My children

      Гаара прохаживался по кабинету Казекаге, поднимая за собой небольшие смерчики песка. Он нервничал. И было из-за чего. Завтра, на Заседании Большого Совета, он объявит о том, что покидает пост Казекаге по состоянию здоровья. И хотя ему было только сорок два, но от рождения слабое сердце в последнее время стало совсем сдавать. Гаара часто уставал, и, что самое плохое, начал периодически задыхаться. Доверенный ирьенин, человек суровый и честный, лишь едва приложив руку к его груди, сразу сказал, что дело плохо.       « — Нужна операция, Казекаге-сама. Практически полная реконструкция сердечной мышцы. Говорят, в столице в прошлом году пытались сделать экспериментальную операцию, но это нужно, чтобы у хирурга золотые руки были. Попробуйте съездить в кардиоцентр. Сами знаете, у нас еще нет настолько квалифицированных кадров, а одними ирьениндзюцу тут не обойдешься — нужна механическая реконструкция клапанов. Ну и реабилитация там, конечно, до года…»       Ирьенин сказал это без запугиваний, но сам Пятый Казекаге прекрасно понимал свое состояние. Пора было всерьез задуматься о смене власти, тем более, что воспитанники как раз вошли в лучшую пору своей жизни, когда идеально сочетались сила, знания, умения и юность, как бы выразился дорогой друг Рок Ли.       Гаара не торопил взросление своих подопечных, хотя официально совершеннолетие в Сунакагуре наступало с шестнадцати лет. После событий, произошедших во время господства Ооцуцуки и их нападения на деревню, Троица Песка по-настоящему повзрослела. А когда Боруто смог окончательно разобраться с древним злом, а Шинки вместе с молодым поколением Суны — освободить народ Страны Ветра от захватчиков, уже стало ясно, что Шинки больше нечему учить ни в плане техник, ни в целом. Однако даже после столь долгого отсутствия к Гааре вернулся титул Казекаге, а Шинки стал всего лишь одним из его помощников.       Гаара вдруг почувствовал резкую боль в груди. Пришлось создать кресло из песка и опуститься в него. Где-то в нижнем ящике стола лежали таблетки, но они уже давно перестали помогать. Он устало потер уже начавшие седеть виски. На прошлом заседании Совета деревни Шинки в пух и прах разнес его тезисы о предстоящих работах на очистных сооружениях, не просто представив предложения, а показав чертежи и даже предоставив подробный финансовый отчет с обоснованием рисков. Поначалу Гаара подумал, что ему помогли Йодо или Арая, у которых с организованностью, расчетами и оформлением всегда дела обстояли куда лучше. Однако, послушав выступление Шинки, Гаара понял, что сын продумал и сделал все самостоятельно, без чьей-либо помощи и указки. И, если с одной стороны, Казекаге был приятно удивлен тому, каким смелым, но в то же время разумным и предусмотрительным стал его воспитанник, а с другой…       Гаара не мог не заметить этого и сам, но косые взгляды советников подсказали ему лучше, чем прямо произнесенные слова, когда он, сам от себя того не ожидая, начал заваливать Шинки провокационными вопросами.       Шинки теперь превратился для него не просто в хорошего оппонента в Совете. Но и в опасного политического противника, которого поддерживала молодежь и который, надо признать, разбирался в современном мире куда лучше, чем Гаара и Канкуро. Это сказали Гааре плотно сжатые губы и единственный прикрытый глаз престарелого наставника Баки, который в ответ на довольно смелые предложения со стороны Шинки не высказал своего обычного в таких случаях явного неодобрения по отношению к нововведениям.       С заседания Совета Гаара возвратился в смятении. Потому что вышедшего из Резиденции после старейшин и уважаемых возрастных джоунинов, как того требует традиция, Шинки окружили молодые представители корпусов Ветра, Куклы, Песка и даже какие-то из детей и внуков действующих советников и начали о чем-то расспрашивать. Ветер донес до чуткого слуха Гаары обрывок кем-то сказанной фразы: «старик все равно не даст тебе возможность для самореализации»…       Гаара тяжело вздохнул и в груди заболело еще больше. Старик… Вот уже и для Суны он теперь стал стариком, а когда-то был вихрастым мальчишкой. Да и Шинки, надо сказать, заметно отдалился от него с тех самых пор, как в шестнадцать лет они с Араей по своему желанию перебрались в общежитие корпуса Кукловодов, поближе к рабочему месту, которое оба называли «творческой лабораторией», копируя в этом Канкуро, потому что больше никому не пришло бы в голову так назвать свою мастерскую.       Тому, что сын оказался ближе к народу, чем он предполагал, Гаара был искренне рад. Бурных проявлений любви не было, но простые шиноби уважали Шинки и прощали ему совершенные во время недавнего противостояния с Ооцуцуки ошибки. И если Гаара считал себя управленцем и человеком для Суны вполне современным, то Шинки был кем-то наоборот. Он не старался подчеркнуть, что он — просто чиновник, но и не строил из себя наследного принца Песка. В нем не было полного погружения и самоотдачи в творчество, как у Канкуро, и, конечно, он был не таким формальным и исполнительным, как, например, Темари и сам Гаара.       Нет, Шинки — это продукт нового поколения. Он не боится позволить себе ошибаться. Не опасается говорить открыто. Не прячет своего непонимания, а задает уточняющие вопросы. Да, это тяжело принять, но Суне действительно требуется обновление. Этого требует время и обстоятельства. Прогресс неумолим, и Гаара, признаться честно, за ним уже не успевает. Новшества — это удел молодых и влюбленных в свое дело.       Гаара встал. Сердце немного отпустило. И зачем надо было еще раз прокручивать это все в голове, ведь он уже все решил? Наверное, чтобы еще раз убедиться, что он поступает правильно и передает все дела деревни Скрытого Песка в надежные руки.

***

      Гаара до последнего не говорил Шинки о дне его инаугурации. Он не сказал об этом никому, и даже для Канкуро, который, как всегда, планировал пропустить «скучные стариковские посиделки», но тем не менее пришел с ворохом каких-то прошений от трудяг Корпуса, это заявление стало сюрпризом.       — С сегодняшнего дня я, — и тут Гаара снял с себя традиционный головной убор Каге с темно-бирюзовым кандзи «Ветер», — по причине слабого уже здоровья слагаю с себя полномочия Казекаге и предлагаю на рассмотрение уважаемого Совета кандидатуру человека, способности, ум, честь и достоинство которого я заметил еще тогда, когда он был ребенком. Да, были разные моменты, но, тем не менее, он всегда был честным и старательным. Думаю, не изменит он своему жизненному кредо и сейчас. А теперь я прошу уважаемый Совет проголосовать за или против по кандидатуре Шинки Железного Песка.       Гаара закрыл глаза и с непокрытой головой опустился на свое место. Оно все еще оставалось за ним, хотя символ власти уже был положен на стол и ждал нового предводителя суна-нинов.       — Я — за, — спокойно ответил Канкуро, открыв счет первым.       Остальные советники и уважаемые джоунины молчали.       Гаара не стал их торопить. Пусть отойдут от шока. Сам же Шинки почему-то сидел с каменным лицом. Он тоже не говорил ни слова.       — Я думаю, что ни у кого нет сомнений в мудрости решений нашего господина, — ответил, наконец, за всех Баки. — Это решение ничем не отличается от всех остальных. Быть может, сам Шинки Сатецу хочет отказаться или поблагодарить Казекаге за оказанную ему столь высокую честь? — при этих словах Баки тихо щелкнул пальцами, и Ветер сильно дернул Шинки за полы его светлой одежды.       — Шинки Железного Песка мы знаем как умелого шиноби, верного своему долгу, — вдруг раздался дребезжащий старческий голос приглашенного сегодня в качестве почетного члена старейшины Эбизо-сама, который уже самостоятельно не ходил в силу возраста, и Арая привез его на кресле-каталке, — но мы также видели и знаем не самые лучшие его стороны. Мы можем ожидать от него как от Казекаге, перемен, но пойдут ли эти перемены на пользу скрытой деревне?       — Шинки? — Гаара вдруг спросил его на автомате. Прямо как в детстве.       Он уже не ожидал услышать в ответ привычное «Отец?», но Шинки произнес это, попросив у него дозволения подойти к нему. Гаара сделал знак рукой, даже не почувствовав того, как теряет сознание и проваливается в темноту. Последнее же, что он почувствовал, это как чьи-то сильные руки подхватили его, маленького и легкого, еще (или уже?) беспомощного и так нуждающегося в любви и защите, в тепле и надежности, после того, как он лишился ее вместе со смертью матери и исчезновению ее родного запаха. Ему прошептали на ухо его имя и пообещали, что никогда не оставят его…

***

      — Он открыл глаза! — Гаара тяжело пошевелился, потому что ему показалось, что он слышит голос Йодо. — Шинки, Арая, скорее сюда!       Гаара буквально заставил себя повернуться в сторону звуков. Вскоре зрение начало возвращаться к нему, и три темных пятна на ярко освещенном лампами дневного света фоне превратились в склонившихся над ним лица Шинки, Йодо и Араи.       — Показатели в норме, — прокомментировал Арая состояние Гаары, отображающееся в цифрах на трех мониторах. — Думаю, можно отключать от аппарата искусственного дыхания. Шинки?       — Сейчас, давай я проконсультируюсь с ирьенинами и позвоню еще раз в Коноху. Больше нельзя рисковать здоровьем отца. Мы и так пошли на огромный риск, проведя эту операцию при помощи усовершенствованного тобой манипулятора, Арая. Если ли бы что-то пошло не так…       На лице Шинки застыло серьезное выражение.       — Если бы что-то пошло не так, я бы себе не простил, — спокойно остудил его Арая, меняя очередные медицинские перчатки. — Видишь, тут даже все полностью стерильно.       Гаара попытался было что-то сказать, но у него не получилось. Видимо, операция была недавно, и он был еще слаб.       Однако дети по глазам поняли его просьбу.       — Пойдем, отец еще недостаточно хорошо себя чувствует. Ему нужен покой и никаких волнений. А мы пока займемся делами, — Шинки кивнул Арае, и они вышли, оставив в реанимации только Йодо.       — Не переживайте, господин Пятый, — поправила она постель и поменяла салфетки у приборов. — Шинки прекрасно справляется с обязанностями Казекаге. Арая взял на себя большую часть дел по тренировкам и формированиям новых подразделений шиноби, а я… — тут лицо Йодо просветлело, но потом ее голубые глаза вновь сделались печальными, — Наверное, я скоро выйду замуж и перееду в другое место, но обязательно буду навещать Вас как можно чаще. Однако это случится только тогда, когда Вы будете способны крепко стоять на ногах, а пока я оставила все дела деревни и после выписки буду находится рядом с Вами. Я бы очень хотела не оставлять Вас… И Шинки, и Араю…       Гаара сделал ей знак рукой, что все в порядке, однако у самого Пятого Казекаге из глаз внезапно покатились слезы, и расплакавшейся вместе с ним Йодо пришлось вытирать их салфеткой.       Йодо думала, что Пятый плачет от того, что после пережитого обширного инфаркта остался в зависимом и беспомощном состоянии.       Но на самом деле Гаара плакал потому, что вспоминал те чудесные годы, когда они жили одной большой и непонятной для всех остальных, но очень веселой и дружной семьей.              Он, некогда всеми отверженный и одинокий Пустынный Гаара; внезапно обретенный им маленький вынужденный сирота Шинки; всегда следовавшая за ними его подружка Йодо и живущий с ней по соседству маленький кукловод Арая.       И когда Гаара забирал своего мальчика с улицы на совместный обед, состоявший иногда только из хлеба, сыра и чая, одну его сухую и твердую ладонь сжимала маленькая потная от волнения ладошка Шинки, другую — настырная, вся в цыпках и царапках ручка Йодо, которая уже в первое посещение дома Казекаге принесла с собой свою кружку с цветочком да так там и оставила навсегда, а позади шел Арая, уцепившийся за болтавшийся конец ремня, к которому крепилась тыква с песком…       И теперь, глядя на то, как они выросли, как изменились и какими стали людьми, Гаара плакал.       Потому, что он, несмотря на отсутствие брака и семьи по непоправимым им самим причинам, смог ощутить то чувство, с которым для мужчины не сравнится ни одна покоренная высота и ни одна должность.       Быть отцом.

— Неужели я стал отцом?

Неужели это именно мой дом

Наполнен теперь детским смехом и топотом маленьких ног?

Это лучше, чем быть царем,

Это нужно гореть огнем,

Чтобы видеть любопытство в глазах на каждый твой урок.

Это больше, чем миллион,

Это круто как аттракцион,

Когда ты видишь, как растет твой ребенок…