Шрам к шраму

Глава 15. Хрупкое равновесие Ирина не ушла. Она осталась в той самой квартире с голыми стенами, среди хаоса, который был внешним отражением внутреннего состояния Полины. Она не пыталась сразу навести порядок. Не читала лекций. Она просто была там. Первые дни были самыми трудными. Полина то уходила в себя, становясь недосягаемой и холодной, то взрывалась по пустякам. Она проверяла границы, как раненое животное, тычась мордой в забор, ожидая удара током. Как-то раз Ирина купила новые простыни — те самые, дорогие, египетского хлопка, которые Полина всегда высмеивала. Она постелила их на кровать, и Полина, увидев это, смерила её ледяным взглядом. — Что, твой Алексей не оценил? Решила ко мне подсунуть? Ирина не стала оправдываться или огрызаться. Она просто посмотрела на неё и сказала: —Я выбросила все простыни, на которых спала без тебя. Мне они были противны. А эти... они пахнут чистотой. Как новый старт. Если хочешь — сорвём и выбросим. Полина сжала губы, что-то пробормотала про «пафос» и ушла на кухню. Но вечером она легла на эти простыни. И проспала, не ворочаясь, первую ночь за последний месяц. Они учились заново. Не романтике — ей не было места среди осколков. Они учились быту. Молчанию, которое не было враждебным. Присутствию. Ирина начала готовить. Не изысканные блюда, а простую еду — супы, каши. То, что можно есть, когда нет сил жевать. Полина сначала ворчала, потом стала есть молча, а однажды вечером, когда Ирина пересолила гречку, Полина вдруг хрипло рассмеялась. — Ничего не изменилось. Ты всё так же ужасно готовишь. Это был не упрёк. Это была шутка. Первая за долгое время. Ирина почувствовала, как в груди теплеет. — Зато стараюсь, — парировала она, наливая ей вина. — Стараниями сыт не будешь, — буркнула Полина, но доела всё до конца. Они начали заново узнавать друг друга. Не тех идеализированных версий, какими видели в начале, а реальных — израненных, уставших, несовершенных. Как-то ночью Полина проснулась от кошмара. Она лежала, не двигаясь, стараясь дышать ровно, но Ирина почувствовала напряжение её тела. — Всё в порядке? — тихо спросила она в темноте. Полина не ответила. Тогда Ирина просто положила руку ей на спину, между лопаток. Не гладила. Просто лежала ладонью, напоминая о своём присутствии. Через несколько минут Полина расслабилась и снова заснула. Они не целовались. Не обнимались. Физическая близость была пока под запретом — слишком свежи были раны, слишком много боли было связано с прикосновениями. Но они спали в одной кровати. Иногда их ноги случайно соприкасались под одеялом, и ни одна не отодвигалась. Это был прогресс. Ирина не давила. Она ждала. Она научилась читать настроение Полины по малейшим признакам — по тому, как та хмурится, заваривая кофе, по тому, с какой силой сжимает руль, ведя машину. И в зависимости от этого либо заговаривала с ней, либо оставляла в покое. Однажды Полина вернулась из больницы поздно, смертельно уставшая. Она молча поставила на стол коробку с пиццей и бутылку вина. — Умерла, — коротко сказала она. — Пациентка. Перитонит. Слишком поздно поступила. Ирина не стала говорить ничего вроде «ты сделала всё, что могла». Она просто налила вина, разложила пиццу и села рядом. — Расскажи, — просто сказала она. И Полина рассказала. О женщине, о её семье, о том, как она боролась за неё до конца. Она говорила тихо, без эмоций, но Ирина видела боль в её глазах. И просто слушала. Позволяя ей выговориться. Быть слабой. Быть просто врачом, который проиграл бой, а не железной леди, которая должна всегда оставаться сильной. Когда Полина закончила, она выпила вино и посмотрела на Ирину. —Спасибо, — тихо сказала она. — Не за что, — ответила Ирина. Это было не «я тебя люблю». Не «всё наладится». Это было что-то более важное. Признание. Принятие. Прошёл месяц. Лёд между ними постепенно таял. Медленно, сантиметр за сантиметром. Однажды вечером, когда они мыли посуду — Полина мыла, Ирина вытирала — их пальцы случайно соприкоснулись над раковиной. Полина не отдернула руку. Она просто продолжила мыть тарелку, но её плечи расслабились. В ту ночь, ложась спать, Ирина, как обычно, повернулась на свой бок. Но через несколько минут Полина тихо сказала в темноте: — Иришка. — Да? — Повернись. Ирина повернулась. Они лежали лицом друг к другу, не касаясь, просто глядя в темноте. Затем Полина медленно протянула руку и коснулась её щеки. Её пальцы были шершавыми, но нежными. — Я... я ещё не готова, — прошептала Полина. — Но я... я хочу быть готовой. Ирина накрыла её руку своей. —Я подожду. Сколько потребуется. Это не было страстью. Это было обещанием. Хрупким, как первый весенний лёд, но настоящим. Они засыпали так — не обнимаясь, но держась за руки. И впервые за долгие недели в квартире Полины пахло не одиночеством, а миром. Трудным, выстраданным, но миром.