Moth to a flame

      Сегодня, как и вчера, и вчера, как день прежде, прошли сыро и неприметно с отвратной серостью минувшего Химеко счастья. Усталая и нагруженная, она медленно, едва живо перешагивает через порог квартиры и, столкнувшись с загробным молчанием, закрывает за собой дверь. Казалось бы, пора уже привыкнуть, что ее новообретенный супруг не станет дожидаться поздним вечером «любимой» жены, однако где-то глубоко внутри, спрятанное сердце по-прежнему ныло от тоски и разочарования. Почему-то Химеко всё равно каждый раз, каждый чёртов день надеялась заприметить в одиннадцать ночи накрытый ради неё же столик с приготовленным десертом, улыбнуться склонившемуся над ним возлюбленному и нырнуть в его нежнейшие объятия.       Но не менее запыхавшийся на работе Вельт не согласен с её просьбами. И Химеко остаётся только смириться. Он тоже имеет право отдохнуть, будь хоть с ней, хоть и без неё.       В собственной квартире девушке невообразимо пусто, отчего кажется, что всё, окружающее её на данный момент, абсолютно нелепо и неправильно. Её тело механически заявляется в ванную: включает воду, намыливает ещё живые в цвете руки, кладет мыло обратно и выключает кран. Всё, как и было в прошедшую пятницу. Всё, как было в прошлом году, на прошлой недели... И никакого разнообразия. Даже в чувствах.       Заметно подрагивающая ладонь касается кнопки, и свет на кухне тревожно начинает мигать, бороться за жизнь, словно боец на минном поле, и спустя мимолётные секунды выигрывает её, в отличие от Химеко. Она вновь угнетает себя одиночеством и чувством покинутости, вновь хаотичные мысли овладевают ее душевным состоянием.       Поэтому девушка решает затмить слишком громкие размышления первой попавшейся бутылкой виски. Вмиг, усевшись на ближайший стул, она обречённо замирает, пока руки интуитивно отпирают двери к спиртному соблазну.

***

      Слышится очередной выстрел в опустевшем здании. За окном давно темно, в помещении тоже из-за короткого замыкания ничего толком не видно. Две фигуры, точно в танце, смертоносно орудуют оружиями, с таким рвением, что от адреналина порывисто работают лёгкие. У Кафки складывается ощущение, что пуля пролетает прямо над ее головой. Она прекрасно понимает, что здесь игра уже на жизнь. Однако проигрышного варианта для неё вовсе не существует.       Ей не страшно помирать прямо здесь, ведь у каждого по сценарию собственный исход. В любом случае, когда-то ей все равно придётся встретиться со смертью и покончить с, честно говоря, доставшей её жизнью. Эти лазурные очертания неба и исходящие от них кристальные лучи, которые, подобно искусству, ложатся на поверхности, заставляют её меланхолично задуматься о том, что её существование во многом бессмысленно. Ей начинает казаться, что она ничего недостойна в этом мире, и если ей суждено с ним расстаться, она с радостью примет подобное предложение.       Её руки, как бы мозг обычно не отрицал, — это руки охотника, убийцы, испачканные кровью и мозолями от родной катаны; они творят то, что людям делать не дозволено. Они убивают. Кафка убивает. И правда абсолютно не поменяется, если она выскажется иначе. Никакие отмазки и оправдания отныне ей не помогут. Она разрушает: ее собственное решение.       Однако это не мешает впадать в необъяснимое состояние, когда на душе становится особенно пусто. И пусто настолько, что и слёз на действительно важные причины уже попросту не хватает.

Химеко.

      Кафка ненавидит себя за то, что так небрежно обращается с человеком, которого она больше жалких людишек, вместе взятых, на этом свете любит. Она с таким отвращением принимает факт, что где-то далеко её возлюбленная обнимается со своим супругом, шепчет кому-то другому, а не ей, нежные слова под ухо и твердо знает, что тот, в отличие от преступницы, её не бросит, что ей самой хочется плакать от этого. Плакать и потому, что Химеко уже зависима от неё: Кафка чувствует, что их судьбы ещё связаны; чувствует, как сама любимая ожидает их редкостного столкновения, подобно тому, как она ещё с первой встречи начала. Химеко, как бы Кафка не старалась исчезнуть из её жизни, не отпустила бывшую.

I pull you in, I pull you back to

what you need initially

      Тот Вельт, наверное, действительно подходил Химеко лучше.       И от этой мысли девушка максимально сильно жаждет умереть.       Но гордость не позволяет так просто сложить оружие. Кафка вообще не позволит себе предстать перед обществом слабой. Никогда и никто не узнает, что её поистине что-то когда-либо волновало.       Однако она чувствует приближающийся конец.

***

      Уже пустив по телу тяжёлый алкоголь, Химеко всерьёз задумывается о том, что её выбор собственного пути сомнителен.       Это и видно, когда она уже который раз осушает всё содержимое бокала за один шот. Сидя на едва освещаемой кухне, сентиментально накручивает огненную прядь на палец, пока её взгляд несчастно застывает в одном месте. И на миг осознанно загорается, и вновь удручённо тухнет. Мысли ныне разбросаны, но одна особа выделяется в них слишком чётко: Она.       Девушку это раздражает. Ей не нравится, что она всё быстрее и отчётливее прокручивает это имя в голове, подобно любимому наркотику. Потому что Химеко давно уже замужем за прекрасного человека, за того, с кем мечтает разделить детей, которому вечно верна. Она любит его и... любима им же. А всё, что созерцает между ею и той хамской преступницей — неправильно. Химеко осознаёт, что предаёт собственную веру и собственное назначение, но... Кафка... Кафка, Кафка, Кафка...       Её захлёстывает высочайшей волной смешанных эмоций, когда в глазах начинают мелькать Её образы и места, связанные лишь с Ней. Девушка, глядя на пустующее стекло бутылки от алкоголя, рвется за едва сохранившимися в памяти отрывками. Она вспоминает обо всём. И о своих чувствах.       Потеряв возможность здраво мыслить, она схватывает телефон со стола и, промахиваясь и исправляя следом ошибки, набирает слишком знакомый номер, который столько раз за жизнь успела занести в чёрный список, что она даже сбилась со счету. Химеко сама удивляется, что несмотря на алкоголь она с глубочайшей уверенностью в точности помнит Её контакт.

It's just one call away, and you leave him,

You're loyal to me

      В трубке слышны протяжные гудки.

***

      Еще один выстрел, который совсем близко пролетает возле Кафки. И ещё один. И ещё, и ещё, и ещё... — Heute sind die Gewehrkugeln schrecklich unartig! — Бесподобное замечание, — роняет мимоходом её выносливый противник, не прекращая убийственную стрельбу.       Девушке же просто необходимо куда-то спрятаться, отчего её тело само влечется за оставшиеся преграды. Она, тяжело дыша, чуть ли не задыхаясь, перезаряжает пистолеты УЗИ и видит, как пальцы её неистово сильно дрожат. Наверное, это всё от усталости. Бой ведь был продолжительно долгим. Так она думает.       Сейчас всё разрешится: её руки неуверенно берутся за дальнее оружие и ожидающе встают в стойку. Главное не промахнуться. Главное быть во внимании. Она не сдается просто так.       Парень вальяжно направляется в сторону Кафки, уже представляя себе сладостную расправу с самой опасной преступницей, какая есть на всем белом свете. Стук его каблук доносится до дальних стен, словно является шаловливым счётом до интригующего исхода. Здесь только он или только она: и не существует иного.       Он слышит её неровное дыхание, она чувствует, как приближается его тело, и...       ...И неожиданный звонок вдруг разрезает пространство.       Жизнь Кафки разделяется на до и после.       На своей памяти она держит единственный номер, который мог бы зазвучать подобной песней. Когда-то, совсем невзначай, ей захотелось выделить свою любимую посреди всех остальных ее контактов. Ранее девушка даже и подумать не могла, что спустя такое продолжительное время отсутствия связей будет способна узнать её из тысячи:

Это Химеко.

      Никогда ещё у нее не было такого отчаянного стремления жить. Однако она не успевает даже повернуть голову ко врагу, как её плечо, а затем и нога принимают мгновенный удар от пули, и Кафка морщится в лице от разгоняемой по всему телу боли. — Scheiße! — Хриплым, низким голосом ругается она, схватившись за раненое место, и рефлекторно стреляет собственным оружием в ответ: удачливо попадает в череп другому. Он, теряя жизнь, валится на пол с оглушающим грохотом и, походу, задевает кабель, отчего резко замолкает смартфон. Этот парень помрёт здесь за одну секунду, а у неё ещё есть время исправить ситуацию. Девушка отрывисто дышит, и кажется, что звонок с тихим эхом, будто отголоском прошлого, до сих пор слышен. Связь пропадает, преступница тысячу раз перепроверяет значок, не веря в происходящее. Она задыхается в тяжёлом кашле и изо всех сил пытается доползти до крыши, до свежего воздуха, до жизни, до...Химеко.

But this time I let you be...

      Если бы Кафка узнала раньше, что будет волноваться за собственную жизнь и бороться за неё во что бы то ни стало, чтобы всего-то ещё раз услышать человека, который её изо всех сил ненавидит, она бы точно подохла от смеха и с издёвкой заявила б, что это ложь чистой воды. А у неё-то сейчас нервы дрожат: прикусывая губы настолько сильно, что с них молниеносно стекает кровь, девушка со вздохами ползёт по лестнице вверх. Может, это и есть та участь, какую Кафка за свои деяния заслужила? Может, люди тогда были правы, называя её совершенным монстром, который оправдывает свои поступки серой моралью?       Она безостановочно изливается алой краской, но уже не чувствует, что эта кровь принадлежит ей. Ей начинает казаться, что над нею плачет сама Химеко: вся эта утекающая масса жидкости — слёзы Химеко. И Кафке теперь поистине становится тошно, ведь её абсолютно не радуют подобные ассоциации. Она готова содрать всю кожу с себя, понимая, что абсолютно беспомощна в сложившейся ситуации. Всё, что ей остаётся, — это грести наверх. И плевать, что ноги с руками непослушно трясутся.

***

      Пару минут, после того, как очередные гудки завершились, проходят для Химеко слишком уныло и тягостно, что она просто зависает на одной точке, словно устраивается в неподвластной человеку вечности. Её звонок отчего-то постоянно сбрасывается, в её голове несмотря на полусонное состояние происходят тяжёлые мыслительные процессы, но девушка всё никак не может понять, какова в этом абсурде причина. Пропала связь? Кафка до сих пор выступает по "пьесам"? Она от кого-то прячется? А может, просто поменяла номер телефона? Или попала в какое-то нелюдное место? Она ведь может, она такая ещё чудачка... — Безумная, — в ночную пустошь роняет Химеко, томно прикрывая глаза. — Играется со смертью, как со скрипкой. До сих пор думает, что я зависима от неё, надо же! Лучше бы даже доигралась... Она бы заслужила.       Спустя секунды слух улавливает мелодичный рингтон, и телефон, побитый не хлеще, чем сама девушка, вновь привлекает внимание Химеко. С нетерпением схватив его, она с провальными попытками проделывает необходимые операции и наконец ловит то, чего столь жаждала услышать: протяжный, спокойный голос. Её голос: — Ich wusste, dass wir noch reden würden, meine Liebe.       У красноволосой вдруг проносится ощущение, что преступница в какой-то степени мурлычет, хоть и сильный и, скорее всего, морозный ветер заглушает иные существующие звуки. Очень шумно. — Я только хотела сказать, что ты настоящая сука, Кафка, которая дальше собственного носа ничего не видит. И мне жаль, что я не замечала этого раньше. — Химе... Bist du betrunken, моя девочка? Тебе плохо? — Просто запомни раз и навсегда, что никакой твоей девочки здесь больше нет и никогда не будет, потому что теперь я в браке с культурным и верным человеком, в отличие от тебя!

***

      По ту сторону Кафка задумчиво замирает, полулёжа-полусидя расположившись у каменного бортика на крыше. Её руки крепко держат устройство; по крайней мере, очень стараются. На её лице не дрогает ни один мускул, однако сердце больно сжимает от тоски. — ...И по ночам он не покидает меня! Ты хоть раз оставалась со мной до утра, скажи, разве такое когда-нибудь было?       Кафке отныне хочется умереть.

'Cause he seems like he's good for you,

And he makes you feel like you should

Вельт Янг подходит Химеко. Так все говорят. — Меня столько моих знакомых отговаривало, а я, как дура, им не верила и с тобой всё это время сюсюкалась. Напрасно!       Преступница тоже помнит, как вся семья её бывшей отнеслась при первой и также последней встрече к ней: она, наверняка, ещё никогда до того не видела такого пренебрежения к её персоне. Её посчитали за ненадёжного человека, её посчитали за ту, кто, найдя штучку повкуснее, моментально бросит. Так высказались и Стелла, и Келус, Март 7, Дань Хэн, и Пом Пом даже — приятели, которые едва знали об их отношениях, но все равно твердо изложили собственное мнение. Видимо, ответ у всех был очевиден: Кафка недостойна Химеко.

And all your friends said he's the one

His love for you is true

      Янг... Янг — тот самый человек, который постоянно рядом: поможет в быту, даст дельный совет и без сомнений защитит, если это понадобится. Он куда стабильнее в этом плане, чем преступница: с ним супруге незачем волноваться о будущем. Вельт с уверенностью видит Химеко в своей жизни и спустя год, десять, двадцать; он готов просыпаться с нею каждое утро прямиком до конца света, до конца их собственных жизней. А Кафка такого позволить себе не сможет. Она остерегается зависимостей.       Прошлое, будущее... Для девушки нет разницы в этих значениях — просто какие-то промежутки времени, о которых ей безразлично вспоминать. В её порядках есть только здесь и сейчас, ведь жизнь и, в целом, сами люди, подобно шёлку паутины, бывают столь хрупки, что больно за них касаться. Она существует на этой вселенной так, словно аккуратно прикрывшись зонтом, стоит на перроне в ожидании следующих поездов, непостоянных, лишь временных — прямо как люди. Садясь в очередной вагон, она тратит частицу жизни на поездку в нём, а потом равнодушно покидает, так же, как и он следом её. Однако, сколько бы она не притворялась перед собой, в один момент для преступницы эти поезда разделились всего на два вида из множества существующих: чей-то транспорт и экспресс Химеко. Стоя прямо у обочины и чувствуя жесткие порывы ветра, девушка, полностью замерев, зачем-то ожидает Её, пропуская иные. Идёт раньше времени. Зависима тоже. И ей это не нравится.       Кафка остерегается зависимостей. Я уже говорила об этом? — Значит, так ты это и представляешь? — слабо тянет она, совсем не показывая того, как глубоко задели её обвинения. Её тихий, немного даже усталый смех нежно прикасается к трубке и неясными волнами долетает до Химеко. Затем тяжёлый вздох и вопрос, — когда всё успело так крупно поменяться?.. — Когда!.. Ты ещё действительно спрашиваешь, когда, Кафка?.. — Преступница слишком хорошо знает бывшую, чтобы не понять, каким ядом и ненавистью пропитаны летящие с её уст слова. И пусть даже та не скандалит, скандал в душе Кафки все равно происходит. — Если бы ты только... — Если бы я — что? — Да ничего... Мне похуй на тебя, — внезапно слышится как какая-то жидкость переливается то ли в стакан, то ли в бокал или ещё что-нибудь из этого рода, и раненая ещё внимательнее прищуривается, навострив уши и нарушая молчание: — Schatz, неужели ты пьёшь? — Не твоё дело. — Эта сволочь обидела тебя? — глаза убийцы на миг загораются опасным пурпурным огоньком, готовым сжечь всё необходимое на собственном пути. — Только скажи, и я— — Кафка. Не смей, — перебивает Химеко, скребя зубами от злости. — Ich lasse dich von niemandem verletzen, meine Liebe. Du weißt, у меня пули послушные. — Эоны, Кафка, ты лучше всех, вместе взятых, сумела разбить меня. Сука, да ты просто настоящий монстр, на которого понадеяться даже нельзя! И затрагивая Вельта... советую прикусывать вовремя язык, если не хочешь остаться без него, ведь я могу это устроить, как бы мне сложно ни было. Тебе до него далеко. Очень далеко, Кафка.

But does he know you call me when he sleeps?

— Но даже так ты звонишь в первую очередь мне, — едва заметно усмехается преступница и от ноющей боли сжимает истекающее кровью плечо, желая так же сжать находящееся рядом с ним сердце. — С какой же целью? — Ты хочешь думать, что я скучаю и болею тобой? Думать, что я, как Хатико, буду ждать твоей милости и желания побеседовать со мною пару минут? Этого ты от меня ожидала? Так я по-твоему относиться должна к тебе? — Wenn du wüsstest, wie sexy du in Wut aussiehst, würdest du mich ohne Worte verstehen, süße... — Ты переводишь тему, Кафка. Ты всегда, чёрт возьми, её переводила! — Раз ты обижена, vergib mir, Kätzchen. — Ха! Обижена! — возмущённо вскрикивает Химеко, дрожа от злости, дрожа от нервов и алкоголя. — Ебала я твои извинения, Кафка, на кой чёрт они мне нужны? Мразь... Я просто поражаюсь от того, сколько притворности и пафоса в твоём одном поведении. Так никто бы, кроме тебя, не смог. — Мне воспринимать это как комплимент, полагаю? — Кафка старается сбавить все эти обороты, она прекрасно понимает, в какой тупик завела их отношения, осознаёт это с младенческой безысходностью, с убивающим страхом. В груди неприятно колит, а глаза теряют фокус, пока покрасневшие губы дрожат в улыбке, а пальцы нервно сжимают грязную рубашку. Слёзы с давних лет куда-то исчезли, но преступнице думается, что Химеко плачет за них обеих сейчас. Плачет густой, металлической кровью. Ну и жалкое зрелище... — О, да, в особенности от меня их для тебя просто куча. — Например? — Чокнутая идиотка, которая, кроме слова убийство, ничего не знает. Значит ты до сих пор на поводке у того Элио, Кафка? — Скорее, он у меня, — очередная усмешка красуется на бледном лице. — С чего ты взяла, что я ничего другого не знаю, Химе? — Эоны... Даже объяснять не хочу. С тобой как со стенкой — толку никакого. — Чего ты хочешь теперь? Soll ich die ganze Welt zu deinen Füßen legen? — А ты сама смогла бы? — Was genau? — Упасть в мои ноги. Корона не упадёт, не боишься? — А... Могла бы присесть на колено с кольцом, zählt das, любимая? — Я уже замужем, забудь даже. — Можем стать любовницами, какая разница? — улыбка Кафки всё шире и шире, и дыра в груди растет с той же скоростью, с какой кровь небрежно стекает по телу. — Никогда, — сухо отвечает Химеко. — Ты, кажется, неправильно меня поняла: я замужем, я люблю другого человека. Не тебя.

Or does he know the reasons that you cry?

      Убийца на миг неприятно морщится и затем вновь обретает удовлетворённый вид и сама не понимает, как до такого успела докатиться.

***

      Химеко ненавидит эту девушку. И, наверное, себя за то, что не завязывает окончательно с ней. — Ты предпочитаешь того зануду Янга мне? — томный, протяжный голос доносится до неё, как какая-то колыбельная, словно его обладатель прощается с кем-то, провожает кого-то ко сну и ночи. — Я предпочту каждого моего знакомого тебе, не одному только Вельту, Кафка. Да, возьми себе на заметку. — Настолько я тебе противна? — Ты и представить не можешь. — Хорошо... — медленный вздох, уж слишком умирающий для преступницы. — Я не настаиваю любить меня, meine Frau. — Frau Yang. Nicht deine Frau.       С той стороны трубки слышится яркий, девичий хохот, которого даже Химеко добивалась очень редко. Кафка сейчас, вероятно, безумно скалится, обнажая свои острые зубы, со смехом принимая своё поражение. Химеко же опасливо хмурится, хоть даже и знает, что бывшая до неё не доберётся, но... мало ли что, правда? — Засчитано, Химе, я восхищена, — хохот случайно срывается на неконтролируемый кашель. — Ты, кажись, успокоилась даже, поговорив со мной. Хоть и язык у тебя острый независимо от состояния. — Заебись, ты мне это как предъяву ещё преподносишь... А в своём глазу и бревна не заметишь ведь. — Я... — вновь тяжкий кашель, и преступнице приходится немного подождать, чтобы прийти в себя. Говорить всё сложнее, дышать нелегко, и ночной город уже не просто погасает во тьме в связи со временем. — Химе, meine Liebe, мне действительно жаль, что так вышло, но я не могла— — По-другому?! — вся на нервах, спотыкаясь, завершает Химеко, чуть ли не крича от отчаяния. — Я не глупая, Кафка, и хоть даже под алкогольным опьянением, быть может, совсем чуть-чуть, мой мозг соображает, запомни это! Я всё понимаю, всё вижу! — Und was ist wieder falsch?.. — Не ты ли говорила, Кафка, что у судьбы существует тысячи лиц? И что мы сами выбираем её облик? — Припоминаю... — небрежно кидает убийца, разминая горящие губы. — Тогда на кой чёрт ты мне сейчас втираешь, что не могла ничего поделать, когда выводилось решение? Или тебя насильно заставили встать на путь этого долбоёба? — Элио не долбоёб, Химеко, — вмиг доброжелательный тон сменяется на твёрдый и невообразимо серьёзный, отчего кожа молодоженки покрывается мелкими мурашками. Девушка не привыкла к такому поведению бывшей, она ещё вообще понятия не имеет, как та бывает безумна и страшна в гневе. — Да, никто меня не заставлял, и это моё самостоятельное решение. Да, я работаю на Элио. Не оспаривай мои решения. Хотя бы ты. — Да я в первую очередь это делать должна! Люди не стремятся понять точку зрения другого, когда их бросают, зачем же ты ждёшь от меня того, что я тебе в жизни никогда дать не смогу? Ты взяла и продала наши отношения на психа! Эоны, это так не работает. — Вот как? — и от Кафки больше ничего — лишь долгая пауза, конец, схожий с писком на медицинском экране. Химеко становится страшно, она дрожит, будто стоит под холодом, а не на кухне с отоплением, будто стоит босая на снегу в минус тридцать градусов. Даже в аду, кажется ей, было бы лучше: по крайней мере, теплее точно. — Кафка?       Молчание. Девушка прокашливается. — Kafka?       ...Розовея, неясно бормочет, когда ей не отвечают: — Mein Wahnsinn? — Oh! Ты меня звала, — словно очнувшись ото сна, произносит преступница и неровно вздыхает. — А, правда что ли? — Не злись, mein baby, задумалась. — Дура, я из-за тебя столько нервов себе потрепала. Как же всё-таки спокойнее мне жить без тебя... — Неужто ли? — Да, или ты сомневаешься? — Ich habe keinen Grund сомневаться, Химе. Ich weiß, где твоё сердце. — Чуть левее от середины груди, представь себе. — Где оно на самом деле, mein Kätzchen.       Химеко недовольно фыркает и вновь накручивает волнистую прядь: — Слишком самоуверенно. Даже для такого человека, как ты, Кафка. — А я по другому и не умею, Schatz. — Так научись, умница, — ядовито выбрасывает девушка, притворно улыбнувшись телефону, будто перед нею, кроме него, кто-то есть. — Или слишком сложно? — Что ж ты постоянно так груба со мной, дорогая? У меня складывается впечатление, что ты слишком стараешься для меня. — Да никогда!       Со злости она жмёт красную кнопку на экране, и звонок с громким звуком вырубается. Вскочив со стула, Химеко, едва удерживаясь, держится за стол и переводит дыхание. Вдруг комнату вновь разрезает мелодия, и та поднимает трубку лишь для одного: — На хуй иди.       Со стуком телефон падает на стол, когда девушка отключается от разговора. Она устало закатывает глаза и, немного постояв, чтобы перевести дух, усиживается обратно, закрывая лицо мокрыми ладонями, ничего больше не видя. — Что я наделала...       Какая она всё-таки дура...

***

You should stay with him

      Плохо дело. Но прошлого уже не вернуть. Кафка даже не пытается: не хочет. Она лишь удручённо рассматривает заснувший город, мрачное небо и неясные отголоски звёзд, спрятавшихся за синеватыми облаками. Скоро здесь ярко осветится луна. И, быть может, вернёт умирающую к жизни. А пока... — Ist es das alles wert, Кафка? Der Mörder, но ihr Wahnsinn. Wir werden nie wieder zurückkehren können. Meine Liebe, Ich mache keine Witze. Сегодня ты особенно прекрасна...