Секс, драгз энд рок-н-ролл

      Открывать глаза в больнице после стазиса всегда неприятно. Первое, что ощущает просыпающееся тело — горячий комок под диафрагмой, энергополе, загнанное внутрь, запечатанное, злое. Воспринимать этот огонь как часть себя Морт так и не научился и, балансируя между тяжелым забытьем и белым потолком, он пытался снова нащупать то состояние, когда лава течет по телу так естественно, что ей не хочется давать имен. Безуспешно. Элессина умеет накладывать блокировки, ну еще бы, она знает брата досконально, до молекулы, до каждой энергонити, но даже она не может добраться до глубинного, раскаленного, до того, кто отобрал часть его имени.       Выход из медикаментозного сна по протоколам должен осуществляться при полной блокировке, но огненный хаотик слабо подчиняется протоколам и правилам. Что он может сделать с этим горячим ощущением, раскаленным металлом растекающимся под кожей живота?       Трансформа недоступна. Чешуя спит глубоко в мышцах, в сплетении цепочек генетической информации и золотистой паутины энергии, которая оплела внутренности, впилась в каждую клетку, сеть, из которой не выбраться.       Слабость и беспомощность отвратительны. Ему нельзя быть таким разбитым, мраморной статуей после удара молнии, набором элементарных, примитивных уравнений теории энергополя. Ему нужен контроль, ему нужно дотянуться до раскрошенной маски лжеца, вплавить в лицо, вернуть все как было, никто не должен видеть как в глазах, провалившихся в череп, разгорается пожар.       Действие регена ослабевает, стирается, Морт понятия не имеет, что было на этот раз — ложемент капсулы или катетер, но если результат один и тот же, горечь пепла на губах и тяжелое биение пульса, то зачем вообще думать об этом? Что бы не использовала Элессина, если это не ее энергополе, то ему все равно. Прикосновения сестры омывали измученное тело словно солнечные лучи, успокаивали, но сейчас была только пустота в голове и раскаленный узел под диафрагмой.       От попыток сфокусироваться, восстановить события, прогнать туманное марево с глаз и памяти, виски разломило болью, отдалось тупой пульсацией в затылке. Что он видел до проклятого потолка? Что чувствовал? Где был? Все рассыпалось, песочный замок под штормовым ветром.       — Не надо, Эл, не повышай дозу. Дай ему в себя прийти.       — Если он придет в себя еще немного, то тебе придется тушить пожар.       — Нет. Дай ему пару минут, хорошо?       Тихие, знакомые голоса. Один пониже, второй повыше, полные тревоги. Морт опустил веки, белизна исчезла, сжалась до полоски, исчерченной решеткой ресниц. Руки коснулось холодное, накрыло запястье, контраст ошеломил, выбил короткий вздох, диафрагма шевельнулась, выгнулась, сгусток плазмы ударил не хуже кулака, но жар уже отступал, уползал огоньками с кончиков пальцев, стекал по горлу, забил легкие и остыл, замер, затаился.       Он с трудом осознал, что его запястья касаются, поглаживают, ледяные пальцы поддевали энергонити, укладывали их иначе. Вибрация прошила от затылка до пяток, Морт разлепил губы, попытался сказать, назвать, память сопротивлялась, подсовывала бесполезные картинки и звуки. Он слышал шелест песка и плеск воды, спекшуюся корку в легких размягчал соленый ветер. Пахло йодом и водорослями, пушистые и скользкие, они опутывали ноги, не давали сделать шаг, под стопой перекатились гладкие камни. Пепел покрыл угли, оранжевые краски потускнели, это больше не костер, а отсвет на стали клинка, серый и голубой, без следа тепла, жар остался позади, вокруг раскинулась необъятная гладь океана, ни единой волны, спокойствие и прохлада. Он сделал шаг и вода подхватила, приняла в свою глубину, словно утроба матери.       — Ох, искорка… Приходи в себя.       — Айр, резонанс. Осторожнее.       Айр.       У воды было имя. У прохладных касаний было имя. Несколько слогов, засевших в сердце, звуки, которые исторгало его горло, когда нож вспарывал мясо, крошил кости.       Он звал ее и она пришла.       — Снижаю до двух процентов. Ваша резистентность бесит, длина линии и так падает слишком медленно, а у него сейчас еще хуже, чем обычно.       — Твои нервы не помогут, Эл.       — Если показатели не стабилизируются, я снова введу его в стазис.       — Стабилизируются.       Прохладно, но иначе, чем тогда… Морт вдохнул, вода заполнила легкие, соленая, густая. Кровь. Много крови. Алое на белом, бордовое на белом, голосовые связки порваны, он не видит, потому что у него больше нечем видеть, он пуст, выпотрошен, оставшиеся мышцы сводит судорога, сильное сердце качает кровь по открытой системе, она больше не замкнута, белое, вокруг белое и голубое, лед.       Он не хочет так умирать. Он не может. Он должен жить, потому что пока он жив, живы другие, он обязан, он прикован герданом, сидит на цепи.       — Все, достаточно. Поднимаю до пяти процентов.       В венах пусто. Вокруг только лед, он поглотил лаву, запечатал. Алый стал черным, кровь запеклась, и в голове тоже черным-черно, голубое и черное, голубое и черное, почему он так любит эти цвета? Он звал, звал, выл, беспомощный и опустошенный, мороз глодал его кости, имя, нужно вспомнить имя…       — Шесть. Семь. Восемь. О боги.       — Искорка… Морт, пожалуйста…       Белый потолок, пахнет озоном и йодом, черное и синее, серый блеск стали, привкус соли на губах.       — Айрин… Айр…       — Халл, дурацкий ты придурок!       Он не смог сжать пальцы, но Айрин сама держала его руку, гладила запястье.       — Говори с ним, не дай опять отъехать. Попробуем до нуля.       — Морт, помоги Элессине, будь умницей, нужно снять тебя с регена. Ты больше двух недель после операции провалялся, сколько можно. Самому не надоело?       Морт издал слабый скрип, хотел хихикнуть, но грудь отказалась работать, горло пережало. Реальность тонула в волнах и вспышках, только теперь ему было за что держаться.       — Я написала миллион отчетов и, кстати, получила отстранение, все из-за тебя, болвана. Мне пришлось угнать транспортник, перевозивший снаряжение.       Все же смешок прорвался, больше похожий на бульканье. Морт попытался скосить глаза, увидеть лицо напарницы, Айрин уловила движение, встала и склонилась над постелью. Его руку не выпустила, Морт ощущал крепкую хватку холодных пальцев, и теперь видел лицо. Серые глаза смотрели мягко, ласково, не резали сталью. Айрин сжимала губы, часто моргала, коса упала через плечо.       — Смешно тебе? В соседнем корпусе валяются боевики, и когда они очухаются, я сделаю все, чтобы свалить вину на тебя. В конце концов, я их избила, потому что ты пропал. Вернулся бы вовремя, парни бы не пострадали.       — Два процента.       — Ох искорка… — Айрин тихонько вздохнула. — Еще немного. Ты дома, в безопасности, пора уже возвращаться к нам. Скоро фестиваль Четырех и помнишь, мы хотели сходить вместе? Кто будет гонять Кая, если не ты? Они с Эл друг от друга не отлипают. Ужасное нарушение субординации, между прочим.       — Один процент. Линия стабильна.       — Оттонова в бешенстве, но она уже слила все раздражение на меня, тебе достанется максимум фырканье. Думаю, Эл тебе вломит, но можешь попросить меня вступиться. Правда, для этого тебе нужно начать говорить… Видишь, мотивация.       Щеки коснулась прохладная ладонь, шершавые кончики пальцев погладили скулу.       — Ноль процентов. — Элессина зажмурилась, потерла переносицу. — Боги. Реген снят.       — Умница, искорка.       Рядом с Айрин появилась сестра. Осунувшееся, узкое лицо, под глазами залегли тени, но улыбка стирала усталость, смягчала взгляд.       — Привет, бестолочь. Чувствуешь себя омерзительно, да? Прям как я, когда увидела твой обглоданный труп?       Айрин отстранилась, но руку его не выпустила, а Элессина наклонилась и быстро чмокнула в кончик носа. Морт прикрыл глаза, вслушался в сбитый шепот.       — Отдыхай, тебе нужно восстанавливаться.       Теплая, вязкая энергия обволакивала, склеивала веки, расслабляла мышцы. Тело обмякло, напряжение исчезло.       Морт провалился в сон.