Прометеева трагедия

      Губы Серины жгло от удара.       У матери всегда была тяжелая рука. Ее пальцы, неизменно увешанные не по размеру крупными перстнями, всегда оставляли после себя глубокие царапины.       У Серины были именины. Двенадцатые.       Ей не закатывали пышный прием, какой устраивали Дариусу, не звали гостей, столы в этот день в их дворце не ломился от яств.       Однажды, лет в шесть, Серина спросила, почему.       Мать ответила, что то, что такой ребенок, как Серина, прожил еще один год — не повод для гордости.       Отец ответил, что это чтобы защитить Серину от злых людей. И поставил перед ней целый персиковый пирог, испеченный только для нее. Персиковый пирог у Серины был любимым.       Но в этот раз не было ни поздравлений, ни пирога, ни подарков — отец вот уже месяц как уехал в столицу по вызову Цитадели, и вернуться ко дню именин дочери просто не успеет.       А мать просто забыла. Ну или сделала вид.       — Хватит на меня так смотреть! — визжала леди Вальден. — Не смей так смотреть, я сказала!       Но Серина смотрела. Так, как она давно научилась на них смотреть на них обоих: безразлично, глазами, полными скуки. Потому что знала: именно этот взгляд пугал что мать, что недалекого Дариуса до истерики.       Мать отвесила ей пощечину, и Серина пошатнулась, запнувшись о стоявший рядом стол. Она больно ударилась бедром, прямо костью. Наверняка завтра с утра будет синяк.       — Грязная еретичка! Бесполезная дрянь! Как ты смеешь.?!       Кроме Дариуса и матери в библиотеке никого не было. Серина не любила, когда прислуга мельтешила, пока она читала, а мать — когда прислуга наблюдала, как она из благовоспитанной леди превращалась в истеричную сумасшедшую.       Ничего.       Немного подождать — и мать выбьется из сил. Рухнет в кресло, прижимая руку ко лбу так, как будто она тащила на своих благородных плечах неимоверную ношу, и ни одна живая душа ей в этом не помогала.       Да. Быть дважды неудачницей в глазах общества, наверное, тяжело. Везение Ирэллы Вальден закончилось, когда она вышла замуж за Магистра Заклинателей Домериуса Вальдена, который на тот момент был вдовцом и на пятнадцать лет ее старше.       А потом родился Дариус — первая ее неудача. Нет, сначала мать была уверена, что Дариус — воплощение всех ее мечт. Первый ребенок — и сразу мальчик. Он демонстрировал дар с малых лет. Но, к сожалению, годы шли, а дальше мелких фокусов обучение Дариуса так и не продвинулось, и слабость дара наследника бросила чернейшую тень на древнейшую семью Магистра Домериуса.       Хотя что отец, что Серина предполагали, что дело было вовсе не во врожденной слабости Дариуса. Просто Ирэлла Вальден так сильно оберегала драгоценного сына, так долго отравляла его разум своими мечтами об его исключительности, что своими руками превратила сына в немощного мечтателя, уверенного в том, что когда-нибудь все, что наобещала ему его глупая мать, само упадет ему в руки. А как же иначе?       Затем она забеременела снова. Она возлагала на второго ребенка такие надежды, что почти забыла о Дариусе. За что потом, когда она родила девочку, расплачивалась с ним еще большим потакательством, не рассчитавшись, по мнению охотно пользовавшегося ее чувством вины Дариуса, до сих пор. «Девочка. — Как Серине рассказал Дариус, сказала мать, как только ее родила. — Не очень удачно, но, может, хоть ее Поток принесет нам пользу».       Но нет. Ирэллу Вальден снова постигла неудача, на этот раз еще более страшная, еще более позорная, чем первая.       Родители долго ждали снисхождения Токамар на Серину. Но ни в три, ни в четыре и ни в пять лет Серина так и не продемонстрировала хоть малейшей связи с Потоком. На шестой они свои надежды оставили.       Но горечь поражения… Это не оставляло Ирэллу Вальден никогда. И, как не могла забыть об этом она, Ирэлла Вальден не позволяла об этом забыть и младшей дочери.       Да, у ее матери была очень тяжелая жизнь.       — Ты что творишь! — громыхнул по библиотеке зычный мощный голос.       Серина вскинула голову.       В дверях, запыхавшийся, прямо в грязном дорожном костюме, стоял отец, смотря распахнутыми в шоке глазами.       — Серри! — подбежал он к ней, тут же прижав к себе, закрывая от матери своей спиной. — Серри! — все повторял он, осматривая ее лицо, царапины, что оставили перстни матери на щеке, и покрасневшую скулу. — А ты куда смотрел?! — гаркнул он на втянувшего голову в плечи Дариуса.       Серина только рассмеялась:       — Папа! — кинулась она к нему на шею, вдыхая дорожный запах. От отца тянуло вечерней прохладой и загнанной лошадью.       Он смог приехать! И даже успел!       — Серри, милая, мне так жаль! Доченька…       А Серине жаль не было. Нет, было, конечно — мать и Дариуса, варившихся в своем глупом бессилии. Но себя ей было не жаль — у нее был отец. Глядя на того, кем растет Дариус, не сложно было догадаться, что жалеть ее стоило бы, если бы у Серины была мать.       Отец отпустил Серину, на пятках развернувшись к жене:       — Ты обещала! Ты обещала мне, что не тронешь ее и пальцем! Я закрыл глаза на твое пренебрежение дочерью, думая, что это лучший выход, что пусть ты не проявляешь к ней любви, так хоть не трогаешь! Но вот, что ты вытворяешь, когда меня нет дома?!       — Домериус! — визжала мать. — Ты не понимаешь! Она нас всех погубит! Она задает вопросы!       — Все дети задают вопросы, Ирэлла!       — Она задает вопросы о Потоке! Также как они!       Они.       Скептарианцы.       С тех пор, как стало понятно, что именно из себя представляет Серина, это слово никогда не произносилось в их доме.       — Она опасна! Для нас, для нашего мальчика! Как ты это не понимаешь?! А если она скажет что-то подобное на службе?! В Храме!       Отец повернулся к ней, присев и взяв за руку:       — Серри, что ты хотела узнать? Ты поэтому взяла книгу о Потоке?       — Да, — кивнула она. — Я хотела узнать, может ли наука дать Поток таким, как я.       Отец выпрямился, отпрянув. И тут же схватил ее, прижимая к себе:       — Ох, Серри! Мать права — это очень опасные вопросы. Их нельзя задавать, кому попало.       — Я и не задавала, я читала, — подала Серина плечами. — Матушка стала ругаться, что я должна читать не библиотечные книги, а Свитки Токамар, и спросила, что я такого пытаюсь там найти. Я ответила.       — С матерью мы поговорим потом, — метнул отец взгляд стальных глаз на жену. — А сейчас давай съедим твой любимый пирог и я покажу, что тебе привез? — он улыбнулся: — Обещаю ответить на все твои вопросы, но только если ты пообещаешь, что впредь про Поток ты будешь спрашивать только меня. Договорились?       — Пирог с персиками? — улыбнулась Серина.       — Конечно, с персиками! С именинами, дочка! — отец повернулся к матери с Дариусом: — Все вон! Я желаю провести время с дочерью!       Отец тогда рассказал ей про Войны Раскола.       Как ученые, работая магами вместе, хотели раскрыть секрет Потока, чтобы заполучить его и себе тоже. Как они ставили на магах эксперименты, которые их убивали. И как возмутившиеся маги пошли на ученых войной — и победили. И с тех пор научные институты лежали в руинах, лаборатории и научные трактаты были под строжайшим запретом. А вопрос, что же на самом деле есть Поток и можно ли его воссоздать в тех, в ком его нет, так и остался без ответа.       У отца были несколько коллекционных учебников с тех времен. Они были у многих знатных семей, их хранили в особых секциях библиотек в качестве трофеев. Он разрешил Серине их читать, строго-настрого запретив ей хоть кому-нибудь об этом говорить.       Серина спросила:       — А что мешает матушке просто рассказать о том, чем я интересовалась, чтобы меня отправили в Скептарии? Ее с Дариусом никто не осудит, а от меня и тебя она избавится.       Отец, посмотрев на Серину, ответил. Очень серьезно:       — Единственное достижение твоей матери — это то, что она замужем за Магистром. Пока она цепляется за него — она ничего не посмеет сделать.

***

      — Серина, дорогая, — сказала ей мать за завтраком. — Как поешь — приведи себя в порядок. Фалконеры приехали в свою резиденцию, и мы все приглашены.       — Отец поедет с нами?       — Нет, — поджала губы мать. — Он занят. Как и всегда.       Серина только молча кивнула, доедая яблоко.       И замерла.       Мать никогда не брала ее с собой куда бы то ни было. Для всего их окружения дочь Вальденов была ужасно болезненным ребенком, едва ли встававшим с постели на протяжении всей своей жизни.       — Почему вы берете меня с собой, матушка? — спросила Серина, глядя прямо ей в глаза. Язык заколола кислота яблочного сока.       — Дорогая! — всплеснула мать руками, словно Серина была какой-то смешной дурочкой, оторванной от жизни и не понимавшей элементарных вещей. — Тебе уже шестнадцать! В твоем возрасте давно пора заводить знакомства со сверстниками. Тем более, такими. Ох, тебе обязательно понравится наследник Фалконеров! Весьма галантный молодой человек, воспитанный и хорошо образованный, Фалконеры возлагают на него такие большие надежды! И он весьма красив.       «Весьма красив».       «Тебе понравится».       Серину передернуло.       Она смотрела на мать во все глаза, не желая верить своей догадке до последнего:       — Это имеет какое-то отношение к практике «разделения Потока»? — прошептала она.       Мать, пившая вино с самого утра, замерла с бокалом в руке.       — Серина, — вздохнула она. — Это шанс. Наследник Фалконеров — очень сильный маг, если он сможет поделиться с тобой своим Потоком, весь наш позор…       — Это отговорка для законченных извращенцев! — хлопнула Серина по столу так, что зазвенели приборы.       — Следите за языком, юная леди! — прикрикнула на нее мать. Она сделала глоток вина. И прошипела: — Ты поедешь. И сделаешь все, как надо, маленькая ты дрянь! Ты живешь в этой семье уже шестнадцать лет — так сделай для нее хоть что-то!       Серина оцепенела. Ее как будто приморозили к стулу.       Она всегда знала, что мать была сумасшедшей. В последние пару лет, когда Ирэлла стала гораздо больше пить, разум ее помутнялся все чаще, даже когда она была трезва.       Но…       Даже если она никогда не была Серине матерью, она ведь была женщиной. Как она могла? Как?       Практика разделения Потока была негласной. О ней все знали, но никто не говорил об этом вслух. Потому что это было настолько мерзко, что даже просто мысль о том, что кто-то может поступить так с собственными детьми, заставляла себя чувствовать извалявшимися в грязи.       Маги очень трепетно относились к процессу соития двух волшебников. Для них это был не просто физический процесс, благодаря Потоку в их жилах это была возможность соединиться с самой сутью избранника. Потому Цитадель не признавала разводов, как и карала законом измены или убийства партнера теми, кто устал от своих супругов.       И из этого трепета родилось суеверие, будто, если неодаренный ребенок магов возляжет с одаренным, есть шанс, что дар пробудится.       Это никогда не срабатывало. Не было ни единого случая, когда бы эта практика помогла.       Серина, сжимая вилку в кулаке, смотрела на мать, готовую торговать собственной дочерью ради своих больных амбиций. С самого детства она клеймила Серину чудовищем, заставляла сдирать колени в молитвах Потоку, таскала по всем Жрецам, включая самого Святого.       Вот это — праведность, о которой мать все время повторяет?       Вот это — та мораль, которой Серина не в силах соответствовать по самой своей сути?       И это скептарианцы — чудовища?       Как это выглядело в голове Ирэллы? Она приводит свою дочь в дом Фалконеров, они все вместе добродушно пьют чай, а потом их наследник уводит Серину в свою спальню? Или чаепития не будет? Зачем растрачиваться на гостеприимство для ущербной — можно сразу подложить ее под захотевшего развлечься волшебника?       — Как ты сможешь спать после этого, мама? — прошептала Серина.       И как Ирэлла собиралась смотреть после этого Серине в глаза, зная, что ее дочь никогда не забудет руки этого ублюдка, его пыхтение над ней, его…? Его между ног.       В разговор встрял Дариус:       — Сестрица, скажи спасибо, что мать нашла для тебя молодого Фалконера. Это мог бы быть и какой-нибудь старик старше нашего отца.       — Закрой рот, Дариус!       Ирэлла взвизгнула:       — Не смей так говорить с братом!       — И вы тоже, леди Ирэлла, — в голосе Серины был такой холод, что, будь она и вправду магом, заморозила бы всю столовую, — закройте, пожалуйста, рот.       Она не дожидалась, пока уже захмелевшая Ирэлла соберет остатки мыслей в кучу, и вскочила с места, кинувшись к дверям.       Серина бежала так быстро, как никогда не бегала. Она летела.       Двери, картины на стенах, пол под ногами — все смазалось. Она видела только лестницу. Двадцать три ступеньки наверх, на второй этаж, где в конце был кабинет отца.       Серина слышала топот за своей спиной. За ней бежал Дариус.       Она перескакивала по две ступеньки за раз, на середине чуть не запутавшись в платье и едва удержавшись за перила, чтобы не оступиться.       Осталось всего четыре. Всего четыре ступеньки — и рукой подать до отцовского кабинета.       Ее схватили за волосы, потянув вниз, она так и не успела ступить следующий шаг.       — П…!       Дариус, все еще вцепившись ей в волосы, притянул Серину к себе, зажал ей рот рукой, вдавливая пальцы в челюсть.       И тогда Серина всадила в эту руку вилку.       Она так и не отпустила ее, так и сжимала в руке все время, пока бежала.       — Папа! — орала Серина что есть сил под звериный рев Дариуса. — Папа!       Сверху хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги.       — Что здесь происходит?! — раздался отцовский рев. — Отпусти сестру!       Серина, увидев фигуру отца, возвышавшуюся над ними всеми с высоты лестницы, сползла по стене, усевшись прямо на ступеньки.       — Эта дрянь проткнула мне руку, ты что, не видишь?! — орал Дариус.       — Серри! — сбежал к ней отец. — Серри..?       Она видела его подернутое морщинами лицо, седую макушку, видела его обеспокоенный взгляд серых глаз. Но его слова доходили до Серины как будто через толщу воды. Словно она тонула.       — Что ты с ней церемонишься?! — Дариус схватил ее за руку, потянув вверх.       — Не трогай меня!       — Я сказал тебе не лезть, Дариус! — взвился отец. Он снова повернулся к Серине, приобняв ее за плечи: — Серри, милая, что он сделал? — Отец мягко коснулся ее пальцев: — Отдай мне это. Тебе это больше не нужно. Серри?       Серина медленно перевела взгляд на свою руку. В ее кулаке так и была зажата вилка. Ее зубцы были в крови. Побелевшие пальцы, так и не разогнувшиеся, дрожали.       Она не заплачет.       Не здесь.       И не сейчас.       Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, она четко произнесла, глядя на мать и брата, всего два слова, вкладывая в них всю ярость, всю дрожь, что колотила ее тело:       — Разделение Потока.       Серина видела, как обеспокоенное лицо отца вытягивалось от шока. Как сразу же после осознания на его лбу вздулись вены, как лопались сосуды в его глазах.       Он встал и спустился к матери.       — Домериус… — начала она.       Отец влепил ей пощечину. Он ударил ее так, что она упала на пол, держась за щеку. В уголке губ собиралась кровь.       Отец никогда не поднимал руку на мать, что бы она ни вытворяла. Кричал на нее, угрожал ей, но не бил.       Он присел на корточки рядом с ней, схватил за волосы, как Дариус — Серину, подтягивая вплотную к лицу:       — Если ты еще раз просто посмотришь в сторону Серины — я стану дважды вдовцом, — цедил отец сквозь зубы. — И поверь мне, я сделаю это так, что никто и никогда не узнает, как на самом деле ты умерла. Ты меня поняла? — он встряхнул ее голову, словно кукольную, взревев: — Ты меня поняла?!       Мать, рыдая, едва смогла кивнуть.       — Отец.! — подбежал к нему возмущенный Дариус.       Но что он хотел сказать, никто так и не узнал, потому что отец проехался кулаком ему по челюсти. А затем плюнул в сбитого с ног Дариуса.       — Ты мне больше не сын.       Серина, оперевшись о перила, встала.       — Милая, — повернулся к ней отец, — собирай вещи, я забираю тебя с собой в столицу.       Серина наконец разжала пальцы. Уже ненужная вилка упала на пол с глухим звоном.       — Да, отец, — спокойно ответила она.

***

      Натарион шагал по тропинке вдоль пышного сада. Вокруг него зеленела, наливаясь соком, мясистая трава, среди травы яркими красками вспыхивали бутоны цветов.       Похоже, новоиспеченная Магистр Целителей предпочитала этот, несомненно, очень ухоженный сад своему кабинету. Прождав ее не меньше двадцати минут в уютной комнате в Зеленой башне, всей уставленной вазонами с цветами, Натарион решил, несмотря на заверения помощницы, что Магистр Уна вот-вот закончит с делом и придет, что пойти искать ее самому будет куда быстрее.       Натарион уже был наслышан о ней.       Молодая, женщина, самородок из Скептариев. Говорят, в борьбе за место Магистра, чтобы доказать силу своего Потока, пока оппоненты выращивали гигантские деревья и создавали новые виды цветов, она принесла кролика, всего обоженного, и вылечила его в течение пары секунд, едва прикоснувшись.       Святой был не в восторге, но решил повернуть ситуацию в свою пользу, заявив, что сила Магистра Уны — доказательство милосердия Потока, мол, даже скептарианец может получить Его благословение, если он чист душой.       Натарион только усмехнулся такой изворотливости старика.       О! Как и предполагал, он и вправду нашел Магистра Уну.       Она сидела на корточках у гигантского раскидистого дерева, дерева довольно известного среди служителей Цитадели, и что-то ворковала ему в корни.       — Что ж ты не зацветаешь, падла ты такая! — внезапно вскинула она голову, выругавшись дереву в крону.       Натарион едва не прыснул, глядя, как ее льдисто-голубые глаза метают молнии в несчастное создание, измученное уже не одним Магистром.       — Оно никогда не зацветает. Многие Магистры и до вас пытались его заставить, — заметил Натарион, с улыбкой складывая руки за спину.       — Многие пытались, а я — смогу, — проворчала она, поворачиваясь к нему. — Кто…       Натарион, все еще улыбаясь, наблюдал, как она подскочила на месте, и ее угловатое худое лицо чуть смягчилось в искреннем чувстве вины.       — Мать-Токамаэ, простите, пожалуйста, Магистр! Я слишком увлеклась, долго ждали? Так неловко! — всплеснула она руками, перепачканными землей, и одернула рабочий передник.       В глазах Магистра Уны сквозило такое неподдельное и по-детски искреннее чувство вины, что Натарион даже и не думал злиться.       — Все в порядке, — улыбался он, — я сам часто слишком увлекаюсь делом. Мои поздравления с назначением на пост, Магистр. Ваше достижение поистине сложно переоценить.       Она, зардевшись, отвела глаза, и Натарион словил себя на том, что засмотрелся на румянец, подсветивший ее бледную кожу. Магистр Уна была высокой, почти такой же высокой, как он, совсем тоненькой, даже худощавой, и эта худощавость делала ее фигуру удивительным образом одновременно и угловатой, и изящной.       — Благодарю, — пробормотала она.       Натарион напрягся, готовясь выдавливать улыбку на ответные поздравления, какими его засыпали вот уже неделю.       Но их не последовало.       — Вы единственная, кто не поздравил меня со свадьбой, Магистр.       Она чуть нахмурилась, отводя взгляд:       — Не сочтите за оскорбление, Магистр Натарион, но не думаю, что это повод для поздравлений. Мое мнение: Святой должен был воспользоваться своей властью и оградить вас от такого «счастья».       Натарион обошел ее, привалившись плечом к несчастному, отказывавшемуся цвести дереву:       — Вы не верите в историю о двух по уши влюбленных, но разделенных статусами людях? — выгнул он бровь.       — Исходя из того, что я о вас слышала — не верю.       — И что вы обо мне слышали?       Магистр Уна, повторяя его позу, тоже привалилась к дереву. Она смотрела прямо ему в глаза:       — Что вы ужасный человек! — выдохнула она. Натарион услышал в ее голосе нотки… заигрывания? С всего неделю как женатым человеком? Уголок его губ пополз вверх. Это вот эту женщину по мнению Святого сам Поток окрестил «чистой душой»? — Охочий до власти и до грешного самовлюбленный! Вот про некоторых говорят, что они ходят по головам, а про вас — что вы по ним танцуете. Я должна поверить, что такой человек ухудшит свое положение? Вместо того, чтобы его укрепить? Да еще и сознательно?       Натарион искренне расхохотался.       Он чуть склонился:       — Только никому не говорите, — доверительно прошептал он.       — Конечно, нет, — точно также прошептала Магистр в ответ, — вы ведь сразу об этом узнаете!       Еще секунду они смотрели друг другу в глаза, и Натарион точно видел, как в ее радужке плясали задорные искры. По ее щеке тянулась коричневая полоса грязи. И в пшенично-золотых волосах было немного. Верно, поправляя пряди, выбившиеся из узла на затылке, случайно мазнула.       Магистр Уна резко выпрямилась, чуть прокашлявшись.       — Так… Что вы хотели обсудить, Магистр Натарион?       А он уже и забыл. Такого рода увлечения с ним случались нечасто.       — Ах, да! Последний мой поход показал, что Боевым магам будет нелишним обучиться фехтованию. По моему мнению, они слишком сильно полагаются на Поток, и это приводит к потерям, которые можно было бы избежать. Ни один маг не может черпать Поток бесконечно — мы выдыхаемся. И становимся легкой добычей. Кроме того, Скользящие, пока они в телах птиц или животных, абсолютно беспомощны, и моим людям приходится тратить драгоценные силы, чтобы защитить разведку. А могли бы приберечь их для наступления.       Магистр Уна медленно кивнула:       — Я помню толки об этой реформе. Ваш отец был против, когда вы ее предложили после похода на Кадар.       — Возраст и опыт, — повел Натарион плечами, — сделали моего отца несколько… закостенелым.       — Святой тоже колеблется. В его понимании магам не пристало обращаться к таким примитивным методам борьбы.       — То же самое могу сказать и про Святого, — с улыбкой заметил он. — Магистр Волем готов поддержать мое предложение на ближайшем собрании в качестве эксперимента.       — Я поняла, к чему вы клоните. Я поддержу вас. И предложу также обучить фехтованию своих Целителей — они слишком часто гибнут в попытке вернуть в строй ваших выдохшихся Боевых магов на поле боя.       Натарион склонил голову в сторону:       — Вас это волнует?       — Они мои люди — разумеется.       Натарион кивнул сам себе.       Похвально. Они с Магистром Уной сработаются.       — Тогда благодарю за содействие, — лучезарно улыбнулся он, протягивая ей руку.       Магистр Уна протянула свою в ответ, слабенько пожимая его ладонь. Ее рука была теплой.       — Если могу еще чем-то помочь, скажем, выделить людей для лечения травм на тренировках — обращайтесь. — На ее щеках снова расцвел румянец.       — Обязательно, — ответил Натарион, растирая между пальцев остатки земли с ее рук.       Он внезапно повернул голову, краем глаза заметив движение. Кролик. Маленький пушистый девственно-белый комок шерсти. Прыгал себе беззаботно по траве.       — Это не тот самый..? — повернул он голову к Магистру, не отрывая взгляда от зверька.       — Да, оставила здесь, потому что чувствую перед ним вину.       — Вину? — нахмурился Натарион, снова взглянув на Магистра Уну. — Вы же его вылечили.       — Да. — Магистр Уна виновато поджала губы. — Но сначала я его подожгла.