pariahs

      Юнги несколько раз просыпается глубокой ночью. Чуть высовывая голову из мешка, он оглядывается вокруг, чтобы в очередной раз проверить, что происходящее — не кошмарный сон. И убеждаясь в том, что он всё ещё в лесу и с теми же ребятами, тихо посапывающими вокруг погасшего костра, ложится обратно, слишком быстро возвращаясь в сон.       В одно из своих пробуждений, пытаясь вновь заснуть, Юнги ловит себя на мысли, что не плакал целые сутки. От этого становится непривычно и даже немного грустно. Его вновь посещает надежда на то, что ситуация в доме может наладиться. Что вдруг родители, заволновавшись за его жизнь, начнут уделять ему больше внимания. Научатся слушать его, ну или, по крайней мере, постараются это сделать.       Он чувствует, что они его не любят. Однако в нём никак не угасает та маленькая искорка надежды на то, что он мог бы быть им не таким ненужным. Ведь зачем тогда его всё ещё держат в доме, платят прислуге, чтобы кормила и убиралась в его комнате, даже изредка спрашивают, чем он занимался целый день?       Пару лет назад он узнал, что отец не является ему родным. Эта информация многое объяснила, однако никакое знание причины, почему родитель был всегда к нему холоден, не облегчит Юнги жизнь, которую он провёл в полном одиночестве. Узнать о том, кто его настоящий родитель, не вариант, ведь об этом не знала даже мать, в чём его неродной отец во время громких ссор не раз её упрекал. Тогда он ругал её за то, что она слишком очевидная шлюха, а она называла его трусом, который никак не может выйти из шкафа и открыться даже перед собственной семьёй.       Эту ночь Юнги проводит не так тревожно, как привык. И пробуждение было не таким же добровольным, каким хотелось бы. Ведь хотелось совсем не просыпаться. Перемешавшиеся крики ребят вновь напоминали ему про то, что он в лесу. С трудом разлепив без того немытые глаза, он щурится от яркого солнца.       Почему-то мысль о том, что он смог дожить до утра заставила его на секунду погордиться собой.       — Я убью тебя! — слышит он громкий крик Чонгука и несильно удивляется тому, что этот парень опять чем-то недоволен.       Его крики сменяются возгласами Намджуна и Сокджина, девчачьими слезами, кажется, Дахе, а, возможно, и Чимина, и весёлым смехом Хосока, грызущим яблоко. А на фоне их голосов Юнги может услышать глухие звуки ударов, поэтому резко присаживается в мешке и уставляется в сторону источника драмы. Чонгук сидит на Тэхёне и ударяет его кулаками по уже достаточно израненному лицу.       — Что происходит? — восклицает он и пытается как можно быстрее выпутаться из мешка, потому что каждый раз, когда Намджун и Сокджин оттаскивают Чонгука за плечи, тот вырывается из их ослабленной хватки и возвращается к Тэхёну, пытающемуся спрятаться в спальнике.       С ужасом в широко раскрытых глазах Юнги с облегчением замечает, что тот дышит и даже находится в сознании.       Кожа под естественным освещением солнца выглядит намного бледнее, чем вчера, и вполне понятно, что дело было не в том, что его избивают. Но из-за этого кровавые раны и образовывающиеся гематомы на уставшем лице выглядят слишком ярко и чересчур пугающе.       — Не знаю, — отвечает на его вопрос Хосок, пытаясь быстро доесть яблоко, чтобы помочь Намджуну с Джином, так как они начинают уставать. А выбрасывать яблоко, которых и так мало, совсем не хочется. — Они лежали в мешке, а потом этот псих как вскачет на ноги и давай лупасить второго психа по роже, — пожимает плечами и, кинув сердцевину яблока на землю, спокойно встаёт на ноги.       Чонгук не прекращает попыток добить Тэхёна, замечая, что тот хорошо усвоил урок о том, что к нему нельзя прикасаться. Не так, как сделал этот парень. Однако злость берёт над Чонгуком верх, в очередной раз тянет за ниточки его тела, в особенности кулаков, которые он всё устремляет на Тэхёна, чтобы ещё раз ударить его истерзанное и испуганное лицо.       Чонгуку ненавистно это всё. Особенно то, что Тэхён даже не пытается ударить его в ответ или не оскорбляет его матом. Он должен дать ему сдачи, хотя бы слабо вдарить по челюсти, что, скорее всего, лишь сильнее разгорячит в Чонгуке кровь. Но Тэхён продолжает лежать в мешке и растерянно смотреть на него, словно не боится его, а сильно разочаровался.       — Ладно, кенгуру-боксёр, прекращай уже, — вздыхает Хосок, вставая перед парнем, и обеими ладонями держит его за плечи, чтобы они втроём оттащили его достаточно далеко от Тэхёна.       — Нам ещё драк тут не хватало! — возмущается Намджун, уже не ругая Хосока за то, что он так долго бежал к ним на помощь.       Утро и без того достаточно испорчено тем, что они проснулись опять в лесу.       — Эй, ты как? — к Тэхёну быстро подсаживается Чимин, до этого боязливо прятавшийся в своём мешке, страшась случайно попасться под раздачу.       Он бы продолжил там сидеть, желая подольше не выходить из укрытия, но внутри что-то болезненно ёкнуло от того, как Тэхён выплюнул на землю немного слюны, которая окрасила траву красным цветом крови с разбитой губы.       — Блять, — отвечает он на свой же вопрос, потому что Тэхён выглядит совсем не обнадёживающе.       — Мне бы сейчас релашку какую-нибудь, — хрипло смеётся Тэхён, мечтая закинуться чем-нибудь крепким, что заставило бы его перестать чувствовать лицо.       Эта была худшая ночь на его памяти, а ведь он провёл месяц в реабилитационном центре. Он уже проживал сильную ломку и ночевал на омерзительной кровати в палате, стены которой буквально душили его, заставляя задыхаться, при этом не убивая его окончательно.       Полночи он вертелся в мешке из стороны в сторону, потея и дрожа одновременно, и не мог заснуть, потому что каждый раз падая в сон, он резко просыпался в холодном поту из-за ночных кошмаров, моментально пытающихся затащить его к себе в темноту, как только он закрывал глаза. Тэхёну было страшно и совсем не от того, что они были в лесу.       Легче стало, лишь когда он почувствовал рядом с собой крепкое тело, тихо улёгшееся рядом с ним и звучно застёгивающее обратно замок на мешке. Тэхён понял, что это был Чонгук, мощные мышцы спины которого отдавали теплом и защитой, коих он слишком давно не ощущал.       Чонгук видел, что Тэхёну не спится. Иногда он замечал то, как Юнги поднимает голову, осматривается вокруг и ложится обратно, чуть толкая Намджуна в сторону так, что тот послушно сдвигался к краю мешка, не разрывая сна.       Но ворочания Тэхёна и шуршание его спальника сильно раздражали Чонгука. Сидеть на шухере оказалось делом бессмысленным. Никто не собирался за ними приходить: ни лесные хищники, ни спасательная группа. И к середине ночи Чонгук заметил, что его веки тяжелеют из-за неконтролируемой усталости. Каким бы сильным он ни пытался показаться, тело требовало отдыха и сна.       Спать на похолодевшей земле, само собой, он не собирался, а выбор спальников был очевиден. Он пал на тэхёнов, поэтому Чонгук молча лёг рядом, укрываясь по самую шею, и надеялся проснуться раньше всех, чтобы на рассвете попробовать ещё раз осмотреть окрестности. Ведь исследовать местность им не запрещали.       Заснул он слишком быстро, непривычно уютно, в приятной расслабленности. Проснулся он в таком же состоянии, что даже не хотелось открывать глаза, хоть Чонгук и понял: он пропустил и рассвет, и, скорее всего, пол-утра. Ему было так комфортно, словно он был не заложником в лесу, а отдыхал на природе с семьёй, чего они, в принципе, никогда не делали.       А затем он понял, что дело не в том, что он скучает по тому, чего у него никогда не было.       Чонгука согревали прижимающееся к его спине дрожащее тело и обнимающая его бок рука со сжатыми пальцами на его футболке в районе живота. Стало невыносимо больно от того, что ему были приятны прикосновения малознакомого парня, своими действиями так рьяно молящего согреть себя, словно Чонгук был способен позаботиться о ком-либо. Но правда резко ударила в голову, когда он заставил себя широко раскрыть глаза, чтобы проснуться от мерзкого сна, что является лишь обманчивой иллюзией.       Чонгук даже не понял, как из горизонтального положения резко выпутался из мешка и оказался на Тэхёне. Удар за ударом будили без того не спящего парня, который сначала хотел остановить его руками, но уже после третьего оставил все попытки.       И хоть ему на помощь пришли Намджун и Сокджин, которые до этого сидели на пеньке и о чём-то тихо перешёптывались, чтобы не разбудить остальных ребят, Чонгук знал, что на этом не успокоится. Он никогда не будет спокоен от того, что кто-то наивно поверил в то, что он способен на хорошие чувства.       Этого нет в его генах. Отец его никогда не учил любить, демонстративно избивая мать прямо перед глазами десятилетнего мальчишки, только-только научившегося понимать чувства людей и подражать им. У Чонгука был выбор: стать слабым, как мать, которой в итоге повезло выйти замуж за другого тирана, но побогаче первого, или стать таким же жестоким, как родной отец, что ни разу за пять лет не попытался наладить с сыном связь.       Причинять боль намного проще, чем принимать её.       — Я надеюсь, за тебя заплатят выкуп раньше всех, — раздражённо говорит Хосок, толкающий Чонгука подальше от лагеря. Судя по его нахмуренному выражению лица, в этот раз он не кидался очередной шуткой.       — Пиздец ты проблемный, — поддерживает его недовольство Джин и устало выпускает из слабой хватки плечо Чонгука, который перестал дрыгаться на месте, чтобы его освободили.       Злость одним большим шаром, громко лопнув, оставила за собой пустоту и сильную усталость. Чонгуку было искренне жаль.       — Что вы не разделили с Тэхёном? — спрашивает Намджун, стараясь не придаваться крикам, которые так и хотят выйти из него на весь лес, чтобы перетечь в эхо и дать хотя бы небесам знать то, как ему здесь осточертело.       — Неважно, — отталкивается Чонгук, убирая его руки со своего плеча, и сердито топчет ботинками вглубь леса, чтобы остаться наедине с собой и своими демонами.       Эти парни всё равно никогда не смогут его понять. Они не друзья и не станут ими.       — Подожди ты! — подбегает к нему Намджун и возвращает ладонь на его широкое плечо, но уже в более заботливой манере, не чтобы остановить, а для поддержки. — Не ходи по лесу в одиночку, — говорит он и игнорирует то, как Чонгук кидает на него ненавистный взгляд, ведь одиночество — именно то, чего ему сейчас не хватает.       — Судя по тому, что ты не отсидел на стрёме до конца, кабаны нас всё-таки не навестили, — с лёгкой улыбкой произносит Сокджин, приравнивая с ними шаги, так как сидеть в лагере становилось с каждым разом сложнее.       Для человека, который сутками сидит в закрытой комнате, в окружении четырёх стен и многочисленных мониторов, это было большим открытием. Но сейчас нет ни этих стен, ни прочих электрогаджетов. Сидеть на пеньке или спальном мешке и ничего не делать было невыносимо. Да и находиться в обществе Намджуна Сокджину нравилось больше, чем возвращаться в лагерь с Хосоком.       — Да, жалко даже, — тихо смеётся Намджун, пытаясь разрядить обстановку, и на вопросительный взгляд Чонгука, добавляет: — Мы могли бы его зажарить.       — Типа ты умеешь разделывать кабанов? — усмехается Чонгук и пытается спрятать улыбку, опустив голову к земле, на которой мнётся трава под напором их размеренных шагов по ней.       Почему-то звук шуршащей травы и громкое пение птиц успокаивают его быстрее, чем боксёрская груша в подвале его дома и холодный душ после часа спарринга с ней.       — Можно посмотреть на Юту… — Сокджин запинается, когда понимает, что у них нет для этого нужных устройств. А если бы и были, то они определённо не видео-туториалы на них смотрели бы, а вызывали помощь.       — То есть вы реально думаете, что кабан сам бы прыгнул вам на нож, которого у нас, кстати, нет? — уже без смущения смеётся Чонгук, веселясь от того, как эти двое несут бред, явно специально, чтобы помочь ему забыть о том, что он чуть не убил человека. И непонятно, зачем им его утешать, вместо того, что убегать как можно дальше, пока он не набросился и на них. После такого Чонгуку совсем не хочется этого делать. — Его ж сначала надо чем-нибудь застрелить, чтобы поймать.       — Слушай, дай помечтать, а, — незлобно бурчит Намджун, чуть толкаясь в него плечом, и искренне надеется, что они всё-таки не встретят кабана в этом лесу.       Дикие животные его пугают сильнее, чем господин Ли.

: : :

      Чимину ничего не приходит в голову, кроме того как использовать обвязанный вокруг шеи шёлковый платок. Намочив небольшой кусок ткани водой, которую Юнги, несмотря на возгласы Асоль экономить, не пожалел ради ран Тэхёна, Чимин прикладывает её к опухшим губам парня.       Тэхён изредка ойкает, когда мягкий мокрый шёлк прижимается к больным местам и хотел бы улыбнуться, но было неприятно. Нешибко больно, потому что он провёл слишком много времени с этим чувством. Физическая боль является частью его тела, поэтому лишь шёпотом благодарит Чимина за помощь, не пытаясь понять того, зачем он это делает.       — У тебя кровь, Тэхён, — бормочет тот, застыв с тряпкой в руке, прижатой к гематоме на скуле.       Холодная влажность под хваткой его тёплых пальцев медленно согревается, поэтому надо было как можно скорее наложить импровизированный компресс на синяки Тэхёна, чтобы облегчить боль. Чимин понимает, что удивляет не только этого парня, но и самого себя, ведь никогда не считал себя заботливым. Ни по отношению к другим людям, ни уж тем более к самому себе. Но они больше суток заперты в одном общем котле, в котором перемешались драма их отношений с родителями, с самими собой и даже друг с другом. Чимин же слишком много времени провёл в окружении других людей, ведь не любит оставаться наедине с ненавистным для себя телом, то бишь с собой.       Чимину нужны люди больше, чем он им. И он никогда не был против этого.       — Спасибо, кэп, — глухо усмехается Тэхён, и лёгкий смех вызывает у него очередное неприятное покалывание в лице.       — Нет же. У тебя идёт кровь из носа, — в панике отвечает Чимин, отсаживаясь чуть назад. — Этот маньяк вызвал у тебя внутреннее кровотечение!       Тэхён смеётся чуть громче и даже ради этого терпит усиливающуюся боль в губах и челюсти. Ему нравится то, с каким ужасом на него смотрят другие ребята, что ради шоу он даже вытирает кровь над губой тыльной стороной ладони, размазывая её по щекам.       — Это не Чонгук, — произносит Тэхён и отбирает у Чимина тряпку, чтобы вытереть липкую кровь с лица, которая идёт у него из носа не из-за ударов, а из-за меняющегося давления тела.       Больше суток без дозы и с каждым часом ломка всё сильнее выдаёт себя. Если его срочно не спасут, Тэхён может стать похуже, чем Чонгук. Ему не хочется быть таким, никогда не нравилось. В своей зависимости он всегда ненавидел не то, какие мерзости мог сделать ради дорожки кокаина, а именно то своё состояние, когда его пытались заставить слезть с него.       — Я в порядке, — добавляет он, когда замечает то, с каким непониманием на него смотрит Юнги, хмурясь и уставив на него пристальный взгляд, пока пытается аккуратно сложить свой спальник, словно у себя дома когда-то заправлял постель, из которой практически не выходил.       — Сколько? — внезапно спрашивает у него Суён, садясь рядом, и не поднимает на парня голову, пока застёгивает застёжку туфель. Она, конечно, могла бы ходить и без них, потому что они ещё вчера потеряли всё своё удобство, однако вид грязных и израненных ног Асоль заставляет её выбрать меньшее из зол. — Сколько ты без дозы? — уточняет она, не обращая внимания на то, как другие ребята широко раскрывают рты от такого бестактного вопроса.       Каждый из них уже догадался о том, что с Тэхёном не всё в порядке. И дело было не в его странных вопросах или высказываниях. Однако никто не хотел озвучивать своих догадок, потому что баловаться наркотиками в кругах, в которых они водятся, вполне обыденно. В случае с этим парнем дело зашло далеко за простые забавы.       — С чего ты взяла, что… — Тэхён хотел бы как-нибудь возразить, ведь вопрос звучит с упрёком и со слишком явным осуждением того, чем он увлёкся чуть больше нужного.       Однако, чуть оглядываясь вокруг, он понимает, что они все тут достаточно уже оголены. Сложно скрыть правду в месте, где единственным укрытием является спальный мешок, который ещё приходится делить.       — Больше дня, — ответ приходит не сразу, но с искренней честностью и виновато опущенными вниз глазами. Тэхён впервые видит, что создаёт этим проблемы, и чужие ему люди не захотят с ним возиться.       — Худшее, значит, ещё впереди, — говорит Суён после того, как коротко вздыхает, и пытается посмотреть парню в глаза, на которые спала длинная кучерявая чёлка, прячущая под собой то, как от резкой пронзительной боли сильно морщится лоб.       — Надо его чем-нибудь отвлечь, — тихо произносит Юнги и, чуть откашлявшись, чтобы привести голос в порядок, подходит к Тэхёну. — Сегодня ты готовишь, — говорит и передаёт ему котелок, надеясь, что после его кулинарных попыток её дно окончательно не пригорит до непригодного состояния.       Юнги мало что знает о синдроме отмены, но он знает, каково это, когда твоя зависимость, с которой часто приходится оставаться тет-а-тет смотрит на тебя голодным взглядом, облизывая клыки, и готовится съесть тебя без остатка. Юнги не был зависим от препаратов, он был зависим от негативных мыслей. И приношения себя им в жертву на самом деле доставляло ему мазохистское удовольствие. Юнги нравилось думать о том, что его никто не любит, горько из-за этого плакать и представлять себе то, как он будет лишать себя жизни, сильнее утопая в бездонном океане своей депрессии, которую родители отказывались принимать за что-то серьёзное.       — Но… я не умею, — заикаясь отвечает Тэхён, поднимая глаза на Юнги, однако всё равно берёт в руки котелок, с вниманием следя за тем, как тот приносит ему пакет с рисом.       — Судя по тому, что мы вчера ели, Юнги тоже, — смеётся Асоль без привычной ей надменности во взгляде.       — Асоль, ты как обычно щедра на комплименты, — говорит ей подошедший к ним лёгкой походкой Хосок, на которого ребята поворачивают взгляды, чтобы узнать, что там с Чонгуком. Однако тот не торопится ничего о нём рассказывать, потому что так и не понял, что с ним. — Всё было очень вкусно, Юнги, — произносит, кладя ладонь ему на плечо и чуть приобнимает за шею, словно старого друга.       От такого фамильярного жеста у Юнги волосы на руках встают дыбом, но он не отталкивает тяжёлую руку, потому что она почему-то не вызывает у него сильного дискомфорта.       — Ты ж ничего кроме яблок и банана не съел вчера.       — Да, в этом и суть моего комплимента, — звонко смеётся Хосок, чуть было не оглушая Юнги на одно ухо, и тот не может уже сдержать своей смущённой улыбки, совсем не обижаясь на его очередную шутку.       — А кто будет разжигать огонь? — интересуется Дахе, застёгивая молнию своего спального мешка и кладёт его у одного из деревьев, чтобы знать, что этот мешок принадлежит именно ей.       Девушка всё ещё не может привыкнуть к размытости в глазах без очков, поэтому старается по возможности меньше передвигаться по лесу, чтобы случайно не упасть. Судя по тому, как безразлично сломали её очки, никто не будет ей помогать встать с земли.       — Спички вроде бы у Намджуна, — отвечает Юнги и поворачивает голову в сторону трёх парней, медленно прогуливающихся вдоль деревьев.       — Эй, Намджун, — кричит тому Хосок, махая, и звонко свистит, что в этот раз Юнги приходится оттолкнуться от него, дабы сохранить слух. — Ты нам огонь добывать не собираешься, нет?       — Да, сейчас идём, — так же громко отвечает ему с той стороны Намджун и быстро приближается к лагерю, засовывая пальцы в карман школьных брюк, где держал спички. На случай, если Чонгук реально захочет спалить лес, или Тэхён предпримет попытки покурить какой-нибудь куст.       — Вы серьёзно? — слышится тихий, но сильно недовольный голос Асоль, которая не может встать с пенька, чтобы дотянуться хотя бы до бутылки с водой.       В горле жутко пересохло, и она даже слышит противный запах из собственного рта. Однако знание того, что ей вновь придётся идти босиком по противной земле и прятаться от любопытных глаз за деревьями, чтобы справить нужду, заставляет её терпеть и жажду, и голод, и другие позывы тела.       — То есть мы больше не ждём спасения, так что ли?       — Ждём, — говорит в ответ Намджун. — Но не голодать же до этого, — добавляет, хорошо понимая, что Асоль имеет в виду. Однако сидеть без дела и смотреть на небо в надежде увидеть там спасательный вертолёт он не будет.       Да и никто из них особо этим не занимается. Тэхён сидит на своём спальном мешке и наливает из бутылки трясущейся рукой воду под надзором Джина, который утверждает, что, кажется, понял, в каком соотношении нужно брать ингредиенты, дабы не переварить или недоварить рис.       Чимин в это время обсуждает с Суён её туфли, рассказывая ей о том, что эта коллекция вышла очень качественной, пусть бережёт свою обувь, и кидает укоризненные взгляды на брошенные на землю шпильки Асоль. Хосок, не желая марать руки, лишь словами указывает Чонгуку о том, что нужно найти сухие ветки для нового костра, о чём тот, в принципе, и без чужих советов хорошо знает.       Ему сложно сидеть в лагере, потому что взгляд то и дело цепляется за увлечённого высыпанием риса в котелок Тэхёна, который не поднимает на него головы. Но Чонгук хорошо видит по его лицу, как сильно и вполне незаслуженно он его избил. Противное чувство угрызения совести вызывает у него тошноту, поэтому он отвлекает себя поисками растопки для костра.       — Намджун, — тихо зовёт парня Чимин, когда тот сидит на корточках перед найденными Чонгуком ветками, мысленно хваля его за оперативность, и зажигает спички, чтобы развести огонь, — что если… — бормочет с опаской в голосе, пока кладёт длинную крепкую ветку концами на пеньки, между которыми они разводят костёр, чтобы вдеть её в дужку уже наполненного в нужных пропорциях рисом и водой котелка, — что, если нас не спасут никогда?       — Не говори глупостей. Конечно, нас спасут. Мы ж такие идеальные дети своих таких же идеальных родителей, — иронизирует Намджун, тихо смеясь, и чуть подувает на огонь, чтобы он не погас.       Заметив ещё более поникший взгляд парня, который, сняв свою маску надменности не хуже, чем у Асоль, расстроенно на него смотрит, готовый вот-вот расплакаться, потому что уже не надеется на то, что за него заплатят выкуп.       У Чимина не самые лучшие отношения с матерью. Являясь единственным ребёнком в семье, в которой погиб отец ещё, когда ему было три года, он понимал, что ближе родительницы в этом мире у него никогда никого не будет. Мать также признавала то, что пробиваться в этой жизни, ради того, чтобы обеспечить сыну всё то, чего ей не хватало в молодости, придётся, пожертвовав чем-нибудь немаловажным. А именно вниманием к этому ребёнку, полностью отдавая его работе и развитию многомиллионного бизнеса.       И, если раньше Чимину было вполне комфортно воспитываться няньками и репетиторами, уже в средней школе он понял, как ему не хватает материнской теплоты, которой та редко делилась, в основном заменяя её деньгами и упрёками о том, что он не следит за своей внешностью. Угождать матери никогда не было у него в приоритетах, однако Чимин то и дело старался стать в её глазах самым лучшим, самым красивым и стильным. И раз она не торопится его спасать, значит, он недостаточно ради этого постарался.       — Не переживай ты так. Куда ж они денутся? — Намджун пробует ещё раз, чтобы в этот раз по-настоящему утешить огорчённого парня.       Огонь в костре с каждой секундой разжигается сильнее, и подошедший к ним Джин помогает им придержать раскачивающийся котелок над ним так, чтобы вода в нём не расплескалась по краям крышки.       — Он прав, — кивает Сокджин, который успел ещё утром обсудить с Намджуном этот вопрос.       Беседа не достигла какого-либо логического конца, застряв на предположениях о том, что родители могут никогда не заплатить за них залог. И если бы не резко разъярившийся Чонгук, Джину пришлось бы громко поспорить с Намджуном на эту тему. Он не позволит себе даже лёгкой мысли о том, что его семья сможет так легко от него отказаться.       Недозавтрак-недообед протекает уже не в такой тишине, потому что она угнетает сильнее, чем факт того, что за ними до сих ещё никто не пришёл. Способности Тэхёна в готовке, которому поручили перемешивать рис и следить за тем, чтобы он не переварился, как вчера, на лицо: они у него отсутствуют. Поэтому ребятам пришлось через силу давиться подгоревшим рисом, заправленным уже несвежими фруктами. Не то меню, к которому они привыкли, но они и не собирались к нему привыкать.       — Так, в следующий раз готовлю я, — произносит Джин, постоянно морщась, когда деревянная ложка с рисом касалась его языка.       — Не будет следующего раза, — раздражённо произносит Асоль и откладывает полную миску на землю, чтобы занять руки массированием ступней.       Она может перетерпеть голод, может перетерпеть боль в ногах, и даже два дня без душа в одном и том же белье. Но смиряться с тем, что они тут надолго, она себе не позволит. А также запрещает так думать кому-либо из присутствующих.       — Нас сегодня же спасут, — кивает Хосок, который сильно жалеет о том, что решил разбавить свой рацион из фруктов этим противным рисом.       — Я так поняла, ты видел чековую расписку с выкупом за свою жизнь, раз настолько в этом уверен? — саркастично усмехается Суён, не скрывая во взгляде того, что она ещё вчера потеряла всю надежду на то, что спасение не за горами.       — А что нам ещё остаётся делать? Жить в лесу, зная о том, что за нами не придут. Это ты предлагаешь? — спрашивает Чимин и поворачивает взгляд на Намджуна, утешительные слова которого смогли внушить ему лёгкую надежду на то, что мама отложит работу на второй план и поднимет всех на уши ради его освобождения. Ожидание того, что он не безразличен единственному родному человеку, слишком сладкое и приятное на вкус.       — Я не знаю. Не я мозг этого лагеря, — недовольно бурчит в ответ Суён.       Вопрос Чимина озадачивает девушку сильно, но не так, как Намджуна, который на самом деле на её стороне. Только вот понятия не имеет, как сказать об этом школьникам, что хоть и выглядят как взрослые, всё равно остаются детьми, тешащимися грёзами о том, что родители их найдут.       — Я всё ещё предлагаю обследовать окрестности. Пока не стемнело, — подаёт голос Чонгук, впервые заговорив за полтора часа после короткой прогулки с Намджуном и Сокджином.       Он опустил задумчивый взгляд на свою уже пустую миску и прожёвывает застрявшие в зубах корочки обгоревших крупинок риса. Прячет взгляд, делая вид, что ковыряется ложкой в металлическом дне, и предугадывает то, что его, скорее всего, никто не будет слушать. И дело было не в возрасте, а том, что всем своим поведением успел им показать, какой он некомандный человек.       Но страшнее всего ему поднимать голову на Тэхёна, сидевшего на противоположной стороне их неровного овала вокруг потушенного костра. Глаза то и дело цепляются за лицо парня, и Чонгуку становится тошно от знания того, что синяки и раны на утончённом лице оставили именно его кулаки.       Те самые, что уродуют всё красивое, когда-либо пересекающее ему дорогу.       — Думаю, раз других видов активности у нас, в принципе, нет... — соглашается Намджун после долгой паузы, во время которой все изредка поглядывали на него. Он это замечает и не может никак понять, кто и почему поставил его за главного.       Как так получилось, что даже в глухом лесу, где нет никаких градаций в виде оценок и достижений в учёбе, Намджун продолжает брать на себя ответственность за то, что ему не повезло быть чуть умнее остальных? Несмотря на весь свой интеллект, он так и не смог найти ответ на уже давно мучивший его вопрос о том, почему с него всегда больший спрос. Ведь ему ровно столько же, как и всем остальным. Ведь ему также хочется положить руки за голову и улечься на спину, чтобы в безмятежности любоваться тем, как салатовые листья деревьев переливаются с яркостью пробивающихся сквозь ветки солнечных лучей.       — Разделимся на команды по два человека, — начинает он уверенным голосом, своей твёрдостью которого оповещает ребят о том, что это план, пусть слушают внимательно. — Двое останутся у костра, на всякий случай. А другие пройдут прямой дорогой по четырём сторонам. Идти будем недалеко, так как надо будет ещё вернуться назад. Мы не знаем, насколько это большой лес и кто в нём водится. Можете на раз-два потеряться, — строго произносит, чуть нахмурив брови, и по очереди смотрит в каждые заинтересованно-напуганно уставившиеся на него глаза.       Кажется, спорить с ним никому не хочется. Желание поскорее найти спасение пересиливает их раздутое эго, которое в бетонных джунглях ещё не раз заставило бы их усомниться в том, что это хороший план.       — Я останусь у костра, — первой вызывается Асоль и показывает взглядом на свои ступни, чтобы никто не смел спорить с ней на эту тему. Да и брождение куда-то в никуда совсем не входит в список её любимых видов занятий для досуга.       — И Тэхён, — добавляет Чимин, кидая настороженный взгляд на бледного парня, у которого получилось попробовать всего две ложки собственного творения, потому что любой вид еды, даже если съедобной, вызывает у него рвотные позывы.       — Нет, — слабо качает он головой и медленно встаёт на ноги, чтобы показать ребятам, что он в порядке.       Тэхён не хочет, чтобы его жалели, ведь он никогда не делал этого по отношению к самому себе. Ему хочется спасения не меньше, чем другим, даже если это спасение для него означало получение наркотиков, безвозвратно пленивших его ещё задолго до заточения в этом лесу.       — Я пойду…       — Ты справишься? — интересуется Чимин, подсаживаясь чуть ближе, и непонимающе оглядывается на надменно фыркающую Асоль, скрещивающую руки на груди.       — Да, мне нужно отвлечься, — пожимает Тэхён плечами и поднимает глаза на Чонгука, который успешно справляется с задачей не смотреть в его сторону.       — Хорошо. Тэхён, пойдёшь с Сокджином, — произносит Намджун всё в том же лидерском тоне и встаёт на ноги, чтобы поторопить ребят.       Он так и не научился определять время по тому, где находится солнце, а значит, не может приблизительно предугадать того, когда оно начнёт садиться. Надежда на то, что до заката за ними всё-таки кто-то придёт, давно уже погасла, не оставив за собой ничего.       — Я хочу пойти с Чонгуком.       Тихо произнесённые Тэхёном слова заставляют тишину шумно повиснуть вокруг костра, а некоторые пары глаз широко раскрыться в удивлении. Одна из них принадлежит Чонгуку, который наконец поднимает на парня голову и встаёт на ноги. Взгляд его недоверчивый и угрюмый, губы дрожат, так и не решаясь озвучить вопрос, всё ли у Тэхёна в порядке с головой.       — Ясно. Среди нас любитель быть сабмиссивом в БДСМ, — выдаёт свой шутливый вердикт Хосок и поднимается на ноги, потирая руки.       — Ты с ума сошёл? — шепчет Тэхёну в лицо Чимин, стараясь не оглядываться на Чонгука, который продолжает стоять на месте и испепелять их сторону сердитым взглядом. Странно, что он ещё не прыгнул опять на Тэхёна, дабы лишить его сознания, ведь тот определённо несёт какой-то бред. — Я пойду с тобой, если не хочешь с Джином.       — Прости меня, чувак. Ты, конечно, симпатичный. Очень. Но не в моём вкусе, — пожимает плечами Тэхён, вымученно улыбаясь, и получает в качестве ответа возмущённый взгляд.       — Фу. Как ты… фу просто. Ты тоже не в моём вкусе так-то. — Чимин с отвращением на лице отскакивает он него и поворачивает голову в сторону, чтобы не видеть того, что над ним только что зло подшутили.       Взгляд цепляется за Юнги, убирающего миски с едой в один угол, где у дерева они держат продукты и самодельный пакет для мусора.       — Я пойду с ним, — произносит Чимин, указывая пальцем на не поднимающего на него взгляд парня, который даже не слышит его слов.       Юнги на самом деле плевать, с кем теряться в диком лесу. В том, что они заблудятся, он не сомневается. Юнги знает, каково это, когда не понимаешь, куда идти, при этом не имея желания возвращаться назад.       — О, то есть сейчас мы можем выбирать себе сокомандников, да? — навеселе спрашивает Хосок, активно припрыгивая на месте, на что Суён демонстративно закатывает глаза, догадываясь о том, на кого падёт его выбор.       — Даже не мечтай, — безразлично отвечает она и медленно подходит к Намджуну, который вопросительно вскидывает ко лбу брови. — Я пойду с ним.       — Что?! Почему? — возмущается Хосок, и Намджун также кивает его вопросу, так как ему не меньше интересен этот вопрос.       Он никогда не был популярен среди девушек, да и они не особо сильно его интересовали. Когда вся твоя жизнь состоит из учёбы и цели быть первым в рейтинге лучших учеников, романтические отношения отходят на слишком дальний план, в котором ты просто надеешься, что в будущем родители сами подберут выгодную тебе пару.       — Элементарные первобытные инстинкты, — объясняет Суён, удивляясь тому, что Намджун сам до этого не догадался. — Он выше всех и умнее. А я как хрупкая женщина тянусь к человеку, который, как минимум, сможет спасти меня на случай, если я подверну ногу во время вашего идиотского плана осмотреть лес.       — Ну с такой логикой тебе бы к Чонгуку в команду, — усмехается Асоль, сидя на спальном мешке, и не скрывает радости от того, что ей разрешили не участвовать в этом импровизированном походе, больше похожим на массовое самоубийство. — Он хотя бы сможет тебя на спине дотащить.       — О, кажется, поэтому Тэхён и не побоялся с ним пойти, — поддерживает её догадку Чимин, который стоял рядом с Юнги в ожидании того, что он будет их вести.       Его гордость не могла смириться со словами Тэхёна о том, что он не в его вкусе. И дело было не в том, что Чимин надеялся на интерес с его стороны. Ненароком выданная идиотская шутка просто сильнее раскачала его без того расшатанную в себе неуверенность.       — Я… я не хочу с ним идти, — хрипло бурчит Чонгук, качая головой.       Не потому что не согласен тащить Тэхёна на спине, если тот устанет. Наверно, это самая малость, которую он смог бы ему предложить в качестве извинений. Однако в этом и было его нежелание. Чонгук совсем не умеет просить прощения. Как бы сильно ему иногда ни хотелось этого сделать. Просто этого кода не было в его ДНК, и каждый раз, когда в нём появлялось желание извиниться перед кем-то, внутри что-то сильно ломалось, отказываясь произносить эти унизительные слова. Тэхён, кажется, этого и хотел добиться.       — Пойдёшь, Чонгук, — говорит Намджун властным тоном, на что тот неосознанно глотает слюну от того, как по-отечески прозвучал голос старшего.       — Я пойду один! — чуть прикрикивает Чонгук, ведь именно так он реагирует каждый раз, когда отчим пытается ему приказать вести себя так, как угодно статусу его фамилии.       Чонгук бунтует не потому, что это весело. Он делает это назло.       — Не пойдёшь ты один! — в такой же громкости отвечает ему Намджун, подходя ближе.       На самом деле, ему не меньше страшно перед гневом этого неуравновешенного паренька, который и убить может. Пусть даже случайно. Пусть даже затем сильно об этом пожалеет. Однако они совсем не в той ситуации, когда можно идти на поводу своих страхов. Тем более, если это страхи друг перед другом. У них враги похуже их подростковых закидонов. А именно лес, похитители и неторопящиеся внести за них выкуп родители.       — Я же сказал. В лесу опасно. Или идёшь с Тэхёном, потому что он, блять, единственный, кто захотел с тобой идти. Или останешься с Асоль в лагере и вместо тебя идёт Дахе. Усёк?! — Последним вопросом, не принимающим на себя никакого другого ответа, кроме как утвердительного, Намджун ставит точку в своём грозном приказе и показывает всем остальным, что нянчиться с ними он не собирается. Вообще-то, у Намджуна тоже есть прислуга в родном доме и ему также привычно, когда за него грязную работу беспрекословно делают другие люди более низших сословий.       — Он прав, Чонгук, — поддерживает его Юнги, подходя ближе.       Страха перед Чонгуком у него почему-то нет. Не считая того, который преследует его перед всеми людьми. Но Юнги вынужден забыть о своей социофобии, ведь паническая робость во время общения становится такой жалкой на фоне того, что им приходится самим себе готовить и спать в спальных мешках, заведомо зная о том, что они со всей своей несамостоятельностью вряд ли находятся в безопасности.       — Давайте поторопимся, пока не стемнело.