Антипод.

* * *

      Тэхён кое-как приподнимается с кровати, громко шмыгая носом, садится, опускает голову вниз и снова начинает хрипло кашлять на всю спальню, пытаясь внятно донести свою мысль:       — Я… — кашель становится громче. — Я не хочу… — никак не перестаёт кашлять, а все слова теряются среди вздохов и резких рваных выдохов. — Грудная клетка уже болит… — прикладывает ладонь к рёбрам, сам же себя выдавая.       Чонгук молча подходит к кровати и протягивает супругу руку с убийственно суровым выражением на лице, которое, как уже успело показать Тэхёну время, никогда ещё не сулило ничего хорошего и приятного.       — Тем более, — смотрит в упор на него сверху вниз. — Тэхён, я прошу тебя, заканчивай эту клоунаду и вставай.       Тэ протяжно и капризно простанывает, поднимая бирюзовые глаза на своего супруга, в которых скопились поблёскивающие слёзы из-за сильного и частого кашля.       — Я не хочу ехать в больницу! — наотрез отказывается, кутаясь в одеяло, будто пытается спрятаться. — Ты не понимаешь… Меня снова…       — Это ты не понимаешь, — не даёт договорить Чон, по-прежнему держа руку возле Тэ, только на этот раз с куда более требовательным жестом. — Высокая температура не спадает вот уже третьи сутки. Нужно посетить врача и…       — Можно вызвать на дом и…       — Дома нет возможности сдать все необходимые анализы, — Чонгук делает решительный шаг вперёд, дотрагивается пальцами за край пушистого и тёплого одеяла и тянет его на себя. — Тэхён, прекращай. Врач обследует тебя, поставит диагноз и назначит лечение.       — Ага, — снова хриплый глухой кашель. — Меня опять упекут в больницу! — расстроенно произносит, отодвигаясь от мужа чуть дальше. — Я не хочу ехать в клинику, Чонгук!.. — и снова этот бездонный взгляд, напоминающий самое глубокое и самое красивое море. — Я устал мотаться по больницам!.. Не хочу… — выдыхает, а в спальне вновь раздаётся шмыганье.       Ни капли не лжёт и не приукрашивает. Действительно устал. Одно только слово «больница» вызывает в Тэхёне панику и жгучее отвращение.       — Золото моё, — тембр становится куда более мягким и чутким. — К чему эта истерика на пустом месте и раньше времени, м? Тебя никто не собирается класть в больницу. Пока что, — демонстративно подчёркивает в голосе. — Но у меня сейчас складывается впечатление, что ты так и жаждешь сделать всё возможное, чтобы болезнь дошла до той стадии, когда лечение в стационаре станет неизбежным и обязательным, — дотрагивается кончиками пальцев до светлых прядей, спадающих на потный из-за жара во всём теле лоб, и с заботой поправляет их. — Пожалуйста, не трать время. Чем быстрее мы уедем, тем быстрее вернёмся.       Тэхён мельком смотрит на экран смартфона, замечая, что уже почти восемь часов вечера, а после недоверчиво отвечает:       — Уже слишком поздно. В такие часы никто никакие анализы не сдаёт… Только утром! — взгляд вновь прикован к мужу. — Это означает, что меня оставят там до утра!.. — смахивает с ресниц скопившиеся слёзы из-за очередного приступа кашля. — Чонгук, я…       — Тэхён, — сурово и со всей строгостью. — Хватит. Ты чего добиваешься, м? У тебя температура тридцать девять уже третий день. Лекарства не облегчают твоего состояния. Кашель лишь усиливается. Ты не спишь по ночам из-за него. Тебя это не наводит на мысль, что необходимо обследоваться? Ты взрослый человек. Прекращай этот цирк, листочек. Поднимайся, маленький мой, нужно ехать. Прямо сейчас, — ещё строже и настырнее.       Чонгук прав.       Состояние Тэхёна стало резко ухудшаться ещё в первую же ночь, как только он почувствовал, что заболел. Жаропонижающие препараты не помогли, а температура выше тридцати восьми и семи держалась до самого утра. Сбить её удалось только после приезда доктора Льюиса, который сделал внутривенную инъекцию и назначил лечение. Но лишь до вечера. Под ночь температура вновь стала повышаться. Насморк усилился. А кашель стал почти неконтролируемым и постоянным.       — Ты уже в который раз жалуешься на то, что у тебя болит грудная клетка, любовь моя, — садится на край кровати, убирая одеяло, и осторожно берёт за запястье, утыкаясь носом в тыльную сторону ладони. — Хочешь подождать, пока начнётся пневмония? — чёрные глаза в упор смотрят на расстроенного юношу. — Тогда точно придётся лежать в больнице. А знаешь, что ещё придётся делать, м?       Тэхён молчит в ответ, внимательно слушая супруга.       — Уколы, — продолжает Чонгук, говоря, как с маленьким ребёнком. — Каждые несколько часов, золото моё. Представляешь, ты будешь крепко спать ночью, а медсестра будет приходить, будить тебя и ставить тебе уколы в твою прекрасную попку. Этого ты хочешь добиться? Ищешь для неё незабываемые больничные приключения?       Тэ огорчённо вздыхает, а бирюзово-голубые глаза внезапно загораются надеждой.       — Тогда пообещай мне, что… Нет, поклянись, что меня не положат сейчас в больницу! — на выдохе просит.       — Нет, — спокойно отвечает ему Чон и тут же целует несколько раз руку. — Я не могу этого пообещать, малыш, — замечает, что тот уже намеревается воспротивиться, и продолжает объяснять, опережая. — Не потому что не хочу, а потому что это будет зависеть от результатов анализов и заключения доктора. Я не могу рисковать твоим здоровьем. Больше не могу, моя радость, — и снова тянется к светлым взъерошенным волосам. — Я переживаю за тебя, Тэхён. Я хочу, чтобы ты как можно скорее выздоровел. Я хочу помочь тебе в этом, поэтому и позвонил в клинику. Пожалуйста, помоги и ты себе, хорошо?       Уголки губ Чонгука вздрагивают в нежной улыбке, когда он видит, как его юный муж молча протягивает к нему обе руки, хлопая большими глазами.       — Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? — Чон поднимается на ноги, поворачивается к Тэхёну, разглядывая серый вязаный объёмный кардиган, надетый на нём, а после наклоняется к нему, притягивая к себе. — Маленького детёныша коалы.       — Почему?.. — Тэ обхватывает его шею обеими руками и уже спустя несколько секунд оказывается на руках у мужа.       — Такой же маленький, тёплый, пушистый и забавный, — смотрит в болезненное лицо и аккуратно утыкается кончиком носа в горячую щеку. — Но кое-что всё же отличает тебя от крошечной коалы.       — И что же это? — Тэ обхватывает шею супруга ещё крепче, чтобы удержаться, и прижимается к нему.       — Ты у меня храбрый и бесстрашный, — довольно хмыкает Чонгук, специально поощряя то, что Тэ не стал продолжать капризы и спорить с ним, а всё же прислушался. — Самый смелый мальчик из всех, кого я знаю, — двигается к гардеробной, унося юношу с кровати.       — Да что ты? — хрипло бубнит Тэхён ему в ухо. — И много мальчиков ты знаешь? — звучит так, словно ревнует, и Чон улавливает эту недовольную проскальзывающую интонацию в голосе.       По телу мгновенно пробегает обжигающая волна, утаскивающая его в приятные ощущения. Казалось бы, просто вопрос. Быть может, заданный только ради того, чтобы поддержать разговор, и не более того. Но эти несколько слов вызывают в Чонгуке чувство, похожее на трепет. Чувство, которое скручивает грудную клетку и заставляет что-то внутри вздрагивать. Биться. Порхать. Ощущение сладостного волнения, которое напоминает лишь одно…       Вкус полноправной и неистовой победы.       Вкус, когда наконец-то забираешь своё.       То, что принадлежит тебе, нет, — только тебе. По праву.       — Хм, — Чон медленно проходит в просторное помещение, с одной стороны стены которого множество полок со стопками аккуратно сложенной одежды, а с другой — рубашки, пиджаки и пальто, висящие на плечиках. — Только одного, конечно. Только тебя.       Тэхён, сдерживая очередной приступ надоедливого кашля, смотрит на супруга с прищуром, поджимая губы.       — А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста, господин Чон! — то ли наигранное возмущение, чтобы поддержать этот лёгкий флирт, то ли искреннее. — Вы что-то явно не договариваете!       — Думаете, маленький господин Чон? — отвечает тем же, лукаво подчёркивая в голосе, подходит к изысканному пуфу, стоящему в центре гардеробной, и наклоняется ниже, чтобы посадить на него Тэхёна.       Боль…       Вспышка мучительной боли проносится вдоль всей спины Чонгука, и он, замирая от полной неожиданности, прикрывает глаза и с усилием стискивает зубы в неестественной гримасе, чтобы ни в коем случае не простонать на всю комнату. Кажется, будто в его поясницу только что вставили нож и принялись с нескрываемым удовольствием прокручивать его, крепко держа за рукоять.       В глазах темнеет, а к горлу подступает тошнота, вызванная этой сокрушающей болью.       — Листочек, — хрипло на выдохе и кое-как произносит Чон, зажмуриваясь, а после открывает глаза, старательно изображая полное и присущее ему спокойствие. — Пусти, пожалуйста, — осторожно берёт мужа за предплечье руки, которая по-прежнему окольцовывает его шею, и как только он оказывается свободен, через силу и резко разгибается, сразу же отворачиваясь от Тэ, но новый невыносимый импульс боли вынуждает Чонгука схватиться пальцами за полку в гардеробной, чтобы удержаться на ногах и не завалиться на колени.       Тэхён замечает, что что-то очевидно не в порядке, и, поднимаясь с пуфа, обеспокоенно спрашивает, глядя на супруга, стоящего к нему спиной:       — Что случилось? — голос подрагивает от внезапно возникшего смятения. — Что с тобой, Чонгук?.. — делает вкрадчивый шаг ближе, но дотрагиваться не решается. — Ты…       — Всё хорошо, — ледяным тоном выдавливает из себя Чон, продолжая терпеть и вцепляться пальцами в полку перед собой. Снова зажмуривается, когда очередной поток ещё большей и невыносимой боли вспыхивает в пояснице. — Одевайся… — через силу и скрепя зубами. — Листочек…       Призраки неизлечимой болезни вновь вернулись. Снова дали о себе знать. Внезапно. В самый неподходящий момент. Решительно. Безжалостно.       — Чонг…       — Лёгкое головокружение, — шипит сквозь боль. — Пустяки. Пожалуйста, одевайся, малыш, — звучит так, будто вместо человека на его месте сейчас появится сам Дьявол.       — Ляжешь тогда в палату по соседству… — взволнованно, но поучительно произносит Тэхён, вспоминая их недавний разговор, и вяло стаскивает с полки водолазку. — Мне целые лекции читаешь про здоровье, а сам!..       — Если только в одну с тобой, — Чон разворачивается и пытается улыбнуться. — Не бери в голову, золото моё. Всё под контролем.       Тэхён мельком смотрит на Чонгука и переводит смущённый взгляд в сторону, принимаясь переодеваться. Как странно… Он действительно только что искренне начал переживать за супруга? Или только потому, что так надо? Ведь если человеку рядом становится плохо, то не проявить чувства сопереживания и тревоги — дурной тон, не так ли?       Но сердце обмануть очень сложно. Оно ёкнуло. Отдалось в груди. Откликнулось. По-настоящему. Без притворства. Без наигранности и жалкой фальши. Оно действительно застучало сильнее, волнительнее, быстрее. Оно почувствовало, что что-то не так.       И оно захотело помочь…       Но помочь кому? Человеку, который всего за несколько месяцев смог причинить столько боли? Человеку, который плевал на слёзы и мольбы Тэхёна? Человеку, который унижал? Насиловал? Избивал прыгалками?       Разве такому человеку можно помочь?..       Тэ на мгновение замирает, наблюдая за тем, как Чонгук медленной, но всё равно всё такой же уверенной и твёрдой походкой выходит из гардеробной, оставляя его одного.       Хочется схватиться обеими руками за голову и не позволять дурным мыслям лезть в разум, ведь… почему-то именно сейчас внезапно даже для самого себя Тэхён вдруг задумался о том, что в Чонгуке есть и светлые стороны. Он заботлив. Он умеет быть чутким. Он способен на мягкость и нежность. Он разрешил пойти на курсы по рисованию. Оплатил самые лучшие и дорогие. Подарил телескоп. В конце концов, он купил ему щенка. Верного друга на долгие-долгие годы. Дал именно то, чего у Тэхёна нет.       Может ли всё это заслонить собой всю ту боль, которую причинил его супруг?       Может ли хоть что-то избавить от неё и заставить простить?..

* * *

      Доктор Льюис внимательно смотрит на снимки МРТ на экране компьютера, что-то параллельно отмечая у себя в блокноте.       — Не думал, что болезнь вернётся так неожиданно… — задумчиво бубнит себе под нос и переводит взгляд на господина Чон, сидящего в кресле возле его стола. — Я бы рекомендовал госпитализацию, чтобы полноценно обследоваться и…       — Нет, — холодно и неприступно.       — Господин Чон, — волнительно выдыхает и указывает кончиком ручки на мутную область на снимке. — Я говорил вам тогда, скажу и сейчас… Вы рискуете сесть в инвалидное кресло.       Чон сглатывает, борясь с внутренним напряжением, но сохраняет абсолютно спокойный вид, не подавая ни единого признака обеспокоенности.       — Вернёмся к массажу, к лекарственным препаратам и к инъекциям. Этого будет вполне достаточно, чтобы…       — Да господи ты боже мой! — несдержанно прорыкивает врач, швыряя ручку на стол. — Соединительная ткань вновь воспалена! — поднимает глаза на неутешительные снимки на мониторе. — Пара месяцев. Может, три, и ваш позвоночник начнёт разрушаться. Если вы не займётесь полноценным лечением прямо сейчас, то инвалидное кресло — это лучшее, что вас может ожидать. Вам противопоказана любая нагрузка. Противопоказан бокс, которым вы продолжаете заниматься, плевав на мои слова. Только покой и отдых на каком-нибудь, блять, Бали на вилле у побережья, на шезлонге с коктейлем в руках. Хотя… — с сарказмом громко хмыкает. — Тут я перегибаю уже. Какой коктейль?! — поворачивается к Чонгуку, на лице которого полное равнодушие. — Это слишком. Я бы не рекомендовал вам поднимать что-либо тяжелее чайной, мать её, ложки, понимаете?!       — Тогда тебе придётся сделать невозможное, — хмыкает господин Чон. — Не зря же я тебе плачу.       — Как у вас всё просто, господин Чон… — Льюис откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди. — Только вы забываете, что я не всемогущий господь бог. Я врач. И я настаиваю на вашем немедленном лечении. В противном случае…       — М-м? — Чон вопросительно приподнимает бровь с ухмылкой на лице.       — В противном случае я отказываюсь отвечать за вашу жизнь… — выдавливает из себя доктор Льюис в полголоса.       Господин Чон закидывает ногу на ногу и обхватывает руками своё колено, переплетая пальцы между собой. Смотрит в упор на растерянное лицо мужчины, сидящего напротив него, а после убийственно спокойно спрашивает:       — Что с анализами Тэхёна? Мы можем ехать домой?       Кажется, будто голова Льюиса сейчас взорвётся, а мозг и череп разлетятся на мелкие кусочки, пачкая белоснежные стены его кабинета в кровавые брызги и пятна. Лицо становится неестественно багровым, а глаза округляются, как при приступе астмы или нехватки кислорода.       — Он может ехать, — стоит на своём Льюис. — Грипп. Ничего страшного. Но вы — нет. Господин Чон, — упирается пятками в пол и придвигается в кресле ближе к нему, чтобы сократить дистанцию. — Неделя. Дайте себе просто неделю, — смотрит в чёрные глаза перед собой, уверенно кивая. — Считайте, что это незапланированный отпуск. Сдадите анализы. Прокапаетесь. Выспитесь наконец-таки и просто отдохнёте. А я и врачи соберём все необходимые анализы, чтобы сделать более точные прогнозы и назначить действенный курс лечения. Семь дней, — ещё раз подчёркивает. — Ради себя же. Ради Тэхёна…       Чонгук молчит. Буравит Льюиса пристальным и внимательным взглядом. Слушает его. В голове закрадывается мысль, что за всё время их знакомства он впервые замечает, чтобы тот был настолько обеспокоен. Даже в ситуации со зрением Тэхёна он сохранял куда большее хладнокровие, но сейчас…       — Нет.       Мужчина не выдерживает и с силой ударяет своей ладонью по деревянному столу так, что большая часть предметов, находящихся на нём, вздрагивают.       — Заканчивай эту истерику, — продолжает господин Чон, равнодушно наблюдая за происходящим. — Выпиши назначения и обследования. Я буду приезжать. То, что можно осуществить дома, я предпочитаю выполнить вне стен стационара, — залезает рукой в карман своего бежевого пальто и достаёт из него конверт, протягивая его врачу. — Здесь много. Уверен, что ты…       — А я вот не уверен, что вы завтра сможете встать с кровати! — недовольно фыркает он, но деньги всё же забирает, пряча их в ящик стола. — Я пришлю рекомендации в письме на электронную почту, но… — обречённо вздыхает. — Подумайте всё же, господин Чон. Тут высококлассные специалисты. Неделя — это ведь всего…       — Пока я могу передвигаться на своих ногах, — в кабинете проносится чёткий и уверенный голос. — Я не лягу. На этом вопрос закрыт, — Чон поднимается с кресла, а в пояснице вновь ощущается резкая стреляющая боль, которую он с усилием терпит, не подавая вида. — До завтра, доктор Льюис.       Не дожидаясь никакого ответа, он уверенным шагом двигается к двери, а лицо мрачнеет только в тот момент, когда оно пропадает из поля зрения мужчины. Чонгук наконец-то даёт волю своим истинным чувствам: губы приоткрываются и начинают чуть дрожать, брови сдвигаются, вырисовывая маску боли, а глаза чернеют ещё больше, начиная сверкать в свете ярких потолочных ламп.       Пара месяцев. Или три. Катастрофически мало… Не лучший прогноз.       Чон торопливо выходит в коридор, замечая Тэхёна и Хосока, решительно приближается к ним, а в глазах вновь начинает темнеть, словно всё вокруг погружается в непроглядную и густую пепельную дымку. На секунду он останавливается, зажмуривается и снова принимается идти, а боль, разносящаяся вдоль всего позвоночника, вспыхивает с такой мощью, что господин Чон, не удержавшись, заваливается на правое колено, падая прямо в ноги растерянному и перепуганному юноше.        Тэ даже не сразу соображает, что только что произошло. Резко останавливается и вытягивает руки вперёд, пытаясь поймать мужа.       — Чонгук…       — Господин Чон! — Хосок мигом подлетает к ним и подхватывает своего босса под плечо, крепко сжимая. — Врача сюда. Живо! — громким басом произносит на весь коридор, оглядываясь вокруг них.       Чон шумно и с хрипом выдыхает, опуская голову вниз. Стискивает зубы, чтобы не зарычать от сокрушительного чувства в спине. И вздрагивает, когда неимоверно горячие ладони обхватывают его лицо, поднимая голову чуть выше.       — Чонгук?.. — затаив дыхание, робко произносит Тэхён, садясь перед ним на колени, испуганно заглядывает в бледное лицо, ловя на себе нечёткий и расплывчатый взгляд. — Эй… — проводит кончиками нежных пальцев по щекам. — Что с тобой? Чонгук! — выкрикивает громче и куда более нервно, когда видит, как зрачки в глазах напротив резко сужаются и начинают закатываться наверх, уползая под опускающиеся веки. — Позовите врача! — начинается очередной приступ кашля, вызванный нервный напряжением. — Срочно! — смотрит на Хосока, даже не моргая.       И уже спустя несколько мгновений в коридоре появляются медсестра и доктор Льюис.       — Обезболивающее! — командует ей мужчина и кивает на дверь процедурного кабинета. — Живо!       — Что случилось? — огромные бирюзово-голубые глаза впиваются в обеспокоенного врача. — Что с моим мужем?! — снова возвращает взгляд на Чонгука, заглядывая под копну чёрных волос, прикрывающих его лицо. — Чонгук… — робко так, словно боится спугнуть, будто вот-вот треснет гладь самого тонкого льда. — Тебе больно?.. Где болит?.. Скажи, пожалуйста…       Чонгук жадно глотает ртом воздух, стараясь отдышаться. Кажется, будто боль отступает, но это лишь иллюзия, потому что за каждыми несколькими секундами свободы от неё следуют новые и всё более яростные всплески. Настолько сильные, что руки начинают хаотично дрожать, а лицо вновь и вновь искривляет неестественная гримаса.       — Чонгук…       — Вы же понимаете, что это может произойти в любой момент?! — вырывается из доктора Льюиса, и он, наспех забирая у медсестры шприц с лекарственным препаратом, не раздумывая, задирает рубашку господина Чон, проводит несколько раз по коже спиртовой салфеткой и вставляет тонкую иглу в районе поясницы, принимаясь медленно вводить содержимое из шприца. — Не глупите. Ни к чему эти геройства! — нащупывает на запястье Чонгука пульс и отсчитывает про себя количество ударов сердца, поглядывая на настенные часы, висящие на стене в центре коридора. — Останьтесь в клинике, господин Чон! Хотя бы на несколько дней. Услышьте же меня!       Тэхён внимательно слушает разгневанного и одновременно с тем обеспокоенного мужчину, а после опускает глаза ниже, снова перепуганно заглядывая в лицо своему супругу.       — Да что происходит? Чонгук, ты…       — Всё в полном порядке, — боль постепенно начинает отпускать, а дышать становится намного проще. — Говорю же, лёгкое головокружение. Малыш, не переживай, — выдавливает из себя нежную и, как ему сейчас кажется, такую необходимую улыбку. — Сейчас поедем домой.       — Но доктор Льюис сказал, что тебе необходимо остаться в клинике! — пытается добиться хотя бы каких-то объяснений. — Это сердце, да? — сопоставляет кусочки пазла в своей голове, чтобы добраться до истины. — Ну скажи же, Чонгук… — на рваном и шумном выдохе, крепко держа за оба предплечья. — Скажи, что с тобой…       Господин Чон прикрывает глаза и медленно поднимается с пола на ноги, держась одновременно за своего юного супруга и за Хосока.       — Мы поговорим об этом дома, — и снова этот холодный и неприступный тембр. — Не переживай, — дотрагивается пальцем до кончика носа Тэ, ласково ударяя по нему. — Нет ни единого повода.

* * *

      Чонгук тянется рукой к щеке Тэхёна, рассматривая нависающее над ним сосредоточенное лицо. Эти глаза… Невыносимо прекрасные. Ощущение, будто в этом взгляде затаился Ледовитый океан. Обжигающе холодный. Такой далёкий. Непокорный. Кажется, будто в этих глазах обитает северное сияние, сверкающее изумрудно-синими искрами. Невозможно оторваться. Преступно. Нет сил отвести взор от этого великолепия. Произведение искусства, созданное Чонгуком.       И это завораживает. И вместе с тем до ужаса пугает…       Чон поджимает губы, чтобы не выдать довольный оскал. Дотрагивается кончиками пальцев до скулы и скользит по гладкой карамельной коже, осторожно поглаживая её.       — Тебе лучше? — уже в который раз за последний час он слышит один и тот же вопрос.       — Драгоценный.       Тэ приподнимает бровь в немом вопросе и прикрывает глаза, чуть склоняя голову набок, когда прикосновения к его щеке становятся уже не такими невесомыми и лёгкими, а более уверенными и ощутимыми.       — Ты самое прекрасное создание природы, листочек, — над кроватью раздаётся тихий и низкий голос. Такой удовлетворённый, словно всё действительно в полном порядке, будто ничего не произошло.       — Не пытайся заговаривать мне зубы, — капризно тянет Тэ и перехватывает руку супруга, сжимая его запястье. — Я всё же требую объяснений. Здесь и сейчас! — придвигается к нему ближе, устраиваясь на подушке рядом. — И только вздумай не отвечать на мои вопросы! — хрипло бурчит в ухо Чонгуку. — Я ведь переживаю!.. — и снова приподнимает голову с подушки, смотря в упор. — Почему доктор Льюис так настойчиво говорил о том, чтобы ты остался в клинике?       — Даже в мыслях не было, — отшучивается Чонгук, игнорируя все прочие вопросы. — Я лишь констатирую факт. Ты безумно красивый, Тэхён. А твои глаза…       — Так, всё! — Тэ решительно поднимается, берёт свою подушку и успевает улизнуть от хватки мужа, слезая с кровати. — С меня хватит! Спи тогда один, раз не хочешь ничего мне рассказывать… — в голосе слышится справедливая обида.       — Вот так вот запросто бросишь меня, да? — сверлит пристальным взглядом, с интересом наблюдая за тем, как Тэ, обнимая подушку и прижимая к своей груди, направляется к выходу из их спальни.       — Да! — резко отвечает тот. — И ты заслуживаешь этого! — останавливается, а Чон поджимает губы, скрывая свою ухмылку. — Чонгук, это не шутки! — впивается в него недовольным взглядом. — Я думал, что ты умираешь и…       — И что ты почувствовал, золото моё?       — Страх! — на автомате и моментально вырывается из Тэхёна. — Ужасный страх за тебя! Как дать бы тебе!.. — замахивается подушкой, но кинуть в супруга не решается. — Или ты рассказываешь мне всё, как оно есть, — демонстративно берётся за дверную ручку. — Или я ухожу спать в другую комнату. Выбор за вами, господин Чон.       — Это очень жестоко, маленький господин Чон, — обезоруженно отзывается Чонгук, хрипло посмеиваясь, и тут же кривится, как только пробует чуть подтянуться в кровати.       — Да лежи же ты! — машинальный шаг в сторону супруга. — Не надо делать никаких резких движений! — замечает, что лицо Чонгука меняется ещё сильнее, выражая теперь уже куда более едкую боль, тут же бросающуюся в глаза. — Подожди! — швыряет подушку на кровать и мигом подходит к нему, осторожно дотрагиваясь. — Что мне сделать? — напряжённо стискивает зубы. — Как помочь? Позвать Хосока или Юнги? — голос начинает дрожать от волнения. — Может…       — Лучшее лекарство — это ты, — Чон неожиданно хватает его за предплечье и утягивает на себя так, что Тэхёну ничего не остаётся, как завалиться на него сверху, а после обхватывает его руками за талию и крепко прижимает к себе, втыкаясь носом в горячую шею. — Так-то лучше.       — Чонгук! — глухо и недовольно шипит, пытаясь выбраться из тисков, но совершенно бесполезно, поэтому окончательно сдаётся и безутешно вздыхает. — Тебе плевать на мои чувства…       Чон молчит, не отпуская.       — Как и на любые просьбы…       Ни слова в ответ.       — Даже на самые крошечные и незначительные… Даже на малюсенькие…       — Маленький манипулятор.       — Это вовсе не манипуляции, а…       —…а маленькие наивные манипуляции, — заканчивает за него, издавая тихий саркастичный смешок.       — Ну, знаешь, что?! — возмущение достигает своего предела, и Тэхён снова пробует выползти из мёртвой хватки. — Я не шучу вообще-то! — старается увернуться, когда тот целует его в шею несколько раз, водя кончиком носа по коже.       — Да, я понял, — и снова поцелуй.       — Чонгук! Хватит устраивать клоунаду! — произносит громко и с расстановками в голосе, уподобляясь супругу.       — Действительно.       Тэ упирается свободной рукой в мягкое изголовье кровати, но и это не помогает вырваться из настойчивых объятий.       — Я подожду, пока ты устанешь и сам уснёшь у меня на груди, — спокойно сообщает Чонгук, игнорируя всякие сопротивления.       — Тебе всё это кажется забавным, да?.. — в голосе чётко слышится грусть. Не наигранная совсем. Не притворная. Настоящая. Живая. Та, что мешается с явственным отчаянием.       Чонгук проводит ладонью по волосам Тэхёна, нежно поглаживая по голове.       — Ты болеешь. Я не хочу заставлять тебя переживать, поэтому…       — Но ты уже заставил, — выдыхает Тэхён и чуть приподнимается, когда хватка всё же ослабевает. — От того, что ты молчишь и ничего не рассказываешь, мне не становится легче. Только хуже, — дотрагивается кончиком пальцев до чёрных прядей, спадающих на лоб. — Ты заставил меня сегодня очень переживать, да. Но это уже произошло. Я хочу, чтобы ты был честен со мной. Я хочу знать, что с тобой действительно всё в порядке, Чонгук. Неужели ты думаешь, что мне плевать?       Разговор прерывает звонкое поскуливание, доносящееся откуда-то с пола, которое с каждой секундой становится всё более настырным и нетерпеливым.       — Сын проснулся, — невзначай произносит Тэ и тянется рукой вниз, чтобы забрать питомца на кровать. — Ван Гог, почему ты так поздно не спишь, м? — с нежной и умилительной улыбкой на лице сажает его на грудь супруга поверх мягкого одеяла, спрятанного в белоснежный пододеяльник. — Уже вообще-то ночь, — наклоняется к забавной мордочке и утыкается своим кончиком носа в его, на что тот моментально принимается довольно и радостно облизывать щёки Тэхёна.       Сын проснулся…       Сын… Проснулся…       Чон опускает уставшие веки и поджимает губы, чтобы ни в коем случае не выдать нарастающего трепета внутри него. Эти слова ранят. Болезненно и беспощадно. Всё ещё задевают за самое живое. За самое важное. За самое глубокое в его душе. За то, что скрыто абсолютно от всех. От каждого. От всего мира.       Внезапно в ушах проносится звонкий детский смех, и Чонгук непроизвольно вздрагивает от того, насколько он кажется близким, настоящим, подлинным и живым.       Таким необходимым. Таким значимым.       Таким нужным здесь и сейчас. Нужным… всегда.       Нужным ему.       Тэхён отвлекается от игры с щенком и поднимает взгляд на своего супруга, будто улавливает, как его настроение моментально помрачнело, а тело напряглось, становясь почти что каменным.       — Выговорись… — с заботой в голосе, но всё также обеспокоенно просит его Тэ. — Просто поговори со мной… Я уверен, что тебе полегчает… — невесомо проводит пальцами по обнажённому предплечью, плавно поглаживая крепкую мужскую руку. — Пожалуйста, Чонгук… Я ведь действительно переживаю за тебя… За нас.       — Не всё так критично, как ты уже себе надумал, — хмыкает Чон, открывая глаза. — Но проблема есть.       — Я это уже понял, — одобрительно кивает ему. — Расскажи мне о ней.       — Доктор Льюис настаивает на немедленном лечении, потому что полагает, что через три месяца я могу оказаться в инвалидном кресле.       Ощущение, будто только что с высоких гор сошла гигантская снежная лавина, и всё вокруг мигом затихло. Ещё несколько секунд назад царил такой нестерпимый шум, а теперь — вакуум. Ничего живого не осталось. Даже ветер исчез. Только бескрайнее снежное полотно на многие тысячи километров. И всё.       И больше ничего…       Тэхён молчит. В упор смотрит на своего супруга, не отводя пустого взгляда, и напряжённо сглатывает.       Ответить нечего. Мысли путаются. Слова теряются. Кажется, что этот вакуум вырастает до вселенских масштабов, образовываясь не только вокруг, но и в самом Тэ.       Как человек может оставаться таким спокойным и хладнокровным, зная, что всего через каких-то пару месяцев станет инвалидом? Как может так равнодушно об этом говорить?..       — Ладно… — растерянно шепчет Тэхён, а сердце так и рвётся выпрыгнуть наружу от только что услышанного. Не может поверить. До конца не осознаёт. Не принимает. Отвергает действительность. — Это что-то нервное, да?.. — нерешительно уточняет, пробуя сохранять полное спокойствие. — Из-за стресса на работе, наверно… — уголки пухлых губ начинают дрожать. — Наверно, это что-то…       — Это болезнь Бехтерева , маленький мой, — произносит с такой интонацией, словно это должно успокоить и вселить уверенность. — И поясню сразу. Нет. Это не лечится.       Это не лечится…       Очередной приговор. Очередная фраза, которая проникает в Тэхёна, прямо ему под кожу, кусает его, впивается в его сердце острыми клыками, оставляя очередные раны в нём.       — Не лечится?.. Но… — дыхание сбивается. — Всё ведь было хорошо… Почему сейчас…       — Воспаление может начаться в любой момент. Как правило, это происходит резко и неожиданно, листочек. Ну же, — замечает, как лицо того бледнеет, а бирюзовые глаза округляются и начинают блестеть. — Вот поэтому я и не хотел говорить, — глухо хмыкает и дотрагивается тёплой ладонью до щеки. — Ты расстроился.        Расстроился?.. Серьёзно, что ли?..       — Но как я могу не расстраиваться?.. — язык не слушается, а голос звучит могильно холодно из-за смятения и шока. — Чонгук… Ты должен лечь в клинику… Прошу тебя… — неотрывно смотрит на него, даже не моргая. — Ты обязан… Пожалуйста… Завтра же, да? — с такой хрупкой надеждой. — Завтра утром мы поедем в больницу, и ты полноценно займёшься своим лечением. Пообещай…       — Золото моё, я же сказал, что…       — А мне плевать, что ты сказал! — громко и с дерзостью рявкает Тэхён и резко замолкает.       Словно вспышка. Будто обухом по голове.       Тэ замирает. Взгляд становится неестественным, потерянным, а глаза смотрят в пустоту. Образ Чонгука расплывается, как и стены спальни, мебель. Лишь тусклый желтоватый свет, исходящий от торшеров, всё ещё позволяет чувствовать реальность происходящего.       Тэхён зажмуривается, стараясь осознать, успел ли он уже провалиться в сон или всё ещё нет.       Тёмное помещение. Полумрак. Странный запах. Какой-то кисловатый, оседающий на языке. Хочется спать. Всё тело сковывает нестерпимая усталость. Хочется просто закрыть глаза. Не слушать. Не слышать. Не говорить. Хочется уйти в себя. Побыть наедине с собой.       Пальцы дрожат и отзываются болью.       — Ты должен немедленно обратиться к медикам! — доносится откуда-то издалека до боли знакомый голос. Словно вырывается из глубины. Будто Тэхён тонет. — Удар был слишком серьёзным.       — Это всего-лишь трещина в ребре, — хмыкает он, осторожно присаживаясь в кресло, широко расставляет ноги и запрокидывает голову назад. — Хватит. Мне надоело это слушать. Заткнись уже.       — Да что ты? Это мне решать. Я против. Я сказал… — спорит с ним мужчина.       — А мне плевать, что ты сказал! — рычит Тэхён, через силу вскакивая на ноги, и тут же морщится от давящей боли чуть ниже груди, прикладывая к себе ладонь. — Завтра турнир, блять! И ты прекрасно знаешь, Чонхён, что если я обращусь к докторам, то мне не позволят участвовать в нём! Мне плевать! Я выйду на корт и надеру всем задницы! Даже если мне придётся сдохнуть ради этого! Я это сделаю. И никто меня не остановит. Ни-кто. Тем более ты.       В голове возникает яркий и чёткий образ мужчины. Сначала со спины. Широкие шея и плечи. Крепкое и мускулистое телосложение. Высокий. Светлые волосы. И как только он поворачивается, Тэхён распахивает глаза, смотрит в упор на лежащего перед ним Чонгука и тихо шепчет:       — Чонхён…       Смущённо пятится назад от супруга, нервно оглядываясь по сторонам вокруг себя.       Он спит всё же? Это сон?.. Где та самая грань, отделяющая реальность от выдумки?       Тэхёну кажется, что он сходит с ума. А воспоминания — безжалостные галлюцинации в его голове. Просто иллюзорные картинки, которые специально путают, внушают страх, пытаются навредить.       Но эта вспышка… Такая явственная. Такая очевидная. Такая живая и настоящая. Ей невозможно сопротивляться. Это не может быть игрой воображения.       Это было… Когда-то очень давно, но…       …было!..       Было с ним.       Было… с ними?..       — Трещина в ребре… — опускает взгляд вниз, дотрагиваясь рукой до своей грудной клетки, а после тут же поднимает глаза, неотрывно смотря на мужа. — Турнир… Теннис… Чонхён!..