В соборе

             Небо затянулось простынёй из чёрных облаков, закрывая лучи солнца, которые ласкали золотые листья на верхушек деревьев. Не прошло и мгновения ока, как раскат мощного грома с вспышками молний загремел, сотрясая всю землю, и потом, как по команде, с неба стали падать, подобно бусинкам, капли октябрьского дождя. В этот же момент в старинном готическом соборе некая рыжеволосая женщина в синем костюме, который подчёркивал её пышную фигуру, в белой свободной рубашке и с бежевым шарфом, сильно стиснула зубы и издала тихий стон от порыва душераздирающих эмоций. Небо вместе с ней плакало, а жестокий мир перед её ногами сильно затрясся и размылся, подёрнутый тонкой пеленой слёз, и те бешено, словно водопад, покатились по худощавому лицу, тем самым делая из чёрной туши на пышных ресниц, влажные тонкие дорожки на щеках. В одной её тонкой руке горела восковая свеча, а в другой лежал кинжал, который ей кто-то давно подарил. Она отлично знала, что такое отчаяние и боль, ведь благодаря своему дяде познала человеческие страдания и стала тем, кем являлась полжизни — живодёром. Ей сейчас хотелось бороться, так рьяно, будто таким образом получится изменить своё прошлое, но она понимала, что нужно подкопить жизненные силы.       Во время молитвы ей почему-то захотелось сильно завопить, срывая свой мелодичный голос до хрипа и до истерики, но не вышло, она будто находилась под водой или в открытом космосе.       — Здравствуй, мадемуазель Дюбуа.       В просторном зале, где стоял душный воздух, раздался одновременно с громом глухой мужской голос, от него ощущался гордый и властный тон, что присущ ораторам. То был суровый архидьякон Клод Фролло, наблюдавший за ней из тени одной колонны.       Он давно её знал, так как она часто посещала Собор Парижской Богоматери. Во время месс привык к ней и стал относится по-тёплому и, к удивлению, только к ней…       Седоволосый мужчина в чёрной сутане не знал почему рыжеволосая женщина — верующая прихожанка — приглянулась ему так сильно, поскольку сам этого не ожидал. Конечно, он в своё время приютил юродивого младенца и помогал своему непутёвому брату после того ужасного случая, когда чума унесла жизни их родителей, но с той огневолосой француженкой всё было по-другому. Он, сам того не осознавая, всегда ждал её возвращения в собор и мечтал после своих месс провести с ней приятное время за чашечкой чая, пообщаться и пофилософствовать на разные темы, вдвоём прогуляться по улицам столицы, или хотя-бы по Гревской площади; но он всё равно держал дистанцию между собой и Шантель, общаясь с ней только на исповеди, так как иного не позволяла его духовная профессия, требующая соблюдать суровый обет безбрачия, и самое главное — его неосознанная боязнь привязываться к людям, особенно к женщинам, так как однажды одна смуглая танцовщица, у которой была белая козочка, отвергла его чувства, после чего он чуть не нарушил свой многолетний обет и чуть не превратился в чудовище, тем самым загубив бы юную жизнь её и его соперника — капитана королевских стрелков… И самое удивительное, сложилось так иронично, что сама Шантель Дюбуа тоже была в прошлом капитаном, но только по ветконтролю в Монако! Священник об этом старался думать с холодным умом, спокойно размышлять, делая разумный вывод, что Творец и Дева Мария решили над ним подшутить, напоминая ему о случившемся, чтобы он вновь не повторил роковую ошибку. К счастью для его души, его ценная прихожанка не напоминала внешностью ту юную, своенравную дикарки.       Тем временем, от такого приветствия, где ещё чувствовалось искреннее сочувствие к ней, огневолосая француженка задрожала, распахнула свои голубые проницательные глаза, от которых веяло льдом и скорбью. У Фролло были точно такие же взгляд и натура. Они очень похожи друг на друга: сдержанны, замкнуты, внешне холодны, как айсберг, но внутри пламя, огонь! Воистину бешеный контраст!... Может, из-за этого между ними возникла дружба, плавно переходящую в симпатию?..       Лежали умиротворяющая тишина с шумом дождя и густая тень, ведь солнце было перекрыто большими тучами. Лишь мерцание свечей и вспышки молний слабо освещали зал и танцевали на витражных окнах с красивыми узорами. Внезапно раздалось жутким эхом печальное завывание ветра и сирен машин. Такой городской ансамбль стал отражаться в стенах величественного собора. Рыжеволосая женщина тяжело выдохнула, стиснув зубы, и тем самым случайно прикусила до крови пухлую губу. Она не заметила пульсирующую боль и случайно выронила из рук свечу, когда вытирала с губ алую дорожку и прятала в чехол свой кинжал.       Через пару коротких минут, показавшихся Дюбуа вечностью, она вошла в полусонную прострацию, и, проникаясь в бушующие мысли, пошла вглубь — туда, где царил ад. Такое происходило всё чаще, и это стало пугать её до дрожи. Но она не понимала, что так срабатывала защита организма и думала, что это начало чего-то необъяснимого, что звало её в чёрную бездну её разума. Так она провела ещё несколько минут, пока окончательно не пришла в себя и не огляделась по сторонам. Уже настала вторая половина субботнего дня, и она, как и на тот момент, когда только перешагнула порог собора, была единственной прихожанкой. Её внимание привлёк небольшой блокнот, кем-то оставленный на деревянной скамье совсем рядом с её недавно снятыми чёрными перчатками, сохранившимися от прошлой работы. Шантель Дюбуа поняла, что его оставил её единственный друг — Клод Фролло. Подойдя поближе к алтарю, она увидела, что блокнот раскрыт на первой страницы, где в металлическую пружину, скрепляющую несколько листов, была вставлена оранжевая ручка с ластиком. На представленной взгляду странице была лишь одна аккуратная запись.       «Дорогое дитя, что ищете в божьем доме?»       Женщина, нахмурив брови, медленно повторила этот вопрос, а после утихла и призадумалась. Мистика её преследовала с самого детства, хоть и не так часто, но она уже давным давно привыкла к этому. Прошло несколько мгновений, прежде чем она аккуратно вытащила ручку из пружины, после чего перевернула страницу и стала записывать, чувствуя от блокнота приятный запах мирта — от Фролло всегда исходил такой шлейф. Ей почему-то захотелось обнять священника, как близкого человека; такой порыв был у нее впервые за несколько лет, но она смогла себя остановить и принялась трясущимися от нахлынувших чувств и навалившихся на ее тонкие, но в то же время сильные плечи испытаний, руками писать, обнажая свою хрупкую душу, растерзанную фиаско со львом и воспоминаниями, в которых был глубокий след домогательств дяди-хоровика и других плохих моментов, как разбитая детская мечта…       «Мне постоянно снится один и тот же сон: поражение, тот остров Мадагаскара, где я обитала три месяца, кислый запах дядиного пота с его непристойными прикосновениями к моему телу и рычание того презренного льва, который погубил мою карьеру и меня… Ещё приснился мой покойный брат. Место я не помню, всё размыто. Но точно помню, как он пел какую-то музыку и звал меня куда-то. Сколько бы я ни старалась искать его, не могла найти... Тем временем этот лев преследовал меня по пятам и человеческим голосом, шутя, повторял одну и ту же фразу: «Берегись, кись-кись! Игра началась! Теперь я охотник, рык-рык!». И как только я стараюсь убежать от него, я просыпаюсь в холодным поту. И так каждую ночь. Меня сильно тревожит то, что этот кошмар преследует меня... Я мучаюсь из-за него и боюсь уже ложиться спать. Может, это призраки прошлого, которые пытаются до меня что-то донести?»       Закончив с ответом, Шантель положила блокнот с ручкой обратно на скамью и повернулась назад, будто ожидая, что архидьякон Жозасский сейчас явится. Но он не пришёл. Она лишь ощутила еле заметное прикосновение к плечу (возможно от Клода) и едва уловимый аромат мирта с душистым ладаном, что давало ей уверенность, что всё-таки он был. Обрадовавшись, она снова обернулась, но так и не увидела его. Только страница блокнота оказалась перевёрнута, где был поспешный ответ Фролло.       «Возможно так и есть, и они призраки прошлого! А вы точно уверены? Может, тогда вы хотите вместе со мной обсудить их?»       Она удивилась, что так быстро получила ответ и что архидьякон Жозасский заранее знал её вопрос. Всё это странно… Хотя нет, она накануне вечером под сводами балкона собора рассказывала ему, что ищет подсказки, чтобы наконец ей открылась важная для неё истина. Облокотившись на спинку скамьи, она принялась размышлять:       «Не знаю. Может, они плод моего подсознания или начальная стадия бреда… Не знаю. И почему вы ко мне не являетесь, месье Фролло? Я ведь так вас жду!»       Однако после недолгого ожидания и того же прикосновения, ни блокнота, ни его не было. Так незаметно, Фролло, не попадаясь ей на глаза, показал Шантель, что в скором времени будет терпеливо ожидать её визита, чтобы не только оказать ей персональную моральную поддержку, но и помочь разобраться с тем, что творится в её жизни, где главенствует кромешный хаос, а ещё впервые обнять её за плечи и с теплом приласкать Шантель Дюбуа, как делают это лишь для того человека, который стал близким по духу.       «Почему он так поступил со мной? Такого ранее не было... — не догадываясь о том, что задумал архидьякон, Клод Фролло медленно убрала за ухо свой локон и стала тщательно, со светлой надеждой на будущее, думать о случившемся. — Значит вы предлагаете поговорить с вами, месье Фролло?... Ну, хорошо, но лишь тогда, когда я буду готова. Когда я буду готова, мой дорогой друг».       К счастью, стихия на улице успокоилась (будто это знак свыше, что она приняла правильное решение), и всё вокруг стало светлым и чистым. Предвкушая встречу с ним, она забрала свои перчатки и покинула собор Парижской Богоматери, спускаясь по широкой лестнице. Так начался прохладный вечер, где ее ожидало одиночество и умиротворение...