место смерти родной город

огромный густонаселённый город мог стать теплым убежищем для многих, приютить каждого котёнка с улицы. этот город мог бы приютить каждого, а восьмерым из них не повезло. количество зданий на каждом шагу пугало, но давало надежды, которые ложились на кожу использованным пластырем. город их одновременно отвергал и притягивал, держал на цепях, но не давал еды. в такие моменты покусанные городскими псами жертвы задумываются о том, не проще ли сдохнуть прямо сейчас, чем и дальше терпеть издевательства их же будущей жизни. они распадались. оседали на сером асфальте, как пепел после сожжённой деревни. бездомные котята ведь редко выживают на улицах, если только их не подберут. сынёп и ин тоже были котятами, и судьба в их жизнях осталась неизменной. но бывают котята-счастливчики. ин не знает, откуда в нём столько удачи и несчастья одновременно. он думал об этом столько раз, что давно сбился со счёту. и сейчас он думает об этом вновь, пока кладёт на могилки брошенных белые розы. пальцы погружаются в землю, а чхве ин в воспоминания, о всех счастливых событиях и дне, когда он нашёл их, каждого по отдельности, когда собрал по частям и соединил в картину. даже если она казалась незаконченной, с кривыми мазками и пустотой, чхве ин верил, что в далёком будущем из них сотворится шедевр.

***

он смотрел в глаза близкого человека и не видел больше даже намёка на доверие. меж ними будто пролегла бездонная пропасть, они стояли на двух ее концах. в глазах плескались потухшие свечи, лился воск по впалым щекам, прожигая тонкую кожу. сону не понимал, совершенно ничего не понимал. он чувствовал холод железа на расстоянии, уже видел свой труп, лежащий рядом. но он все еще не понимал. у вонхёка взгляд решительный, словно он давно всё решил и уже не сомневался. только вот вонхёк был самым тёплым среди всех них, а значит крупица сомнений все еще плавала в уголке его глаз. у вонхёка не дрожали руки, он твёрдо стоял на ногах. олицетворение статуи, прочной и могуче древней. его палец на курке мог соскользнуть в любой момент, они оба вели собственный отчёт до выстрела, после которого смогут вдохнуть спокойно. один из них. потому что вонхёк шёл на встречу с ясным намерением отомстить. – ты убил его. – могли стать последними словами, что услышит сону. – ты во всём виноват! полное непонимание в чём, как и когда он провинился. убийство? он? на лице ничего не отражалось, но голова сону начинала болеть от переполняемых её мыслей. они оба думали о чём то своём и тишина вновь настигла их и долгое время не отпускала. – ёнсопа? у вонхёка щекочет глаза стекловолокном. он зажмуривается и стреляет под ноги. предупредительный выстрел, а следующий – по артериям. бэк зажмуривается тоже. – а мы ведь собирались съехаться. почти перевезли все вещи...– вот теперь у вонхёка холодные слезы затмевают взор, разрезают уголки глаз, стекают ножами по бледным щекам. осознание от того, насколько ему было тяжело, бьет так же внезапно, как вонхёк, направивший на сону пистолет. понимание глубже, потому что ёнмина он потерял при тех же обстоятельствах. они с чхве тоже жили вместе, только чуть дольше, ведь сделали это тайно. съехались без лишних разговоров – ни между собой, ни между друзьями. ёнмин как кот заявился у сону на пороге: с яркой улыбкой, одеждой и знанием того, что его впустят и пригреют на коленках. – ты не спросил себя, мог ли я так поступить с вами? – в его голосе жалость, сочувствие и кричащая просьба остаться в живых. сону понимал, что в таких обстоятельствах тяжело думать о чем-то другом и становится гораздо легче подобным состоянием манипулировать и внушать. это помогало сдерживать рвущуюся наружу вину. вместо слов на лице отражаются эмоции. хёк не всегда был хорош со словами и чувства выражал по-другому. а ещё так проще, не все и не всегда способны выдавить из себя даже звука, если чересчур потрясены. там, в глазах, переливаются боль, вина, безумие, там переливается желание закончить свою жизнь и перестать доставлять другим лишь проблемы. бэк сону делает шаг вперед и замечает, что напротив делают тоже самое. вскоре они оказываются в объятиях друг друга: таких же хрупких, как и они сами. их тела оседают на холодную землю, становится немного легче дышать. – я превысил все показатели тупости, как я мог поверить на слова какому то незнакомцу? в ту же секунду? – вонхековы пальцы проникают сквозь ткани рубашки в органы сону, в желании спрятаться. – черт, прости меня. – разве винить в подобном будет правильно? ты потерял возлюбленного..– секундная пауза, новое для их компании слово горчит на языке, – я понимаю тебя, хёки. – а вы, ребята, поздно поняли, – противный мужской голос раздается за спинами, прилипает слизью на кожу, – ну ничего, главное, что поняли. они оборачиваются и узнают человека, стоящего чуть в отдалении. им мстят. они действительно слишком поздно поняли, что все это не просто стечение обстоятельств, за ними намеренно устроили слежку, их намеренно убирают одного за другим. страх, что мертвыми окажутся не только ёнсоп с ёнмином, съедает вбесновавшихся бабочек в животах. – милое прощание, как бы самому не расплакаться. теперь пистолет направлен в спину вонхёка. с взглядом столь же решительным, как и минутами ранее у совершенно другого человека. только одна переменная сдвинулась с маршрута, никто не размышлял и не сдерживался, и тишину оглушил раздавшийся выстрел. пуля проходит в спину, задевает сердце. у сону потеют ладони, прибивает тело гвоздями к зеленой траве, пальцы пролезают уже в вонхековы органы. ему стреляют в лоб, крошат мозги и ядовито мерзко улыбаются. два трупа в вечных объятиях застывают на прокуренной вязкой земле. сону надеется, что их кровь сделается хотя бы удобрением.

***

котята с рождения слепы. но они думали, что выросли, у них ведь есть что то вроде работы и что то типо дома, у кого то есть только это слово, но они ведь встали на ноги. они есть друг у друга, но почему лишь его слёзы льются на каменные плиты, на стебли сгнивших цветов, на собственные ладони. почему он вообще находится на кладбище?

***

в глазах ёнмина таилась галактика, впервые обнаруженная неким бэк сону: парнем лет двадцати четырёх. этот же парень наблюдал, как она гаснет. ёнминовы глаза – миллионы осколков-звёзд. звёзды меркли, а ёнмин умирал. сону увидел его случайно, он не должен был оказаться в том месте. но судьба распорядилась иначе. может, ему сегодня тоже следовало умереть? трагичная смерть рядом с потерянным осколком от сердца. символично. бэк сону мерзко от того, что ему понравилось. он рассмотрел красоту там, где даже грешникам не будет простительно. но кровь ёнмина впитывается в асфальт, на её месте распускаются бутоны. ему мерзко от созданного мозгом момента, где ёнмин лишь лежит и наслаждается осенними причудами, момента, где ёнмин ещё жив. он благодарен себе, что не кричит, благодарен не в данный момент, но потом обязательно будет. это даже можно назвать защитным механизмом, но щёки от слез все таки намокают, наверное, сону ненавидел бы себя до конца жизни, если бы не заплакал. ему всегда хотелось сдерживать их, не показывать миру вокруг, что его можно разбить, а сейчас всем плевать на него, ибо они видят ёнмина, и сочувствуют тоже ёнмину: за то, что умер так рано и жизни не видел, за то, что смерть вышла такой нелепой и за многое другое. тело сону опускается рядом с телом ёнмина. его глаза ещё открыты и создаётся ощущение, словно он собирается что то сказать. это раздирает оставшиеся куски плоти бэка на всевозможно бесконечно мелкие, чтобы он тоже умер здесь вместе с ним. потому что жизнь потеряла свой смысл. стены больницы белоснежно белые, напоминают рай. вокруг мечутся ангелы, стоит полная тишина, бэк думает, у них тут ритуал, на который он не сможет повлиять. он тут лишь сторонний наблюдатель, ожидающий приговор, молится, чтобы не смертельный. свои попытки на удачу не считал, но, кажется, их больше не осталось. открывается дверь. – чхве ёнмин, вы ожидаете? – кивает. – нам очень жаль, мы не смогли его спасти. красная нить разрывается, сону падает.

***

в отдалении от всего кошмара, чхве ин сидит на холме и смотрит на звёзды. он бежит от плохого, но оно неизбежно накрывает его лавиной, заставляя вспоминать. эта лавина приукрашивает образы, добавляет туда красного. параллельные вселенные сами вторгаются в пространство, а вдалеке виднеется тёмная фигура. сынёп присоединяется к нему и старший из оставшихся рад такому исходу, ему удастся на время забыть. – словно вся вселенная против нас. мы влезли в плетения судеб? из ина вылетает неуместный и хрупкий смешок. чтобы разрядить обстановку и спастись от пожирающих мыслей. – почему так внезапно про вселенные заговорил? давно знаешь про судьбы? вопросы отражаются на сынёпе острой болью. он смотрит на свои руки, на небо, на звёзды и улыбается. тоже хрупко. – заметил, как сону читает об этом. о вселенных, космосе, о звёздах, путешествиях во времени и судьбе. – сынёп перед глазами видел четкую картину читающего парня. – он оставил её как-то, я забрал. знаешь же, что с сону непросто. я хотел отпечатать эти строки в своем сознании, а потом обсудить с ним. увидеть его живым и счастливым. а теперь эти книги больше ни с кем не обсудишь. они покроются пылью. интересно, много ли пыли было на теле сону, прежде, чем их нашли? но чхве сынёп знает, что может забыть о книгах, но забыть о сону не сможет никто. ни о ком из погибших не забудут, сохранят памятные вещи, будут лить слёзы по утрам, дням и ночам, может, даже рассказывать истории их фотографиям. – выкладывай, чем не угодил вселенной. на работу проспал? отклонил предложение участвовать в пьесе? – ин незаметно кладёт ладони на спину друга, рисует планеты. теперь и сынёп смеётся, чуть ярче и звонче, зато плохие мысли заменяются хорошими. ин всегда это умел, отвлекать тебя от всевозможных проблем. он учил заново дышать, и становилось легче. во всём. – звучит красиво и загадочно. а что если мы вообще прокляты? – у котят острые когти, но с них умиляются. наши ребята переходили границы допустимых норм, но это никогда не было настолько серьёзным. – ин не шевелится. – а мы слишком взрослые для всего. даже такого мимолетного счастья. и чхве ин впервые за долгое время замолкает, улыбается и облокачивается боком на другого чхве. в его голове создаются новые вселенные, где для счастья других никому не приходится умирать. где судьба не рисует на шерсти пятна/метки, говоря 'от них избавиться'. в его мыслях так грязно. он не создатель, но думает чья смерть могла бы предотвратить смерти многих других. кто мог бы пожертвовать собой, чтобы другие жили без панических атак и страха, что кто то из них следующий

***

йеджун и вонджун засели дома, хотели уехать сразу же, но было слишком рискованно. они совсем не выходили на улицу, но умудрялись находить разные способы занять себя. к тому же, застрять в доме с тем, кто тебе нравится – довольно неплохо. они собирались уехать тайно, не оставить следов, исчезнуть. вонджун паниковал, никому не сообщил маршрут и конечную точку. йеджун был его противоположностью, он сказал ину, на случай, если понадобится помощь. весьма предусмотрительно. он сказал именно ину. наверное, потому что доверяет ему больше всех. как будто бы ин точно никому их не сдаст. он ребёнок, запертый в теле взрослого, а дети секреты чаще держут. сынепу доверять отчего то опасно, над ним висела туча черная, предупредительная, метка будущего предателя и йеджун солгал. они уехали в америку, покорять большие города. это когда то было мечтой вонджуна, наверное, еще из детства. но большие города держали в клетке, давили со всех сторон и не давали дышать. позже йеджун находит средний по численности населения городок в европе и это становится их спасением. в европе затеряться проще, чем в коридоре запутанных сеульских и нью-йоркских улиц, для них там зарождается новая глава. кто то ведь должен быть счастливым в этой истории?

***

кухня с приглушённым светом. за окном полная темнота, видны лишь еле горящие фонари, слышен лай собак. ин медленно помешивает давно растаявший сахар в кружке и продолжает что то говорить. человек напротив внимательно его слушает, иногда качает головой, вид у него сонный. им хочется подольше остаться во вчерашнем дне, но на часах минут двадцать как первый час ночи. жаль, что время не остановишь и не вернешь назад. завтрашний, уже сегодняшний, день, не принесёт ничего хорошего. завтрашний день – день расставания и неизвестности. чхве ин собирается остаться в корее еще на один год, ссылается на 'отдать дань уважения городу, поухаживать и нормально проститься с котятами. йеджун и вонджун будут под твоим крылом, а мне нужно позаботиться о разбитых'. сынёп отправится в японию, купит маленький домик ближе к воде, заведёт собаку, дождётся его. в тарелке для сладостей пять конфет, одно печенье. за окном все еще темнота, чай не допит, а утро все ближе. они жмут друг другу руки, стоят с открытой дверью в подъезд и не торопятся ее закрыть. ин настоял на почти полном отказе писать друг другу, 'дать отдохнуть', так вроде он сказал. и чхве сынёп не тот, кто стал бы настаивать на обратном, если это означает, что собеседник больше не будет тебя уважать.

***

– иногда я не хочу жить. слова, сказанные четырём каменным надгробиям. они холодные, и слова чхве ина холодные, кругом лежит снег. зима – тоже холодная, его руки мерзнут. вина начала рождаться в мыслях ина уже после первой смерти, засела там и пустила свои корни дальше. ин ощущал себя защитной фигурой для каждого, но защитить никого не вышло. он понимал, что вина была абсолютно бессмысленным чувством, но ничего не мог поделать. каждый тонет в своей собственной реке, чхве ин тонул в вине, захлебывался ей практически каждый день, понимал, что парней больше нет, а принять никак не получалось. иногда ин возвращался в квартиру сынёпа, пустую и безлюдную, пыльную и покинутую, он забывал о том, что там больше никто не живёт. сынёп улетел в японию, йеджун с вонджуном, а сону превратился в снег. ин думает, что со смертью бэк сону, мир потерял зиму, а со смертью вонхёка – наивность. – я все еще не могу отпустить вас и идти дальше. – улыбается, – но это необходимо. потому что тогда он сможет наконец уехать и начать новую жизнь. как для художника купить новый скетчбук и краски, а для музыканта приобрести новые струны. одно из самых непреодолимых препятсвий в его жизни, и ин будет очень гордится собой, если сможет снова встать с колен и идти дальше, тогда его улыбки уже не будут сквозить печалью, а в мозгу не будет зыбучих песков. тогда они тоже будут им гордиться. – сынёп еще не знает, что я купил билеты. – шершавыми мозолистыми пальцами оглаживает холодный камень могил, – котята испугались, сбежали, вновь стали потерянными, но однажды мы сможем собраться вместе. ради вас. ин параллельно обдумывает как затащить младших на кладбище – поздороваться и попрощаться. их тоже засасывает в пески, он уверен, он решит и эту проблему, всегда справлялся. решит, а позже солнце покажется из за серых туч, пусть даже ослепит, но главное, что мир для них больше не будет окрашен в чёрный и кроваво алый, как бутоны роз из енминовой крови на сером асфальте. главное, что они снова обретут дом. билеты куплены на завтрашнее число, собраны чемоданы, убрана квартира, клубок ниток внутри организма распутан. никто не знает, когда прилетает чхве ин. у него есть адрес, знание, что в этот час друг будет дома и полная спонтанность. с момента расставания прошло два года. два года чтобы свыкнуться с мыслью о потерях, полюбить жизнь, серость, кладбище, котов, слезы, боль. ин не стал новым человеком, ин вернул старого себя: жизнерадостного, взрослого, доброго советчика и хорошего друга, которым его любили. без пятнадцати пять, сынёп, занятый готовкой круассанов на новой уютной кухне, слышит стук в дверь. этот стук ощущается неуверенным, но долгожданным, от него останавливается сердце и почти валится тесто из рук. он вытирает испачканные в муке руки о полотенце, кладет их на ручку двери и открывает. – я здесь. спасибо, что подождал.