Сад голубых пионов

      Раз за разом они встречаются в коридоре перед самым отбоем, когда тишину замолчавшей на ночь школы нарушают разве что вездесущие призраки. Пионе кажется, будто они похожи на несдержанных зверей, потому что Люциус прижимает ее к стене рывком, впивается в губы, а потом исчезает, едва какой-нибудь шорох нарушает спокойствие. Между ними нет разговоров и долгих взглядов, и Пиона понятия не имеет, что ей следует делать.       Пиона знает, что они не возлюбленные, потому что Люциус – все еще жених Нарциссы, и что однажды все кончится всего лишь ее собственным разбитым сердцем. Пиона знает, но все равно нарочито размашисто машет Люциусу через весь Большой Зал во время завтрака, обеда и ужина, касается пальцами его ладони, когда они проходят мимо друг друга, и ужасно по-девчачьи улыбается. Пиона помогает первокурсникам с домашним заданием, засиживается в библиотеке допоздна и напрашивается в теплицы к профессору Спраут, чтобы непременно возвратиться в гостиную перед самым отбоем.       Наступившая внезапно весна обдает ее пронзительным ветерком, и Пиона жмурится, податливо подставляя лицо ласкам.       Иногда кажется, будто все про все знают, но смотрят в ее сторону разве что белолицые слизеринцы, Чейси и Малкольм. Последний все еще беспокоится, тягает Пиону туда и сюда, потому что напрочь уверен, что у нее что-то случилось, но делает только хуже. Пиона погружается в собственные чувства с головой, цепляется за плотную ткань школьной мантии и позволяет Люциусу целовать себя так, что кружится голова.       Они никогда не заходят дальше, разлетаются вспуганными голубями, а потом снова встречаются, когда ночь накрывает все плотной дымкой. Пиона оглаживает кончиками пальцев острые скулы и распускает собранные в хвост волосы, хихикает, выпуская воздух из сдавленного спазмом горла, а в ответ получает поцелуй на кончике носа и теплые сквозь мантию ладони на ягодицах. Внизу живота тянет и сводит, Пиона каждый раз подается ближе, а Люциус отстраняется все стремительнее, точно стыдливая барышня, застигнутая врасплох.       Ни одному из них не светит ничего хорошего, думает Пиона, и тут же уверяет себя в том, что ошибается. Люциус – чистокровный волшебник, аристократ с выписанной на золотом подносе судьбой, а самой ей предстоит непременно исчезнуть после окончания школы. Она – маленькая грязнокровка без особых талантов, всего лишь забавная фигурка на заводном механизме, и место ее на совсем другой полке.       Пиона думает, что, должно быть, с самого начала Люциус развлекается с ней, как развлекается знатная дама с любимой карманной собачкой, путается пальцами в его волосах и подставляет шею для поцелуев. Пионе пятнадцать и ей в самом деле плевать, что дальше предстоит только разбиться и оказаться напрочь растоптанной, смешавшись с грязным песком под чужими ногами.       Пионе плевать сейчас, а потом, когда наступает жаркое лето, она зло стонет в подушку и машет рукой уже не так размашисто. С наступающей ночью она хватает Люциуса за руку, прижимается к нему всем телом жадно, вовсе неудовлетворенно, сминает его губы своими и все равно закатывает глаза. Словно пронзившая небо вспышка, Пиона хочет всего и сразу, однако привычные устои недвижимы, и оттого Люциус целует ее в висок, как отец – бьющегося в истерике ребенка. В его глазах – насмешливое сожаление, такое колючее, что мурашки табунами проходят по разгоряченному телу, и становится холодно.       За свои поступки Пионе вовсе не стыдно, но она все равно отворачивается, опускает руки и в отместку больно дергает Люциуса за волосы, будто это может компенсировать ее разбитое сердце. Оно напрочь разбито, расколото с момента их первого поцелуя, падает ему под ноги покатыми, омытыми морем осколками бутылочного стекла. Даже раны она оставить не может, и оттого в груди у Пионы горит.       Она поднимается на носочки, тянется вверх и касается губ Люциуса осторожно, а потом велит ему ждать на вершине Астрономической Башни.       Последнюю ночь пятого курса Пиона встречает в одиночестве, сжимает кулаки и кусает губы, глотает жгучие слезы и вовсе не думает о прошедших экзаменах. На стол слизеринцев она больше не смотрит, едет в купе с Малкольмом и Элли и всю дорогу молчит, чтобы потом ухватить встречающих ее сестер за руки и улыбаться так неубедительно широко, как только возможно.