Прометеева трагедия

«И несет на своих волнах Поток Токамар тех, кто склоняет головы пред Ним. Те же, кто стоит гордо пред ним, будет смыт в небытие силой Его.»

— Свитки Токамар. Свиток Второй. О Мысли, глава IV, стихи 16-18

      — Кадарианского вина, друг мой?       Святой Жрец чуть приподнял бутылку из темного стекла, улыбаясь по-отечески мягкой улыбкой. Его лицо, все в паутине морщин, было сухим и покрытым темными пятнами старости, но глаза… Глаза, пусть и уже выцветшие и помутневшие, все еще смотрели остро.       Дариус Вальден благодарно склонил голову:       — Буду признателен, Святой Жрец. Негоже отказываться от подарка самого Магистра Боевых магов.       — О, да, — заметил Святой. — Магистр Натарион принес нам славную победу над Кадаром. Поток, определенно, наделил этого молодого человека большим талантом.       Натарион Фалконер там, Натарион Фалконер тут…       Самый молодой Магистр Боевых магов, самый умный, самый богатый, самый…       Самый.       Куда бы Дариус ни пошел, тень Фалконера, казалось, была везде. Его темный силуэт преследовал каждого, на каждом оставлял отпечаток его такого же непомерного, как и его амбиции, самолюбия. И дело было не только в том, что в руках Фалконера была вся разведка страны.       Дариус оглядел пышущий жизнью сад. С крыши беседки свисала какая-то экзотическая лоза, увешанная огромными алыми бутонами. Вокруг цвели клумбы, усеянные множеством ярких цветов: и синие, и желтые, и ярко-розовые. Маленькие, сбивавшиеся в семьи, огромные круглые, цветшие по одному. Говорили, что за личным садом Святого следила целая армия Целителей, и днем и ночью проверявшая и взращивавшая его драгоценную коллекцию, собранную в самых разных уголках Сэйнт-Акса.       Еще говорили, что многие из этих растений привез Натарион Фалконер лично из своих походов в качестве дара Святому.       Дариус глянул на статую, окруженную целым озером белых лилий. Огромный гранитный монумент в виде мифического животного. Спереди у него было туловище слона, на которой сидела голова какой-то птицы с очень длинным клювом. Сзади же был мощный рыбий хвост с тремя парами плавников.       Кажется, Дариус когда-то читал об этом существе в одной из тех нудных книжек, над которыми заставлял его корпеть отец. Он не помнил, как кадарианцы называли его, но вроде это был бог, что по их поверьям приносит дыхание Потока природе.       И эту статую в качестве военного трофея и символа уничтожения Кадара тоже привез Натарион Фалконер.       Да, Натарион Фалконер, как и заметил Святой Жрец, действительно просто сочился талантами. Он был хорош и в военном деле, и на политическом поприще. Но… Как бы ни превозносил себя Фалконер, это не было заслугой лишь его одного.       — Не без вашего участия, Святой, — приподнял Дариус бокал, наполненный ароматной бордовой жидкостью, как бы салютуя в его честь. — Вы не пьете? — чуть приподнял Дариус бровь.       — Боюсь, по статусу мне не положено, — вежливо улыбнулся Святой.       Ах, да. Официально Мыслители должны были отринуть людские утехи, будь то алкоголь, чревоугодие или похоть. Так они оставляли свой разум чистым и готовым внемлить Священному Потоку. На деле же… Наверное, один только Святой Жрец и следовал этому запрету беспрекословно.       Святой Жрец продолжил, кивнув на кадарианскую статую:       — Занятная вещица, не правда ли? Это — «Маэтокар». Кадарианцы — полукочевой народ, так и не отделивший своих магов от тех, в ком нет благословения Священного Потока. Поэтому у них так мало волшебников. Вместо того, чтобы понять вред отвергнутых Потоком, они предпочитают верить, будто это природа дарует Поток, а не Поток выбирает себе наследников, чтобы они пестовали природу от имени Его, как это делаем мы, соламарийцы. Поэтому они поклоняются различным животным. А Маэтокар — это единая сущность всех богов сразу, олицетворяющая единство Потока. Но что стало с их поверьями? Пришел Натарион Фалконер, наш Молот истинной веры, и разорил их земли, убил их неодаренных, увел в Империю их магов. Их единственный город-храм разрушен, священные статуи теперь лишь украшение в садах наших господ. Это ли не доказательство, что за нашей верой — правда?       Дариус не мог понять, куда клонил Святой. Но, разумеется, прерывать его не стал:       — Воистину, Святой Жрец.       — Видите голову этой статуи? Это священный тавл — редкая птица, обитающая вблизи водоемов в землях Кадара. У нее очень красивое оперение: полностью лазурное и только на кончике хвоста — ярко-красное. Натарион Фалконер поймал одну. И привез в свой дворец.       — Это… — замялся Дариус, не донеся кубок до губ. Он все еще не был уверен, какой ответ Святой посчитает уместным.       — Неслыханная дерзость, — процедил Святой. — Военные трофеи, будь они живым товаром или нет, не могут быть присвоены кем-либо без согласования Цитадели. Однако, боюсь, если я подниму на совете вопрос о судьбе всего лишь какой-то языческой птицы, меня поднимут на смех. И Натарион Фалконер это понимает. Как бы, окрыленный победами, он не начал думать, будто он не просто Молот веры, он сам — вера.       Дариус неловко сглотнул вдруг противно загорчившее на кончике языка вино:       — Святой, вы думаете, что Магистр Натарион метит на ваше место?       Святой Жрец метнул в Дариуса обжигавший яростью взгляд:       — Я это знаю. — Его глаза тут же смягчились, снова приобретая отеческую мягкость: — Боюсь, лорд Вальден, возраст берет свое, и, когда было необходимо, я поставил не на того скакуна. Прошу за это прощения.       Дариуса передернуло.       Он точно помнил, о каком конкретно моменте говорил Святой и когда именно тот поддержал Фалконера вместо Дариуса.       Это было три года назад на Дне Воссияния Потока. Лето, гуляния всю ночь что у простого люда, что у знати. Жара, заставлявшая одежды прилипать к вспотевшему телу, даже когда давно стемнело. Дариус тогда перебрал и слишком громко возмущался, что отбор в Магистрат ведется только по праву силы дара. Натарион Фалконер его нагло высмеял: «Ну мы же не можем посадить в кресло людей, годящихся только в архивариусы». Дариус помнил, как вся толпа взорвалась пьяным гоготом. Помнил, как вспыхнули жаром его покрасневшие уши. Помнил, как Святой похлопал раздувшегося от собственного довольства Фалконера по его широкому в золотом эполете плечу. Вот точно так же, по-отечески. Уже тогда все знали, что Фалконер-младший совершенно точно займет место отца в Магистрате на правах самого сильного Боевого мага после лорда Фалконера. Про Дариуса же все знали, что он — бездарность. И место своего отца он получит только за неимением других вариантов.       Конечно. Дариус ведь не был так умен и харизматичен, он не был сильнейшим Боевым магом. Он не был великолепным Натарионом Фалконером. Он был просто слабым Заклинателем, чей отец часто фыркал даже на публике, мол, Дариусу не создать и заклинания для уборки, не то что в исследованиях Цитадели участвовать.       Тогда отец, высший свет, Святой не поддержали Дариуса. А сейчас, видимо, старик одумался и понял, какую змею он пригрел у себя на груди. О, видел бы сейчас это его дражайший батюшка!       Святой лично подлил еще вина в бокал Дариусу:       — Скажем, я воспользуюсь своей властью и расшатаю авторитет Натариона Фалконера снаружи. Всем известно, что у Магистра Боевых магов есть две серьёзных слабости: самоуверенность и репутация его дома. По его самоуверенности я могу ударить сам. А вот его репутация… Как поживает ваша дорогая сестра, лорд Вальден?       Дариус, отпив еще вина, широко улыбнулся.       Вот теперь это был разговор.       Дариус ведь правда уже давненько не справлялся о делах драгоценной младшей сестры.       Как были дела у Серины?

***

      — Нет, Магистр Волем, к сожалению, у меня не будет возможности принять вас сегодня, — Натарион нацепил на себя свою лучшую улыбку, — Боюсь, и завтра я буду очень занят, сожалею.       — Н-но… мои Скользящие видели подозрительные перемещения ваших людей в Скептариях! — пытался достучаться до него несчастный отчаявшийся Магистр Скользящих, пока Натарион натурально теснил этого маленького круглого и уже немолодого человечка к выходу из своего кабинета. — И дело Прометеев!..       — Всецело под моим контролем, вам абсолютно незачем о нем беспокоиться, Магистр Волем. Доброй ночи! — Натарион захлопнул дверь прямо перед носом раскрасневшегося и застрясшегося в возмущении, звеня множеством своих любимых золотых подвесок, Волема Каллиса.       И выдохнул.       Натарион на дух не переносил этого вечно что-то лопотавшего себе под нос раздолбая.       Справа от него стена вдруг зарябила. Вырисовавшийся человеческий силуэт мгновенно превратился в мужскую фигуру, с ног до головы одетую в красное.       Мартелис Корсар, как и всегда, явился отчитаться перед Натарионом весь одетый с иголочки: идеально выглаженная чистенькая форма, каштановые волосы, пусть и отросшие, лежали волосок к волоску, брошь в виде раскрытой ладони, пуговицы и даже застежка плаща блестели так, что аж глаза слепило.       Натарион уже десятки раз напоминал Мартелису, что не было никакой необходимости тратить столько усилий, просто чтобы заглянуть к старому другу. Род Корсар всегда был добрым союзником роду Фалконеров. Они с Мартелисом росли вместе, в конце концов, тренировались вместе и, когда пришло время Мартелиса заступить на службу, работали вместе. Но Мартелис настаивал на «соблюдении устава». Мол, он не может себе позволить показаться перед Магистром весь в скептарианской пыли.       Натарион предпочитал думать, что просто сам Мартелис, валяясь в ней уже — сколько? — лет десять, не выносил эту самую скептарианскую пыль. Самому Натариону на нее было совершенно наплевать.       Мартелис, привалившись к стене, усмехнулся:       — Я уверен, достопочтенный Магистр Скользящих прямо сейчас молится, чтобы из следующего похода ты не вернулся.       Натарион фыркнул:       — Тогда пускай обратится напрямую к Святому Жрецу — так быстрее. — Он тут же посерьезнел: — Выкладывай, с чем ты так срочно примчался, еще и почти в ночи.       Хотя Натарион и без Мартелиса знал, с чем. Ничто не могло быть более важным, чем дело Прометеев.       — Мы нашли дневник, — начал Мартелис. — С собой не взял, сам понимаешь, вызвал бы подозрения раньше времени…       — Есть зацепки? — перебил его Натарион.       — Нет, последние страницы вырваны. — Мартелис чуть улыбнулся, сверкнув карими глазами. — Но тебе все равно понравится. Этому дневнику не больше двух с половиной лет.       Натарион выгнул бровь:       — С чего ты взял?       — Обложка была кожаной, я хорошо ее прощупал. — Мартелис сделал паузу, глянув на Натариона. — Это кожа длиннорогого крокодила. Я уверен.       Натарион молча уставился на Мартелиса, отвечавшего таким же пристальным взглядом.       Этот крокодил был так назван из-за своих длинных рогов на хребте, и его кожа высоко ценилась за прочность, которая, при должном мастерстве выделки, не уступала ее мягкости. Местные делали из нее одежду, обувь и украшения.       Кожа длиннорогого крокодила начала активно ввозиться в Соламарийскую Империю два с половиной-два года назад. Именно тогда Натарион покорил кадарианцев, на чьих землях этот крокодил обитал. Среди знати и богатых торговцев стали очень популярны крокодиловые плащи, пояса, обложки книг и кошели.       Натарион сел за стол. Глянув на Мартелиса исподлобья, сложил руки под подбородком:       — У простого скептарианца не может быть такого дневника, — заметил он вслух. — Что еще?       — Это. — Мартелис, склонившись, на вытянутых руках подал Натариону отрывок пергамента. На нем была выведена большая буква «Т». — Великий Прометей пишет букву именно так и никак по-другому.       Натарион сразу понял, про что именно говорил Мартелис.       Он всмотрелся в ровную вертикальную линию, написанную строго под определенным, наверняка не один месяц оттачиваемым углом, несколько раз обвел глазами очень характерный завиток сверху, когда рука должна была заканчивать выводить букву.       Натарион расхохотался. Он хохотал восторженным смехом до боли в животе.       О, если это правда то, о чем Натарион думал, то Великий Прометей — просто великолепный шутник! Настолько, что превратил в шутку всю Цитадель и весь Верховный Магистрат. Да он поднял на смех даже самого Святого Жреца!       Натарион был готов аплодировать этому человеку. Он мысленно хлопал в ладоши, медленно, с искренним удовольствием, словно наблюдал шедевр комедии. Комедия, правда, будет с трагическим концом.       Он поднял взгляд на Мартелиса, совершенно не скрывая своего восторга на грани ребячества:       — Итак, — хохотнул он. — Великий Прометей — из знати либо зажиточной семьи. Но, что самое прекрасное… — Натарион не удержался и из чистого сарказма состроил гротескно-удивленную мину. — Великий Прометей, вероятно, женщина.       Натарион ухмыльнулся. Потом еще раз глянул на пергамент. И, глядя на этот завиток, чуть хохотнул, все еще ухмыляясь.       Мартелис заметил:       — Либо он настолько умен, что подделал почерк знатных воспитанниц Цитадели намеренно.       Натарион с улыбкой покачал головой:       — Если это крякает, как утка, и переваливается, как утка, то это утка, Мартелис. Что ты о нем сказал? «Слабый на вид, невысокий и не приспособлен к физическому труду»? Это женщина. Женщина, явно выросшая в куда лучших условиях, чем любая скептарианка.       Хотя, конечно, версию Мартелиса не стоило отрицать, пока Натарион не увидит этот дневник сам.       В любом случае, это было… будоражаще. Натарион чувствовал в кончиках пальцев то самое покалывание азарта, кипение крови в жилах от возможности посоревноваться с действительно интересным соперником. Натарион даже не брался сказать, какой исход восхитит его больше: что Великий Прометей был одним из них и женского пола или что он — скептарианский мужчина, свободно вхожий в общество волшебников, раз сумел подделать почерк благородной девицы.       — Найди способ добыть дневник, Мартелис. Без спешки. Время еще есть. Мы не должны потерять нашего информатора.       — Будет сде…       Мартелис не успел договорить: его прервала внезапно распахнувшаяся дверь. Они оба, Натарион и Мартелис, воззрились на того, кто посмел вот так врываться в кабинет Магистра Боевых Магов. Натарион — с искренним недоумением, Мартелис — с чистой яростью.       Обернувшийся Мартелис растянул губы в тонкой улыбке:       — Магистр Уна.       Натарион наблюдал, как краска, вспыхнувшая алым на ее лице, когда Уна поняла, что он был не один, в момент отхлынула от ее кожи. Ее голубые глаза ширились в удивлении на грани ужаса, когда она всматривалась в лицо Мартелиса, в его волосы, цеплялась взглядом за каждую деталь его фигуры.       Они узнали друг друга.       И оба были совершенно этому не рады.       Надо было отдать Уне должное: она также быстро, как и потеряла самообладание, нацепила на лицо каменную маску безразличия. Вот только для опытного глаза было очевидно: если человек смотрит на что-либо настолько равнодушно, значит, на самом деле внутри он испытывает целый ураган эмоций.       — Верт, — поздоровалась она.       Натарион застыл.       Мартелис все сохранял на лице ту же ледяную и фальшивую насквозь улыбку:       — Боюсь, вы обознались, Магистр, — поклонился он. — Мое имя — Мартелис Корсар, я один из офицеров Магистра Натариона. Это честь — познакомиться с вами лично.       Натарион поймал вопросительный взгляд Мартелиса, мгновенно потерявшего к Уне всякий интерес. Чуть кивнув, он бросил:       — Договорим позже, мы с Магистром Уной должны срочно обсудить дела совета.       Мартелис поклонился:       — Слушаюсь, Магистр Натарион. — Он кивнул Уне. — Магистр Уна.       Что-то по-холодному мстительное сверкнуло в ее голубых глазах, когда она кинула в ответ:       — Доброй ночи… Верт.       Натарион в упор смотрел на Уну. Ему бы стоило четко обозначить свое недовольство по поводу того, насколько безрассудно Уна ворвалась в его кабинет в то время, когда Святой дышал ему в спину и просто мечтал вычислить хоть какую-то его слабость. Но сейчас Натариона интересовало не это.       Уна всплеснула руками, падая на диван, совершенно не беспокоясь о том, что ее дорогое легкое платье помнется:       — Прости. Я привыкла, что в это время ты работаешь один и совсем не подумала. Вся эта организация Дня Воссияния высасывает из меня последние мозги… — она запнулась на полуслове, едва поймав взгляд Натариона.       Он наблюдал, как Уна медленно выпрямилась. Как ее грудь, едва прикрытая глубоким вырезом одного из его любимых зеленых платьев, поднялась и опала в прерывистом вдохе. Как она тяжело сглотнула скопившуюся на языке слюну.       И все это время она, словно добыча, загнанная в угол, не отрывала глаз от неподвижного взгляда Натариона.       Уна его боялась. Впервые по-настоящему испугалась его с тех пор, как у них завязались отношения.       Хорошо.       Может, теперь до нее дойдет то, что Натарион много раз пытался до Уны донести: постель — это постель, а работа — это работа.       — Что между тобой и моим разведчиком? — пророкотал он.       Уна аж задохнулась от возмущения:       — Между мной и этим… Как ты вообще можешь думать о таком?!       Натарион усмехнулся:       — Я не намекаю, что вы с ним спите, это явно не в стиле Мартелиса. Я спрашиваю, что произошло между вами в Скептариях. Очевидно, что знакомы вы оттуда, раз ты знаешь его по подставной личности.       Уна, опустив голову, прошептала:       — Это прошлые дела, уже давно не имеющие значения. — Она добавила еще тише, сжав ладони: — И это личное.       Он видел ее фигуру, чуть уменьшившуюся под его напором. Лицо Уны, ее красивое четко очерченное лицо со слишком правильными и острыми для ее живого нрава чертами, было плотно закрыто волосами.       Так она от него закроется.       Натарион, вздохнув, встал из-за стола. Мягко подошел к Уне, опустился на колени, взяв ее руки в свои.       — Прости, — тихо сказал он, заглядывая в ее красивейшего льдистого оттенка голубые глаза. — Я перегнул палку. Похоже, постоянный контакт с разведкой немного сводит меня с ума. Уна, послушай, — он потянулся к ее пшеничным волосам, гладким и блестящим, словно поток жидкого золота, заправляя их ей за ухо, — мне нужно точно знать, в чем было дело. Если кто-то будет копать твое прошлое, я не смогу тебя защитить, если я не знаю, от чего.       Уна, зардевшись, глянула ему в глаза, прежде чем снова уставиться в собственные колени.       — Да нечего рассказывать, — пробурчала она, явно все еще обиженная его резкостью. — Верт… Офицер Корсар. — Уна вздохнула. — Офицер Корсар был среди мальчишек, которые дразнили меня в детстве. Тогда, в Скептариях. Я тогда была маленькая, а он был самым старшим в той компании. — Наигранно улыбнувшись, Уна все же встретилась с Натарионом глазами: — Дело прошлое, сам понимаешь — дети. Не о чем беспокоиться. Правда.       Да нет. Может, остальные там и были детьми. Но Мартелис уже тогда, будучи подростком, был внедрен в Скептарии. В той компании он был солдатом, а значит, нападал конкретно на Уну, впоследствии удивительным образом ставшую Магистром, не просто так. Мартелис что-то знал.       Было бы странно, если бы Натарион, будучи на своем посту, редко видал людей, которые хотели его обмануть. Конечно, таких смельчаков было много. И Натарион считал, что он может без зазрения совести гордиться тем фактом, что обмануть его у этих людей так и не получилось.       Потому что Натарион всегда видел, когда кто-то ему врал.       Вот, например, Магистр Уна, как он и ожидал, попалась на крючок его напускной мягкости — и соврала.

***

      — Что они делают? — прошептал Лорк.       Его шепот, тихий, полный неверия, утонул в реве пламени. Он, задыхавшийся от бега в промозглой ночи, хватал ртом ледяной воздух, силясь наполнить легкие, но внутрь попадал лишь едкий дым.       — Что..? — Лорк, сорвавшись с места, чуть не перешел на крик. Отчаянный, полный боли.       Его остановила стальная хватка на запястье, словно удерживавшая его от… От чего? Попытки спасти то, что ему дорого? Хотя бы шанса остановить это варварство? Да как можно..!       Если он даст им сделать то, что они творили, безнаказанно…       Люди, женщины и мужчины, все одетые в красное, ходили вокруг старого здания. Молоты. Они касались полуразрушенных стен — и те занимались языками голодного до жертвы оранжевого пламени.       Лорк рванулся еще, снова. Вперед, туда, где хоронили его смех, его надежды. Образ его друзей.       И Верт, чья рука цеплялась за его запястье мертвой хваткой, снова не пустил его.       Лорк, услышав грохот рухнувшей крыши, увидев, как она провалилась, словно ветхий соломенный настил — в яму, рухнул на колени вслед за ней.       Верт тихо сказал:       — Они уничтожают лаборатории. Та последняя, где был образец Терминала, уже сгорела. — Он потянул Лорка вверх. — Надо делать ноги.       Лорк не слышал его.       Он смотрел на толпу людей, собравшихся вокруг. Грязные, уставшие, с оплывшими безрадостными лицами. Такие же, как он — скептарианцы. Отвергнутые что своей страной, что божеством, они смотрели, как пламя пожирало последнее свидетельство, что среди них еще были те, кто отказался смириться с приговором изгнания.       И смотрели они молча, но их уставшие глаза вдруг, оживая, занялись красным в свете праведного пламени, высказывая все.       — Они же ушли, — прошептал Лорк. — Почему волшебники не могут оставить нас в покое?       — Лорк! — прикрикнул Верт, рывком поднимая его на ноги и волоча за собой. Лорку показалось, что его темные глаза тоже полыхнули огнем. — Уходим!       Лорк, все еще смотревший на толпу, не в силах отвести взгляд, видел, как один старик поднял с земли камень. Старик был одет в посеревшие от времени и пыли лохмотья, висевшие на его изможденном до костей теле.       Его тощая рука замахнулась.       Камень полетел в Молот Токамуара.       Верт схватил Лорка за плечи, разворачивая к себе, не давая досмотреть. Долетел ли камень? Попал ли в цель?       Верт с силой тряхнул его. Один раз. Второй. Заставил смотреть в его горевшие животной паникой глаза.       — Дневник, Лорк! — кричал он. — Где дневник?!       Лорка оглушил разодравший нагретый жаром пожарища ночной воздух вопль. Это взвыл тот старик.