Грязная душа

      Гарри передёрнул плечами и сел поудобнее, краем глаза наблюдая, как Сириус аккуратно отодвигается, давая ему пространство.       План, который он построил в своей голове, рассыпался на мелкие кусочки, — удивительно, но даже в этом был виноват чёртов Петтигрю — и вместо того, чтобы рассказать Сириусу всё потом, когда они пообщаются поближе и привыкнут друг к другу, Гарри был вынужден начать сейчас.       Но расстраиваться сил больше не было. День, который должен был стать первым их с Драко Днём всех Влюблённых, высосал все силы и энергию, спровоцировав не один срыв и на деле оказавшись чуть ли не худшим в этом начинающемся году.       Поэтому Гарри устало откинулся на спинку дивана и сглотнул, негромко начиная: — Всё началось с тётушки Мардж и того, что она сказала о родителях…

*****

      Ветер гоняет по двору жухлые листья и пустую банку из-под газировки, забытую Дадли на садовой скамейке. Она гремит, ударяясь о мелкий гравий, и раз за разом со всей силы налетает на стену, издавая неприятный скрежет. — Убери её! Эй! Иди и убери её!       Гарри моет посуду и не сразу понимает, что визгливый голос тёти Петунии обращается к нему. Оглянувшись, он видит её недовольное лицо и ухмыляющегося Дадли, застывшего перед телевизором с высунутым языком — иногда Гарри надеется, что кто-нибудь напугает кузена, и он останется с такой гримасой на всю жизнь. — Ты оглох? Немедленно убери банку, пока Марджори не приехала и не услышала этот жуткий звук! — тётя Петуния заметно нервничает и хмурит брови, вытирая несуществующую пыль с каминной полки. — Это Дадли её там забыл, он пусть и убирает, — бормочет Гарри себе под нос и вновь возвращается к посуде.       Разумеется, в его День Рождения, который и так проходил у Дурслей, а оттого был не очень радостным, для полного счастья не хватало лишь тётушки Мардж. Она, видимо, почувствовала это и решила приехать, чтобы подарить ему замечательный подарок — ворох оскорблений и унижений.       Удивительно мерзкая женщина, она раздражала Гарри так сильно, что терпеть её каждый раз становилось всё сложнее. Даже Дадли всегда морщился, стоило ей войти в дом, но его определённо подкупала лишняя двадцатифунтовая купюра, засунутая в карман светлых брючек заботливой тётушкой. — Убери банку! — тётя Петуния бьёт кочергой о каминную решётку, вновь привлекая внимание Гарри. — Просто. Чтобы. Она. Не. Гремела.       Увидеть тётю в таком состоянии можно лишь в дни приезда Мардж, и в глубине души Гарри кажется, что даже дядя Вернон не переносит сестру. Да что там дядя, двенадцать собак, которых она называет своими «сладкими детками», наверняка празднуют её отъезд как-нибудь по-собачьи. — Хорошо, я подпишу твоё заявление для той…ммм… — тётя Петуния взмахивает рукой, — куда там тебе нужно. Но ты сегодня будешь вести себя идеально, слышишь? Улыбаться и всем своим видом показывать, как ты любишь Марджори!       Слово «любишь» она произносит со странным акцентом, словно по отношению к тётушке Мардж оно плохо применимо. — В Хогсмид, — услужливо подсказывает Гарри и кивает: — Обещаете? — Не торгуйся и подбери банку! — тётя Петуния глубоко вздыхает и возвращается к камину, беря в руки тряпку.       Гарри смывает мыльный раствор с ладоней и выходит с кухни, вздрагивая от сильного порыва ветра. На самом деле, ему нравится, что есть возможность немного размяться и подышать свежим воздухом — дома пахнет запечённой курицей и сладкими духами тёти Петунии, от которых кружится голова.       Банка лежит в углу двора, и Гарри не торопясь подходит и наклоняется за ней, когда слышит сзади бас дяди Вернона: — Ты помнишь уговор?       Сарказм уже вертится на кончике языка, так и норовя соскользнуть, но Гарри сдерживается, понимая, что от его поведения зависит получение подписи, и кивает: — Да, дядя.       Дядя Вернон стоит на пороге, сложив руки на груди, и хмурится. Он будто хочет что-то сказать, но в последний момент передумывает и лишь кашляет, скрываясь в доме.       Гарри выпрямляется и смотрит в грозовое небо, по которому плывут рванные облака. Ещё месяц, целый месяц заточения, а затем он снова вернётся в школу к друзьям. Гарри так сильно скучает по Хогвартсу, что даже не против увидеть Малфоя и вновь услышать от него что-нибудь грубое. Лучше уж каждый день с Малфоем, чем один вечер с тётушкой Мардж.       На улице раздаётся визжание мотора, а затем грохот мусорных баков. Гарри тяжело вздыхает и направляется к дому, с улыбкой надеясь увидеть грузное тело тётушки в одном из контейнеров для отходов.       К его сожалению, Мардж нисколько не пострадала. Когда Гарри заходит на кухню, она уже вовсю обнимается в коридоре с дядей Верноном и целует Дадли в румяную щёку, оставляя следы от помады и обдавая всех присутствующих запахом бренди. С таким флёром совершенно не удивительно, что она не справилась с управлением. — Петуния, какой чудный аромат! Наверняка стояла за плитой с самого утра? — спрашивает тётушка Мардж и неодобрительно смотрит на Гарри, застывшего у стены. — Этот, что, всё ещё живёт с вами? Разве в школе Святого Брутуса бывают каникулы?       Она плюхается на софу и тяжело дышит, пытаясь расшнуровать туфли. Откормленный пёс Злыдень ворчит на тётю Петунию, и та нервно огибает его, торопясь на кухню и на ходу шепча Гарри в ухо: — Молчи, иначе никакой подписи.       Дядя Вернон странно смотрит на них и помогает сестре со шнурками: — Его отправили домой за хорошее поведение. — Ха, Вернон, я уверена, что они просто не смогли его больше выносить! Разве такой безмозглый мальчишка может себя хорошо вести? — Мардж пыхтит, сбрасывая туфли, и довольно улыбается, замечая, как Гарри хмурится. — А что, ты со мной не согласен?       Помня о договоре, Гарри закусывает губу и качает головой.       При одном взгляде на тётушку внутри разгорается злость, но он отчаянно сдерживается. В конце концов за возможность побывать в Сладком Королевстве можно и потерпеть пару часиков.       Дабы не сорваться, он поскорее заходит на кухню вслед за тётей Петунией и начинает расставлять тарелки и раскладывать приборы. Мерзкий Злыдень кряхтит, совсем как Мардж, и семенит своими толстыми лапами в сторону дивана.       Краем глаза Гарри видит, как панически дёргается тётя Петуния, и на душе теплеет.

*****

      Следующие полчаса, на удивление, его никто не трогает. Тётушка Мардж рассказывает о своих собаках, жалуется на назойливую соседку и стакан за стаканом хлещет бренди.       Гарри домывает посуду и крутится у столешницы, — сесть за стол вместе со всеми ему запрещено — надеясь, что в скором времени ему разрешат пойти к себе. За эти долгие тридцать минут всё, что он делает, это подливает Мардж ещё алкоголя, да фыркает, глядя, как тётя Петунья с ужасом взирает на Злыдня, поглощающего курицу с хозяйской тарелки. — Расскажи-ка мне про свою учёбу! — вдруг говорит тётушка и разворачивается к Гарри пунцовым лицом, устремляя на него пристальный взгляд водянистых глаз. — Я? — от неожиданности он вздрагивает. — Ну а кто ещё?! То, что Дадлик — моя умничка, я и так знаю, — Мардж сладко улыбается племяннику и хмурится. — Чему тебя обучают-то в твоём интернате? — Математике, физике, — Гарри экстренно вспоминает названия учебников, лежащих на столе у Дадли, — английской литературе и… — В школе Брутуса учат литературе? Разве такие идиоты, как ты, могут что-то выучить? А, Вернон, ты посмотри, что они придумали! — Мардж смеётся и стучит пустым стаканом по столу. — Налей-ка мне ещё! Знаешь, Петуния, для таких, как этот, преподавать литературу бессмысленно. Как может маленький мозг осмыслить что-то высокое?       Тётя Петуния кивает и вся поджимается, когда Злыдень лезет вкусить ужина и из её тарелки тоже. — Вы такие молодцы! Это же какими замечательными людьми надо быть, чтобы согласиться приютить у себя сынка наркоманов! Я бы никогда не смогла! Уверена, что у него уже генетически заложено всё «наследство» родителей. Годик-два и как бы не пришлось выискивать его под заборами, — продолжает Мардж и снова хлопает стаканом по поверхности.       Гарри поправляет очки и подливает ей бренди, ощущая, как от гнева начинают дрожать руки. Он крепко сжимает зубы и возвращается к столешнице, смотря на тётю Петунию в ожидании разрешения уйти, но та сосредоточена лишь на громко чавкающей собаке. — Такой худощавый и бледный, вы уверены, что сейчас-то чист? Ну-ка иди сюда! — Мардж делает глоток и манит Гарри пальцем. — Иди-иди. Ты же понимаешь, что должен быть благодарен Вернону по гроб жизни за спасение твоей никчёмной душонки! Наверняка она такая же грязная, как и у твоих паршивых родителей.       Гарри чувствует, что осталось совсем чуть-чуть. Нервы уже на пределе, и то, что он до сих пор не сорвался лишь чудо. — Давай, я сама за тобой поухаживаю, а Гарри пусть идёт в комнату, — кажется, тётя Петуния наконец замечает его выражение лица и вежливо улыбается Мардж. — Ему ещё надо помолиться перед сном. — Дорогая моя, ты же не думаешь, что молитвы спасут его?! Богу такие не нужны! Иди сюда, что стоишь! И показывай руки. — Марджори, ему ещё надо…ммм…выпить таблетки. Пусть идёт, — тётя Петуния говорит первое, что приходит ей в голову, поднимается и кивает Гарри в сторону двери. — Оставь, всё он успеет, — вдруг останавливает её дядя Вернон, и Гарри замирает, наблюдая, как широко растягиваются пухлые губы Мардж: — Таблеточки пьёт? Чтобы не стать, как родители? Как они, кстати, погибли? Врезались пьяными в грузовик, верно? Скорей всего, ещё и под кайфом были. Петуния, на вашем месте я бы сдала его в…       Гарри прикрывает глаза, пытаясь успокоиться, но гнев сжигает внутренности и наконец вырывается наружу: — Закрой свой рот! Не смей так говорить про них! — он кричит так громко, что в шкафу звенит посуда.       Свет начинает мигать, но, на удивление, это лишь раззадоривает Мардж: — А что такое? Ты же знаешь, что являешься копией своих падших родителей. Отравленная кровь, что с вас взять! — Заткнись! Да они…они были в тысячу раз лучше вас всех! — перед глазами у Гарри плывут разноцветные пятна, и он не видит, как бледнеет тётя Петуния, становясь одного цвета с обоями.       Мардж елейно улыбается и приоткрывает рот, чтобы ему ответить, но вдруг закрывает его и хмурится.       Тяжело дыша, Гарри до крови прикусывает губу, понимая, что происходит что-то странное. И дело даже не в мигающем свете и не в лопнувшем в толстых пальцах бокале. Тётушка Мардж становится больше. Она раздувается, как гигантский шар.       Кожа пунцовеет и натягивается, а водянистые глаза почти вылезают из орбит. Все замирают, в ужасе наблюдая за трансформацией, и в глубине души Гарри чувствует страх. Он злится и упивается своей победой, но отчего-то руки нервно дрожат, сжимая почти пустую бутылку бренди.       Сердце болезненно бьётся в рёбра, а под ложечкой противно сосёт. Гарри разворачивается и бежит на второй этаж, перепрыгивая ступеньки и слыша, как за его спиной раздаётся рёв дяди Вернона.       Всё началось с тётушки Мардж и её слов о грязной душе Гарри…