится?       Он ведь не дурак. Следующий раз обязательно будет. Поэтому, ему нужно сесть и реально потрудиться поискать хоть какую-то информацию, чтобы он знал, как можно помочь Майклу и чего ожидать. Ждать, пока он вырастет и станет подростком, было серьёзной ошибкой.       Винсент слегка толкает его плечом в плечо, приковывая взгляд к парковке.       — Знаешь, я трахался с кем попало в его возрасте. Это было не самое лучшее время.       — Не знал, но не могу сказать, что удивлён об этом слышать, — Уильям тянется за сигаретой, но Винсент тут же убирает её подальше. — Очень грубо с твоей стороны. Я бы хотел хоть немного успокоиться, прежде чем пойти к Майклу.       — Он почувствует твой запах, и ему будет неприятно. Пока всё это не закончится, у него будет сильно обострённое обоняние, — Винсент слегка морщится. — Если бы я знал, что он всё ещё не спит, я бы, возможно, сказал Скотту просто… Стоп, но… Ох, уверен, что то, что мы вдвоём трахались буквально за один коридор от него, ситуации не помогло.       — Господи Иисусе. — вздыхает Уильям и кладёт предплечья на колени, уставившись на потрескавшийся тротуар под своими ботинками. Это был долгий, трудный день.       Винсент докуривает сигарету и бросает её на землю, придавив окурок ботинком, и снова подталкивает Уильяма плечом.       — Ну, давай. Мы будем в квартире, и естественно вас услышим, но постарайся не думать об этом слишком много, если сможешь. И… Я знаю, что это хуёвая ситуация, но отнесись к ней спокойно. Ему правда плохо.       — Я сделаю всё, что в моих силах. — единственное, что Уильям может предложить, учитывая нынешнюю ситуацию.       Оба мужчины заходят внутрь — Винсент идёт впереди до самой двери квартиры. Уильям снимает обувь и вешает куртку; в груди всё сжимается, когда он вспоминает о том, зачем сюда пришёл. Секс со своим сыном — совсем не то, о чём стоит настолько пренебрежительно думать, но, в то же время, это и не то, о чём думать хочется в принципе.       Он знает, что ему в любом случае придётся сделать это, но всё же…       — Сюда, — говорит Винсент, маня мужчину за собой по короткому коридору. — Он в шкафу. Кстати, я тоже провожу там свои течки, так что сильно не пугайся.       Шкаф. Уильям решает не задавать вопросов. Потом. Мужчина лишь кивает и, стараясь вести себя как можно непринуждённее, засовывает руки в карманы брюк. Не такая уж и большая эта проблема— Хотя, ну, конечно нет. Это огромная проблема, но он не может запаниковать ещё больше и ещё сильнее напугать и так уже перепуганного Майкла. То, что его организм просто решил начать всё это без предупреждения, потому что его отец не потрудился приложить больше усилий к воспитанию сына, должно быть, абсолютно изматывающе и страшно осознавать.       Скотт сидит на краю уже разобранного и голого матраса, когда Уильям входит в комнату, но мужчина тут же встаёт, как только замечает его. В комнате стоит почти кромешная тьма, однако тусклая лампа на прикроватной тумбочке даёт немного света.       — Рад снова видеть тебя, Уилл.       — Скотт, — Уильям наклоняет голову в сторону мужчины, в то время как взгляд уже скользит к шкафу, дверцы которого приоткрыты ровно настолько, чтобы он мог разглядеть лишь полоску темноты. Он осторожно повышает голос, хотя знает, что на самом деле ему необязательно это делать. — Майкл?       Винсент ждёт, пока Скотт не выйдет за порог комнаты, а затем мягко проталкивает Уильяма внутрь, потянувшись к дверной ручке, чтобы закрыть дверь.       — Мы будем в другом конце квартиры, если понадобимся. Обязательно приноси ему воду, когда он попросит.       Щелчок.       Тишина. Уильям делает глубокий вдох, а затем подходит к шкафу; руки слегка потеют, и он поднимает одну, чтобы тихо постучать в дверь. Отсутствие ответа заставляет его сердцебиение слегка участиться, и мужчина задаётся вопросом, не заставил ли он Майкла ждать себя слишком долго— А затем двери медленно открываются. Бледные дрожащие пальцы обхватывают их края и отодвигают подальше, чтобы Уильям смог заглянуть внутрь, туда, где сидит Майкл — на пол.       Уильям пристально смотрит на него сверху вниз, после чего медленно опускается на колени, слегка прищуриваясь, и, наконец, его глаза оказываются на одном уровне с Майклом. Сын сидит на чём-то похожем на матрас-футон, покрытым простынями и одеялами, а за его спиной и у стены расположились несколько подушек. Парень выглядит помятым: его волосы растрёпаны, а лицо отдаёт красным цветом даже в бледно-золотистом свете лампы. Потеющий. Несчастный.       — Привет, Майкл. — говорит Уильям без представления, что ещё добавить. Глаза крайне внимательно изучают сына, поэтому почти сразу он осознаёт, что на Майкле ничего нет. Парень, свернувшись калачиком, лежит абсолютно голый в полном одиночестве.       Кажется чрезмерно жестоким позволять ему так страдать; по крайней мере, так Уильям говорит себе. Всё, что угодно, лишь бы смягчить для себя внутренний ущерб от того, что он собирается сделать.       — Отец, — ощутимо звучит облегчение в голосе Майкла, когда он откидывается назад на подушки, прижимая колени к груди. — Я… — парень облизывает губы, его глаза — такие же, как и у Уильяма — смотрят на мужчину с широкими и, всё же, расфокусированными зрачками. — Я правда сожалею об этом.       О, дорогой мальчик…       — Ты ничего не можешь с этим поделать. А теперь скажи, как я могу тебе помочь.       Сначала Майкл ничего не говорит. Он молча смотрит на Уильяма снизу вверх, обхватив руками ноги; всё его тело, кажется, дрожит. Сын выглядит таким отчаянно нуждающимся в ком-то, и Уильям тут же что-то для себя решает.       Если это должен быть хоть кто-то, то это точно должен быть он. Он не допустит, чтобы какой-то противный старшеклассник распускал свои руки с его сыном в таком состоянии.       Наконец, Майкл двигается вперёд. Ничего не говорит, лишь, разворачиваясь, встаёт на колени, подползает к краю шкафа и протягивает руку к Уильяму. Дрожащие кончики пальцев скользят спереди по его рубашке, а затем Майкл издаёт низкий, странный звук и выползает из шкафа, прижимаясь к Уильяму так внезапно, так быстро, что мужчина теряет равновесие.       Оба падают назад, но Майкл успевает придержать его спину рукой всего за мгновение до того, как Уильям бы стукнулся о деревянную раму кровати. Тем не менее, он шипит.       — Аккуратнее. Я не хочу, чтобы ты поранился!       — Я в порядке, в порядке, — Майкл издаёт ещё один тихий звук и прижимается лицом к груди Уильяма, явно не заботясь о том, что он мог бы сломать своё ебучее предплечье, если бы не был осторожен. — Ты пришёл. — благодарность в его голосе заставляет всё внутри Уильяма скрутиться. Очевидно, Майкл этого не ожидал.       Ну конечно нет. Кто бы решился на это? Просить об этом — крайне странно.       Зажмурившись, Уильям обхватывает ладонями затылок Майкла, прижимая его близко так, как ему нравится. В какую ситуацию он вообще попал? На что он обрёк их обоих из-за того, что до сих пор не удосужился нормально позаботиться об их с сыном отношениях?       — Так скучал по тебе, — Майкл наклоняется ниже, скользя губами по шее Уильяма; по спине мужчины пробегает дрожь от ощущения этих тёплых, влажных губ на обнажённой коже. — Знаю, тебя не было всего день, но я так скучал по тебе. Но теперь ты здесь. Всё будет хорошо.       Это уже слишком. Мальчик прошёл через слишком многое; Уильям обязан исправить всё, что сам натворил.       — Мне жаль, что сейчас с тобой тут я.       Когда Майкл поднимает на него глаза, его зрачки кажутся такими огромными, чёрными, блестящими.       — А мне — нет.       Слова застают Уильяма врасплох. Он открывает рот, намереваясь сказать хоть что-то, что угодно, но в следующую секунду рука Майкла оказывается на его щеке — пальцы нежно прокладывают дорожку вниз к челюсти, приподнимая подбородок так, чтобы парень мог глубже уткнуться носом в его горло. Как тогда, на диване, когда он тёплым дыханием касался кожи Уильяма, и, учитывая это и текущую ситуацию, было бы… Трудно не чувствовать что-то. Не чувствовать нарастающее возбуждение в животе.       Он откидывается назад, чтобы сверху посмотреть на своего сына, отмечая его взъерошенный вид, отяжелевшие веки, тёплый розовый оттенок на щеках. Губы парня слегка приоткрыты; когда Уильям увеличивает расстояние между ними, с них срывается тихий стон.       Значит, будь что будет. Если Майкл не пожалеет об этом, Уильям также не будет давать ему для этого поводов. Он позаботится о том, чтобы Майкл получил именно то, чего заслуживает.       Пальцы проникают и запутываются в потных, растрёпанных волосах сына; мужчина наклоняется, аккуратно соприкасаясь лбами и носами с ним, а затем как раз вовремя опускает голову, чтобы прижаться губами к губам Майкла. Волнение из-за подобного табу скручивает живот, но Уильям не позволяет этому чувству его поглотить. Лишь закрывает глаза, давая Майклу время всё переварить и решить, действительно ли это то, чего он хочет.       Майкл издаёт горлом мягкий, нетерпеливый звук и настойчиво целует в ответ.       Он неопытен, — что хорошо — но так нетерпелив. Уильям вновь запускает руку в волосы сына, а другую помещает Майклу под подбородок, слегка сжимая его, чтобы успокоить, пытаясь научить его правильно целоваться. И, спасибо Боже, Майкл, кажется, точно понимает, что Уильям пытается сделать, поэтому замедляется. Делает паузу. Принимает, а затем целует в ответ, сдерживая своё рвение, позволяя мужчине доминировать.       Такой хороший мальчик. Такой хороший, идеальный, блять, мальчик.       Это должно казаться неправильным, но сейчас Уильяму просто поебать. Он держит Майкла на месте, целует его, ощущая тепло его губ, пробуя сладость его отчаянной потребности ещё даже до того, как он успевает открывать рот, будто уговаривая Майкла сделать то же самое. Поцелуй становится более страстным, жарким — настолько, что Уильям, наконец, забывает об осторожности и проникает в рот Майкла.       Мужчина слизывает каждый всхлип с языка своего сына и ведёт рукой по его спине, притягивая парня к себе ближе, полностью усаживая его на колени и немного откидываясь назад. Рука, зажатая между ним и каркасом кровати, наконец скользит вверх, свободно обхватывая его плечи и лишь слегка впиваясь в них пальцами; язык Майкла обвивается вокруг его, словно ища большего.       И, притягивая Майкла к себе на колени, чувствуя, как мягкая плоть трётся о его пах через брюки, Уильям с болью осознаёт, насколько парень уже насквозь промок. Между ними нет ничего, помимо одежды мужчины — он ощущает, как жар и влага просачиваются в его ткань, и ему абсолютно всё равно, даже если Майкл испортит всю его одежду.       Чувствовал ли Уильям когда-нибудь что-то подобное раньше? Нет. Совершенно точно — нет.       — Хороший мальчик, — шепчет он Майклу в губы, когда тот немного отстраняется для того, чтобы отдышаться, и сын тихо скулит, глядя на него снизу вверх — его глаза изо всех сил стараются оставаться открытыми. — О, я знаю.       Нет, он не знает, но бёдра Майкла двигаются навстречу ему, и Уильям почти чувствует дрожь в его влагалище. Он не видел Майкла голым уже много лет — наверное, с тех пор, как тот был маленьким мальчиком, которому всё ещё требовалась помощь родителей, чтобы помыться перед сном, — и, конечно, он никогда по-настоящему не ожидал увидеть его таким снова.       — Пожалуйста, — Майкл наклоняет голову, осыпая подбородок Уильяма нежными, как у котёнка, поцелуями; руки теперь крепко сжимают плечи мужчины. — Пожалуйста, прошу, пожалуйста…       Такая прекрасная мантра. Это не должно звучать так сладко, словно трель певчей птички, и всё же эти слова слышатся именно так, и Уильям знает, что уже зашёл слишком далеко, чтобы думать ещё хоть о чём-то. Слишком ебанулся, чтобы остановиться сейчас. Может быть, прошло слишком много времени; ни у него, ни у Клары в последнее время не было ни сил, ни желания заниматься сексом, а со всем этим стрессом и напряжённой обстановкой…       Бесполезно пытаться объяснить это логически. Сейчас это не имеет значения. Уже слишком поздно что-либо менять.       Его рука опускается на бедро Майкла, подталкивая сына ближе, чтобы найти ритм, который ему нравится, вызывая ещё один тихий звук из его рта. Парень трётся низом о Уильяма и, кажется, совсем не заботится о том, что делает — задыхаясь и подрагивая, он наконец находит то, в чём, без сомнения, и нуждался. Рука мужчины всё дальше опускается к внутренней стороне бедра, выше, ведь с таким же успехом он мог бы дотронуться до—       Когда его пальцы касаются грубой, рельефной плоти, Уильям отстраняется назад.       И, судя по всему, Майкл делает то же самое — его глаза широко раскрываются, а выражение лица искажается, словно разрываясь между трепетом, страхом и отвращением. Прежде чем Уильям успевает заговорить, Майкл соскальзывает с его колен — и Уильям замечает, чего мгновение назад касалась его рука. От увиденного глаза расширяются лишь сильнее.       Тонкие, неровные белые шрамы вдоль верхней части бёдер Майкла. Некоторые явно новые порезы начали затягиваться — это точно не были какие-то уже давно зажившие раны.       — Майкл? — совсем не уверенный, что сказать и что думать, Уильям поднимает на него свой взгляд. Не уверенный, что чувствовать при виде этого. — Что произошло?       Что ты наделал? Но он знает. Это ведь не случайность.       — Прости. — Майкл крепко сжимается в комочек, через мгновение заливаясь жалкими слезами и вздрагивая при каждом всхлипе.       Что за пиздец Уильям допустил в своём собственном доме?