Панорамные окна

Во время второй тренировки Алена шепотом делилась с Дашей возмущением по поводу Розанова. — Нет, он, конечно, козел, но ты, извини, реально дура! — неодобрительно качнула головой блондинка. — Что мне, вестись на его подачки? — Алена чуть повысила голос, и стайка мамаш неподалёку обернулась на них двоих и зашикала. Какая-то девочка катала программу. Подумаешь! Что они, в театр сюда пришли? Тем более там и смотреть было не на что пока. Так, ничем не примечательная малявка, которая, к тому же, то и дело терялась в своей новой программе, беспомощно оглядываясь на стоящего за бортиком Сергея. Алена и Даша сидели на трибуне прямо за ним, другие, более социализированные мамы, кучковались сбоку от тренера. — Что ты смотришь на меня, Яна! — после очередного несчастного взгляда не выдержал он и, выключив музыку, подозвал девочку к себе и начал ей выговаривать, — Я должен за тебя это катать?! — Щас скажет: «я тебе кто — суфлёр? Бегущая строка?» — шепотом прокомментировала Алена. — Я тебе кто — суфлёр? Бегущая строка? — раздалось над катком. Даша не удержалась: смачно хрюкнув, заржала в голос. Алена расхохоталась вслед за ней. — Мамаши, я вас выгоню сейчас отсюда! — Сергей пригрозил им кулаком. — Пошли, на нас сейчас набросится стая гиен, — сквозь смех выдавила Алена, указывая подруге на банду приближающихся к ним мамочек. Разумеется, во главе организованной преступной группировки была мама Яны, у которой в голове не укладывалось, что кому-то, может, вовсе не интересна ее дочь и взбесивший ее смех вызван вовсе не теми фигурнокатательными потугами, которые бедная девочка пыталась продемонстрировать на льду. Даша снова расхохоталась. Мама Яны побагровела. Розанов обернулся с явно угрожающим видом. Под неодобрительные взгляды всех окружающих, подруги поспешили выйти в коридор. — Давай хоть пожрем спокойно, пока наши в надежных руках твоего бывшего, — предложила Даша. Девушки уютно устроились в буфете. В принципе, это место было даже лучше прежнего: они сидели наверху, и через стеклянную стену могли видеть все происходящее на льду. Приятным дополнением являлась еда, а также возможность разговаривать вслух, а не перешёптываться. — Я когда тут занималась, всегда хотела попробовать эти булки, — рассказывала Алена, надкусывая слоёную улитку с заварным кремом и корицей, — Мечты сбываются! — Тебе не разрешали? — сочувственно интересуется Даша. — О, моя мать — это отдельная песня. Она думала, что человек может есть сухую грудку с огурцами и при этом радоваться жизни! — Фу! — Прошло десять лет, а я до сих пор ненавижу огурцы и сраную курицу, — Алена старается говорить весело, но по спине все равно бежит неприятный холодок, как всегда, когда речь заходит о матери, — Но знаешь, если пару дней пожить на кефире, и это вкусно. — Не могу представить, чтобы я так издевалась над своей Соней, — Даша ёжится, — Оно хотя бы стоило того? Ну, в смысле, понятно, ты многого добилась в спорте, но чисто по внутреннему ощущению? — Не знаю, — пожимает плечами вторая девушка, — Медали так и остались у мамы. Не удивлюсь, если она молится на них и до сих пор причитает о моей неблагодарности. Так что, нет, наверное. Я бы поменяла их на детство с булками. Ну, ладно, не буду тебя грузить проблемами родом оттуда, — весело добавляет она, видя, что подруга мучается, пытаясь придумать ответ на это спонтанное откровение, — У меня вон — проблема. Непрошеный благотворитель. — А по-моему, нужно брать от жизни все! — с заразительной улыбкой возражает Даша, — Ты, блин, мать-одиночка! Ты имеешь полное моральное право обобрать его до нитки, не испытывая ни грамма угрызений совести. Я бы на твоём месте выбрала себе сапоги стоимостью в его месячную зарплату, и глазом не моргнула! — Ну, не знаю, как-то… — неуверенно отвечает Алена, — Неудобно. Хотя, конечно, перспектива обобрать Розанова до нитки звучит для нее… Не очень прилично, но, что греха таить — заманчиво. Уж очень хочется посмотреть, как вытянется его смазливое лицо, когда она себе такиииие сапоги выберет! Или, может, ботинки. В ботинках удобнее. Но не сраные мартинсы, конечно, а что-нибудь из гардероба жены миллионера. Они носят вообще ботинки? Или только какие-нибудь жуткие ботильоны на шпильках, в которых только и возможно, что красиво сидеть в шикарной машине или в ресторане? Правда, Розанов знатная сволочь, он купит и не поморщится. Там, пожалуй, не ботинки надо требовать, а что-то позначительнее. — Тоже мне, удобная нашлась! — фыркает Даша, — Если он предлагает, значит, может, значит, не жалко. — Или у него синдром спасателя. — Он взрослый человек, это его проблемы, а не твои. А вот Лёва, между прочим, ребёнок! И ему нужна здоровая, счастливая мама, новые игрушки, развивашки, отдых на море. Тебе все, можно сказать, с неба упало и красивый мужик впридачу, а ты мораль какую-то разводишь, блин. — Да какая тут мораль! — горячо возражает она, — Просто, знаешь, я боюсь, что расслаблюсь, дам слабину, а потом он свалит, и все, заново себя собирать… — Алена откусывает от булки огромный, смачный кусок. Для фигуры это, может, не самая лучшая еда, зато на душе сразу полегче. Все-таки ж, корица. И крем заварной. И нежное слоеное тесто. Полный антоним ненавистной грудки и огурцов. — Слушай, я тебя понимаю. К хорошему привыкаешь быстро, к плохому адаптируешься долго и мучительно. Но я бы восприняла это как отпуск! — опять эта блондинка так очаровательно улыбается, что Алена волей-неволей начинает проникаться своеобразной Дашафилософией, — Ну, вот едешь в отпуск, ты же не думаешь, что «ой, потом опять привыкать к работе, не, нахер, лучше не поеду»? Ты знаешь, что это временная передышка и по-максимуму ее используешь! Вот и он — временная передышка, неопределенного срока годности, — довольная своими выводами, девушка выжидающе на неё смотрит. — Циничненько, — задумчиво комментирует Косторная. — А ещё экономичненько, — напирает Даша, — В плане ресурса. Никто не разобьёт тебе сердце, если у тебя в принципе нечего там разбивать. Ни-ка-ких иллюзий, — по слогам проговаривает она с блаженной улыбкой на лице, — А потом ещё можно приятно удивиться, когда он возьмёт и не свалит, есть же такая вероятность? Вот тут-то и есть тот самый камень, о который рушится вся Дашафилософия. Можно внушить себе все, что угодно — что ты просто пользуешься всеми возможностями, которые даёт жизнь, например. Пользуешься и не испытываешь вообще никаких надежд и иллюзий. Но где-то в глубине души они все равно будут — как тогда, когда восемь лет назад. Алена без конца твердила себе и ему, что это всего одна ночь, но надеялась-то на другое! Вон, даже ее глупенькая яйцеклетка отступила в тот день от графика и вышла на променад слегка раньше положенного срока. Своеобразное подтверждение ее надежд аж на клеточном уровне. Даша ждёт ответа, а Алена как-то забывает его дать — теперь уже смотрит на лёд. Думает, что в ту яйцеклетку, видно, закрались самые бешеные из возможных генов: Лёва носится, как заведённый, нарезает круги, мешает очередной девочке репетировать программу — бедняжка совсем разваливается, вынужденная думать вовсе не о своём прокате, а о том, как бы не въехать на полном ходу в непутевого сокомандника. А едет он завораживающе красиво. Мать невольно любуется им, и даже не планирует ругать после тренировки. У сына руки пластичные, выразительные, толчок мощный, он ловко комбинирует между собой знакомые движения, слышит музыку и даже пытается импровизировать, интерпретируя ее по-своему. Как такого — и ругать! Розанов, в смысле, тренер, спрашивается, зачем нужен? Пусть сам разбирается! — Ну как катит! — восхищается Даша, отследив ее взгляд, — Вы с кем скольжением занимаетесь, если не секрет, конечно? Алёну вопрос не удивляет — все спрашивают. Могла бы уже сообразить бизнес, на пару с каким-нибудь ноунейм танцором, клиентов бы толпами к нему водила за определённый процент с каждой подкатки. Да только жалостливая она, блин. Сердобольная до маленьких мальчиков и девочек, которых чрезмерно амбициозные родители таскают по всевозможным специалистам, пытаясь вылепить из них чемпионов. Она вдоволь насмотрелась на детей, у которых в пять лет уже и скользист, и личный балетмейстер, и тренер отдельно по прыжкам, отдельно по вращениям, и в довесок — групповые тренировки в спортивной школе. И ходит маленький заложник родительских амбиций по всем этим спецам по очереди с опущенной головой и потухшими глазками, света белого не видит, трудится почище любого взрослого, только, к тому же, бесплатно, да ещё по голове получает с завидным постоянством — таким мамам и папам всегда мало результата, они жмут ещё, выдавливая из ребёнка последние крохи жизнелюбия. Для себя она решила сразу: не делать ничего без запроса от Левы. Хочет, нравится — пожалуйста, не хочет — нахрен. Первые четыре года сын вообще не занимался дополнительно, только по групповому расписанию. И ничего, успевал за теми, у кого в тренерах ходила целая разнопрофильная армия. Он горел тренировками, бежал на них вприпрыжку, со льда уходить не хотел. Алена смотрела на него — и даже капельку завидовала тому удовольствию, которое ее ребёнок получал от занятий. Может, и она могла бы так, если бы не мама. — Не секрет, — отвечает она, — Ни с кем мы не занимаемся. У меня такое чувство, что он вообще с коньками вместо ног родился. Я бы в танцы его хотела потом перевести, так он же партнершу угробит! — Да ну, какие танцы, с ума сошла? — удивляется ее подруга, — Рядом с ним любая девочка будет, как бедная родственница. Не парень, а ходячий источник комплекса неполноценности! — И твоя, что ли, тоже бедная родственница? — смеётся Алена. — Ой, да ты посмотри на неё! — Даша указывает ей на свою мелкую. Та набирает скорость для прыжка. Светлые волосы растрепаны, на попе квадратные защитные шорты. Едет на сальхов: тройка, мах… Вылетает хорошо, крутит, но для тройного пока маловато высоты — шлепается больно, наверное. Потом поднимается, по лбу себе стучит, и снова — заезд. Милая. Упрямая. Ведь никто не смотрит и не заставляет. Розанов занят программой другой спортсменки. — Попрыгушка она у меня, — вздыхает мать, — Что есть, то есть. Сонька вообще в цирк на льду хочет, заявила мне недавно, представляешь? Все девочки олимпийской медалью грезят, а моя — в цирк, акробаткой! — У Лёвы все мечты пока на уровне: я пау-вау-вот так, а все — аааааа! И хлопают, — фыркает Алена, со всем старанием имитируя Левину эмоциональную манеру разговора, — Я не думаю, что он в принципе знает про какую-то там олимпийскую медаль! Да и вообще, зачем оно, детям такого возраста… — Согласна. Да меня и акробатка устроит, че. Лишь бы голову не расшибла. А у твоего так вообще — универсальная, многопрофильная мечта! Вскоре она забирает универсального и многопрофильного с последней вечерней тренировки, старается увести его со льда поскорее, чтобы успеть свалить до того момента, как Розанов прорвется к ним через оккупацию мамаш. Лева, как назло, выходит за борт самым последним, и то, только потому, что выезжает заливочная машина. — Быстрее, Лев! — суетится она, — Вытирай лезвия, нормально вытирай, кто потом тебе новые купит, если эти проржавеют? Дай я! — Если так и будешь делать все за него, он никогда не научится нормально делать сам, — раздается у нее за спиной. Блин! Не успели! — Тебя, блин, забыла спросить! — не оборачиваясь, бросает Алена. Берет в руки тряпку и демонстративно вытирает ею коньки сына. — Домой едем? — как ни в чем ни бывало, интересуется Розанов, — Сначала, конечно, в магазин. — За вертолетом? — оживляется подуставший от своих виражей на льду Левуш. — Домой едем только мы с Левой. На метро, — Алена оборачивается и посылает мужчине, как ей кажется, свой самый убийственный взгляд, — Кстати, Лев, поторопись, не успеем на маршрутку — пойдем пешком. Давай, поднимайся, пошли! — прежде чем ребенок успевает что-либо сообразить, она рывком поднимает его на ноги и тащит за собой, так быстро, как может, не обращая внимание на то, что он путается в ногах и еле поспевает за ее шагом. Уже по дороге к метро, она чувствует обидное и удручающее своей неуместностью разочарование: Розановской машины на парковке, кажется, нет. Ругает себя мысленно последними словами: откуда вообще взялось это ожидание, что он снова побежит за ними, скажет что-нибудь в своем духе — например, «Косторная, не выпендривайся давай!», просто вынудит на очередной вечер всеми правдами и неправдами. Хотела, чтобы он отстал? Он отстал. Только как-то успел, сволочь — в очередной, сука, раз! — въесться ей в мозг. Зараза. Вирус. Внутриклеточный, твою мать, паразит.