Heavy Sugar

Нью-Йорк, март 1925 года.

             Впервые за неделю Элис почувствовала, что на нее смотрят. Да и не только «глазами» — она привыкла, что на нее смотрят, ведь именно так она зарабатывала деньги. Но именно эти глаза, этот взгляд, принадлежащий только одному человеку, взгляд, пожирающий Элис заживо… Она не чувствовала тяжести этих глаз ровно семь дней.       Что ж, Элис не могла разочаровать. И это был грандиозный финал.       Она подняла одну ногу так высоко, как только могла, пока та не оказалась почти над головой. Хорошо быть двадцатидвухлетней и гибкой. Припев рассыпался веером за ее спиной, и она опустила ногу, откинув голову назад, запевая:       — «У меня есть уютная квартирка на старом Манхэттене, и мы поселимся прямо здесь, в городе…»       Элис выгнулась дугой и упала в объятия мужчины, который ждал ее позади. Он и его партнер подхватили ее, подняли высоко вверх, и она постаралась надеть свою самую широкую, самую обольстительную улыбку, когда пела:       — «У нас будут Манхэттен, Бронкс и Статен-Айленд…»       В ее голосе звучало предложение, как будто она обещала зрителям прогулку по городу, а потом, может быть, еще что-то. Всегда оставляй их желать большего. Ей сказали об этом в первый же день работы в хоре, задолго до того, как она стала звездой шоу.       И это была хорошая песня, отличная мелодия. Элис могла многое сделать с этой мелодией. Она могла понизить голос до хрипловатого жужжания, могла опустить ресницы, слегка повести плечами, пока зрители не начнут есть из ее рук. Потом они возвращались на улицу, и Манхэттен казался им немного новее, независимо от того, как долго они там жили.       Она закончила, возвысив голос до задорного оптимизма, когда мальчики подняли ее еще выше на плечи:       — «Мы превратим Манхэттен в островок радости!»       Она сделала еще один дерзкий выпад, они опустили ее вниз, а затем она повернулась плечом к зрителям и подмигнула. Аплодисменты и хвалебные возгласы 'браво' едва не обрушили зал.       Прислушиваясь к радостным возгласам, Элис не услышала того единственного голоса, который хотела услышать. Впрочем, это не имело значения. Она все еще чувствовала на себе взгляды. И это имело значение.       После этого, в гримерной, Элис смыла макияж, а ее лучшая подруга Лу устроилась поудобнее в единственном кресле. Это было шаткое кресло. Джаз-клуб был хорошим, но не настолько, и, хотя Элис делала себе имя, оно еще не светилось.       — «Еще одна хорошая ночь», — заметила Лу. Ее кожа все еще блестела от пота. — «Ты была великолепна. Снова».       — «Ну да», — сказала Элис, чувствуя себя неловко. Она никогда не чувствовала себя так рядом с Лу, пока ее не повысили до ведущей танцовщицы, а Лу оставалась девушкой из хора.       — «Я ничто без вашей поддержки, ребята».       Лу вздохнула и откинула голову назад.       — «Ты слишком милая, дорогая». Она бросила взгляд на туалетный столик, где лежала пачка сигарет Элис.       — «Давай отпразднуем. Закуривай». — Она наклонилась вперед и взяла сигарету.       Элис вздохнула и потянулась за зажигалкой. Она лежала рядом с портсигаром из слоновой кости.       — «Ты тоже светишься», — сказала Лу, разглядывая держатель.       — «Я хочу посмотреть на тебя с этой модной штукой».       Элис покачала головой.       — «Я зажигаю эту «штуку» только для К». — Она обещала.       — «Не сомневаюсь». — Лу наклонилась. Пламя заплясало перед ее лицом, когда Элис зажгла сигарету. Она затянулась и выпустила струйку дыма. — «Знаешь, что мне нужно? Мой собственный мистер К».       Элис фыркнула. Она уже слышала эту фразу.       — «Осторожнее с желаниями».       — «О, да ладно. Только не говори мне, что это нехорошо, когда богатый дядька дарит тебе все эти вещички. Я хочу с ним познакомиться. Или с его братом». — Лу ухмыльнулась. — «Я не такая, как ты. Я достаточно умна, чтобы сделать это своим билетом отсюда».       — «Ты сама найдешь свой путь», — нахмурившись, сказала Элис. Не то чтобы ее постоянно заваливали экстравагантными подарками — от большинства из них она отказывалась. Просто она не смогла устоять перед изысканной зажигалкой, вот и все. Она ведь всего лишь человек, верно? — «Да. Я познакомилась с К, только когда уже была ведущей танцовщицей. Не обязательно терпеть неудачи, чтобы добиться этого».       В этот момент в дверь гримерной кто-то постучал.       — «Цветы для Шебы», — позвал с той стороны работник сцены по имени Берти.       — «Точно по расписанию», — сказала Лу, когда Элис открыла дверь. Конечно, Элис встретил экстравагантный букет, за которым был тщательно спрятан Берти. — «Ого. Они даже больше, чем в прошлый раз».       — «К постарался», — слабо сказала Элис, оглядывая гардеробную. В ней было не так уж много места. Уже некоторое время она получала цветы каждый день и была вынуждена отдавать старые букеты, чтобы освободить место для новых. — «Просто поставь их на тот стол, Берти. Лу, у тебя есть пять минут, чтобы уйти отсюда. Максимум десять».       — «Он нетерпелив, да?»       Лу понятия не имела. Элис вздохнула.       — «Просто пошевеливайся, ладно?»       — «Да, ухожу я, ухожу».        Лу поднялась на ноги. Она немного прихрамывала, но в кои-то веки Элис не испытывала к ней никакого сочувствия. Как ведущая танцовщица, она выполняла больше акробатики, чем кто-либо другой на сцене, и больше рисковала, ведь ее поднимали и подбрасывали, и все такое.       — «Не забудь узнать, есть ли у него брат».       — «Конечно». — Элис попыталась улыбнуться. Вроде как получилось. — «Я, гм, возможно, не буду сегодня дома».       — «Я не удивлена», — сказала Лу. — «Ни капельки». — Она оглянулась через плечо и подмигнула. — «Отрывайся, Шеба».       Элис была более чем счастлива оставить свой сценический псевдоним, когда снимала грим, и Лу это знала. Она сверкнула глазами, а Лу только посмеялась над ней, выходя из комнаты вслед за Берти.       Дверь захлопнулась. Элис закрыла глаза, глубоко вздохнула и постаралась замедлить сердцебиение. Это было волнение? Нервы? В конце концов, есть ли между ними разница?       Затем она перешла к активным действиям. Она не обманывала Лу: в лучшем случае у нее было несколько минут. Она постаралась стереть последние остатки густого сценического макияжа, затем сняла свой пропотевший наряд и быстро переоделась в зеленое платье, в котором ходила в клуб. Затем она расчесала волосы, пытаясь привести каре в порядок после долгих часов беготни по сцене. Ее темно-каштановые волосы завивались естественным образом, и было непросто удержать их в нужном положении.       На улице становилось все тише. В конце вечера некоторые танцоры отправлялись вместе за выпивкой, а некоторые, прихрамывая, шли домой. Элис услышала щелчок выключателя света и звук закрывающейся наружной двери.       Она накрасила губы красной помадой, более тонкого оттенка, чем та яркая, которую она носила на сцене. Алая полоска на губах все еще казалась дерзкой.       Она закончила как раз вовремя. В дверь быстро и резко постучали, и не успела Элис сказать «Войдите», как она распахнулась.       Кто-то вошел.       Любой человек, наблюдающий за происходящим со стороны, мог бы предположить, что 'Шебу', самую популярную звезду клуба, навестил джентльмен: на нем было длинное мужское пальто и шляпа. Но из-под подола длинного пальто выглядывали изящные женские туфельки, а руки, расстегивающие пальто, были гораздо меньше и стройнее, чем можно было бы ожидать от мужчины.       Этот человек перекинул пальто через кресло Элис, обнажив под ним изысканное вечернее платье из серого шелка. Шляпа последовала за пальто, открывая густые каштановые волосы, уложенные волнистой челкой. В гардеробной Элис стоял не джентльмен, а элегантная женщина.       Ее ореховые глаза прожигали Элис насквозь, как и во время всего шоу. Но на близком расстоянии, без посторонних зрителей, взгляд казался в тысячу раз более пристальным. Словно она была зажигалкой, а Элис — сигаретой, готовой вот-вот вспыхнуть и задымиться.       — «Тебе нравятся цветы?» — спросила женщина холодным и ровным голосом. Только высокая, напряженная посадка ее плеч выдавала, что она может чувствовать что угодно, кроме пресыщенного безразличия.       — «У меня почти не было возможности посмотреть на них». — Она делала это сейчас, в то время как ее спутница следила за каждым ее движением, как ястреб. Она демонстративно прикасалась к листьям и лепесткам, особенно задержавшись на розах. — «Они великолепны. Спасибо».       — «А остальное?» — Женщина оглядела комнату и посмотрела на цветы, покрывавшие почти каждую поверхность. — «Их доставляли каждую ночь, не так ли?»       — «Каждую ночь», — подтвердила Элис. — «Они очень украшают это место». — Она склонила голову набок и улыбнулась.       Щеки женщины слегка покраснели, но выражение лица оставалось невозмутимым.       — «Люди вокруг удивляются моему таинственному джентльмену, знаете ли», — пробормотала Элис.       Женщина сверкнула глазами.       — «Надеюсь, ты не…»       — «Конечно, нет. Если бы они узнали правду, меня бы уволили». Или еще хуже. Элис прикусила губу, решив не зацикливаться на этом, и снова улыбнулась. — «Ну и как вам Чикаго?»       — «Отвратительно». — Женщина, наконец, сделала шаг вперед. Она по-прежнему не сводила взгляда с лица Элис. — «Холодно, сыро и ветрено. И нецивилизованно. Я привезла вам на память пистолет-пулемет Томпсона».       — «Не нужно, спасибо». — Элис прислонилась спиной к туалетному столику. Разваливаясь, правда. Глаза женщины расширились, а когда Элис ухмыльнулась, у нее перехватило дыхание.       — «Вы скучали по мне, Кора?» — прошептала Элис.       На ее глазах самообладание Коры Картер-Прайс лопнуло; она бросилась вперед, обхватила лицо Элис руками и жадно поцеловала ее, как будто это было нужно ей больше, чем воздух.       — «О, мой Бог», — простонала она между поцелуями. — «Боже, Элис».        Звук ее голоса растопил Элис, она провела пальцами по ее роскошным волосам и почувствовала, что Кора тоже тает.       Но потом она мягко взяла Кору за плечи и оттолкнула ее.       — «А-а-а-а», — сказала она, пытаясь взять себя в руки. — «Не так, милая. Не здесь».       Кора издала тихий, полный горечи звук, прежде чем опомнилась, но когда поняла, ее щеки стали еще краснее, словно ее ошпарили. — «Нет?» — хрипло сказала она, и вдруг ее рука опустилась на бедро Элис, где ее хватка стала жесткой и усмиряющей. — «И как много мне позволено сегодня? Через неделю?»       — «Я не знаю», — ответила Элис. — «Я еще не решила». — Она слегка развела бедра и позволила Коре податься вперед и устроиться между ними.       Глаза Коры остекленели, когда Элис погладила ее по подбородку, и она издала тихий звук «ох». Она ослабила хватку на бедре Элис, пока это не начало быть болезненным, и наклонилась вперед, совсем немного.       Но Элис не стала целовать ее снова. Она отвернулась и потянулась к лежащим на столе папиросе и зажигалке. Она вложила зажигалку в руку Коры.       Затем она поместила держатель между накрашенными губами, усмехнулась и захлопала ресницами.        — «Вы можете для начала дать мне прикурить, — сказала она.       — «Иногда ты мне вот такой снишься», — прошептала Кора, и хотя от этого признания у Элис закружилась голова, она сохранила спокойствие. — «Как сейчас». — Ее рука была твердой, когда она зажгла огонек и приблизила его к кончику сигареты Элис.       Не так давно все было иначе.