Жажда мести

Тешится люд — бьют старых богов, Молится люд — ждут праведных слов. В небе комета — Близких несчастий верный знак, Воины света Павших сжигают на кострах, Воины тьмы мир взяли в кольцо, Тысячи птиц вниз рухнут дождем. (…) Танец смерти Прост и страшен, Но пока не пробил час, За грехи всех жизней наших Время смут карает нас! Кипелов — Смутное время

      Иногда ему казалось, что он задыхается. Странный яд, который был нанесён на стрелу, пронзившую его, будто бы выжигал внутренности и душил. От раны по всему телу разливалась волна жгучей боли, от которой хотелось выть.       Лекари насильно поили Лютера маковым молочком, пытаясь хоть немного унять его боль и дать ему отдохнуть, но всё тщетно. Боль не отступала.       В жарко натопленном шатре, в опасной близости от жаровень князь метался в бреду на двух матрасах, прикрытый несколькими пледами. У импровизированной постели неустанно дежурили лекари, чтобы вовремя подать маковый отвар. — Я-Яро… — едва слышно шептал Лютер, затуманенными болью глазами глядя куда-то перед собой. Даже руку вытягивал, словно пытался до кого-то дотянуться.       Иногда альфе удавалось погрузиться в спасительную тьму. Тогда боль и удушье отступали. Но приходили сновидения. Такие реалистичные, что Лютер потом долго не мог поверить, что ему всё это приснилось.       В этих снах не было ни победы над Източеном, ни счастливой жизни с Эсфирь.       Были покои, выдержанные в безжизненных тонах. Была покрытая страшными трещинами деревянная колыбелька, в которой лежал детский скелет, закутанный в одеяльце. Рядом сидел Яромир. Такой же безжизненный и глубоко несчастный, как и всё вокруг. — За что ты так с нами, Лютер? — сквозь ком в горле спрашивал омега, покачивая колыбельку. — Что мы сделали тебе?       Лютер молчал. Даже если и пытался что-то ответить, то не мог. В такие моменты голос пропадал. — Я любил тебя, Лютер… — оставив в покое колыбельку, Яро встал со стула. Повернулся к альфе. По щекам текли кровавые слёзы. — И до сих пор люблю. Разве мы оба не хотели этого ребёнка? Не мечтали о совместной счастливой жизни? Зачем же было всё губить, Лютер? Ради чего?       Из груди омеги вырывался громкий плач. Такой, от которого даже у Лютера сжималось сердце. Князь попытался подойти ближе, чтобы обнять когда-то любимого омегу. Но едва успевал сделать шаг, как Яро тут же замолкал. А потом рассыпался по кускам, словно кем-то жестоко порубленный.       Через мгновение Лютер погружался во тьму, чтобы после очнуться в собственном шатре. Иногда сны были другими. Порой снилось «то» прошлое, которое Лютер пытался забыть. Первая встреча с Яромиром. Тайные свидания с ним. Мечты о будущем. Всё то, что было до появления Эсфирь.       А потом были другие сны. Сны, которые вызывали у Лютера нервный смех.       Возвращаясь домой, — неизвестно, удалось им победить в войне или нет, — князь направлялся не в Эдель к возлюбленной жене, а в Черен. К Яромиру.       Так странно сквозь сон осознавать, что к ненавистному мальчишке ты ничего кроме нежности и трепетной любви не испытываешь. Лютер обнимал его и целовал, словно ничего плохого между ними не было. А Яро не противился. Сам льнул к князю, тихо рассказывая о том, как скучал, как ждал.       Заканчивались такие сны одинаково.       Небо над головой Лютера темнело. Поднимался ветер. Гремел гром.       Яро лежал на каменном жертвеннике с широко раскрытыми глазами. Кисти рук были отрублены. Из вспоротого живота тянулись кишки, закинутые на склонившиеся к жертвеннику ветви.       Лютер просыпался сразу. Со странным чувством покоя.       В этот раз ему приснился другой сон. Не такой как другие.       Лютер вернулся в Эдель. На въезде в замок его встретил изувеченный труп Эсфирь со вспоротым животом, из которого на пуповине болтался труп их нерождённого сына.       Пока князь пытался оправиться от шока, рядом с ним образовался Яромир. Не тот полноватый мальчишка, которого Лютер заставил страдать, а стройный молодой мужчина из «той» жизни. — Я сделал это ради тебя, княже. Неужели не нравится?       После этого альфа пришел в себя. И когда лекарь протянул ему маковый отвар, то вспылил: — Довольно!       Лютер приложил много усилий, чтобы встать с постели. Пошатнулся, но не упал. Не твёрдым шагом направился к выходу из шатра. Снаружи шел дождь. Было холодно. Но именно этот холод отрезвлял и придавал сил князю. — Государь?       Но Лютер даже не обратил внимания на военачальника. — Пленные… Где они? — В шатре, княже. — Убейте! Их всех! Мне нужна их кровь…       Ноги едва держали Лютера. Он чуть было не завалился на бок, но его придержал один из воинов.       Спорить с князем никто не стал. Тем более, что пленные не представляли более никакой ценности. Всё, о чем хотели их допросить — допросили. Обычные воины, которые не особо были посвящены в планы своего правителя и военачальников.       Их вывели из шатра, чтобы безжалостно зарезать на глазах у обливающегося потом князя. — Прими же эту жертву, Есен, — одними губами прошептал Лютер, рухнув коленями в грязь. Дрожащими руками вцепился в тело одного из убитых. — Исцели меня… И я обещаю, что после победы в твою честь принесу огромные жертвы! Плевать, если придётся положить половину Източена на твой жертвенник. Только помоги… Исцели, Есен!       О том, что кровожадный бог внял его молитвам, князь понял в момент, когда в его руки впились кровавые иглы. Острая боль прошлась по всему телу. К горлу подступила тошнота, а в следующее мгновение Лютера вырвало черным вязким сгустком. — Спасибо… Спасибо… — тяжело дыша, отплёвываясь от отвратительной горечи, князь дождался, пока боль перестанет пронзать тело и руки. Медленно поднялся, пошатываясь. — Среди них, — раздался над самым ухом шепот Сонбахара, — есть предатели. Они жаждут твоей смерти. Будь бдителен, князь. — Кто? Кто эти люди? — Те, ради кого вершится твоя месть…       Глаза Лютера широко раскрылись. Он резко обернулся, не веря своим ушам. Рядом никого кроме воинов и военачальников не было. — Государь? — Мне уже лучше… Есен не даст мне так легко погибнуть! — попытавшись расправить плечи, князь вернулся в шатёр. — Вам нужно отдыхать, Государь, — заволновался лекарь, который все эти дни опаивал его маковым отваром и лекарствами. — Вы еще слишком слабы… — Не слабее всех остальных, — огрызнулся Лютер, облокотившись о стол. Крупные капли пота капали на карту. Мысли альфы были теперь далеко не о войне или победе, а о предателях, которые скрывались среди его людей.       «Те, ради кого я мщу… — поджав губы, Лютер ногтями провёл по поверхности стола, оставляя следы. — Эсфирь? Нет, она не могла. Она слишком невинна и добра, чтобы пойти на такое. Аскольд тоже слишком мягок. Тогда кто?»       Ответ искать долго не пришлось. Всё указывало на Лучезара, ведь Сава находился у него в услужении до того, как стать верховным жрецом Аска. — Сука! — оскалившись, Лютер ударил кулаком по столу.       В «той» жизни, еще до самой смерти Лучезар часто сетовал о том, что трон Северена достанется не любимому младшему сыночку Аскольду, а старшему.       Тогда всё это было лишь причитанием овдовевшего омеги, который после достаточно стремительно угас. Сейчас же Лучезар жив и здравствует. И плетёт интриги вместе со своим жрецом.       Меньше всего Лютеру хотелось, чтобы карающий клинок его гнева настиг кого-то из близких. Но, видимо, ничего другого не остаётся. Либо он, либо его.

***

      Орест заподозрил неладное еще в момент, когда вошел в покои княгини. Почему-то у дверей не было стражи, которой надлежало охранять покой Государыни. Внутри не оказалось никого из слуг. А ведь Рута всегда была подле Эсфирь. Даже спала на топчане в ногах у её, лишь бы быть всегда рядом. — Генерал Болдо… — Эсфирь стояла у окна. В одной тонкой сорочке, с распущенными золотыми волосами, явно готовясь отойти ко сну. В руке она сжимала письмо, то самое, которое несколько дней назад Орест отправил с гонцом к князю Лютеру, сообщая обо всём, что делается в Эделе в его отсутствие. — Я думала, что вы на нашей стороне… — Я служу нашему Государю, князю Лютеру Витолду, — ровным тоном ответил альфа. — Он поручил мне быть его глазами и ушами, пока идёт война. И я смиренно выполняю его приказ. Как и вам следовало поступить, княгиня.       Последнее слово он произнёс с отвращением. Отчего лицо Эсфирь пошло красными пятнами. — Мой муж серьёзно ранен… В любой момент он может оставить нас. Я думаю о своём будущем, генерал. Поэтому никому не позволю отнять у меня эту жизнь и это место под солнцем. — Ты не достойна ничего из этого, — достаточно резко выпалил Орест. — Продажная крестьянка… Твоё место в борделе с такими замашками. Наш Государь слеп и глух, если дело касается тебя. Но я заставлю его увидеть твою истинную суть, шлюха. Поверь, он не пощадит тебя, когда узнает, что ты понесла от его тряпки-брата. — Ложь! — сжав в руке письмо, Эсфирь подлетела к нему. Отвесила пощечину, оцарапав щеку альфы ногтями. — Лютер любит меня. Он никогда… — Если бы любил, то не изменял бы с омегой, которого сам же отдал мне! — выпалил Орест, схватив девушку за запястье. До боли сжал его. Наверняка, после останутся синяки. — Любовь Лютера так же лжива, как и твоя натура. Перед самым военным походом он покинул Эдель первым не для того, чтобы поспешить к восточным границам Северена. О нет. Он уехал в Черен, чтобы попытаться подмять под себя Яромира. Твой «любящий» муж до сих пор одержим мальчишкой, которого сам же лишил всего. — Нет… — глаза княгини увлажнились от подступивших слёз. — Да! Я сам застал его за тем, как он прижимал омегу к стене и лапал его. Даже когда Лютер привёз тебя, он забывал о тебе всякий раз, когда рядом с ним оказывался Яромир. Когда всех Гуриев убили, князь изнасиловал мальчишку прямо на жертвеннике, в крови его родни. И после того, как кинул в темницу, призывал его к себе. Если гнев Лютера хоть немного сменится на милость по отношению к Яромиру, то от тебя тут же избавятся. Ты не особенная. — Нет! — вскричала Эсфирь, выронив из рук письмо. Ударила ладонью Ореста по лицу, а потом ногой по колену. Попыталась опрокинуть его на себя. — Пусти меня! Не трогай!       От её истошных воплей начало закладывать уши, и альфа достаточно грубо отпихнул её от себя. Настолько, что девушка упала на пол.       Именно после этого в покои вбежали стражники и Мариан. — Государыня? — капитан княжеской стражи бросился к Эсфирь. Помог ей подняться. — Что стряслось? Мы слышали крики… — Он… — девушка горько всхлипнула. — Он пытался надругаться надо мной! — Что?! — казалось, что удивлены были все альфы.       Особенно сам Орест, которого обвинили в столь ужасном преступлении. — Лживая сука, ты решила избавиться от всех, кто тебе мешает?! — Болдо переполнял гнев. — Сначала Милян, а теперь я. А следующим кто будет? Сам князь?! — Назад, Орест! — велел Мариан, закрывая собой рыдающую княгиню. — Да брось, Парамон! Ты же не веришь ей? Эта сука пытается одурачить тебя. И всех вокруг.       Мариан закусил щеку изнутри. Кивнул своим людям, и те немедленно схватили Ореста, заведя ему руки за спину. — Лекарь… — Эсфирь тяжело дышала, словно задыхалась. — Мне нужен лекарь. Мой ребёнок…       Орест выругался себе под нос. Он совсем забыл, что лживая сука беременна. И даже если будет доказано, что он не пытался изнасиловать её, то вот факта нападения будет более чем достаточно, чтобы его казнили. Ударив беременную княгиню, он едва ли не совершил покушение на будущего наследника Северена в её утробе. — Уведите его! И пошлите кого-нибудь за лекарем, — велел Мариан, стараясь не смотреть в сторону генерала Болдо.       На удивление, Орест не сопротивлялся. Бросил напоследок на княгиню взгляд, полный жгучей ненависти.       По спине Эсфирь пробежали мурашки. Но она запретила себе показывать свой страх перед другими. — Государыня, как так вышло, что генерал оказался в ваших покоях? — Мариан не сводил с неё недоверчивого взгляда. — Он… — едва скрывая панику, девушка лихорадочно соображала, что же ответить. Взгляд зацепился за письмо на полу. — Он пришел шантажировать меня! Сказал, что отправит Государю-мужу письмо, которое очернит меня в его глазах. И если я не хочу этого, то должна… должна отдаться генералу и…       Она не договорила. Громкий смех альфы ввёл Эсфирь в недоумение. — Вам следовало придумать что-нибудь более правдоподобное, госпожа, — не переставая смеяться, Мариан отступил от неё. — Всем известно, что Орест ненавидит женщин. Он никогда к ним не прикасался. Неужели вы думаете, что являетесь исключением из этого правила?       Лицо девушки вспыхнуло. Никто не предупредил её о подобной черте характера Ореста. И теперь она выставила себя полной дурой перед капитаном княжеской стражи. — Вон! — Эсфирь трясло от гнева и обиды. — Пошел прочь!       Отвесив насмешливый поклон, Мариан, всё еще посмеиваясь, удалился прочь. Даже двери за собой закрыл.       Княгиня так и осталась стоять посреди покоев. Её план был идеален. Обвинить Ореста в домогательствах и шантаже. Всё звучало так правдоподобно… Ровно до этого момента.       «Всем известно, что Орест ненавидит женщин», — звучали слова Мариана, заставляя Эсфирь чувствовать себя последней дурой.       И как она раньше не заметила, что генерал Болдо не обращает внимания на женщин? Как не обращала внимания на его грубые высказывания о них? Как она могла быть так глуха и слепа?       Мариан посмеялся над ней, поймав на лжи. Имеет ли теперь смысл продолжать обвинять Ореста в чем-то? Особенно, когда хоть одна душа знает правду и может всё рассказать остальным.       «Что же делать? Что мне теперь делать?!»       Поток мыслей прервал Аскольд, нагло вошедший в её покои. — Эсфирь? — альфа расстегнул свой плащ, накинул его на дрожащие плечи княгини. — Что этот ублюдок сделал?       Она подняла на него мечущиеся от страха глаза. Вцепилась в руку княжича. — Что мне делать? Аскольд, мы просчитались… Я обвинила Ореста, но… Мариан посмеялся. Сказал, что это невозможно. Что нам делать?       Аскольд прикрыл ей рот ладонью. Обернулся на лекаря и встревоженную Руту: — Оставьте нас!       Если лекарь повиновался, то вот служанка замялась. Но лишь на несколько секунд, прежде чем выбежать в коридор и захлопнуть двери. — Мариан никому ничего не скажет, — уверенно заявил Аскольд, отступив от Эсфирь. — Об Оресте не беспокойся. Он умрёт. Пусть его ждёт отнюдь не такая грандиозная участь, как Миляна, но нам ни к чему лишний шум. — Да… так будет лучше… — закивала девушка. Нервно провела ладонью по волосам, чувствуя, как дрожат пальцы. — Орест умрёт. А потом мы избавимся от его омеги… — От Яромира? — альфа нахмурился. — Он ничем нам не мешает. Пусть живёт. — Нет! Не пусть! Орест мне рассказал, как Лютер им одержим. Перед военным походом Лютер ездил в Черен к этому омеге. Он изменял мне с ним! И ты… Биляна мне всё рассказала. Ты хотел сделать его своим аннадом. — Уймись, Эсфирь. Это в прошлом. Яромиру и так досталось… — Ты про своего отца тоже говорил, что не стоит волноваться! — княгиня не хотела его слушать. Её колотило. — И что в итоге? Он собирается женить тебя на източенской шлюхе! А как же я, Аскольд? Почему ты не сказал ему про нас с тобой? Про нашего ребёнка?       Слёзы хлынули из её глаз. Крупными быстрыми каплями стекали по лицу, задерживаясь на подбородке буквально на несколько секунд, прежде чем сорваться вниз и оставить мокрый след на светлой сорочке. — Успокойся, — Аскольд заключил её в бережные объятия. Поцеловал в висок. — Я не собираюсь отказываться от тебя и нашего ребёнка. Отец вряд ли послушает, но когда я стану князем, то ему придётся смириться с моим решением.       Эсфирь закусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться в голос. Видят боги, она хотела бы верить словам любимого. Хотела бы, но не могла…

***

      Его бросили в темницу, заперев в одной из камер. Оставили во тьме и сырости наедине со своими мыслями и опасениями дожидаться приговора.       Орест усмехнулся уголком рта. Он подозревал, что заговорщики попытаются перехватить его письма, поэтому отправил двух гонцов. Одного с письмом для князя, которого и схватили. И второго, с письмом в Черен, который по факту должен был передать послание тайному связному, который доставит его непосредственно Лютеру.       В любом случае князь узнает обо всём, что творится в Эделе.       Сейчас Орест сожалел только о том, что вряд ли увидит, как свершится правосудие над лживой княгиней, лицемерным княжичем и заигравшимися во власть форелдер-князем и жрецом.       Хотя нет… Было еще кое-что. Орест жалел, что не оставил после себя наследника, который бы смог унаследовать Черен. Яромир, несмотря на все их старания, так и не понёс.       Альфа не знал, сколько прошло времени, прежде чем его решили навестить.       Тяжелая деревянная дверь отворилась. Камеру осветило пламя факела. На пороге появился Мариан. С минуту он рассматривал Ореста, будто бы видел впервые. И только после заговорил: — Ты был прав, эта девушка та еще лживая тварь. — Боюсь спросить, что заставило тебя прийти к такому выводу, Парамон? — Она обвинила тебя в попытке надругаться над ней и шантаже. И хоть я ей сказал, что это невозможно, потому что ты на дух не переносишь женщин, её это мало волнует. Она уже созвала мужей в Палате Заседаний, где дрожащим голосом обвинила тебя. — Ей поверили? — Орест догадывался, каков будет ответ. Но всё же надеялся на лучшее. — Не все. Были те, кто усомнился в её словах. Даже требовали, чтобы суд вершился только в присутствии князя. Этот жрец, Сава… Он постоянно пытался всех заткнуть, еще и слюной брызгал. — Что княжич и его папаша? — Они на стороне этой стервы. Причем видно, что она сама сомневается в своих словах. Вечно на них оглядывалась и запиналась. Потом еще демонстративно упала в обморок. Кстати, её служанка… Та, которая преданная овечка. Она заявила, что ты несколько раз касался её… — Сука! — вспылил Орест, сжав кулаки. — Я не трогал её! Вернее… Трогал, но не в том смысле. Несколько дней назад она не пускала меня в покои, где спрятались княжич с этой сукой. Я силой подвинул Руту в сторону. Не более. — Увы, сейчас мало что решат твои объяснения. Сука потребовала наказать тебя. Княжич с его отцом поддержали её. Еще и этот ублюдок-жрец заверещал, что если этого не сделать, то в будущем ты станешь погибелью всего княжеского рода. Так ему Аск показал. — И когда меня должны казнить? — вопрос прозвучал так спокойно, что Мариан удивился.       На некоторое время повисла напряженная тишина. — Через день, — наконец-то ответил капитан княжеской стражи. — Тебя повесят. — Как милосердно, — скривился Орест. — Миляна, который никому не сделал зла, казнили самым страшным способом, а меня просто повесят? С чего бы? — Княжич упомянул твои заслуги перед государством и твою верную службу Лютеру, вот и «упросил» стерву проявить милость. Тебя казнят во внутреннем дворе.       Генерал стиснул зубы. Внутри него всё клокотало. — Помоги мне выбраться отсюда, Мариан, — в карих глазах отражалось пламя факела. — Я отправлюсь к князю. Только он вправе решать судьбу своих провинившихся военачальников. — Я… — Помоги мне, чтобы я смог остановить это безумие! Или ты не видишь, что эта сука с этими ублюдками избавляются от всех, кто им неугоден? Через время они и до тебя доберутся.       Мариан не спешил с ответом. Тщательно взвешивал все «за» и «против». Если станет известно, что он помог «преступнику» бежать, то его самого казнят. За соучастие. — Почему открыта дверь? — голос княжича Аскольда заставил мужчин встрепенуться.       Орест решил действовать. Оттолкнув Мариана в сторону плечом, выхватил из его ножен меч и набросился на возникшего на пороге княжича.       Вопль, не то ужаса, не то боли, отразился от каменных стен темницы.       Трое крепких альф прижимали Ореста к стене, били по голове, телу и рукам кулаками в латных перчатках, вынуждая бросить меч. Острый клинок сумел только слегка задеть бок Аскольда, вспоров дублет, нижнюю рубаху и пустив немного крови. — Ублюдок! — рассвирепел княжич, прикрывая незначительную рану ладонью. — Ты поплатишься за свою выходку! А ты, Парамон… Почему дверь в камере предателя открыта? О чем вы шептались?       Мариан бросил ничего не выражающий взгляд на сопротивляющегося Ореста. Ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы придумать более правдоподобную ложь. — Генерал Болдо желал увидеться напоследок со своим супругом. Он просил меня устроить им встречу. — Точно? — недоверчиво переспросил Аскольд. — Почему бы им не устроить встречу? — голос княгини заставил Ореста оскалиться. Как оказалось, всё это время Эсфирь пряталась за спиной княжича. — Пусть омега увидит, как казнят его мужа-изменника. Мариан, отправь кого-нибудь в Черен. Дадим же супругам свидиться в последний раз. — Сука! — выпалил генерал Болдо, наградив девушку страшным взглядом. — И что особенного в твоей вонючей дырке, что ты так легко манипулируешь этими дураками? Думаешь, что тебе всё сойдёт с рук? Лютер уже знает всю правду. И о твоих блядках с трусливым княжичем, и о заговоре со жрецом Аска.       Эсфирь побледнела. Посмотрела на Аскольда, ища защиты, но тот только стонал и корчился от боли, прикрывая рану в боку.       Поджав губы, княгиня подобрала тяжелые юбки, чтобы тут же поспешно удалиться.       Аскольд последовал за ней, причитая и требуя к себе лекаря.       Мариан ушел молча. Даже не взглянул на Ореста, которого отпустили, чтобы снова запереть в камере.       Едва заперли дверь, как опальный генерал грязно выругался.       Он жалел, что так и не прирезал никого из этих тварей, плетущих интриги за спиной Лютера.

***

— Тварь! — крикнул Лучезар, ни к кому конкретно не обращаясь. Столкнул со стола тяжелую вазу, привезённую несколько веков назад из Замарада, отчего та разбилась.       Слуги тут же бросились убирать осколки, боязливо поглядывая на форелдер-князя. — Отец, от ваших криков голова начинает болеть, — вымученно простонал с кушетки Аскольд. Лекарь осмотрел его рану, обработал и наложил перевязь. Уверил, что никакой опасности для жизни княжича нет, а на боку после останется незначительный шрамик. — Нужно было казнить Болдо немедленно! — не желал униматься Лучезар. — Тогда бы ничего не произошло. — Генерал понесёт соответствующее наказание, как только в замок доставят его супруга, — вмешалась Эсфирь, поглаживая свой живот. Она лелеяла надежду вскоре почувствовать первые толчки своего сына. — Яромира? — удивился омега. Он не вспоминал о племяннике с тех пор, как побывал последний раз в Черене. — Пусть простится с мужем, — загадочно улыбнулась княгиня. — В конце концов, генерал Болдо хотел именно этого. — Что-то не так, отец? — Аскольд заметил, как переменился в лице родитель. Приподнялся на локтях. — Нет… — быстро взял себя в руки Лучезар. — Весьма благородно с твоей стороны, Эсфирь.       Он так и не рассказал никому из них о том, что у Яромира есть родство с их семьёй. Никому кроме Лютера.       Лучезар с тревогой посмотрел на жреца Аска. Тот давно служил их семье, роду Корнов. И знал, что Милош, отец Яромира, был аннадом Леслава Гурия. Сава мог выдать эту неприятную тайну. Но пока молчал. Молчал, потому что пока не знал, как выгодно можно её использовать против Корнов.

***

      Яромир сидел на коне перед Марианом, до побелевших костяшек сжимая луку седла обеими руками. Была уже глубокая ночь, когда альфа явился в Черен и ничего не объясняя, потребовал видеть младшего супруга Ореста. Мариан рассказал обо всём случившемся после того, как они остались наедине.       «Что творится в голове у этой крестьянки? — недоумевал Яро. — Воистину, жена, достойная своего мужа-князя. Такая же ебанутая».       Если бы Мариан не сказал, что выполняет приказ, то омега никуда бы и не поехал. У него были свои недомолвки с Орестом. Свои причины, чтобы не испытывать жалости к судьбе мужа. Но… Яромир понимал, что если не станет Ореста, то «спокойной» жизни придёт конец. Пока мужчина ему покровительствовал, в Черене слушались опального лорда. Даже Амин, который больше всех задирал нос и чуть ли не строил из себя хозяина, был вынужден склониться. Да и в лице Ореста была хоть какая-то защита от неадекватных действий князя Лютера. Пусть своеобразная, но всё же.       Если Ореста не станет, то всего этого Яромир лишится. Его просто выдворят из Черена. По закону, омега или девушка, так и не сумевшие заиметь детей в браке, после кончины супруга оставались ни с чем. Их либо отсылали обратно в семью, вернув им их приданное, либо отправляли в берёзовую рощу молить богиню-мать Бирку о снисхождении.       Что в таком случае ждёт Яро? Ничего хорошего.       В памяти всплыли слова Сонбахара: «Твоя жизнь в опасности. Не только Лютер желает тебе зла, но и еще кое-кто. Скоро ты останешься совсем один, Яромир. Твоя короткая жизнь оборвётся внезапно и мучительно. Разве этого ты хочешь? Вряд ли. Скорее всего, мечтаешь о спокойной жизни в достатке, в роли заботливого отца. Я могу это дать тебе. Могу сделать так, что ты останешься жив. Взамен я попрошу совсем немного».       Омега не сомневался, что кровожадный бог знал о чем-то подобном. Жрецы всегда твердят, что боги способны зреть будущее.       Яро ничего не замечал, погруженный в собственные мысли. Лихорадочно соображал, что же ему делать. Если Ореста всё же казнят, то у омеги не останется другого выбора, кроме как бежать. Бежать прочь из Северена. А куда? Да хоть в Солсетур, лишь бы подальше отсюда. Всё ради выживания.       В Эдель они приехали ранним утром.       Мариан всю ночь загонял своего коня, не произнеся ни слова. А может и говорил что-то, просто Яромир ничего не слышал. Тело омеги болезненно ныло от напряжения.       Он позволил капитану княжеской стражи снять себя с седла. Морщась от боли в затёкших ногах, последовал за альфой.       Наверняка члены правящей семьи всё еще спали. Но слуги и стража уже суетились за работой, стараясь сильно не шуметь.       Мариан провёл омегу в темницу. Всё так же молча, лишь время от времени оглядываясь через плечо.       По спине Яромира пробежал холодок. Он ведь и сам здесь уже когда-то бывал, заключенный в одну из камер по воле безумного князя. И теперь юноша вновь был здесь, но в качестве гостя.       Мариан остановился у одной из дверей. Снял со стены масляную лампу. Отворил дверь, пропуская Яро вперёд.       Орест стоял посреди камеры, морщась от света. Его лицо покрывали синяки. — Принеси спирт, Мариан, — велел генерал. — Хочу напоследок промочить горло. Только побольше.       Капитан стражи молча кивнул, оставив супругов наедине. Не забыв оставить им лампу и запереть дверь на замок. — Что ж, видимо, мы с тобой видимся в последний раз, Яромир, — горько усмехнулся Орест, подойдя к омеге вплотную. Коснулся его лица, большим пальцем провёл по губам. — Девка ответит за это, — полушепотом ответил омега. — Она не имеет никакого права отбирать у меня твою жизнь. — О, я польщен, что несмотря на всё, что было между нами, ты говоришь подобные вещи. — Как бы там ни было, вы не самый худший муж, генерал, — Яро даже не думал отстраняться, когда Орест заключил его в объятия. — Лжешь ведь, мальчишка, — коротко рассмеялся тот. — Даже не стыдишься этого. Мы ведь оба знаем, что я тебе был выгоден, как защита от Лютера. Нашел ведь способ, как меня можно использовать.       Обветренные губы Ореста коснулись мягких губ Яромира. Так непривычно нежно. — Вот… — альфа снял с пальца рубиновый перстень, вложил его в ладонь супруга. — Черен теперь твой. Ты справишься. Только выживи. Найди способ прожить как можно дольше. И если надумаешь кого-то убить, то убивай наверняка. — Орест? — Яро растеряно смотрел на него, сжав перстень в руке.       Щелкнул ключ в замочной скважине.       Мариан вернулся с кувшином спирта, протянул его Оресту. — Стерва уже проснулась. Велела палачам готовиться. — Рано она радовалась, — усмехнулся Орест.       Хлебнул глоток из кувшина. Сделал пару шагов в сторону, поднял с пола масляную лампу. — Мариан, выведешь мальчишку отсюда. Пусть скачет обратно в Черен. А ты… — генерал пристально посмотрел на Яромира. — Если больше ничего не останется, то беги к Лютеру. Ластись к нему. Заглядывай в глаза, но не отталкивай. Князь одержим тобой сильнее, чем крестьянкой. Если кто-то тебя и сможет спасти, то только он. — Что ты делаешь? — казалось, что омега не слушает его. С удивлением он наблюдал за тем, как Орест вылил на себя содержимое кувшина. А когда понял, к чему всё это, то попытался помешать.       Но Мариан сумел его перехватить, оттаскивая назад.       Орест разбил масляную лампу о свою голову. Слабый огонёк, едва коснувшись спирта, тут же ярко вспыхнул, стремительно охватывая альфу. — Орест! — Яро попытался вырваться из рук Мариана, с ужасом наблюдая за мучительной смертью мужа. — Нет! — рявкнул капитан стражи, силой вытолкнув омегу в коридор и заперев дверь камеры. Он прислонился к ней, подпирая. Стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на истошные крики генерала. — Не подходи, омега! — Вы знали, что он собирается сделать! Вы позволили ему… — голос Яромира дрожал. Он смотрел на дверь огромными от ужаса глазами. — Умереть с честью? Да, позволил! — ощерился Мариан. — Для военачальника нет большего позора, чем быть повешенным за преступление, которого он не совершал. Его собирались казнить за посягательство на честь княгини. Думаешь, что хоть кто-нибудь вспомнил о том, что Орест ненавидит женщин?       Альфа вздохнул.       Орест со всей силы стал биться в дверь. На третий раз у него получилось сдвинуть Мариана с места и выбраться наружу. Он уже не кричал. Охваченный пламенем, альфа сделал несколько тяжелых шагов в сторону Яро. Рухнул на колени, а после завалился на бок.       Яромиру пришлось сделать над собой усилие, чтобы не закричать. Бледный, испуганный, он наблюдал, как пламя становилось слабее, обнажая страшно обгоревшие участки плоти. — Капитан? Что случилось?       Голос стражника, прибежавшего на шум, заставил омегу медленно повернуть голову в сторону. Но лишь для того, чтобы увидеть, как Мариан всадит ему меч со спины. Острый клинок вышел из-под груди, роняя крупные капли крови. — И как только этому дураку хватило ума передать генералу спирт и масляную лампу… — достаточно громко сказал капитан, многозначительно глядя на Яромира. Рывком вынул меч, позволяя телу упасть. — Ты вернёшься в Черен с телом своего мужа. Но не сейчас. Для начала надо предстать перед княгиней. Возможно, она даже соизволит изобразить соболезнование.       Яро так и не сдвинулся с места. Смотрел на обгоревший труп мужа. Их отношения были не простыми. Орест убил его ребёнка. Только за это омега ненавидел мужа. Ненавидел и желал смерти до тех пор, пока не понял, что наличие альфы — это хоть какая-то защита от Лютера. Желание смерти прошло. А ненависть… Она ушла. Исчезла в тот же самый момент, когда Орест вложил в руку Яромира свой перстень, тем самым даруя омеге своё имение и земли.       Юноша вздрогнул, когда на его плечо легла рука Мариана.       Коридор темницы стал наполняться стражниками.

***

      Эсфирь тошнило. Тщетно прикрывая рот и нос надушенным ситцевым платочком, она старалась не смотреть на обгоревшее тело генерала Болдо. Не понимала, как всё могло так обернуться?       Эсфирь проснулась сама, в хорошем расположении духа и предвкушала позорную казнь Ореста, а потом её огорошило ужасным известием.       Из доклада Мариана выходило так, что он доставил омегу Болдо чуть позже рассвета, сопроводил в темницу и позволил супругам побыть немного наедине. Капитан собирался сообщить княгине, что приказ выполнен. Но уже на полпути решил вернуться, якобы сомневаясь в чем-то. Когда Мариан вернулся, то омега лежал в коридоре без сознания, а стражник закрывал собой дверь. Лишь оттолкнув последнего, охваченный пламенем Орест вышел из камеры, чтобы испустить последний вздох рядом со своим супругом.       История звучала более, чем правдоподобно. — Очевидно, у генерала Болдо был сговор с тем стражником, — заметил Сава, коснувшись золотых монет, вплетённых в бороду. — Жаль, что вы его убили, капитан.       Эсфирь вперилась взглядом в Яромира, который всё это время стоял ближе всех к трупу мужа и продолжал смотреть только на него.       «Любовь Лютера так же лжива, как и твоя натура, — калёным железом вгрызались в сознание слова Ореста, выжигая печать боли. — Перед самым военным походом он покинул Эдель первым не для того, чтобы поспешить к восточным границам Северена. О нет. Он уехал в Черен, чтобы попытаться подмять под себя Яромира. Твой «любящий» муж до сих пор одержим мальчишкой, которого сам же лишил всего… Я сам застал его за тем, как он прижимал омегу к стене и лапал его. Даже когда Лютер привёз тебя, он забывал о тебе всякий раз, когда рядом с ним оказывался Яромир. Когда всех Гуриев убили, князь изнасиловал мальчишку прямо на жертвеннике, в крови его родни. И после того, как кинул в темницу, призывал его к себе. Если гнев Лютера хоть немного сменится на милость по отношению к Яромиру, то от тебя тут же избавятся…»       Княгиня не понимала, что такого особенного в этом омеге. Симпатичный, немного полноватый, ну и всё. И именно он её соперник. — А ты чего молчишь? — Эсфирь сжала подлокотники. — Насколько я знаю, детей у вас с генералом нет. И теперь, когда он мёртв, тебе некуда идти. Разве ты не должен просить, чтобы я позаботилась о твоей судьбе?       Наконец-то Яромир поднял на неё взгляд. Тёмно-синие глаза, пугающие своей холодной неподвижностью, заставили Эсфирь поёжиться. — Мой дорогой покойный супруг уже позаботился о моей судьбе, — холодным, словно сталь голосом ответил омега, подняв над головой сверкающий рубиновый перстень. — Отныне Черен принадлежит мне. Единственное, о чем я могу просить Государыню, так это позволить мне увезти тело мужа домой.       По Палате Заседаний пошел ропот.       Княгиня не смогла скрыть своего недовольства. Требовательно посмотрела на верховного жреца Аска. Уже собиралась высказать своё мнение по этому поводу, но её опередил Лучезар. — Предсмертное желание покойного обязательно должно быть исполнено, — форелдер-князь до боли сжал плечо Эсфирь, призывая её молчать. — Генерал Болдо поступил весьма великодушно. Полагаю, он достоин права упокоиться в родной земле. Ведь так, Государыня?       Княгиня стиснула зубы. Она не хотела отпускать Яромира. Он не должен жить! — Помнится, раньше был обычай, согласно которому хороший младший муж или жена обязаны были взойти на погребальный костёр, чтобы сопровождать своего мужа в другом мире, — твёрдым голосом напомнила Эсфирь, не обращая внимания на боль в сжатом плече. — И как хорошо, что эти времена давно миновали! — резко перебил её Лучезар. Наклонился, зашипел ей в ухо. — Хватит выделываться. Мальчишка никакой опасности не представляет для нас. Отпусти его с миром.       Княгиня гневно сверкнула глазами. — Парамон, выделите вдовцу нескольких людей. Пусть сопроводят его с трупом до Черена. — Наша Государыня воистину милосердна, — громко пропел верховный жрец Аска, стукнув по полу посохом.       Эсфирь поднялась с трона. Уже собиралась уходить, но остановилась. В дверях стоял Аскольд, который пропустил всё. И сейчас, придя под самый конец, он смотрел отнюдь не на Эсфирь, а на Яромира.       «Он и с ним спал, — поджала губы девушка. Биляна ей в подробностях рассказывала, как княжич приглашал опального лорда в свои покои. — Чем же вас всех околдовывает этот мальчишка?»       Однако, на лице Аскольда не было заметно ни симпатии, ни чего-то еще, из-за чего стоило бы переживать Эсфирь. Княжич смотрел на Яромира, как на какую-нибудь статую. Равнодушно, даже со скукой.       Это успокоило княгиню.       Лучезар покинул Палату Заседаний быстрым шагом. Подхватил сына под локоть, уводя прочь.       Эсфирь пришлось поспешить, чтобы не отстать. — Я уже отправил письмо князю Ламонту, — тихо говорил форелдер-князь. — Ответ придёт скоро. И если Ламонт примет наши условия, то очень скоро ты женишься на княжне Марне. — Аскольд не хочет жениться на какой-то там княжне! — выпалила им в спину Эсфирь, не скрывая своей злости.       Отец с сыном остановились. Повернулись к ней. — Это политика, девочка, — Лучезар поморщился. — Там нет места всяким «не хочу». А тебе стоит унять свою жажду кровопролития. Думаешь, что став княгиней, ты теперь вправе делать всё, что захочешь? Чем тебе не угодил этот омега? — Он был любовником Лютера! Мой муж изменял мне с ним. — И что? Где ты, а где этот мальчишка? Все альфы изменяют. Лучше начни думать о ребёнке. — Аскольд! — Эсфирь стало тяжело дышать. Ей начало казаться, что она задыхается. — Скажи что-нибудь. Ты ведь обещал, что мы будем вместе. — Тебе лучше отдохнуть, Эсфирь, — достаточно холодно ответил княжич, отведя взгляд.       Девушка была готова расплакаться. Она не понимала, чем заслужила такое отношение? Не понимала, почему Аскольд так резко менялся, когда рядом с ними оказывался Лучезар?       Единственное, что понимала Эсфирь, так это то, что необходимо избавиться от всех, кто стоит на пути её спокойной и счастливой жизни. Лютер, Яромир, Лучезар, жрец Сава… Они все должны умереть!

***

      Казалось, что обратно в Черен они добирались вечность. Стражники, сопровождавшие их, постоянно косились то на труп Ореста, накрытый плотной тканью в телеге, то на Яромира, ехавшего верхом впереди всех.       Сам же омега пребывал в раздумьях. Он пытался понять, по какому принципу Эсфирь избавляется от людей, окружающих её. Миляна убили, потому что он был мужем Аскольда. А как говорил Орест, княгиня с княжичем завели интрижку. Решили избавиться от мешавшего им омеги. Ореста собирались казнить, потому что он докладывал об изменах Эсфирь Лютеру. Но чем же не угодил сам Яромир?       Тем, что когда-то спал с Аскольдом? Тем, что Лютер имеет к нему странный интерес?       Но разве глупая девка не понимает, что ей вообще не о чем волноваться? Как только у Лютера появилась Эсфирь, практически сразу у Аскольда пропал интерес к Яро. Княжич, как и всякое завистливое дитя, считает, что «игрушки» старшего брата интереснее.       Про себя омега решил, что если княгиня сглупит и действительно попытается причинить ему вред, то ничего не останется, кроме как последовать совету Ореста и попросить помощи у Лютера. Вряд ли князю понравится, что кто-то еще пытается разделаться с его «жертвой».       Только… как было бы прекрасно, умри Лютер на войне, а Эсфирь — в родах. Но увы, вряд ли подобное случится. Раз Орест заговорил о князе, значит, тому больше не угрожает опасность. Вот только при дворе все до сих пор сетуют, что Лютер тяжело ранен и не может вести свои войска.       Уже подъезжая к воротам поместья, Яромир вспомнил о существовании Амина. Бета, который всегда имел виды на владения Ореста, вряд ли смирится с решением покойного хозяина. Скорее всего, решит избавиться от Яро, чтобы заполучить Черен.       «А ведь я просто хочу спокойно жить, — про себя вымученно застонал омега. — Разве я многого прошу?»       Едва они въехали во двор, как люди из княжеской стражи тут же повернули назад. Они должны были немедленно вернуться в Эдель.       Яромир спешился. К нему стали подходить люди. — Подготовьте погребальный костёр! — велел он, убрав с трупа покрывало. — Наш господин должен уйти в лучший мир по всем обычаям.       Слуги и стражники громко воскликнули.       На закате останки Ореста предали огню. Яромир сам возложил на ложе из сена и хвороста, пропитанных маслом и вином факел. Он стоял ближе всех, лицом ощущая невыносимый жар. Пламя гудело, высоко вздымалось вверх.       Запах горелой плоти вызывал тошноту, но Яро продолжал стоять на месте. Наблюдал за тем, как огонь пожирает тело Ореста, чтобы потом оставить лишь пепел. — Сука! — резкий рывок назад опрокинул Яромира на спину. Чья-то нога прилетела точно по лицу. — Это всё из-за тебя! С твоим приходом в Черене начались проблемы!       Омега поднялся. Сплюнул кровавую слюну.       Вокруг столпились люди. Домашние слуги, стражники, крестьяне. Они все пришли проститься со своим хозяином, Орестом Болдо. И все смотрели на Яромира со смесью ненависти и презрения.       А во главе них был Амин. — Ты приносишь одни только несчастья! — вскричал бета, пальцем указав на Яро. — Наш господин умер из-за тебя! — Орест перешел дорогу княгине! Это она повинна в его гибели! — Ложь! — крикнул кто-то из крестьян. — Наша княгиня из народа! Она добрая и милосердная. — Пустой! — крикнула какая-то старуха. — Сам пустой, так еще и наши земли отравил, сделав их бесплодными! — Уже который год мы голодаем. — Я делился с вами едой и питьём, когда вы в этом нуждались! — парировал Яро, невольно отступая. Спину обдало жаром погребального костра. — Твои жалкие подачки… Разве они стоят чего-то? — Наш господин умер. Его владения остались сиротами. В память о нашем хозяине, я возьму на себя это бремя и не позволю Черену впасть в разруху!       Голос Амина звучал громко. Уверенно. И люди поддержали его. — И ты готов нарушить последнюю волю своего господина? — с вызовом в голосе бросил Яромир, сделав шаг вперёд. — Перед смертью Орест передал Черен под моё управление. Это кольцо — доказательство моих слов!       Предъявленный перстень отражал свет пламени.       На мгновение все умолкли. Уставились на кольцо, которое много раз видели на пальце Ореста.       Ненадолго Яро поверил в свою скромную победу. Но лишь до того момента, как заговорил Амин: — Откуда нам знать, что ты не снял перстень с трупа?       Он коротко рассмеялся. Обвёл взглядом толпу людей. — Избавимся от него, и наши земли снова начнут плодоносить.       Люди поддержали его криком. — Не подходите! — выхватив из костра горящее полено, Яромир принялся им размахивать перед собой, защищаясь. — И на что ты только рассчитывал, омега? — Амин нисколько не скрывал своего ликования.       Стражники первыми бросились к Яро. Их кулаки обрушились на его тело и голову. Выбили из рук полено. Повалили на землю.       Крестьяне и слуги набросились следом. Пинали ногами, били всем, что было у них под рукой.       Несколько мужчин вцепились в волосы Яромира, рывком заставили его подняться, чтобы толкнуть спиной на погребальный костёр. Пламя немедленно перекинулось на омегу, пожирая волосы, одежду.       Яро попытался встать, но его снова и снова толкали назад.       От боли разум взрывался. Из груди вырвался крик.       Казалось, что пламя проникает под кожу, обжигая кости, внутренности.       Яромир слышал их смех. Смех людей, о которых он заботился последние полтора года. Смех предателей, которые ответили злом на его доброту.       Злость и обида присоединились к боли. Слились в единое чувство жгучей ненависти.       Из груди омеги вырвался гневный рёв. Он не умрёт. Не сегодня. Не так.       Взобравшись с ногами на погребальный костёр, Яро перекатился, чтобы упасть с другой стороны. Отполз в сторону, и тут же на него обрушилось ведро воды. — Неужели не хочется умирать? — Амин снова навис над ним. — Радуйся, ты сейчас так уродлив, что ни один альфа, ни один бета не захочет повеселиться с тобой.       Яромир пропускал его слова мимо ушей. Заставил себя подняться, пошатнулся. — Союз Весны и Осени… — прошипел он, глядя на Амина горящими глазами, — да будет так! — Что ты несёшь? — бета подошел ближе, но лишь для того, чтобы ударить по лицу. — Тебе пламя выжгло мозги?       Со стороны толпы раздались крики ужаса.       Стражники достали мечи. Слуги и крестьяне стали повторять имя бога-отца Аска, призывая его на защиту. — Да что там еще?! — ощерился Амин.       Пламя погребального костра практически потухло.       Глаза беты широко раскрылись.       Из обуглившегося трупа появилось существо с черно-серой змеиной чешуёй. Ветер трепал набедренную повязку, развевал багровые волосы. В лучах закатного солнца хищно поблескивала серебряная маска, переходящая в черный венец. — Вот и нужно было доводить до такого? — существо ощерилось, демонстрируя железные клыки. — Сгинь, чудище! — крикнул кто-то из крестьян. — Мы не желаем тебя видеть! — Как вам будет угодно, — Сонбахар шире усмехнулся.       Из-под его ног вырвалось бушующее пламя, которое волной перекинулось на людей, что ближе всех стояли к нему.       Их истошные вопли заставили Яро вскинуть голову. С удивлением он обнаружил, что многие из людей хватаются руками за лицо, хотя огонь бродил по их одежде и волосам. И лишь некоторые просто метались из стороны в сторону, воя от боли не человеческим голосом.       Один из таких рухнул рядом с Яромиром. Из глазниц вытекали лопнувшие глазные яблоки.       Амин с визгом отпрянул назад. И едва попытался убежать, как его тело пронзила острая боль. Его руки вывернулись под неестественным углом.