Blown

Опасение разбудить другого человека — надежно забытое Тимом Брэдфордом чувство. Он самый жаворонок из возможных. Редкий тип человека, высыпающегося за пять или шесть часов сна и не нуждающегося в утреннем раскачивании. Каждый день, пока Лос-Анджелес только готовится к утру, он вскакивает с кровати идеально бодрый, умывается, выпивает несколько глотков ледяной воды и выходит на пробежку по одному и тому же маршруту длиной в восемь километров. Утренняя рутина Брэдфорда идеально выверена. От будильника в 5:00 и до выхода из дома проходит 13 минут, возвращается он к 6:15, а в 7:05 его пикап выезжает с парковочного места. Тим наливает воду в один и тот же стакан, чистит зубы, пока в воде растворяются три кубика льда, и каждое утро надевает свежую футболку одного из оттенков синего. Правила и рутина его успокаивают. Именно поэтому, выйдя в 5:01 из комнаты в одних боксерах, он сначала не обращает внимание на незнакомый звук — процесс слишком привычен — и успевает сделать несколько шагов босиком по коридору, прежде чем замирает. За его спиной Коджо тихо скребется когтями по ту сторону двери в гостевую спальню. Брэдфорд закрывает глаза, вздыхает и нарушает рутину. Сначала он возвращается в комнату и одевается (мысль столкнуться с Чен в таком виде приводит его в ужас), потом выпускает питбуля из комнаты, усилием воли воздерживаясь от того, чтобы заглянуть внутрь. Чен еще точно спит. Довольный тем, что его услышали, Коджо трусит вплотную к его ногам, мешая идти быстро, и то и дело заглядывает Брэдфорду в глаза. Выпив свой стакан воды, Тим меняет воду в миске пса. Почистив зубы, бросает ему лакомство для десен из пакета, прилагавшегося к мешку с кормом. Выйдя на крыльцо, придерживает дверь чуть дольше, чтобы не прищемить задние лапы. Как будто бы это его собака, а не Чен. Вообще-то, Тим не очень уверен в том, что хочет выходить этим утром на пробежку, особенно — выходить на нее вместе с Коджо. Он мнется на ступенях дома, убеждая себя в том, что за час-полтора его отсутствия Розалинд не сможет прилететь из Мексики, границу с которой уже успела пересечь, и навредить Чен, особенно, учитывая то, что не вредить Чен она пообещала. И что Розалинд вообще не знает, что она здесь. И что все это волнение абсолютно рационально. — Может, останешься постеречь свою хозяйку? — предлагает Брэдфорд наконец псу, который смотрит на него своими маленькими умными глазами. В ответ Коджо только молотит по доскам крыльца своим маленьким хвостом и вываливает язык. Они бегут по улице вместе. Точнее, бежит Тим, а питбуль сначала восторженно скачет вокруг него, как маленький щенок, а потом принимается трусить то быстрее, то медленнее, отвлекаясь на запахи улицы. Утро ясное и теплое, как почти любое утро в Лос-Анджелесе. На улицах еще пусто, солнце пока не взошло, и в густых сумерках копошатся только редкие соседи. Общительная миссис Джинкс из соседнего квартала, у дочери которой недавно родилась двойня, пьет свой утренний кофе, сидя на веранде при тусклом свете фонаря и готовясь поехать помогать с новорожденными. Увидев Тима, она задорно машет ему своей худой рукой, а потом расплывается в широкой улыбке, когда в просвете живой изгороди мелькает Коджо. — С новым другом, офицер Брэдфорд! — кричит миссис Джинкс вслед, не волнуясь о том, что люди вокруг еще могут спать, и Тим, поколебавшись, машет ей рукой в ответ. Он понятия не имеет, что можно ответить на такое поздравление. Когда Коджо резко замирает в нескольких метрах впереди и садится, Тим не сразу это замечает. Он почти врезается в пса, успевая затормозить и отскочить в сторону только в последний момент, и ругань вырывается из его рта естественной растерянностью. Питбуль не в обиде. Его глаза в очередной раз внимательно смотрят на Брэдфорда, чего-то от него ожидая — он в ответ только сквозь зубы матерится, разминая подвернутую в неудачном маневре ногу. — Какого черта? — формулирует наконец Тим через минуту или около того, когда нога перестает болеть, а пес так и не двигается с места. Коджо моргает, потом поднимается с места, деловито переступает лапами и мотает головой в обратном направлении, а когда Тим не реагирует — подкрепляет свои движения поскуливанием. Брэдфорд, только-только переставший корить себя за оставление Чен в одиночестве, не знает, что испытывает — то ли раздражение от окончательно разрушившейся рутины и того, что нужно возвращаться, то ли волнение от того, что у поведения пса могут быть конкретные причины. Коджо не собирается сдаваться, пробегает пару метров в обратном направлении и садится уже там. Скулит громче. Когда они пробегают назад мимо крыльца миссис Джинкс, та опять машет им рукой. Вернуться домой в 5:35 безумно странно. Футболка сухая, ноги толком не разогреты, спина по-прежнему немного закостеневшая после ночного сна. Даже солнце до сих пор не взошло. Чен еще спит — Тим, не сдержавшись, тихо заглядывает к ней. Открывая дверь, он пытается уговорить себя, что просто хочет убедиться в ее безопасности, но это обман — он прекрасно знает, что ничего плохого за время его отсутствия не случилось. Люси спит на боку, и ее лицо расслабленно — даже во время сна в больнице она выглядела более наряженной. Полураспустившаяся коса вьется по одеялу растрепанной змеей, руки вытянуты вперед. Тим задерживается на минуту, не в силах оторвать от нее взгляда. В полумраке комнаты мирная расслабленная Чен кажется ему безумно красивой, и сил сдерживать эти мысли нет.

***

Звук, выдернувший Тима из сна, это тихий приглушенный вскрик. Он помнит этот звук по Афганистану — так кричат солдаты после ранений, просыпаясь от кошмаров. Отвратительный звук. Сначала Брэдфорд думает, что ему послышалось. Он садится в кровати (на часах половина четвертого утра) и смотрит перед собой в одну точку — прислушивается. А сердце беспокойно стучит, потому что на самом деле, конечно, такой звук ему не мог показаться. — Тише, Коджо, — голос Люси через стену такой тихий, что Тим едва может разобрать его — получается только потому, что девушка не шепчет. — Иди сюда, пожалуйста, иди сюда. За весь предыдущий день они обмениваются парой десятков слов, не больше. Чен спит почти все время, не проявляя интереса к еде и к нечаянному сожителю. Ей плохо, она бледна и морщится при каждом движении, и Тим всерьез переживает, что нагрузка предыдущего дня была для нее чересчур. Возможно, именно поэтому раздающийся в темноте голос, несмотря на предыдущий вскрик, его радует. Его вообще теперь радует любое проявление Чен. Мысль о том, что девушке снятся кошмары, тревожит. Тим продолжает сидеть на кровати, пытаясь понять, стоит ли подойти к ней, но никак не может решить. Он прекрасно знает, что каждый справляется с кошмарами по-своему, и не знает, как с ними нужно справляться Чен. В нее стреляли — после этого кошмары не удивляют. Это нормально, она должна справиться сама. Вот только совсем не хочется оставлять ее с ними наедине. С псом Люси больше не разговаривает. Вместо этого за стеной слышится неясное копошение, сопровождаемое поскрипыванием кровати, и Брэдфорд очень надеется, что эти звуки не сопровождают Коджо, залезающего на еще свежие простыни. Проходит минута, две. Неясное копошение продолжается, но Чен по-прежнему молчит. Еще минута. "Заснула", — думается Тиму. Он усилием воли заставляет себя тоже лечь и укрыться, поворачивается на бок, взбивает рукой подушку, а потом все-таки встает — потому что внезапное молчание уж очень необычное. После кошмаров так быстро не засыпают. Он натягивает тренировочные штаны и синюю футболку, потому что они лежат ближе всего и приготовлены к утренней пробежке, и даже не колеблется, когда стучится в соседнюю дверь. — Чен? Ты в порядке? Ему отвечает скулеж, сопровождаемый уже знакомыми звуками копошения. Костяшки снова соприкасаются с деревом. — Люси? — Я в порядке, — раздается неуверенный ответ. Голос девушки звучит немного непривычно — то ли от сна, то ли от чего-то еще — хрипло и неуверенно. — Я могу войти? От собственной смелости Брэдфорду перехватывает дыхание. Он, конечно, уже входил к ней ночью, но это было в больнице и совсем по-другому. Тогда она не просыпалась от кошмара. Чен долго не отвечает, и Брэдфорд уже готовится извиниться, пожелать спокойной ночи и уйти, но потом все-таки колеблется на секунду, и именно в этот момент Люси отвечает: — Входи. И он входит. Чен сидит на кровати, сгорбившись, в удобной при ранении позе. Одна ее рука рассеянно гладит голову Коджо, которую он положил на простынь, пальцы второй медленно прочесывают одну из передних прядей волос — сами волосы распущены и укрывают согнутую спину надежным темным покрывалом. На фоне этого чернеющего в скудном свете уличного фонаря пятна лицо Чен кажется совсем бледным и потерянным. — Я не хотела тебя разбудить, — виновато произносит Люси, когда Тим прикрывает за собой дверь, и теперь, слыша ее голос близко и не из коридора, он понимает: она или плачет, или сдерживает слезы. — Кошмар приснился? Это не первые его слова, произнесенные с момента пробуждения, но только сейчас Тим обнаруживает собственную хрипотцу. Она причудливо перекликается со слезами в голосе Чен, и он цепляется за эту мысль, пока подтаскивает к кровати стул и садится на него: интересно, как звучит его собственный голос, если плакать? — Да, — не отпирается Люси, переставая поглаживать Коджо, который в последний раз уворачивается от ее ладони и ложится у кровати, как если бы не хотел мешать общению двух людей. — У меня такое бывает. — Тогда хорошо, что я обладаю способностью чувствовать кошмары, — в голове эта фраза звучит в миллион раз лучше, чем вслух, но исправляться уже поздно. Тем более, что излишний пафос всегда можно списать на время суток. — Вчера не проснулся, — с отвлеченной гордостью раскрывает все карты Чен, и Тим вспоминает ночь накануне. Как сидел на кровати, вспоминая последние месяцы жизни с Изабель, и как гадал, постучится Люси или нет. — Вообще-то, проснулся. Просто не вышел, — поправляет он, а потом, увидев, как слегка изменяется выражение лица Люси, тут же извиняюще добавляет: — Я чутко сплю. Чен неопределенно хмыкает и в образовавшуюся паузу вытирает рукой щеку — все-таки плачет. Слезы блестят на молодом лице, когда она немного поворачивается и ловит свет фонаря, и Коджо это тоже, наверное, видит, потому что издает тихое поскуливание. Брэдфорду очень хочется повторить этот звук, особенно после того как со стороны Чен раздается шмыганье. — Обними меня, пожалуйста. Тиму кажется, что он ослышался — Люси говорит тихо, а выдать желаемое за действительное его мозг ночью вполне способен. Тем более, что в просьбе звучат и вопрос, и непонимание того, насколько просьба корректна. Позже Брэдфорд подумает, что этот момент был переломным. Что именно тогда Люси сломала между ними стену, несмотря на кошмарные сны с Калебом и собственные страхи, подписываемые ужасом от потенциальной встречи с Розалинд и воспоминаниями о похищении. Что все, что было после, случилось, потому что он услышал ее вскрик и постучал в дверь, а она разрешила войти. — Пожалуйста. Когда его руки смыкаются на ее спине, это ощущается уже совсем иначе — не так, как в больнице, когда он успокаивал ее после новостей о побеге Даер, и не так, как два дня назад, когда заносил в дом. Эти объятия глубже, сильнее и честнее всех, что были до этого. Люси плачет, как будто бы больше не может сдерживать в себе всю накопившуюся боль, его руки гладят ее по спине и прижимают к себе все сильнее, и вот он уже и сам не понимает, как и почему его губы с малознакомой нежностью касаются ее макушки. А она плачет только сильнее. — Это пройдет, — шепчет Тим в по-прежнему пахнущие цветами волосы. — Это все пройдет. И когда Люси, цепляясь за его руки, снова шмыгает носом и, наклонившись, прикасается мокрыми от слез губами к его предплечью, Тим Брэдфорд наконец-таки находит в себе силы мысленно произнести громко и ясно, чтобы было слышно в каждом уголке сознания: он безумно и безнадежно влюблен.